Текст книги "Российская литературная премия-2022. Том 1"

– Проклятье, мы потеряли сутки, – выругался майор.

– Нам нужна оперативная разведка с воздуха. Попросите вторую эскадру: пусть пришлют штурмовик. Мои миномёты не могут бить наугад. Пусть он полетает над этой высоткой. С воздуха он увидит все их позиции и сообщит нам более точные координаты.

– Я не могу понять, как наша разведка упустила их. Мы потеряли преимущество – внезапность. Операция под угрозой срыва.

– Сейчас не до лирики, Ханс, мы ввязались в драку, время упущено, нужно перехватить инициативу, – серьёзно сказал пехотный капитан.

– Я понял вас, Франц. Сейчас же свяжусь со штабом второй эскадры. – И майор направился к «опелю».

Уже через несколько минут командир бригады майор Ханс фон Зее поднимался по ступенькам в кунг автомобиля связи…

– Хайль Гитлер! – вскочили и вытянулись по струнке связисты.

– Хайль, вольно. Свяжите меня со штабом второй авиаэскадры.

– Слушаюсь, господин майор, – ответил молодой рыжий ефрейтор.

Ещё через несколько минут связь со второй эскадрой была установлена.

– Майора Фрошау… Хайль Гитлер, Фридрих… Мне нужна ваша помощь. Пришлите штурмовик… квадрат… да, буду признателен, Фридрих. Жду. Хайль…

* * *

– Что-то тихо там у них, товарищ младший лейтенант, – тревожно прошептал старшина Волощук. – Задумали что-то, гады.

– Пополните боеприпасы, старшина, – сухо отозвался Криницын. Как он сейчас был непохож на самого себя: сосредоточен и даже как будто постарел. – Унесите погибших с позиций, – уже смягчившись, попросил он.

Седой как лунь старшина понимающе кивнул и, пригнувшись, пошёл по окопам, заодно проверяя, кто остался на местах и кому нужно пополнить боекомплект.

Немцы перестали атаковать… Опустилась вечерняя прохлада. Солнце скрылось на западе. Они продержались сутки…

Старшина Волощук, рядовые Попов и Ромашкин выносили убитых с позиций на плащ-палатках… Отнесли недалеко, за холм. В молодом березнячке отрыли двухместную могилу, не очень глубоко. Старшина пошарил по карманам, забрал документы. Посидели на краю последнего окопа для пехотинцев. Закурили. Подошёл и Криницын…

– Кто?

– Рядовой Нечитайло и ефрейтор Сафонов.

– Надо написать семье…

– У Нечитайло мать на Украине, писать некуда… А у Сафонова жена и дочка остались, – вздохнул старшина.

Снова замолчали. По грязному от земли и копоти лицу Ромашкина двумя струйками беззвучно текли слёзы. Он их не вытирал. И лицо его ничего не выражало. Рядовой Попов сидел поодаль и неторопливо курил самокрутку. Посидели ещё минуту. Завернули павших в плащ-палатки и медленно, бережно, как бы боясь потревожить их уже вечный сон, опустили на дно могилы…

Рядовые заработали лопатами, и сырая чёрная земля тяжело ложилась на грудь их товарищам, жирными комьями ударяясь о тела, глухо шурша по тонкому брезенту. На холмик в изголовье положили пробитую каску рядового Сафонова.

– Кем они были до войны? – своим юношеским голосом спросил младший лейтенант.

– Нечитайло в колхозе работал скотником. Сафонов Александр Иванович – инженером на Горьковском автозаводе, бронью с кем-то поменялся, ушёл добровольцем, – ответил старшина.

– Вечная память…

– Пусть земля им будет пухом, – выдохнул струйку дыма старшина.

– Пойдите к Нине, помогите отправить раненых в тыл.

– Слушаюсь.

