Текст книги "Российская литературная премия-2022. Том 1"

 
Ночь, скулю, как пёс дворовый,
Без весны и без тепла.
Холод – ростовщик суровый:
Не выносит неуплат.
Разобрал на буквы письма
Ветер ради баловства.
Не осталось в строках смысла,
Каждая из них мертва.
 
 
Лают, громко лают кошки
На чернильном алтаре,
Иса – руна, Иса – мошка
В дисковом календаре
Заморозила, как вспышкой,
Пригвоздила: нет пути —
Острой льдышкой по нервишкам,
Норовит с ума свести.
 
 
Радость – лишняя. Не радость —
Метастазы – боль и грусть.
Сколько там, на дне, осталось…
Этой горечи напьюсь
И повешу объявленье:
Потерялась, мол, весна,
Кто найдёт, получит пенни.
– Невысокая цена, —
 
 
Ветер злится и хохочет,
Вредный коммивояжёр,
Мне морозы он пророчит,
Бестолковый паникёр.
Чай и плед, привет от друга,
Свечка сожжена дотла.
Ветер, кажется, испуган,
Я согрелась, ожила.
 

Галина Анциферова

С 2008 г. – член ЧГОО «Череповецкое литературное объединение». Член ИСП.

Печаталась в коллективных сборниках: «Северная окраина», «Автограф», «Перрон», «Шёпот страниц», «Русская строка», «Белый ветер», «Поэзия земли Русской», «Перископ»; в «Современнике», Ассоциации молодых поэтов и прозаиков, альманахе «Российский колокол»; а также в сборниках ИСП.

Изданы сборники рассказов и стихов: «Признание в любви», «Любовь над временем не властна», «Потерянный рай», «Дом на угоре».

Принимала участие в трёх онлайн-фестивалях, организованных ИСП (Москва), во Всероссийской литературной премии (2020) – поэма «Жаркая осень 93 года».

Награды: Московская литпремия – диплом финалиста (2019); Лондонская литпремия – лауреат в категории «Профессионалы» в номинации «Поэзия Байрона», III степень «Кавалер» (2020); Международная премия мира (2020) – диплом финалиста.

Номинация «Лучший поэт года»

 
Скажи хоть слово
На прощанье.
Скажи мне вслед.
Но за спиной твоё
Молчанье,
Ответа нет.
О, эти горькие
Разлуки,
Опять зима.
Мне холодно,
Согрей же руки,
Не дай сойти
С ума.
Но ты жесток и
Непреклонен.
Твоя игра.
Да, ты моей любовью
Болен.
Не жди добра.
 

 
В каждом слове
Молчание,
В каждом взгляде
Печаль.
Я влюбилась
Отчаянно,
А тебе и не
Жаль.
Дуют ветры
Студёные,
То жара, то
Дожди.
Мы судьбой
Обречённые.
Напрасно не
Жди.
А надежда всё
Теплится,
В счастье верить
Хочу.
Давай с тобой
Встретимся,
Раны все
Залечу.
 

 
Россия, моя
Россия!
Сколько пролито
Горя и слёз.
Ты по гениям
Голосила,
Хоронила их
У берёз.
Маки красные
Расцветали,
Словно кровь
По лугам.
Убивали тебя,
Убивали.
Друзья уходили
К врагам.
Россия, моя
Россия,
Простая твоя
Душа.
Все невзгоды
Ты выносила,
Не оставив
Себе ни гроша.
О счастливой
Жизни мечтала.
Свобода дороже
Всего.
Деньги и власть
Повенчала.
Жизнь не даётся
Легко.
 

Посвящается И. Северянину

 
В тихой северной
Стороне
Часто снится
Мне домик.
Вижу я поэта
В окне,
Стихов его маленький
Томик.
Он писал о России
Своей,
О её красоте
Безграничной.
По весне в роще
Пел соловей,
Приезжал народ всё
Публичный
Соблюсти христианский
Обряд,
Поклониться низко
Поэту.
В мире не зря
Говорят:
Лучше России нету.
 

 
Откликается эхом
Через годы и боль
Наша эпоха,
Её слушать изволь.
В этом мире
Тревожном
Много горя и бед.
Война продолжает
Разрушительный след.
Ты молод и счастлив.
Канонадой в ответ:
«Мир сберегите», – наказывал дед.
 

Григорий Белов

Родился в Ленинграде в 1968 г. Учитель высшей категории. Преподаватель экономики и информатики. Имеет много печатных работ, получивших гриф, и публикаций в ВАКовских журналах. Первая публикация в поэтическом журнале была в 1991 г.

