Текст книги "Российская литературная премия-2022. Том 1"

Номинация «Лучший детский писатель года»

Новогоднее волшебство

В сказочно-красивом старом лесу было тихо. Только изредка было слышно, как где-то кто-то куда-то то ли бежит, то ли идёт, то ли ползёт. Всюду пахло волшебством – ароматным запахом морозного, снежного, зимнего дня. Все звери того удивительно красивого леса готовились к празднику – встрече Нового года. Ещё с утра весёлые и неугомонные снегири облетели каждый куст, каждое дерево, каждую поляну и объявили о наступлении праздника. Увидев какого-нибудь зверька, они кричали ему: «С наступающим Новым годом! Приходите вечером на Большую Поляну, будем наряжать Новогоднюю Ёлку». Звери от восторга прыгали или плясали. Они тут же спешили сообщить друг другу радостную весть. Конечно же, всем хотелось волшебства, подарков, вкусностей, исполнения желаний. Особенно радовались малыши. Своим весёлым и задорным щебетанием снегири умудрились разбудить семью Михайло Потапыча. «Что за шум, что за гам? – возмущался Михайло Потапыч. – Совсем спать не дают». А его медвежатам только это и нужно было – проснуться к Новому году. Подождав, когда Михайло Потапыч снова начнёт сосать лапу, медвежата быстро выбрались из тесной и тёмной берлоги. Они поспешили к Большой Поляне, заранее зная, что скоро наступит волшебство.

С весёлым щебетанием снегири подлетели к норе Патрикеевны. Они объявили о новогоднем празднике и пригласили лисье семейство. Патрикеевна помахала им вслед платочком и пообещала, что обязательно придёт на праздник. До самого позднего вечера весёлые снегири летали по зимнему сказочному лесу, приглашая всех зверей на новогодний праздник.

Наступила долгожданная новогодняя ночь. На Большой Поляне стояла наряженная разноцветными игрушками, фруктами, шишками Новогодняя Ёлка. На высокой макушке ярким светом горела необычно красивая звезда, освещая Большую Поляну. Постепенно собирались лесные звери и птицы. Каждому хотелось частичку новогоднего волшебства. С неба ярко и красочно улыбалась красавица Луна. Удивительно красивыми цветами мигали на ночном небе тысячи звёзд. В морозном воздухе витали еле уловимые глазом мельчайшие снежинки. Они тоже спешили к Новогодней Ёлке.

Маленькие зайчата также торопились на праздник. В том месте, где они жили, почти никто не проживал. Снега было много. Утопая по уши в снегу, маленький отряд упорно пробивался к Большой Поляне. Среди зайчат была и маленькая Голубоглазка. Родители так её назвали потому, что у неё были голубые, как небо, глаза. Старшие зайчата двигались быстро, а Голубоглазка всё время отставала. Прошло ещё немного времени, и она потеряла свой отряд из виду. Вдруг прямо перед собой она увидела кустик. Весь отряд перепрыгнул через него. Голубоглазка тоже прыгнула, но упала перед кустиком. Она не смогла перепрыгнуть через него и решила обойти. Неизвестно как, но она оказалась на дне большой ямы, и у неё почему-то сильно заболела передняя лапка. В яме было темно и много снега. От боли и обиды Голубоглазка заплакала. Вдруг она услышала лёгкий шелест и какой-то странный звук… Прислушалась и онемела, увидев наверху, на кусте, какую-то странную и безобразную птицу.

– Здравствуй, малыш. Чего ревёшь и что ты тут делаешь?

– Здравствуйте… Я отстала от своих братьев. Мы шли к Большой Поляне, и я упала в эту яму.

– Ой-ой-ой, какая досада – надо же, в новогоднюю ночь угодить в яму! А как тебя зовут?

– Голубоглазка.

– Какое странное имя… А я – тётушка Сова, хозяйка здешнего верхнего леса.

– А как это: хозяйка верхнего леса?

– Деточка, вы, зверюшки, обитаете внизу, и у вашего нижнего леса есть хозяин – Михайло Потапыч, а я с другими птицами обитаю на деревьях. Ну, я и есть хозяйка верхнего леса. Ничто и никто не уйдёт от моих зорких глаз. И тебя, видишь, я заметила издалека!