И старшина Волощук направился к блиндажу санинструктора. Из пятидесяти человек личного состава оставалось сорок…

* * *

– Ольха, Ольха, я Берёза. Как слышите меня? Приём.

– Берёза, Берёза, я Ольха. Слышу вас хорошо.

– Ольха, доложите обстановку…

– Докладываю: отбиты четыре атаки противника, уничтожено ещё два танка, около взвода пехоты. Сейчас всё стихло. Немцы заняли оборону. Наши потери: двое убитыми, восемь человек ранены – их нужно отправить в тыл.

– Держись, Ольха, ночью пришлём подводу.

– Спасибо…

Около полуночи пришла подвода с боеприпасами и ещё одним стомиллиметровым миномётом. Пехота тихо и проворно разгрузила амуницию и уложила на подводу раненых.

Нина провожала ребят, и кто-то снова по сложившейся традиции сказал:

– Ниночка, после госпиталя я к вам во взвод…

– Хорошо, родненькие, буду ждать, – улыбнулась она им на прощание.

Лошадка дёрнула хомут, заскрипели ступицы, телега тронулась с места и покатилась по ночному просёлку в сторону второй линии обороны батальона майора Петухова.

– Поешьте, ребятки, – говорил вполголоса старшина Волощук, пробираясь по проходам, и раздавал тушёнку и хлеб, – поешьте, подкрепитесь…

– Старшина, махорочки нету у тебя? Курить хочется…

– Погоди, занесу тебе махорочки, от Нечитайло малость осталось, сейчас хлебушка раздам и занесу. Погоди маленько…

* * *

– Ханс, вызовите обер-лейтенанта Лемке ко мне, – неторопливым баритоном проговорил командир эскадры «Люфтваффе» майор Фридрих Фрошау.

– Слушаюсь, – ответил из-за двери русской избы, в которой располагался штаб, адъютант.

Послышалось жужжание ручки телефона. Через несколько минут на пороге стоял моложавый баварец средних лет, оберлейтенант Йоганн Лемке.

– Хайль Гитлер! Господин майор, обер-лейтенант Лемке по вашему приказанию прибыл…

– Хайль Гитлер! Вольно, Йоганн, проходите… Лемке, вы хорошо знаете этот район? – майор подошёл к стене, на которой висела карта, и прочертил мундштуком трубки неровную окружность. – Конкретно вот этот квадрат.

– Да, господин майор. Моё звено неоднократно там летало, русских там не было.

– Прямо сейчас там идёт бой. Передовая бригада под командованием майора фон Зее наткнулась на засаду русских. Им не хватает информации, нужно произвести разведку с воздуха и, возможно, оказать огневую поддержку.

– Когда вылет?

– Немедленно. Я знаю вас ещё с Испании, Йоганн. Вы бравый вояка, справитесь быстро. Данные разведки сразу передайте майору фон Зее.

– Вас понял. Разрешите выполнять?

– Действуйте, Йоганн… Хайль Гитлер!

– Зиг хайль! – обер-лейтенант вскинул руку, щёлкнул каблуками, круто развернулся и вышел из избы.

* * *

Пехотинцы младшего лейтенанта Криницына не спали, никто. Рассвет уже забрезжил. Только что из разведки вернулись автоматчики старшего сержанта Егорова. Прикрытые утренним туманом, они проползли незамеченными немецкими дозорами.

– Докладывайте, товарищ старший сержант, – попросил младший лейтенант Криницын.

– Немцы окопались на противоположном холме: четыре пулемёта. За холмом, в рощице, шесть миномётов, пять «пантер»… Больше ничего рассмотреть не удалось, товарищ младший лейтенант…

– Молодец, Егоров, спасибо. Отдыхайте пока, – ответил почти по-граждански Павел Иванович.

Но отдохнуть разведчикам так и не пришлось. В тихом ещё утреннем небе послышался сначала едва различимый, но такой знакомый гул авиационных моторов…

– Воздух!

– Во-о-оздух! – послышалось со всех сторон.