Общественный деятель, продюсер, режиссёр, фотограф, видеоинженер и оператор. Организатор, партнёр, член жюри и ведущий музыкальных и поэтических фестивалей, конкурсов, концертов.

Обладатель медалей: «Владимир Маяковский – 125 лет», «Анна Ахматова – 130 лет», «Антон Чехов – 160 лет», «Георгиевская лента – 250 лет», «Сергей Есенин – 125 лет», «Иван Бунин – 150 лет», «Афанасий Фет – 200 лет», «Фёдор Достоевский – 200 лет», «Николай Некрасов – 200 лет», «Святая Русь», «Марина Цветаева – 130 лет»; звезды «Наследие».

Дважды попал в Книгу рекордов России, организовывая прямые трансляции и участвуя в них: «Самый продолжительный поэтический марафон» (2020) и «Самый продолжительный антивоенный онлайн-марафон» (2021).

Номинация «лучший поэт года»

 
Провален пол. Жестокая война.
Младенец спит в кроватке у провала.
И женщина вошедшая должна
Перекрестить ребёнка для начала.
 
 
Обрушен пол. Закончен артобстрел.
Малютка спит, привыкший слышать грохот.
Возможно, рослым вырастет пострел,
Ну а сейчас смотри, какая кроха.
 
 
И мать его, отвыкшая рыдать,
Провал обходит… Мёртвые соседи
Под ним уже не встанут никогда,
Хотя вчера мечтали о победе.
 
 
Но до салюта слишком далеко,
И глубиной своей провал хохочет.
Но из соска грудное молоко
Глотками жизни детский ротик мочит.
 
 
И нужно выжить, выжить как-нибудь
И пережить смертельные бомбёжки.
И молоко, покинувшее грудь,
В мальца вселяет силы понемножку.
 
 
Порозовели щёки малыша.
Под резкий звук паркетины упавшей,
Упавшей вниз… пора бы завершать
Мученья… Впрочем, сгинул век вчерашний.
 
 
Провал заделан. Новые жильцы
Живут в квартире, и давно…
Младенцы военных лет, счастливые отцы,
Вернее, де́ды, и… тревожно сердце
 
 
Не бьётся у провала на краю
У матери, что крестится у края.
Не погибает муж её в бою.
И звуки пианино долетают.
 
 
Наверно, снизу у соседей сын
Из инструмента выгоняет ноты.
Вращают стрелки старые часы.
Рождает время мирные заботы.
 
 
Провал зарос паркетом… Был провал?
Поверить трудно, может быть, и не был,
Ведь за стеклом оконным синева
Заполонила питерское небо.
 
 
На крыльях самолётов нет крестов,
И взрывами блокада не грохочет,
И можно наблюдать развод мостов,
Любуясь долгожданной белой ночью.
 

Это стихотворение посвящено моей бабушке Беловой Евдокии Никифоровне и моему отцу Игорю Борисовичу. Папа родился 10 февраля 1941 года в Ленинграде и прожил там всю блокаду. История, о которой идёт речь, – реальная. Во время обстрела снаряд попал в дом, где жили бабушка и мой папа. Кроватка стояла у окна. Когда бабушка вошла в комнату после попадания снаряда в дом, то обнаружила, что там нет окна и половины помещения, где спал её сын. К счастью, его вместе с кроваткой взрывной волной откинуло в противоположный угол комнаты, и он остался жив. Более того, он не проснулся, а продолжал спать.

Эльвира Вавилова

Родилась 21 декабря 1974 г. в городе Прокопьевске Кемеровской области.

Пробовать рифмовать начала в семь лет, а когда исполнилось пятнадцать, её стихотворение читали по местному радио.

Печаталась в прокопьевской газете «Диалог», тяжинской районной газете «Призыв», электронной газете «Новокузнецк на блюдечке»; в журналах «Союз писателей» (Новокузнецк, 2016) и «Страна Озарение» (№ 66/2018); в альманахе «Усятская россыпь», сборнике кузбасских детских поэтов «Детство босоногое моё» (2017), хрестоматии по региональному компоненту (1-11-й классы), хрестоматии «Писатели XXI века» (2018). Вышло 4 сборника (самиздат): «На грани…», для детей – «Шутки-малютки», «Одинокая волчица» и «Мозаика судьбы».

Дипломант областных поэтических фестивалей, участница III Всероссийского фестиваля поэзии им. А. Бельмасова (2015).

Награждена медалью «Иван Бунин – 150 лет» за вклад в развитие русской литературы.