– Тётушка Сова, помогите мне, пожалуйста, выбраться из этой ямы. Мне очень страшно, и у меня болит лапка.

– Бедное дитя, и куда только смотрят твои родители?

– Они дома, спят…

– Я слишком стара, чтобы вызволять тебя из ямы. Пожалуй, позову кого-нибудь.

Взмахнув большими крыльями, тётушка Сова улетела. Страх и боль снова вернулись к бедной Голубоглазке. Недалеко от ямы послышались чьи-то тяжёлые шаги. То останавливаясь, то двигаясь, кто-то явно приближался к яме. Наконец-то наверху под светом Луны Голубоглазка увидела огромный силуэт. Она ещё никогда в своей короткой жизни не видела такого страшного и ужасного существа.

– Какой сюрприз, это как раз тот, кого я искал нынче ночью.

– Кто вы? Я вас не знаю.

– Как же так? Меня все обитатели верхнего и нижнего леса знают. А ты, я вижу, неуч, элементарных вещей не знаешь. Ну да ладно. Мне некогда с тобой в бирюльки играть. Пошли-ка быстро со мной.

– Ой, я не могу. У меня лапка болит. И ещё мне мама-зайчиха строго наказала, чтобы я не ходила с незнакомыми зверями.

– «Ой, не могу» – как смешно… Зайчиха сказала… с незнакомыми зверями… Говорю же, меня все знают в лесу. Я – дядя Волк – зубами щёлк!

– Ой, я вас боюсь…

– Деточка, меня не надо бояться. Я тебе суп сварю, капустой накормлю и лапку вылечу.

– Капустой?

– Да, капустой. Знаешь, сколько у меня её? И морковка есть.

– И морковка?

– Да, и морковка.

– Пожалуй, я не смогу с вами пойти, дядя Волк – зубами щёлк!

– Это почему же?

– Мне тётушка Сова обещала привести помощь.

– Так ведь я её встретил, и она отправила меня к тебе на помощь.

– Правда?

– Правда. Ещё она наказала мне, чтобы я накормил тебя капустой и морковкой.

– Спасибо, дядя Волк – зубами щёлк! Помоги мне выбраться из ямы.

– Давай помогу.

Тем временем тётушка Сова прилетела на Большую Поляну, где лесные звери и птицы водили хоровод вокруг Новогодней Ёлки. Скоро должен был прилететь из Великого Устюга Дед Мороз со своей Снегурочкой и поздравить всех обитателей леса. Тётушка Сова села на макушку Новогодней Ёлки.

– Дорогие обитатели леса, недалеко отсюда есть кустик, а под кустиком – маленькая яма, а в яме – маленький зайчонок. Я не смогла помочь. Нужно вызволить малыша.

– Я пойду, – сказал отважный Медвежонок.

– Я пойду, – сказал смелый Барсучок.

– Я пойду, – сказал храбрый Ёж.

– Я полечу, – сказал бесстрашный Орёл.

– Давайте скорей, не то будет беда. К тому месту спешил Волк – зубами щёлк!

Вдруг небо озарилось необычайно красивым светом. Из-под Луны показались серебряные сани, запряжённые двенадцатью оленями. Скоро олени приземлились и помчались к Большой Поляне. У оленей из-под копыт вылетали золотые и серебряные искры. Они остановились у Новогодней Ёлки.

– Здравствуйте, звери лесные. Здравствуйте, птицы лесные. С Новым годом! Что так все приуныли? Почему нет новогоднего настроения?

– У нас горе, – сказала тётушка Сова.

– Какое ещё горе, голубушка, в новогоднюю-то ночь?

– В яме застрял зайчонок. У него, точнее, у неё болит лапка, и она не может выбраться из ямы.

– Горе не беда. Вызволим мы вашу малышку.

Дружной компанией звери и птицы двинулись в сторону ямы. А тётушка Сова показывала им путь. Долго ли, коротко ли, но лесные обитатели дошли до ямы. Глядят, а зайчонка-то нет. И тогда тётушка Сова посоветовала пойти по следам, которые вели в глубокую и дремучую чащу.

