Текст книги "Российская литературная премия-2022. Том 1"

Глава шестая
Шок

Пьер удивлённо обернулся на дам, желая разделить свою иронию по поводу старикашки, но вдруг почувствовал, что голова его не может этого сделать! Мало того, он почувствовал, что зрение его стало почему-то тусклым и стол, за которым сидели он и дамы, оказался впереди него вместо картины. Он смотрел на стол немного с высоты и видел всё как сквозь дымку. Он видел радостное лицо Мишель, восторженные жесты Полетт и, главное, себя, сидящего в кресле и поочерёдно трогающего своё тело, руки и плечи.

Ничего не понимая, Пьер напряг зрение и увидел, как дамы, сидящие за столом, а это были Полетт и Мишель, встали с кресел, явно весёлые, и принялись обниматься с Алексом. Затем он увидел, как к нему самому, ещё сидящему в кресле, подошли и Алекс, и дамы, и он поднял молитвенно руки к небу, потом обнял Алекса и дам по очереди.

– Ну как, дружище? – услышал он глухие волнообразные отзвуки голоса Алекса, который в упор смотрел на него. – Хо-ро-шо те-бе на кар-ти-не? Э-то ли не ве-ли-кий фо-кус?! Не вол-нуй-ся, ко-гда при-дёт вре-мя, ты вер-нёшь-ся в сво-ё те-ло. По-тер-пи.

– Сколько?

– Я думаю, недельки нам хва-тит. Так что время пролетит быс-тро! Они терпели доль-ше. Ну, по-ка! Как тебе этот противный старикашка, а? – ехидно добавил он, когда его спутники ушли вперёд.

Алекс ещё раз помахал ему рукой, быстрым шагом догнал уходящих. И вся компания в старинных нарядах скрылась за дверью.

Пьеру хотелось закричать или заехать старикашке по башке, чтобы тот перестал изгаляться. Но он не мог! Он был плоский, если не сказать безмерный! У него не было объёма и всего того ощущения, какое он имел только что, до последней минуты.

Пьер попытался увидеть, что находится вокруг него, но видел только то, что находилось впереди. Уходящих себя, своих дам и Алекса. И вдруг его взгляд или, вернее, какое-то внутреннее зрение увидело зеркало, в котором отражались люди. Пьер возликовал, подумав, что у него появились новые возможности, но потом, присмотревшись, увидел, что это отражение той самой картины, на которой они, по заявлению Алекса, должны были поменяться местами. Пьер чувствовал, что его взгляд идентичен отражению взгляда мужчины, так похожего на него. Двоих он узнал тотчас же. Это были Алекс и Лорен. Ещё две дамы сидели за столом в позах, которые принимали дамы в начале сеанса.

«Эксперимент удался! – окончательно понял Пьер. – Картина ожила, а они поменялись с изображением местами!»

Радостно было только то, что он, став непонятно кем или чем, ещё мог мыслить и видеть. Но этот вывод снова привёл его в ужас. Он сосредоточил свои мысли на изображении женщин на картине и понял, что, оставаясь в виде нарисованных фигур, там наверняка были и все остальные.

Мишель, Полетт и даже Мадлен, посылавшая ему флюиды с портрета Екатерины, которая тоже благополучно отражалась в зеркале, немного под другим углом. Их было столько, сколько было на картинах, за исключением двоих. Это были Алекс и Лорен, они были изображены на картине, и спутать их теперь было невозможно. Да ещё старый слуга, который был изображён входящим в дверь с письмом. Пьер видел картины и людей, но только в отражении зеркала. Рядом с собой он не видел ничего. «Зеркало! – подумал он. – Для старикашкиных экспериментов оно оказалось действительно как нельзя кстати». Пьер стал судорожно думать, что ещё он сможет извлечь из сложившейся обстановки.

* * *

Мишель ничего не могла понять, когда после слов Алекса вдруг почувствовала, как её тело одеревенело и потеряло возможность двигаться. Потом под звуки голоса Алекса она увидела, как портрет становится прозрачно-туманным. Она заметила первые признаки его жизни. Нет, он не был плотным телом, он представлял собой газовую форму, точную копию портрета, которая двигалась к ней. Мишель стало жутко, но через секунду какая-то приторная слабость прошлась по её телу и растворила её в том, что было вокруг. Необыкновенная лёгкость вознесла её из своего тела и понесла к портрету. От приятного чувства полёта она на секунду заснула и, проснувшись, снова почувствовала скованность движений.