Номинация «Лучший детский поэт»

 
Для чего нам пальчики?
Трогать и хватать,
Вместо счётных палочек
Циферки считать.
 
 
Для чего нам пальчики?
Изучать крючок,
Книжки рвать, газеточки…
Щупать язычок.
 
 
Для чего нам пальчики?
Шапочку надеть,
На горе с ребятами
Громко засвистеть!
 

 
Рисует наша Ксения
Совсем без настроения:
И солнце, и лужочек,
Грибочки и дубочек…
Вот домик с крышей и трубой
Совсем сегодня не такой!
И почему колючий ёж
Совсем сегодня непохож?
Рисует Ксюша от души,
Но всё равно не хороши:
Ни кот, сидящий на полу,
Ни полосатый мяч в углу…
Всё потому, что брат Пахом
Сказал: «Рисуй карандашом».
Ушёл, забрав все краски
(Раскрашивать раскраски).
Сестрица злая на него,
Ведь карандаш один всего!
Он цвета непонятного
И жутко неприятного!
 

 
У ежихи родился ежонок,
Без иголок, кудрявый ребёнок.
Говорили ежу: «Слышишь, ёж,
На тебя он совсем непохож!
Где у сына колючки-иголки?
Без колючек съедят его волки!
Вот зачем ему эти кудряшки?
Он похож у тебя на барашка».
Ёж с ежихой ночами не спали,
Что им делать с ежонком, не знали.
А ежонок тем временем рос,
Волосёнками сильно оброс.
Ходят по́ лесу странные толки,
Что боятся его даже волки!
 

 
Очень я проголодалась.
Вот зачем с котом связалась?
На колени положила.
Котик спит – как это мило!
Так сижу я два часа,
А на кухне – колбаса,
В холодильнике – компот.
Ну когда ты спрыгнешь, кот?
Не поесть мне, не попить:
Жалко котика будить.
 

 
Попросили с братом папу,
Чтобы одолжил нам шляпу:
Снеговик стоит с утра
Без метлы и без ведра.
С братом мы его слепили,
Про ведро совсем забыли.
Обошли потом мы с Федей
Всех знакомых и соседей.
Бегать я уже устал.
(Нам ведро никто не дал!)
Вот тогда сказали папе:
«Выручай, всё дело в шляпе!»
Головной убор надели —
Красота же в самом деле!
И стоит снеговичок
Словно модный мужичок!
 

 
Я на дереве сижу,
Во все стороны гляжу.
Вон сестра моя Симона,
Вышла покормить свиней.
Вот и братец мой Андрей,
Чинит свой велосипед.
Мама варит нам обед.
Ну а где же баба Зина?
Сумки тащит с магазина,
Еле-еле семенит:
У неё нога болит.
Всё, игра прекращена.
Наигрался я сполна!
Очень быстро я спускаюсь
И догнать её пытаюсь.
Сумки выхвачу из рук —
Я ж её любимый внук!
 

Владимир Визгалов

Родился 9 мая 1949 г. в Туле. Инженер-электрик. Автор изобретений СССР в различных отраслях техники, в т. ч. по закрытой тематике.

В 1972 г. окончил факультет журналистики в системе высшего политического образования. Пишет стихи с восьми лет. Творческий потенциал унаследовал от отца. Становление в поэзии связывает с однокурсником, членом Союза журналистов СССР и Союза писателей России А. М. Меситовым.

Печатался в периодических изданиях в советский период. Автор сборников стихов и прозы «Не стреляйте мне в душу» и «Век 21-й».

Номинант литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя» (2020–2021). Вошёл в шорт-лист международной литературной премии «800 лет Великому князю Александру Невскому» в номинациях «Поэзия» и «Проза». Награждён медалью «Сергей Есенин – 125 лет» (Российский союз писателей, 2020), орденом Святой Анны (Интернациональный Союз писателей, 2021). Отмечен Международной академией наук и искусств дипломом им. Альфреда Нобеля. Член ИСП с 2022 г.

Номинация «Лучший поэт года»

 
Оскалились вновь шавки на Россию!
Разрушился покой в душонках лживых!
Ведь Мать-Россия показала силу,
чтоб защитить детей,
пока ещё живых,
чтобы Донбасс затих от перестрелок,
чтобы в садах запели соловьи,
чтоб с совестью
не совершалось сделок
и чтоб глаза
не прятать нам свои!..
 