А тем временем Волк развёл костёр посреди своего дома, поставил большой казан и ждал, пока вода закипит.

– Дядя Волк – зубами щёлк, а почему ты развёл костёр?

– Чтобы тебя, детку, обогреть.

– Дядюшка Волк – зубами щёлк, а почему ты поставил на огонь большой казан?

– Чтобы сварить тебе суп. Ведь я обещал.

К тому времени звери и птицы пришли к дому Волка.

– Серый, отвори ворота! – крикнул Дед Мороз. – Я знаю, что ты дома.

– Сейчас, сейчас, Дедушка, сейчас, сейчас, Морозушка, – послышался голос из дома.

– Смотри у меня, я ждать долго не стану. Как превращу в льдину весь твой дом и тебя – будешь знать у меня.

– Уже открыл, Дедушка, проходи.

– А что это у тебя, Серый, огонь горит и казан кипит?

– Это я, Дедушка, зайчонку суп из капусты и морковки готовлю.

– А где же капуста, где морковь?

– В погребе, Дедушка, в погребе.

– Ну-ка полезай и доставай.

– Так ведь, Дедушка, нынче закончилась капуста, а морковку мыши съели.

– Я так и знал, что у тебя ничего нет, а суп хотел сварить из зайчонка.

– Из меня? – всплеснула лапками Голубоглазка.

– Да, из тебя, малышка, из тебя. Не предупреди нас Сова – быть тебе в казане на огне.

– Не хочу я, Дедушка, в казан.

– Ныне тебя ждёт не казан кипящий, а награда.

– Какая же награда?

– Как придём на Большую Поляну, награжу.

Вызволив из плена Голубоглазку, Дед Мороз и звери вернулись на Большую Поляну, где их ждала Снегурочка. Дед Мороз всем раздал подарки.

– А вот тебе, зайчишка, подарок, что я тебе обещал, – мешок капусты и моркови. Отнесите домой и ешьте себе на здоровье.

– Только мне не до подарков сейчас, – всплакнула Голубоглазка.

– Это почему же? – удивился Дед Мороз.

– У меня лапка болит.

– Ну-ка, ну-ка, покажи. Да… моя сила морозильная здесь не поможет. Нужно более сильное волшебство.

– И какое же оно? – спросил Медвежонок.

– Ваши желания, – ответила Снегурочка.

– Ведь у всех вас есть новогоднее желание, – сказал Дед Мороз, – пусть каждый отдаст его мне, а я положу их в свой волшебный мешок. Если их наберётся достаточно, то случится волшебство, и можно будет вылечить лапку Голубоглазки.

Все звери и птицы огромного леса подходили к мешку и шептали своё желание в мешок. Даже Серый Волк пришёл, чтобы отдать своё желание. С тех пор он не ест зайчат и других зверей. И вдруг из мешка появился необычайно красивый свет, будто одновременно горели миллионы самоцветов. Постепенно свет поднялся до звезды Новогодней Ёлки и начал медленно опускаться. Голубоглазка не верила своим глазам: свет приближался к ней. Наконец свет коснулся её лапки и исчез, как исчезла боль в её лапке.

– Уже не болит, уже не болит, – подпрыгнула от радости Голубоглазка.

– Ну вот и хорошо, что не болит, – сказал Дед Мороз. – Всё хорошо, что хорошо кончается.

– Давайте петь песни и водить хоровод, – предложила Снегурочка, беря за лапку Голубоглазку.

Все звери большого леса до самого утра водили хороводы вокруг Новогодней Ёлки, пели песни и играли.

Ребята, как вы думаете, отдали бы вы своё новогоднее желание, чтобы спасти кого-нибудь, или тому, кому оно нужнее?

Валерий Фатеев

Родился 10 января 1947 г. в деревне Смирновка Добринского района Липецкой области.

В 1965 г. окончил ГПТУ по специальности «токарь» в Липецке, работал на Липецком тракторном заводе.