Мишель открыла глаза и обнаружила, что видит всё в тумане: и помещение, и предметы, и людей, стоящих немного ниже, чем была она, но самым странным было то, что там стояли она сама, месье Алекс, Полетт и Пьер, а Мадлен сидела в кресле с закрытыми глазами. Мишель хотела тряхнуть головой, прогнать эту беспомощность и туман с глаз, но заметила, что теперь видит всё ясно, только не может увидеть ничего рядом с собой; то, что она видела, было отражением.

– Зеркало! – поняла она.

* * *

– Ну как, мадам, месье, как вы себя чувствуете? – спросил Алекс, чинно провожая своих друзей в лифт. – Будьте осторожны.

– Мы всё помним, – сказал «Пьер», – я чувствую, что ещё минуты три – ия стану совершенно управляем. Вернее, управляющим этим неплохим телом! Где вы достали такой экземпляр? Он очень похож на меня, не правда ли, Зофи? – обернулся он к «Мишель».

– О да, мой друг. Мне это так приятно. Это добавляет силы, как будто мы в своём времени, живые и здоровые. А как я? Ничего? – спросила она.

– Вы вполне милая! Но, конечно, не сравнитесь с самой собой. Вы совершенство! А эта мадам – только почти совершенство!

– Вы очень любезны, Жозеф, – улыбнулась «Мишель».

– Это потому, что это тело заселено вами, моя прелесть. Всё, к чему вы прикасаетесь своими ручками и ножками, становится чудом и мечтой, – сказал принц.

– Всё, я в превосходной форме, – воскликнула «Полетт». – И мне кажется, в этот раз мне гораздо легче было перенести это переселение.

– С каждым разом… – глубокомысленно сказал Алекс, – как мышцы во время тренировок привыкают к сопротивлению и становятся ловкими, так и ваш дух научился переносить сопротивление перехода из эфира в плотные материи и делает это почти без напряжения.

– Вы волшебник! Великий чародей, несравненный граф Калиостро! – воскликнул «Пьер».

– Я счастлив, что мне пришла в голову мысль сохранить ваши образы в одной картине, – остановил похвалы в свой адрес рукой Калиостро. – Мои разработки были тогда на середине пути, но я уже предполагал, что из этого выйдет. Вам я обязан жизнью.

– Но довольно, Алессандро, какие могут быть счёты? – остановили его «воскрешённые».

– И рад, что теперь могу отплатить свой долг, – продолжил Калиостро. – Вы знаете, что мне лично много не нужно. Этот замок фактически принадлежит вашим потомкам, я лишь взял в аренду часть его, заплатив Филиппу достаточную цену. Он ведь и не подозревает о происходящем здесь. Прекрасный правнук! – обратился граф к «Полетт» – Терезе Тальен. – Вы можете им гордиться. Вдобавок я помогаю поддерживать замок в надлежащем состоянии, и это мне обходится в кругленькую сумму, но я это делаю отчасти добровольно, отчасти из эгоистичных соображений, – немного шутливо произнёс Калиостро. – Что мне нужно? – задал он сам себе вопрос. – Возможность работать, отсутствие надзора и, конечно, средства, для того чтобы всё, что я назвал, имело место быть. Пока я фактический распорядитель жизни замка, у меня всё это есть.

– Возможно, милый Алессандро, вы придумаете, как нас оставить здесь, рядом с вами, навсегда? – взяла его под руку «Мишель»-3офи. – Что вам для этого нужно? Спрашивайте, мы поможем своими скромными знаниями. Что сейчас может представлять ценность? Письма, воспоминания, достоверные сведения?