 
Россия,
отряхни с плеч либералов,
влюблённых в Ниццу, Канны, Куршевель!
Неужто, Матушка,
Вам изменяли мало, когда, слабея,
натыкались вы на мель?!
Когда мужик простой вставал в атаку,
когда кричал: «Ура!
За Родину! Вперёд!»
 
 
Не часто ли,
спасая бегством ср. у,
вы, скоморохи,
предаёте свой народ?!
 

07.03.2022

 
Я всё сказал молчанием своим…
В глазах твоих блестели слёзы —
от чувственного взгляда,
рук моих
они, как листья,
падали с берёзы…
Как слёзы осени тоскливой,
промозглой,
ветром обнажённой,
они вонзались
в душу, мозг —
так плакать могут
только матери и жёны!..
 
 
Как молот,
сердце грохотало,
и боль рвалась,
неистово хрипя…
Ты, осенив крестом меня,
сказала:
«Пусть ангел и Господь
хранят тебя!»
 
 
И я ушёл
в ночную неизвестность,
как призрак,
растворившись в тишине,
где только Бог, любовь твоя
и верность
давали силы мне
в неназванной войне!..
 

04.01.2021

 
За Отечество наше
вы с гранатой бросались
под танки!
Вы в кровавой грязи
по траншеям
к Победе ползли!
Вы, могучие люди,
чьи в Европе
поганят останки,
от фашистской заразы
с «трёхлинейкой»
полмира спасли!
 
 
Позабыл вас Ла-Манш,
вас предали Нормандия,
Вена и Прага!
Надругались над вами
Варшава, София,
Париж, Будапешт!
Вас, России сыны,
чья не будет веками
забыта отвага,
не смогли мы сберечь
от нападок
холёно-надменных невежд…
 
 
Вам, потомкам великим
Донского, Сусанина, Фета,
весь израненный люд
признаётся в горячей любви,
а в «Бессмертном полку»
носят правнуки
ваши портреты,
и весь май
в вашу честь
со слезами
поют соловьи!
 

22.05.2021

 
Позабытое танго…
Безвозвратная юность…
Томный запах магнолий
в шлейфе пышных волос…
И твой шёпот пьянящий,
соловьиные трели,
поцелуй мой наивный
на твой пылкий вопрос…
 
 
Отгоревшая юность…
Позабытое танго…
Ускользающий запах
жасмина и роз…
Как хочу возвратиться
я в то знойное лето,
чтобы ты повторила
мне тот самый вопрос…
 
 
Восходящее солнце
из лазурного моря…
Хор воркующих горлиц
под аккорды цикад…
Вновь забытое танго
и кричащие чайки
разрывают мне сердце,
увлажняют мой взгляд…
 
 
Позабытое танго…
Безвозвратная юность…
Томный запах магнолий
в шлейфе пышных волос…
И твой шёпот пьянящий,
соловьиные трели,
поцелуй мой наивный
на твой пылкий вопрос…
 
 
Отгоревшая юность…
Позабытое танго…
Ускользающий запах
жасмина и роз…
Как хочу возвратиться
я в то знойное лето,
чтобы ты повторила
мне тот самый вопрос…
 
 
Обнажённое небо…
Позабытое танго…
Уплывающий образ
в страну призрачных грёз…
А над старым паркетом
уже внуки кружа́тся
в вихре Венского вальса,
умиляя до слёз!
 

05.04.2021

 
Наш первый поцелуй —
Кружилась голова,
И сердца дрожь
Охватывала тело,
Нелепых оправданий
Пылкие слова
С губ пересохших
Падали несмело…
 
 
Блестящие глаза,
Зовущие глаза —
В них поволока,
Страх и умиленье,
И гордость, и порыв,
И робкая слеза,
И страстный зов
Любовного томленья,
То искушенья стон,
То вдруг восторг дитя,
То плоти крик
И жажда наслажденья,
То пылкий шёпот:
«Я люблю тебя!»
 
 
Ах, возвратись назад,
Прекрасное мгновенье!
 

15.01.2022

 
Учёный
знаний носит горб —
в кредитах он
погряз по уши!..
Паяц
смешит честной народ,
хотя живёт как лорд
и лучше!..
 
 
Учёный
ездит на метро,
паяц —
с мигалкою в «карете»!..
Учёный
писает в ведро,
паяц —
в жемчужном туалете!..
 
 
Паяц
нас «кормит», «одевает» —
орденоносец он
и кавалер!
Учёный
только формулы ваяет —
какой
для молодёжи
он пример?!
 
 
Пристанище учёных
где-то в урне,
паяца —
в склепе, на аллее!
Ему поются дифирамбы
шумно
на тризне поминальной,
юбилее!..
 