После окончания Воронежского госуниверситета по специальности «журналистика» в 1974 г. работал в районных и областных газетах Курской области.

В 1976 г. поехал в Магаданскую область, работал в районной газете «Ленинское знамя», областной газете «Магаданская правда». С 1993 по 2003 г. руководил Магаданским областным книжным издательством.

В 2002 г. вступил в Союз писателей России. В 2003-м стал главным редактором альманаха «На Севере Дальнем». С 2010 по 2020 г. руководил областной писательской организацией. Издал 15 книг: проза, поэзия, очерки.

Обладатель правительственных и общественных наград, лауреат многих литературных конкурсов различного уровня. Ветеран труда России, Магаданской области и Чукотки.

Член Союза писателей Союзного государства, Союза писателей России и Союза журналистов России.

Номинация «Лучший писатель года»

Золотая моль
Отрывок из повестиЗолото мыть – голосом выть!

С точки зрения обывательской, Тимофеев был совершенно не от мира сего. Будучи замдиректора прииска, отказался от комфортабельной квартиры в пользу многодетной семьи проходчика и поселился в стареньком щитовом доме на самом краю Ветренного, прямо над обрезом Колымы.

Постоянно не то чтобы конфликтовал – спорил со всяким начальством, даже районным и областным, и всё из-за каких-то пустяков. Ну какая разница, если новый посёлок – вниз по реке возводилась Синегорская ГЭС и готовилось великое затопление – будет на левом, а не на правом берегу реки? Это ещё черт знает сколько времени пройдёт, мы уже все отсюда уедем, и нечего из-за этого нервы тратить. Проект уже утверждён, деньги заплачены.

– Как же так?! – возмущался Тимофеев. – Колыма отрежет нас от мира, паромная переправа обойдётся в копеечку, да и не всегда она будет действовать: ледоход, сильный ветер.

– Зато там шахты под боком, сколько проблем сразу снимается, – возражали его оппоненты.

Но возражали лениво, потому что посёлок Мой-Уруста уже строился, деньги были наполовину освоены и разворованы, и никакие Тимофеевы остановить процесс не могли.

Но Тимофеев стучался в разные кабинеты, писал в газеты, и в конце концов его и с должности уволили.

Тогда Александр Данилович пошёл работать в столярку. В жизни он повидал всякого и не всегда руководил. Тем более что в столярке было спокойно, работа нужная и здоровая. А если деньги требовались – всегда найдётся левый заказ: шкафчик или диван кому-то из ветренцев соорудить, замок врезать, крыльцо поправить или тепличку.

Начальство вздохнуло спокойно: замолчал Тимофеев. Ни жалоб от него не слышно, ни статей в газетах.

Но Александр Данилович не замолчал – его мощно захватила новая идея: он изобретал промывочный прибор.

Однажды, ещё в бытность свою замом, вместе с главным геологом прииска попали они на дальний законсервированный полигон.

– Ты знаешь, сколько здесь металла? – спросил у него геолог и сам же ответил: —Примерно столько, сколько запасов сегодня у всего прииска.

Конкретные цифры тогда ещё называть остерегались: засекречено было.

Данилыч ахнул и удивился:

– А чего же это мы не моем его?

Геолог зачерпнул ладонью песок. Бесчисленные сверкающие крупицы сверкнули на солнце.

– Мелкодисперсное золото. Наша технология не может его отделять. Да и на обычных полигонах его идёт в отвалы до тридцати, а то и сорока процентов.

– Вот в этих отвалах столько золота?

– Ив этих, и на дражных полигонах, и многие рудные месторождения только из-за трудной извлекаемости металла даже не разрабатываются.

Услышанное и увиденное поразило Тимофеева. Какие-то смутные идеи, планы появились.

Возможно, они так и остались бы на уровне идей и планов, суета захлёстывала. Рабочий день у зама по хозяйству – от порога и до ночи, но вот разжаловали – и неожиданно появилась свобода: во времени, в поступках и дерзких идеях.

Не хватало конкретного знания, и на промывочный сезон он бросил свою мастерскую и пошёл простым промывальщиком.