– Для того чтобы закрепить ваше появление здесь навсегда, мне, как обычно, нужна возможность работать и ещё один пустячок: четверо желающих навсегда остаться там, на картине. То есть оставить вам навсегда свои тела. Риск невозможен! Вы же не захотите жить жизнью этих простых людей, ходить на работу, варить обеды, зарабатывать пенсию и путешествовать на машине? – усмехнулся он. – Это не для вас. Да и не сможете вы играть вечную роль двойников этих людей, для этого одного сходства мало. Важны привычки, умение общаться и знание всех подробностей жизни тех, кто подарил вам тело. Вас быстро раскусят, а если нет, то поместят в психушку, приняв за болезнь вашу странность и забывчивость. А оставить вас здесь – это значит поместить ваших доноров в разряд пропавших. Исчезни здесь несколько человек – и полиция начнёт вынюхивать, а их след приведёт сюда. Пока рисковать и оставлять обмен телами без обратного я не могу и не имею возможности.

– О, нет-нет! – воскликнули все разом. – Пусть будут промежуточные проявления, но без риска потерять вас, милый Алессандро, и вместе с вами эту возможность.

– Ну, куда мы направимся в первую очередь? – спросил Калиостро, переводя тему в другое русло. – Времени не так уж много, я не имею права отнимать у вас его. Я просто считал своим долгом немного напомнить вам о существующих обстоятельствах. Ах, да, я ещё не успел привести в чувство Катрин! – вспомнил Алекс, услышав окрик Лорен. – Она ещё не совсем пришла в себя, ведь для неё это в первый раз. Поэтому, пока она, как лунатик, существует, ничего не понимая. Вы же помните свой первый опыт?

– Да, – закивали воскрешённые.

– В первую очередь – на природу, к цветам, траве и солнцу! – сказали женщины.

– Я присоединяюсь. После двухмерного пребывания так хочется окунуться в трёхмерные прелести. Этот свет прекрасен, чёрт побери! – сказал «Пьер» – принц Жозеф.

– Ну что ж, Лорен проведёт вас в парк, а я пока займусь Екатериной. Ей сегодня долго находиться здесь нельзя. Она у меня случайный гость. До встречи через полчаса, господа.

* * *

Оставшись один, Калиостро посмотрел в глаза «Мадлен-Екатерины.

– Ну как, матушка, вы хорошо слышите меня? Сосредоточьтесь, вы же всегда были волевой женщиной.

– Где я? Я ничего не вижу, – Екатерина потёрла глаза. – Мне это снится или я уже на том свете? Я умерла?! Когда я ложилась спать, мне было очень плохо!

– Что значит смерть? – нараспев произнёс Калиостро. – Всего лишь уход из этой жизни в другую. Но всякий уход даёт возможность возвращения, – закончил он свою почти музыкальную фразу. – Ну-ну, смотрите на меня. Узнаёте, кто перед вами?

– Граф? Вы? – удивилась Екатерина, оглядевшись вокруг. – Но как? Вы же покинули мою страну!

– Я, матушка, я! И это я вернул вас в этот мир. Вы действительно умерли, и с вашей смерти прошло почти двести лет! Как вам этот обманщик, фокусник и «лжечародей», окрещённый так вами?

– Но этого не может быть! – Екатерина обернулась по сторонам и беспомощно посмотрела на свои руки: – Что со мной? Я почему-то очень худая. Я что, долго была в горячке? Я ничего не помню. Где слуги, где мой лекарь? А, понимаю, я брежу. Мне давеча стало что-то плоховато. Уж очень болели сердце и голова… Я хочу встать, – Екатерина попыталась встать с кресла.

– Вставайте, матушка, вставайте, теперь вы сможете. Вот только в зеркало смотреть без подготовки не рекомендую, – остановил он Екатерину, пытающуюся подойти к зеркалу.

– А что, я очень дурно выгляжу? Хотя идти мне почему-то легче. Как будто я похудела раза в два.

– Немудрено! Своё шикарное тело вы потеряли двести лет назад. А теперь вы получили на время – я подчёркиваю: на короткое время – чужое тело. Ведь теперь вы – француженка Мадлен, которой семьдесят пять и которая живёт в двадцать первом веке. Не верите? А вот если бы вы почаще принимали меня при дворе да не брезговали моими выступлениями… Я скажу больше: я мог поделиться с вами своими секретами, ведь вы были потенциальной ясновидящей. Интуиция ваша была выше всяких похвал, и другие чародейские приметы в вас были. Но вы изгнали меня….

Граф изобразил из себя попранную святыню.