 
________________
Зачем творить?!
Зачем науку двигать,
страну от иноземцев
защищать?!
Не проще ли
на сцене
носом шмыгать
да пошлость
новых «авторов» играть!
 

06.01.2022

 
Герои, опалённые Афганом,
друзья,
кричащие от боли по ночам,
спецназовцы,
погибшие в Кобае,
я эту оду посвящаю вам!
 
 
Вы исполняли долг свой
на чужбине,
глотая пыль
в предгорье Хадигар;
в ущелии Панджшерском
умирали,
где был глоток воды
как Божий дар!..
 
 
Израненных,
терзали вас мотыгами
душманские подростки,
дети, старики…
Глаза, смеясь,
выкалывали бабы,
когда не отбивали вас
«вертушки»…
 
 
_____________
Каждый час
в медсанбате Баграма
вам тела по ночам
штопал юный хирург,
а с рассветом
для вас
молча жарил картошку —
был тогда он
и ангел, и мама,
и друг!..
 
 
Не унять никогда
нам афганскую боль,
оцинкованных душ
нам вовек не забыть!..
Мы умеем терпеть
и любить, и прощать.
А такую страну
невозможно сломить!
 

05.2021

 
Бог не в храмах,
а в сердцах,
он в поступках наших!
Бог в прозрениях души —
в них Грааля чаша!..
 
 
В позолоте куполов
Бог не отражается —
он в веригах
среди нас,
кровоточа, мается…
 
 
Бог не в роскоши
церквей,
Бог не в назиданиях —
в щедрости имущих Бог,
в праведных желаниях!
 
 
Бродит с горечью Господь
по Земле изгаженной,
видя, как планеты
кровь
мы сосём по скважинам,
как нещадной саранчой
жрём мы всё
вокруг себя,
а потом,
к нему взывая,
бьём челом у алтаря!..
 

30.05.2021

Александр Воробьёв

Родился 20 сентября 1944 г. в семье военнослужащего.

Окончил среднюю и детскую художественную школы, а в 1969 г. – Крымский госмединститут с красным дипломом. После демобилизации из армии трудился терапевтом в поликлинике, затем анестезиологом.

Окончил специальную клиническую ординатуру. Работал врачом-анестезиологом в госпитале в НДРЙ. После – в клинике детской хирургии и травматологии. Заведовал отделением реанимации новорождённых в Крымской республиканской клинической больнице.

Дважды награждён дипломами лауреата республиканских премий «За достижения в медицине». Более 20 лет преподавал на кафедрах медицинского университета.

В 2020 году вышел на заслуженный отдых. Занимается творчеством и садоводством.

Номинация «Юмор года: проза»

В гостях хорошо, а дома лучше. В гости я всегда ходил неохотно. С самого детства. Причин было несколько. Во-первых, надо прийти к незнакомым людям. Мне они были как-то незачем. Я был букой и не любил радостно приветствовать чужих мне людей, обнимать, а то и целовать, что-то вынимать из своей сумки и кому-то дарить это что-то. У меня самого ничего не было. Моим богатством были мои четыре года… И потом в гостях надо было что-то есть! Я и дома ел неохотно, а в гостях есть отказывался наотрез.

Первое негативное воспоминание о моём приходе в гости начинается с четырёх лет. Отец мой навещал свою мать – мою бабушку. Она была жизнерадостной сибирячкой и шумно выражала свой восторг при виде внука. Меня наряжали в матросский костюмчик, в котором я был хорош собою. Она меня хватала на руки, крепко к себе прижимала и громко требовала поцелуев. А этого от меня добиться ей никогда не удавалось! Пыталась меня задобрить и совала мне в ладошку рубль… Я не брал и отворачивался. Она так же шумно огорчалась. Мои родители не вмешивались в эту процедуру, зная, что и другие её внуки поцелуями не осыпают. Это были две мои кузины, одиннадцати и шести лет. Они от меня ничего не требовали, но сами обнимали и целовали охотно. Таковы были сибирские обычаи… Ну а я был дальневосточником, от самой корейской границы. Я там родился. Я – дитя войны!

Все мои последующие походы в гости обходились уже без поцелуев, но с обязательными долгими застольями. Уральское гостеприимство в плане застолья означало в те послевоенные годы обилие пельменей и браги. Меня усаживали за взрослый стол, ставили маленькую тарелочку и маленький стаканчик для бражки. Вспомогательными и необязательными блюдами были квашеная капуста и беляши. Они были хороши. Один беляш я осиливал не без труда и бражку пробовал из любопытства.