Ещё раз убедился, что разница между современным промприбором и лотком старателя только в размерах. Принцип тот же. Подаётся пульпа, золото – как более тяжёлый металл – оседает на ковриках.

Гравитационный метод.

Он пытался экспериментировать: менял высоту порогов, длину эстакады… Отход получался то чуть больше, то чуть меньше, но в таких микроскопических масштабах, что определить причину изменений было невозможно. Горный мастер, сначала было поддавшийся его уговорам, в конце концов плюнул на эту бессмысленную трату сил и времени: у него план горит – и эксперименты кончились полным провалом.

Осенило его, как зачастую это бывает, неожиданно.

Рядом с его домом сутки напролёт журчал ручеёк с ласковым названием Евражка. Евражка – северный суслик, безобидный пугливый зверёк, и, видно, столько его водилось на берегах ручья, что геологи не мудрствуя лукаво ручей Евражкой и прозвали.

Перед сном Данилыч частенько приходил к ручью. Здесь хорошо думалось. Громадный, вздымающийся к небу крутой склон сопки, ровно шумевшая под колымским ветром тайга и далёкие звёзды – всё настраивало на философский лад, успокаивало и утешало.

Вся накипь дня с его казавшимися сейчас бессмысленными и не нужными никому суетой и дёрганьем уходила прочь. Так под острым стальным лезвием рубанка падает на пол грязная стружка и обнажается живая розовая плоть дерева.

Или утренний ветерок унесёт к морю серые дождливые облака – и небо засияет такими чистыми красками, которые только на Севере и увидишь.

Или любимая женщина сбросит одежду – и сердце замрёт от восторга и нежности.

Данилыч здесь даже стихи писать стал на старости лет, чему немало удивлялся и над чем постоянно подшучивала жена.

Подшучивать-то подшучивала, но листки с произведениями его собирала, переписывала в общую тетрадь, берегла, а в минуты семейных торжеств и цитировала, да ещё с комментариями.

– «Вот они пали, одежды, с шумом склонённых знамён… Бережна жадная нежность, но вострубила надежда, и восстаёт батальон». Это что ещё за батальон? – грозно вопрошала она. – Что ты, Сашенька, имел в виду?..

Гости похохатывали, а она продолжала:

– «Я ли в поход не готов? Ночью до боли прекрасной слепишь ты телом атласным, юной своей наготой»… Старый хрыч – седина в бороду, бес в ребро!

– Прекрати, – пытался отнять тетрадку Данилыч, да не тут-то было.

И в этот вечер, рассеянно оглядывая берега Евражки, он понял, почему золото находят именно на излучинах реки или ручья, там, где отбойное течение, с силой ударяясь в берег, меняет своё направление.

Ручей!

Не в порожках дело, а в изменении потока пульпы! Эстакада должна быть извилистой, зигзагообразной. Сталкиваясь с препятствием и резко меняя своё направление, пульпа на какое-то время останавливается, и золотые крупицы выпадают в осадок.

Эксперименты на полигоне ему были заказаны, но он смастерил опытный образец величиной в одну сотую натуры.

И доказал. Его промприбор, получивший название «Ручеёк», повышал отход на сорок процентов.

Это не могло быть случайностью, и он убедил приисковое руководство попробовать. Тем более что работающие промприборы не надо было переделывать, их надо только доделать. Там, где кончалась основная эстакада, просто подсоединяли шлюз Тимофеева. И уже адресованное в отвалы золото оседало на его ковриках.

Монтажники ставили его шлюзы сначала с досадой на ненужную блажь начальства и «этого придурка из бывших замов», потом – с удивлением и уважением.

Мелкое золото пошло в оборот.

Но ещё два года воевал Тимофеев, чтобы защитить свой патент… Главным препятствием, к его изумлению, оказались учёные из ВНИИ-1, которые и занимались проблемами промывки, повышения её эффективности. Ревность ли взыграла или то, что в соавторы их не догадался приисковый самоучка пригласить, но факт остаётся фактом: магаданские чиновники от науки не дали ни одного положительного отзыва о «Ручейке»!

А тем временем на приисках местные умельцы уже варили шлюзы Тимофеева.