– Но, заметьте, я не помню зла, и вот вы здесь и скоро увидите солнце, цветы… Вы верите мне? Хорошо, сударыня. Тогда можете посмотреться в зеркало, но не пугайтесь, представьте, что вы на карнавале и на вас наряд дамы из будущего. Да-да, теперь это вы, матушка-государыня, а перед вами ваш покорнейший слуга, предмет вашего юмора и иронии. Ловко вы подняли меня на смех. Не верили, издевались, изгнали, наконец. А вы знаете, сколько проблем мне стоило это ваше пренебрежение? Да меня чуть на костре не сожгли, в тюрьме почти сгноили, мне пришлось умереть раньше времени со всем букетом последствий воскрешения из мёртвых! И всё это благодаря вам! – обиженно посмотрел на неё граф.

– Но, граф, если вы такой маг и чародей, то должны были знать, как могут отомстить обманутые женщины. Вы затронули моё самолюбие, вы захотели отобрать у меня то, что принадлежало мне по праву!

– Вы о Станиславе Понятовском, короле Польши? Так это просто месть оскорблённой женщины? А! Но всё было не так, как вам преподнесли ваши «верные», уверяю вас! – воскликнул Калиостро. – Всё было задумано для дела. Я потом глубже посвящу вас в произошедшее тогда. А вы берёте свои слова назад? – спросил Калиостро.

– Беру, батюшка!

Екатерина расправила тело и, подбоченившись, стала рассматривать себя в зеркало со всех сторон.

– Ох и хорошо здесь! Я словно увеличилась в каком-то душевном, внутреннем объёме. Мне хоть немного и не по себе, но вполне сносно. Это старое тело ещё крепкое, и внешность… Ну что ж, я могу привыкнуть и к ней. Но нельзя ли отправить меня в мой дворец? Уж если вы воскресили меня, граф, то нельзя ли вернуть мне весь мой образ жизни? Кто теперь правит государством? Мой род ещё у власти? Что же я могу сделать? Наградить вас титулом, дать вам земли, место при своей особе? Я всё дам вам, только верните, верните мне жизнь! Я уже почувствовала её вкус. Я хочу есть. Когда здесь подают ужин?

– Я не ожидал, что вы так быстро освоитесь, государыня. Но пока это всё не для вас. За это нужно много заплатить.

– Граф, но я же сказала: я дам вам всё!

– Боюсь, что сейчас это не в вашей власти. Ведь даже внешность у вас другая. И то, что вы – это вы, знаю только я.

– Граф, но неужели я не заслуживаю вашего внимания просто так, как личность, как просто Екатерина? Ведь я вас тогда не заточила, не казнила, я просто не уделила вам большего внимания и своего покровительства.

– Вы не поняли меня. Вы в чужом теле, а чужое нужно возвращать, так ведь? – Калиостро, понимая своим чутьём, что удерживать Екатерину Вторую в теле Мадлен он больше не может, достал из воздуха книгу. – Это ваша книга, государыня, про меня, обманщика Калифалкжерстона. Почитайте на досуге там, освежите память. И придите к истинному раскаянию.

Тогда, возможно, и вы присоединитесь к нашему весёлому обществу, которое сегодня ждут прогулка по лугу в парке, катание на лошадях, обед и бал! – граф нарочито смаковал возможности сегодняшнего вечера. – Где будут и потомки любимого вами Понятовского Станислава, Жозеф…

– Понятовский. Что-то голова моя, голубчик, как в тумане, – только произнесла поникшим голосом Екатерина. – Я почитаю, я раскаюсь, я уже почти раская…

– Я почитаю… – сказала Мадлен ещё раз. – А что я должна почитать? – петушиным голосом обратилась она к Алексу. – Что-то я задумалась! Совсем вы меня с этой Катрин с толку сбили. Я всё представляла себя ею, и мне как будто надо было прочитать какую-то книгу… А где все? – снова закукарекала Мадлен возмущённо.

– Они в саду, мадам, – сказал Алекс. – Мы не хотели вас будить. Вы немного заснули.

– В саду? А как же карнавал?