Школьные годы мои проходили уже в Крыму и обошлись без походов в гости. Я жил уже с матушкой, а она никого и не знала в этом городе. Город назывался торжественно – Сим-фе-ро-поль – и во всём уступал Свердловску. И домов красивых многоэтажных мало, и транспорта никакого. Вместо грузовиков по улицам шли хмурые дядьки с тачками, на которых развозили с рынка картошку в мешках и свёклу в авоськах. Местный школьный дресс-код резко отличался от уральского. Вместо пальто с меховым воротником носили ватнички, а вместо ботинок с галошами – только галоши на бурки или шерстяной носок. Зимнюю шапку имел только я один. Это не нравилось моим одноклассникам, которые срывали у меня шапку с головы и играли ею в футбол…

В студенческие годы я уже сам принимал гостей, правда, незваных, но для меня приятных, студентов-одногруппников. Они были такие голодные. Я как-то и не думал об этом. Об этом догадывалась моя матушка и всегда их угощала. Ели они всё: и борщ со сметаной, и вареники с капустой. Потом бренчали на моей гитаре, пиликали на моём аккордеоне и расходились, кроме одного. Тот засиживался допоздна и умудрялся остаться ночевать, ссылаясь на перспективу заблудиться в незнакомом ночном городе.

Моя врачебная деятельность включала в себя необходимость заходить случайно в гости к сотрудникам. Не имея такого опыта, я не приносил в их дома гостинцев детям и цветов хозяйкам… Мне это обычно прощали, хотя я сам себя не одобрял. По-моему, хороший гость тот, кто приносит гостинец и долго не засиживается. Но выбраться из застолья уже было проблематично. Я молча сидел и страдал. Анекдотов я не знал, да на меня особого внимания никто и не обращал. Приглашали в компании с культурными программами, танцами, играми, песнями. Иногда и сам я пел под гитару, подражая Высоцкому. Выходило неплохо. И это получало одобрение. Мой друг так хотел слушать Высоцкого, что уговорил меня записать на магнитофоне пять его песен. В подвыпившей компании их принимали за оригинал. Я даже (с годами, конечно) освоил два-три тоста, если их вынуждали произносить, но сам не высовывался.

Я осознавал, что друзья нужны, а чтобы ходить в гости редко, я решил искать друзей в далёких странах. Больше других меня интересовали Италия и Америка. Привлекали итальянские песни и американский джаз. С годами я обрёл там друзей и даже обрастал «друзьями по переписке». На итальянском это звучало красиво: «амико пэр корриспонденца». Одноклассница по художественной школе Лариса носила с собой карманный «Русско-итальянский разговорник». Она (всем на зависть) произносила красивые фразы типа «куанто коста уна камичетта». Никому в руки словарик не давала, несмотря на просьбы. Однако я догадался, что она спрашивала цены на блузки и чулки… Вдруг окажется она в Италии… Я подумал, что если там окажусь, то мои темы будут иными. Ну никак не чулки, а, скорее, джинсы.

Я сходил в библиотеку, взял словарь (а давали его только в читальном зале) и написал письмо в газету «Паэзе Сэра», что хочу иметь друга в Италии, вести с ним переписку и когда-нибудь побывать у него в гостях, что было очень маловероятно. Через двадцать дней я получил аж шесть предложений вечной дружбы. Это были просто классные ребята! Три миловидные девушки: Сандра, Адриана и Августина Кристина; два весёлых парня: Луиджи и Филиппо; и Паскуале, мужчина пятидесяти двух лет. Они сразу же прислали мне удивительные открытки. Я понял: Италия – самая прекрасная страна и люди там живут хорошие и дружелюбные!

Самой молодой барышне было тринадцать лет, но она уже исповедовала идеи социалистов, как и две другие, впрочем. Парни были коммунистами, а мужчина – коммунистом и антифашистом в годы войны. Он писал, что вначале фашисты в Италии были даже прогрессивны, много говорили в речах своих о народном благе и всеобщем равенстве, а вступившим в их партию давали благоустроенные квартиры («казе пополаре»). Это были многоэтажки без архитектурных излишеств. Потом начались войны, и моего нового друга Паскуале отправили с батальоном в Албанию. Стрелять в мирных албанцев весь батальон отказался… Часть расформировали и вывезли в теплушках подальше от юга на север, в Прибалтику. Конвоировали уже немецкие фашисты. Попытки побега пресекались стрельбой на поражение. Друга Паскуале ранили в шею. Рана гноилась и не заживала. Держали всех в бараках концлагеря под Ригой и гоняли на работы в леса. А когда он уже свалился и не мог работать, оставили умирать в отдельном бараке, без воды и еды. Война грохотала уже рядом. Освободили всех советские войска. Паскуале, еле живого, отправили в госпиталь в Киев, лечили почти полгода и потом, уже здорового, отправили домой, в Италию, в солнечную Апулию, в «апельсиновый рай» («парадизо аранчато»).