– «Мессеры»!

– Отделения, рассредоточиться, – командовали сержанты своим солдатам.

Звено из двух «мессершмиттов» летело с запада на высоте около тысячи метров. Они пролетели над позициями четвёртого взвода без единого выстрела. Как будто не заметили их изрытую воронками и поломанными деревцами высотку. Звук моторов удалялся, «мессеры» пролетели мимо, но пошли на разворот… Вот они оба делают вираж и возвращаются.

Первая машина вошла в небольшое пике и сбросила бомбы. Раздался пронзительный, скребущий душу свист…

– Ложись!

Раздался взрыв, тонна земли вперемешку с осколками бомб разлетелась в радиусе сорока метров. Второй «мессер» сбросил бомбы вслед за первым. Теперь убитых было гораздо больше. «Мессеры» снова заложили вираж…

– Гретта, Гретта, докладывает Валькирия, позиции русских – квадрат ХХХ-2, до взвода пехоты, грунтовые укрепления два дота… Точные координаты – квадрат ХХХ-2, квадрат ХХХ-2…

– Принято, Валькирия…

– Разрешите атаковать.

– Атаковать, – послышалось в наушниках гермошлема оберлейтенанта Лемке… Привычным движением руки он направил свой «мессершмитт» на разворот.

– Хорст, – вызвал он своего ведомого, – после бомбометания снижаемся до пятисот метров.

– Я воль, Йоганн, – ответил ему старый боевой товарищ, берлинец Хорст Блюме, и сделал знак рукой вниз за стеклом своего фонаря.

Машины снизились на бреющий полёт до пятисот метров, и оба друга одновременно нажали на гашетки. Бешено загрохотали авиапушки «мессершмиттов». Воздух расчертили горячие пули трассёров, которые взрыли землю на позициях четвёртого взвода на высоту до двух метров…

– Ложись!

– Сестра-а-а!

Нина бежала по проходам окопов…

– Нина, стойте, ложись! – крикнул, приказав, младший лейтенант Криницын.

Но Нина не слушала его или не слышала в грохоте авиаобстрела и из-за рёва «мессеров», воя и грохота бомб. Лейтенант бросился за ней…

«Мессершмитт» обер-лейтенанта Лемке снова заходил на вираж, он хорошо видел разбегавшихся внизу солдат и снова привычным движением пальца нажал на гашетку… Снова сотня пуль просвистела над головами и почти рядом с Ниной. Лейтенант Криницын со всей силы прыгнул на неё, сгрёб в охапку, и они упали в ближайшую воронку. В это самое мгновение по тому месту, где они бежали, просвистели боеголовки и снова взрыли чернозём… Их присыпало землёй…

– Пусти, пустите, товарищ младший лейтенант, – в отчаянье почти прокричала Нина.

– Младший сержант Коган! – откуда ни возьмись командным голосом ответил Павел и, уже смягчившись: – Ты нам нужна живая…

Но Нина снова вскочила и бросилась к раненым…

Ефрейтор Морошкин перетащил свой ПТРД на небольшой холмик, пока звено «мессеров» заходило на новый вираж.

– Патрон… бронебойно-зажигательный… – сухо скомандовал он своему помощнику.

«Мессеры» развернулись… Он взял одного в прицел и начал вести. «Мессеры» снова готовили расстрел позиций… Морошкин рассчитал упреждение… Выстрел.

– Попал? Нет? А? Поп-а-а-ал, горит, гад! – нервно и радостно закричал помощник, Серёжа Комаров, бывший студент.

«Мессер», качая крыльями, медленно перешёл в плавное пике, топливный бак был пробит, и сквозь чёрный дым вырывались языки пламени… Бронебойно-зажигательный патрон ПТРД прошил кабину и взорвался внутри бензобака…

* * *

Обер-лейтенант Лемке получил ранение в ключицу, патрон прошёл сквозь него, раздробив кости и практически отстрелив правую руку Лемке захлёбывался в собственной крови, выбраться из фонаря он уже не мог, да и не было смысла прыгать: парашют с пятисот метров всё равно не раскрылся бы. Машина была в глубоком пике, он умирал…

«Как глупо», – это было последнее, что он подумал.