– Праздничный ужин немного позже. Вы можете немного отдохнуть, потому что потом веселье продлится всю ночь. Вы, возможно, не выдержите такого напряжения. Я вас разбужу минут за тридцать до ужина. Согласны? – Алекс наложил руку на лоб Мадлен, и та направилась в свою комнату.

– А Полетт? Неужели она тоже пошла гулять? – обернулась удивлённо Мадлен. – А, ну ладно. Я действительно полежу. – И закрыла дверь в свою комнату.

А Алекс, удовлетворённый последними событиями, пошёл вслед за ушедшими в парк.

Глава седьмая
Зависть

По парку прогуливались люди в старинных одеждах.

– Александр, я не хочу уходить из этого мира. Ну сделайте что-нибудь быстрее, чтобы мы остались здесь навсегда. Боже, как пахнет земля и трава! Как красивы облака! Это ужасно – обладать всем этим и потерять! – воскликнула «Полетт», обращаясь к вошедшему в парк Калиостро.

– Представьте, мадам, что вы просто ляжете спать, а потом проснётесь. Ведь для вас время летит быстро! – ласковым голосом постарался успокоить её граф. – Ваш год короче в несколько раз, но зато жизнь во много раз длиннее. Так что, если сложить всё это и умножить, получится огромная, длинная жизнь!

– Но мне уже мало только прогулок, я хочу любить, я хочу чувств, страсти, – молящим голосом произнесла «Полетт». – А за несколько часов вечера я не успеваю обрести знакомства. Жозеф и Зофи как будто дразнят мои чувства. Они всегда вместе, они счастливы, потому что могут получить от этого кусочка жизни самое прекрасное, что она может дать, – любовь! Мой жених, увы, сюда вернуться не может! Или может? – с надеждой посмотрела Полетт на Калиостро. – У вас должен быть его портрет, а если нет, то я вам подскажу, где было его имение.

– Не грустите, мадам. Всё впереди, и вы будете счастливы! Правда, не всё сразу! Я же могу вам сказать только одно. Вы забыли, но он давным-давно, в начале девятнадцатого века, стал вашим мужем, и вы родили ему детей. А сегодня вы увидите и их, и своих потомков!

– Ах, да, я путаюсь в том, что было в момент создания картины и что было после. Тогда я буду просить за мужа!

– Да-да, принцесса, запутаться немудрено! Я и сам иногда путаюсь во всех своих жизнях, – махнул по-свойски рукой Алекс. – Возможно, мои опыты продвинутся ещё дальше, и вы получите мужа! Но имейте в виду: даже если вы здесь будете без него, готовьтесь к жертве. Испытать любовь и страсть иногда не удаётся и обычным обитателям этого мира. Много ли вы видели при своей жизни счастливых от любви людей? Ревность, обида, предательство и измена. По большей части это так. А сколько греховных поступков и даже смертей. Многие сами виноваты, а кому-то судьба путает карты. В таком случае считайте, что вы принесли в жертву жизни всего лишь любовные утехи. Оплатили ими другие свои прихоти. Хотя я вас понимаю: нет худшего зла, чем любовь. Но всё впереди. Как только вы поселитесь здесь навсегда, возможно, и у вас будет шанс. Если, конечно, вас не будет смущать разница в возрасте, – усмехнулся Алекс.

– Ну вот всегда так! Вы слишком циничны, Александр! Разве можно напоминать даме о её возрасте? Я обижусь. Шучу, шучу, – быстро перебила сама себя «Полетт».

* * *

– Прелесть моя, – шепнул «Пьер» «Мишель». – Я сгораю от нетерпения овладеть вами в этом теле. Вы так соблазнительны, что я не смогу сдержаться и весь вечер буду думать только об этом.

– Но Алекс – он такой приставучий. Он как хвост и только и делает, что оценивает наши поступки да рассказывает о своём бескорыстии.

– Тихо, мой друг. Мы ему многим обязаны, если не сказать больше.

– А он нам?! Вы не помните, чем мы рисковали, пряча графа у себя?

– Всё-всё! – «Пьер» сделал жест молчать, увидев графа, входящего в сад в сопровождении мужчины в костюме Бонапарта и двух дам.