Обе девушки оказались неаполитанками, а третья – из Флоренции. Их письма были интересными, а открытки – просто восхитительными… И рыбацкая гавань Санта-Лючия, и набережная Караччиоло, и двуглавый Везувий на голубом горизонте, и Музей изящных искусств под лазурным небом Флоренции…

Художница Лариса исчезла навеки вместе со своим разговорником. Потом уже матушка моя призналась, что та приходила дважды, но узнала, что я уехал на учёбу в Ленинград. Говорить на итальянском языке мне было не с кем, хотя бы и о ценах на шмотки.

Уже через год ко мне в гости приехал Паскуале. Он купил туристический ваучер на четыре дня в Крым. Здесь он сразу всё переиначил и вместо Ялты остановился в Симферополе, а вместо экскурсий на южный берег запросил экскурсию в колхоз. Это для него было важнее. Он сам руководил фермой в Апулии, где нанимал батраков и выращивал мандарины-клементины и маслины, причём на экспорт. И мы отправились в гости в колхоз имени Жданова Симферопольского района. Машину нам дал «Интурист», что было оплачено ещё в Италии, а переводчика не нашлось, и я сам стал колхозным переводчиком. Это оказалось делом нелёгким, но я справлялся или так вроде выходило. Язык тогда я знал слабовато, но не подавал виду. Как говорили у нас в армии, «держал морду лопатой».

Председатель колхоза (Паскуале называл его «синьор президенте») два часа водил нас по полям и амбарам, показал и свой винзавод, где выпускали яблочный сидр в больших бутылках с толстой пробкой, с обёрнутым фольгой горлышком. Потом было обильное застолье с непременной русской водкой на столе. Паскуале и ел мало, и совсем не пил, а пробовал вино губами. Одобрительно кивал головой, хвалил, но не пил, даже после тоста «за дружбу Италии и СССР». На прощание ему подарили бутылку сидра. Паскуале обещал её откупорить, когда я приеду к нему в гости…

А случилось это через год. Пролетел этот год в хлопотах о заграничном паспорте и визе в Италию. Конечно, друзьям-товарищам я ничего не сообщал. Осторожничал, опасался «тайных доброжелателей» и анонимок «куда надо». Первый шаг – поход к начальнику паспортного стола с вопросом «что делать». Строгая дама-полковник мне всё объяснила. Первое – это приглашение оттуда, заверенное в местной полиции. Второе – нужна характеристика с места учёбы. Три подписи должны её заверить: секретарь комитета комсомола, секретарь партийной организации, ректор института.

Все характеристики я всегда сочинял сам себе. Никто не соглашался их писать, но соглашались подписывать, намекая на сувенир «оттуда». Сразу подписал секретарь комсомольский, мой однокурсник. Партийный секретарь велел привести к себе комсомольского. На очной ставке тоже подписал. Ректор мрачно прочитал мою характеристику и сказал, что не подпишет никогда. Я не сдавался: итальянский коммунист приезжал ко мне, а я не могу? Почему и есть ли такой закон? Он тоже не сдавался. Всё-таки ректор. Позвал моих подписчиков, а меня выставил за дверь. Кричал он там громко и грозно. Грозил им всеми небесными карами, если я не вернусь оттуда. Я стал уже терять надежду, но услышал голоса подписчиков: «Он честный!», «Он надёжный!», «Он вернётся!» Меня позвали в кабинет и дали подписанную характеристику. Секретарша крикнула вслед о необходимости печати, я дал ей поставить печать и убежал.

Следующий шаг заключался в заполнении бланков и анкет с заявлением от Крыма в столицу СССР. Выдержал и это. Выдержал даже истерику дамы-чиновницы в нотариальной конторе, где надо было заверить перевод приглашения с итальянского на русский. Она кричала, что её даже в Болгарию не пустили, а она меня должна пускать в Италию, а её за это «посодють»…

И мне её было не жаль. Я ожесточился в этих канцеляриях, где главной задачей было одно: во всём отказывать разным просителям и заявителям, которые с собой ничего не принесли! И я ничего не приносил. Но всё равно своего добился и поехал в гости в Италию. А нотариальная чиновница так и осталась сидеть в своём кабинете, не посетив даже Болгарию.