«Мессершмитт» срезал крыльями русские берёзки в соседней рощице, и через секунду раздался взрыв…

Второй самолёт уже расстрелял весь боекомплект и набирал высоту. Хорст Блюме молча наблюдал за гибелью своего товарища, сделав последний раз небольшой вираж над тем местом, где упала машина обер-лейтенанта Лемке.

Хорст Блюме направил свой «мессер» в тыл, считая свою задачу выполненной.

* * *

– Внимание всем: проверить оружие, раненых – в укрытие, приготовиться к атаке противника, – командовал Криницын.

– Миномётчики?!

– Да, товарищ младший лейтенант, – отозвался Сашка Осока, лихой казачок.

– Можешь накидать им за этот холмик, да побольше?

– Сделаем, командир, – весело улыбнулся Сашка.

– Егоров говорит, там у них миномёты, так, пока они не начали, а они сейчас начнут, накидай им побольше… Понял?

– Так точно…

– Действуй…

Миномётчики развернули стомиллиметровый, который привезли ночью на подводе, и свой, пятидесятимиллиметровый, миномёты.

– Сашка, осколочными огонь!

Первые мины полетели в ответ. Взвод значительно поредел, убило двенадцать человек после авианалёта. Их осталось двадцать восемь человек, считая легкораненых.

Первые мины легли рядом с миномётной батареей капитана Зауриха. Сразу убило несколько человек, одна мина угодила в ящик со снарядами и подорвала его. Оставшиеся в живых миномётчики лежали, вжавшись в русскую землю ничком, и ждали: пронесёт – не пронесёт.

– Майора фон Зее, – холодным, стальным голосом проговорил в трубку майор «Люфтваффе» Фридрих Фрошау.

– Майор фон Зее у аппарата, – прозвучало на том конце.

– Здравствуйте, Ханс. Вы получили точные координаты?

– Да, спасибо, Фридрих…

– Ханс, я потерял своего лучшего пилота, аса «Люфтваффе». Обер-лейтенант Лемке погиб как герой, выполняя задание по вашей просьбе… майор… Я знал его ещё с Испании… Он был мне как сын… Теперь дело вашей чести, майор, уничтожить этих русских…

– Я понимаю ваши чувства, Фридрих, мы отомстим. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер… – Фрошау положил трубку. – Ханс, кажется, у Лемке осталась мать, где-то в Мюнхене… Подготовьте документы о награждении обер-лейтенанта Лемке железным крестом… посмертно. – И майор закрыл за собой дверь.

* * *

На передовой.

– Капитана Зауриха ко мне! – скомандовал майор фон Зее.

Капитан Заурих шёл быстрым шагом к автомобилю связи, стряхивая на ходу пыль с мундира…

– Капитан Заурих, – сразу начал майор, – мы сутки топчемся на месте. Несём потери, а перед нами всего лишь пехотный взвод русских. Вы это понимаете? Чёрт подери!

– Да, господин майор.

– Теперь дело чести вашего мундира, капитан, – уничтожить этот взвод.

– Мы немедленно это сделаем, господин майор. Сейчас – только решительный штурм. Хайль Гитлер!

– Да поможет вам Бог! Хайль Гитлер!

Капитан чётко развернулся и полубегом направился на передний край.

* * *

Миномётчики налаживали два уцелевших орудия. Танкисты прогревали двигатели шести оставшихся «пантер», чёрные мундиры СС готовились к атаке, выстраиваясь за первыми шеренгами пехоты и оставшихся в живых егерей.