– Император и Жозефина, если я не ошибаюсь? – прошептал «Пьер». – Тела им достались сегодня не ахти…

Все склонились в глубоком реверансе…

* * *

Глядя на отражение картины в зеркале, Пьер понемногу начинал понимать своё положение. А оно было таково, что он был лишён возможности двигать руками и ногами. Он был всего лишь плоским изображением, у которого не было мышц и того места, куда должны были помещаться мозги. Но при всём при том он почему-то не потерял возможности думать.

«Почему? – подумал он. – И какая польза от того, что ты можешь думать? Сдвинуться-то с картины никак не получится!»

Он попробовал оторваться от картины, но не знал, где и как приложить силу, чтобы сделать это. В жизни он мог оттолкнуться ногами от земли и побежать, подпрыгнуть, отодвинуть от себя преграду да даже головой отбить мяч.

Но как, каким органом оттолкнуть от себя картину?

Он чувствовал, что даже мысли его теперь были более объёмными, чем то, что он представлял собой сейчас. И как раз его мысли теперь были где-то в другой трёхмерной области, хотя и были невидимо связаны с ним.

«А ведь все эти привидения могут перемещаться! – вдруг вспомнил Пьер. – И результат представления Алекса наглядно показал это. Они каким-то образом сорвались с картин, чтобы занять наши места! Как, как?!» – судорожно думал он, стараясь ощутить в себе хотя бы одну точку. Но не чувствовал её!

Кстати, силу, которую нужно было приложить, чтобы отклеить себя с этого ужасного полотна, он тоже не ощущал. Он был другим, с иным набором возможностей, о которых он тоже ничего не знал!

«Стоп! Если я могу думать, значит, я имею многое. Ведь, как в известном анекдоте, из любого положения есть два выхода. И их можно найти, нужно только хорошо подумать!»

То, что он уже предполагал такую возможность, давало ему надежду, что она есть, нужно только открыть приём.

«Спокойно, спокойно! – Пьер посмотрел на отражение женщин на картине и вдруг с ужасом понял, что они тоже сейчас о чём-то думают, не имея возможности понять и что-то изменить в своём положении. – Да, им, наверное, ужасно жутко, и каждой кажется, что они одиноки в этой незнакомой пустоте!»

Он попытался крикнуть им, но ничего не вышло, кроме этих слов, прозвучавших в его мыслях. И он снова уловил, что они, мысли, имеют от него отличие. В общем, так же, как и в жизни, в той нормальной жизни, он отличался от них. Тогда он был объёмным, трёхмерным и реальным! А мысли его были невидимыми, неизвестно как и где существующими. Но они были, и то, что они невидимые, его совсем не смущало. Почему? Потому что он так привык. И это казалось ему нормальным. Теперь невидимым был он сам, но мысли, хоть и не перестали быть невидимыми для него, почему-то обрели массу, он это чувствовал. Раньше они были эфирными, а он – материальным. Теперь они поменялись местами: теперь эфирным стал он, а мысли – более ощутимыми и вещественными.

И эти мысли сказали ему: «Всё просто! Не волнуйся. Вспомни, каким образом “старикашка” загнал вас сюда. Мы настроились на волну портрета, на волну изображённого там человека и представили, что он оживает. Значит, нужно сделать обратное! Напрячь всю силу своего ума и представить, что мы становимся теми же людьми, которыми были тогда!»

– Молодец! – услышал он похвалу от самого себя.

Пьер, вдохновившись, представил себя живым и здоровым, сидящим в кресле напротив картины. Он попробовал ощутить усталость мышц и приятное состояние от погружения в это кресло, его ткань… Он ощутил приятность отдыха, почувствовал запах помещения и температуру в нём. Даже ощутил свежий ветерок, ворвавшийся в комнату. Но не успел обрадоваться тому, что он может живо всё вспомнить и представить, как почувствовал полёт!

Он летел легко и невесомо, как могли лететь газовый платок или облачко, и приземлился в то самое кресло! Пьер радостно подумал, что вернулся в своё первоначальное состояние, и даже схватился за подлокотники кресла руками, чтобы встать, но вместо этого снова поплыл в воздухе.

Мысли его снова заработали, и Пьер понял, что от кар-тины-то он оторвался, но тела не обрёл! Состояние его теперь было гораздо лучше, чем когда он был на картине: он мог перемещаться, видеть всё в этом трёхмерном мире! Он не имел всего лишь веса! Или, проще говоря, веса тела, которого у него тоже не было!