В Киеве меня ждали билет Киев – Рим – Киев за 123 рубля и ночной поезд в иной мир. На границе за свои 150 рублей я получил 96 тысяч лир и 50 марок ФРГ. Это целое состояние! Мне объяснили в ОВИР: из-за разницы курса рубля у нас и «там» 150 рублей становятся раз в двадцать дороже. Однако если «там» обменять 150 «рэ» – они станут в двадцать раз дешевле. Но я ничего не понял.

Мне очень понравилась дорога после Венгрии, где было всё как у нас. Вот Югославия была совсем другая. Это была Хорватия! Край ухоженных пальметных садов, где низкорослые яблони просто увешаны гроздьями румяных плодов. Ветви яблонь подпирались аккуратными подпорочками. В сёлах стояли добротные коттеджи с припаркованными иномарками, а позади домов – аккуратные сарайчики, возле которых под черепичными крышами – открытые хранилища кукурузы, сложенные рядами за железной сеткой. Кукуруза не мокла и постоянно проветривалась, что не допускало поселения мышей и прочих хомячков да сусликов. Жадный народ эти хорваты. Бедная мышка на морозе должна грызть холодную кукурузу, которую и в норку не утащить из-за железной сетки!

В своём двухместном купе я ехал один до самого Загреба и потому сидел в полосатой пижаме. Это вызвало гомерический хохот у стайки ребят за окном на станции. Они прыгали, орали «пижама-пижама» и показывали на меня пальцами. Что их развеселило, я не понял, но пижаму переодел. Стоянка в Загребе аж три часа. Проводник разрешил пассажирам прогулку по городу. Красивый, однако, город Загреб, столица Хорватии. Итальянцы называют их иначе: Кроатия и Загабрия. Может, оно и благозвучнее, что так важно для итальянцев. Хотя называть Москву «Моска» не слишком красиво, к тому же так они зовут муху. С чего вдруг?

В Венецию мы прибыли уже ночью. Пассажир из соседнего купе мне сразу предложил сбегать окунуть руку в большой канал, как предлагает традиция. Я побежал. Стоянка всего ничего, двенадцать минут. Прибежали. Сосед сразу и сунул руку в воду, а я остерёгся. Вода мутная, в ней полно каких-то бумажек, соломинок и непонятно чего. Еле успели добежать обратно. Нетушки! Больше я не бегун руки мочить. Ранним серым утром поезд прибыл в Рим, а вернее, в столицу Италии, Рому. А мне надо в Неаполь, по-здешнему Наполи. Поезд туда ходил допотопный, с широкими деревянными скамьями. Масса народа бегает во все стороны. Чернявые худые парни в бархатных узких брючках и кружевных рубашках с длинными рукавами. И почти у каждого транзисторный проигрыватель с итальянскими песнями, которые в моде именно сегодня. А в тот день в моде была песня «Красные розы» Массимо Раньери, и звучала она из всех проигрывателей: «Я купил тебе сегодня красные розы, чтобы ты поняла, как я тебя люблю…» («Розэ россэ пэр тэ окомпрато стасэра»).

Три часа такой песни – и я в Неаполе-Наполи. Таксист довольно быстро домчал меня на улицу Доменико Фонтана – и я у дверей своей подруги Адрианы. Шестикомнатная квартира на третьем этаже «палаццо». Это означает не дворец, как в словаре, а элитную многоэтажку в старинном стиле. Папа её – директор банка «Банко ди Наполи». По Сеньке шапка и по чину квартира. Конечно, он сразу и спросил, есть ли у меня деньги. Он мне удачно и обменял 50 марок на 8 тысяч лир без волокиты и похода в «Рикамбио», обменные пункты. А мама Адрианы, домохозяйка синьора Анна, сразу и сказала мне, что Неаполь – город воров и мошенников и что с деньгами надо быть настороже. Адриана заявила, что мама так шутит. Неаполь – город счастья! Как в песне «Дольче Наполи соль беато»… Но это не про соль, а про солнце благословенное и сладостный Неаполь. Я так и подумал. Ну вот я в гостях у директора неаполитанского банка. Он коммунист, хотя и воевал против СССР, но в самом конце, и даже не дошёл до Донбасса. Синьора Анна тут же сказала, что Никколо любит сочинять и вояка из него никакой. Он был простым бухгалтером, очень худым и бледным. А в армию его не взяли…