– Ольха, Ольха, я Берёза. Как слышите меня? – вызывал связист в штабе батальона.

– Берёза, Берёза, я Ольха. Слышу вас хорошо, докладываю: ждём гостей, боеприпасы есть, потери – двенадцать человек…

В трубке раздавались звуки взрывов снарядов и мин. Да грохот канонады с новой силой был слышен и так…

Капитан Заурих отдал приказ миномётным расчётам начать огонь… Шесть «пантер» на среднем ходу, постоянно стреляя, рванули на штурм высоты 16–24. Шеренги пехоты и егерей, за ними рота СС с пулемётами наперевес шли быстрым шагом, широкой цепью стреляя из всех своих стволов точно по окопам четвёртого взвода.

Пули роем проносились над головой слева и справа, не давая поднять головы, ложились прямо по брустверу окопа, чирикали, как воробышки: «С-ить, с-ить, с-ить…»

– Внимание всем: пулемёты… товьсь! Прицельно.

– Огонь!

Прогремел залп, заработали все пулемёты.

– Бронебойный! – кричал ефрейтор Морошкин.

– Бронебойный, – как бы отвечал ему с другого конца рядовой Седов.

Гимнастёрки чёрные, мокрые от пота. Расчёты стреляли ритмично, но удалось остановить только три танка, три других были уже почти на позициях…

– Танки пропускать! – скомандовал младший лейтенант Криницын.

Первая «пантера» взобралась на окопы прямо по центру огневого рубежа и, переехав его, попыталась развернуться вокруг своей оси. Но сразу три бутылки с зажигательной смесью разбились о башню и отсек двигателя, танк вспыхнул. Экипаж тут же был расстрелян… Две другие «пантеры» надвигались по флангам…

– Берёза, Берёза, я Ольха, веду бой на позициях… Квадрат 16–24, дайте огня! Берёза, квадрат 16–24, дайте огня, веду бой на позициях, квадрат 16–24, веду бой на позициях, дайте огня, дайте огня, квадрат 16–24, веду бой… Огня, дайте огня…

– Миномётная! Квадрат 16–24! Осколочными, фугасными огонь! – прокричал в трубку майор Петухов.

– Квадрат 16–24 осколочными, фугасным…

– Квадрат 16–24 осколочно…

– Квадрат 16–24… -чно-фугасным…

– Квадрат 16–24…

– Квадрат 16–24…

– Квадрат 16–24…

– Квадрат 16-24

– Квадрат 16–24… Огонь!

– Огонь! Огонь!..

– Капитан Орлов, высоту 16–24 вернуть!

Павел оставил раненого связиста. На позиции шёл рукопашный бой, кровавое месиво. Он метался в этом месиве из тел, с пулемётом Дегтярёва в руках, стреляя короткими в упор, шла штыковая драка…

– Господи! – орал он в голос. – Прости меня и помилуй, спаси и сохрани, Господи!

Через минуту прилетели первые фугасы. Как будто выключили небо. Всё исчезло мгновенно, нет немцев, нет боя, нет грохота разрывов, стона и брани на русском и немецком языках, нет холодного лязга штыков и сапёрных лопаток о кости умирающих солдат, всё куда-то ухнуло, в глубокую, плотную темноту…

Младший лейтенант Павел Иванович Криницын открыл глаза… Он лежал навзничь на глубине воронки, почти под немецким танком… Видимо, его отбросило туда взрывом…

Стояла оглушительная тишина… Он встал в полный рост, выплюнул землю изо рта… Из ушей с обеих сторон по чёрным от копоти, запёкшейся крови и грязи текли две бурые струйки крови. Павел был погружён в абсолютную тишину, он ошалело озирался вокруг…

* * *

Всё было кончено. Высота 16–24, вся сплошь изрытая воронками от взрывов, раздавленная сожжёнными и покорёженными танками, в месиве из людских тел, оторванных рук и ног…

Вот, в одной из куч таких останков, лежал долговязый белобрысый пехотный лейтенант с сапёрной лопаткой, воткнутой ему прямо в горло и застрявшей в грудной клетке.