«Ничего! – подумал он. – Это уже прогресс! Полетт, Мадлен, Мишель! – вспомнил он. Пьер собрал все свои эфирные силы и полетел к картине. Он заметил, что образы на ней представляют собой не совсем плоское отображение. Вокруг них была размытая газовая субстанция. – Полетт, Мишель! – он постарался позвать их и услышал какие-то колебания, очень высоких звуков. – Сейчас, сейчас, – подумал он. – Сейчас я придумаю, что делать дальше».

Он вдруг ощутил беспокойство, оттого что граф и все его преобразованные маркизы могут именно сейчас прийти сюда и увидеть его! Увидеть то, как он помогает выдернуть с картин женщин. Он понимал, что в их интересы не входит обратное перемещение, для чего тогда был задуман весь этот сыр-бор?

«Граф пообещал, что вернёт всё на свои места, но верить ли ему и как долго ждать?»

Он не знал, насколько долго захватчики собирались пользоваться их телами. Кроме того, он боялся насмешек со стороны графа, ведь был перед ним беспомощен.

«Только бы они не возвращались подольше, пока мы все не сообразим, как вести себя дальше».

– Полетт! – снова попробовал произнести он. – Мишель, я здесь, оторвитесь от картины, как это сделал я. Представьте себя в полёте!

Но картина оставалась неизменной. Было только немного заметно лёгкое движение дымчатого газа в контурах.

«Если, конечно, не придумано», – подумал Пьер.

Он пролетел над комнатой и остановился у портрета Екатерины.

– Мадлен! – закричал он. – Ты там?

Ему стало очень жаль мать, он представил её растерянность, страх, вопли, которые, возможно, она сейчас посылала в никуда. Не ему а в пустоту. Ведь, вполне вероятно, она не видела его.

Пьер протянул ей руку и порхнул своей по её нарисованной руке. Странно. Он почувствовал, что-то слабоклейкое, как иногда приклеивается к вам пёрышко и его невозможно оторвать, хоть и невозможно почувствовать его тяжесть. Пьер попробовал оттянуть руку от рамки, стараясь вытащить то, что приклеилось к нему.

– Ах! – услышал он. – Опять меня дёргают. – Вслед за его телом, отрываясь от портрета Екатерины, высвободилась её фигура.

– Мама? – обрадовался Пьер.

– Нет, мой друг, я не ваша мать. Я императрица Екатерина Великая! А ваша матушка уже давно отобрала у меня своё тело. Она, кажется, пошла почивать в свою комнату.

– Так вы можете говорить, – удивился Пьер, – и слышать?

– Да я, голубчик, и сама не пойму. Триста лет стояла и смотрела на один и тот же зал, благо иногда картину переносили, и тогда, как говорится, пейзаж менялся. А как завидно было смотреть на эти счастливые привидения, которые могли летать по залам и шутить! Но всё как в тумане, как во сне. Видела, но не понимала. А как граф меня в тело вашей матушки втиснул, так я всё и вспомнила, и прочувствовала. И благодаря этому обнаружила такую возможность удрать с портрета, а когда меня в него насильно вернули, я и загоревала. Всё не могла понять, как мне сделать это самой. Тут вы, батюшка, и помогли. Спасибо.

– Но каким образом мы с вами общаемся?

– Да таким, батюшка. Я ведь в своей жизни много науками занималась, и представление о строении пространства имею. Мы же с вами сейчас люди одного мира, поэтому и понимаем друг друга. Войди сюда граф, не знаю, поймём ли мы его речь. Ведь и матушка ваша, и он – трёхмерные.

– Подождите, так я могу и своих с картины вытащить?! – воскликнул Пьер.

– Можете, батюшка, можете, – махнула Екатерина рукой.

Пьер подлетел к картине и протянул свою руку к одной даме, а вторую – к другой. Он потянул прилипшие к нему пушинки их рук и постепенно увидел, как они лёгким прозрачным облачком отделились от картины.

– Спасибо тебе, мой дорогой, спасибо, – запричитали они, с ужасом оглядываясь на картину, на которой теперь красовались только Алекс и Лорен. – А то мы уже как будто задыхаться начали. Так неприятно, когда всё понимаешь, а сделать ничего не можешь!

– Я рад, что вытащил вас и мы снова вместе. Но это полдела! Не пугайтесь, но пока у нас нет наших тел, мы простые привидения! – воскликнул Пьер.

– А где Мадлен? – спросили дамы, оглядев себя и остальных. – Её ты вытащил с картины?

– С ней всё в порядке. Она, как сказала мне императрица, в своей комнате. И осталась тем, кем была.

– Какая ещё императрица? – удивились дамы.

– Знакомьтесь: Екатерина Великая, русская царица, – сказал Пьер, представляя императрицу.

– О! – воскликнули дамы, плавно спустившись. – Настоящая царица?! А, понятно, вы с того портрета, он тоже пуст. Алекс не врал. Мы встали на места нарисованных фигур, а они вошли в наши тела. Чудеса!

– Чудеса-то чудеса, но что с нами будет дальше? Вся весёлая компания ушла, и, если вы слышали, Алекс пообещал вернуться через неделю.

– Так пойдёмте скорей к Мадлен! – воскликнули дамы.

– А если она нас не увидит? Ведь она, как и раньше, человек, а мы – лишь часть его. Бесплотные существа. Она ещё и помрёт со страху, увидев нас над её кроватью. Я не знаю, стоит ли это делать, – неуверенно сказал Пьер.

– Но мы же не можем всё время быть в таком состоянии. Я хочу в своё тело! – воскликнули дамы разом.

– А кто не хочет? – спросила их императрица. – Хотя моё уже истлело, – с тоской в голосе сказала она, – и теперь я могу быть только духом с картины. Но и то хлеб! Это лучше, чем столетиями стоять в одной позе, ничего не делая. И к тому же граф обещал мне повторение воплощения, если я раскаюсь в том, что в своё время осмеяла его. Но сколько ждать… А давайте к Мадлен проникну я. Она только что была мною и, возможно, не так испугается. Примет это за сон, – предложила Екатерина.

– Так месье Алекс – граф? – удивилась Мишель.

– Ну конечно! Это же граф Алессандро Калиостро! Мне-то он был знаком прекрасно! – воскликнула Екатерина. – Ия его узнала сразу, хоть и долго не видела.

– Калиостро?! Так вот почему он так много о нём говорил. Понятно, – проговорил Пьер. – Хорошо, мадам Екатерина, идите, только действуйте осторожнее, – попросил Пьер. – Не очень пугайте Мадлен. Второго трупа нам не надо!

– Вы не очень вежливы, – грустно сказала Екатерина. – В моём положении и вы со временем будете, так что не нужно оскорблений. Это моя беда, и такая же ваша в будущем. Все туда придём! А потом, у вас ведь нет выхода. Если я смогу поговорить с Мадлен, то мы сможем с её помощью заманить всех сюда, а дальше уж вы постараетесь. Тело-то ваше, и вас оно примет гораздо проще и охотнее, чем души с картин.

– Но каков ваш план?

– Я, батюшка мой, слишком долго жила во дворцах, не в пример вам, и как делались интриги, много слышала и прочувствовала на самой себе. Так что слушайте.

Мадлен спустится в парк и присоединится к прогуливающимся парам. Она сделает вид, что ничего не понимает, и скажет, что в гостиной с картин исчезли все изображения. Граф забеспокоится, вернётся, с ним – и все остальные. Ведь для них это тоже имеет интерес. Потому что картины – это пока что их образ существования. Они удивятся, расстроятся, заволнуются! Тут вы и попытаетесь выгнать их из своих вместилищ. Или уговорите графа, если не получится вернуть себе прежний вид без его помощи, что, конечно, более вероятно. Наобещайте кучу, напритворяйтесь, разжалобите, наврите, в конце концов.

– Легко сказать: напритворяйтесь! – возразила Мишель. – И что соврать, и как разжалобить? Постойте. Если хорошенько подумать, то вечно они в нашем теле быть не смогут. Как они жить-то будут? Долго притворяться нами они не сумеют. Значит, всё скоро закончится. А тогда не побыть ли нам в этом виде ещё некоторое время? – пошутила Мишель.