В ушах звенело, он зажал голову руками… Но боль не проходила, шум нарастал…

Рука, скорее, кисть в изящной, тонкой, из свиной кожи, перчатке лежала на крыле сгоревшего танка. Неизвестно кому принадлежавшая когда-то, отброшенная взрывом, эта перчатка совершенно не вязалась с уродством и грязью, месивом фрагментов тел, обрывками одежды, кусками тел, вывороченными внутренностями, с землёй бурого цвета от крови…

Павел бродил по позиции среди тел и оружия, в едком дыму пытаясь найти кого-нибудь живого, но на этом маленьком пятачке смерти в живых не осталось никого-никого…

И тут его пронзило: «Нина! Где Нина?!»

Павел бросился её искать… Он помнил, где был блиндаж с ранеными, – блиндаж разбомбило. Тут тоже было кровавое месиво из земли и тел…

Он, совершенно опустошённый, бродил по окопам среди ещё дымящихся от вспоротых ран, конвульсий и агонии тел. Так спустя какое-то время он набрёл на груду разбросанных тел рядом с одной из воронок.

Перед ним лежала Нина, Ниночка Коган, лежала навзничь, с разорванной грудной клеткой и вывороченной в бедре ногой: два осколка сразу попали в её прекрасное, ещё молодое тело, и, возможно, она умерла мгновенно, так как глаза, её большие еврейские глаза, смотрели в этот раз в голубое чистое летнее небо. Лёгкий ветерок слегка трепал локоны, а лицо, бледное от потери крови, было спокойно. Казалось, только что она сказала: «Как? И это всё?»

Павлик увидел в своей руке табельный ТТ, который, наверное, он держал в руке всё это время, пока бродил по истерзанной снарядами высоте. В голове шумело, тишина сдавила виски, Павел сидел напротив Нины, вставил себе в рот чёрное дуло пистолета и нажал на курок…

Выстрел не прозвучал, он тупо нажал ещё раз, но оказалось, что патронов в обойме не осталось…

Тут он увидел напротив себя искажённое ужасом лицо капитана Орлова, который выхватил у него из рук пистолет и что-то орал ему прямо в лицо…

Павел смотрел на него непонимающим взглядом, и вдруг впервые за третий год войны он заплакал, скорее, закричал, открыв рот:

– А-а-а, а-а-а, а-а-а!

И тут звуки вернулись к нему, капитан Орлов кричал сначала:

– Отставить, младший лейтенант Криницын, – выхватывая ТТ из его рук. – Отста-а-авить! Паша, родной, дурак, дурак… – И, отбросив ППШ, обхватил его, щуплого, контуженного парнишку, в изодранной от ран гимнастёрке. Его рука нащупала торчащий из плеча осколок, и кровь сочилась в рукав…

Дальше всё было как во сне… Вот его приняли санитары роты капитана Орлова. Теперь эту высоту будет оборонять его рота.

Солдаты растаскивали трупы и фрагменты тел, сортировали: немцев – в отдельную кучу, наших – в ровный ряд лицом вверх.

Когда Павлика несли на носилках, он увидел старшину Волощука с оторванной ногой, бледного и седого как лунь…

– Иван Егорыч, – попытался позвать он, не понимая до конца, что Ивана Егорыча уже нет…

В расположении батальона младшего лейтенанта Криницына, Павлика, ждала уже полуторка в госпиталь. К нему подошёл майор Петухов.

– Спасибо тебе, Павел Иванович, спасибо. – Руки майора бил тремор…

– Ни… Ни… Нину не сберёг… – едва смог произнести младший лейтенант.

* * *

По сводкам Совинформбюро, на всех фронтах в этот день шли бои местного значения. Положение на фронте – без перемен.

Москва, 2016