Пришло время реформ, ГОКи и прииски рассыпались. Жизнь на Колыме потеряла всякий смысл, и Тимофеевы уехали в свою родную Москву на заслуженный покой.

Изобретение Тимофеева почти кануло в Лету.

Реанимировал его солнцевский урка Кузя. Торопясь по своим бандитским делам на Ленинградском шоссе, прямо напротив аэровокзала он подрезал тимофеевские «жигули» да так неожиданно тормознул перед красным светофором, что «жигулёнку» ничего не оставалось, как всей своей массой врезаться в багажник иностранцу.

Со всеми вытекающими последствиям: бампер, фонари, крышка – всё всмятку.

За рулём «жигулей» был сын Тимофеева, двадцатилетний Максим.

Кузя был не один, и не успел ошарашенный Максим прийти в себя, как лишился и прав, и паспорта. А вдобавок ему сделали предъяву за аварию в размере трёх штук. Понятно, не деревянных.

И пригрозили:

– Адресок твой, лох, знаем. Сроку даём три дня. Баксы привезёшь в два часа к метро «Баррикадная». Нет – включаем счётчик, и закрутишься сам вместе со своими домочадцами, усвоил?

Усвоить было несложно. Не то что достать деньги.

Данилыч кинулся по землякам – никто из магаданских ветеранов-москвичей ему не отказал, но денег у них самих было кот наплакал. Это ведь раньше северяне были богатыми людьми, а сейчас большинство их влачили жалкую пенсионную жизнь. А накопления, если у кого и были, съели инфляция, Чубайс и Гайдар.

Но означенную сумму наскребли.

– Ты только это, – покряхтел один из друзей, – хоть через год мне верни… Больше не протяну, а это – гробовые.

А тут ещё заболела жена. Потрясение не прошло даром.

Лекарства стоили тоже бешеных денег.

Тогда Тимофеев вытащил из папок свои чертежи и на остаток денег, полученных после расчёта с Кузей, взял билет до Магадана.

«Золото там ещё добывают, – полагал он, – и, может, продам свой “Ручеёк” новому русскому. Они-то люди деловые, оценят выгоду без бюрократических препон».

И действительно, старый приятель свёл его с одним из председателей старательской артели «Заря», неким Махальцовым, молодым, но уже успевшим располнеть человеком.

– И на сколько, говоришь, больше золота?

– На тридцать процентов как минимум.

– А как я узнаю, что эти тридцать процентов благодаря твоему «Ручью»?

Несмотря на разницу в возрасте, Махальцов говорил Данилычу «ты», и Данилыч это терпел. Как и запах перегара, которым председатель обдавал собеседника. Что делать – он платил, а кто платит…

– Рядом поставим контрольный прибор на время.

– Ну вот на это время и поедешь с нами на полигон. Твои условия – десять процентов от дополнительного металла, так?

– Десять. – Тимофеев не хотел уступать ни копейки. Он должен был приехать домой с деньгами.

– Ладно, тогда собирайся.

Стоял май, воды только сошли, и Данилыч поинтересовался:

– А вы что, приборы уже смонтировали? Всё завезли? Может, мне ещё там нечего и делать?

– Всё-всё готово, – чересчур быстро заверил Махальцов, и Данилыч ничего не заподозрил.

До базы от Усть-Омчуга шли почти неделю. Зимник поплыл, и дорогу маленькому автопоезду: двум наливникам, вахтовке и трём КрАЗам с промприборами – пробивал мощный «комацу».

Насколько Данилыч помнил карту, не доезжая Хаттынаха, они свернули в левый распадок и почти всё время двигались на северо-запад.

Но вот наконец повеяло дымком, и Данилыч увидел с десяток вагончиков, цистерну для горючего и несколько старых «соток», сиротливо притулившихся у жилья.

И сторожа, бегущего им навстречу. Одичал, бедняга.

Ничего и никого больше на базе не было.

– Вы же утверждали, что всё готово! – возмущённо накинулся на председателя Данилыч.

– Разберёмся, – неопределённо пробормотал тот, спрыгивая из вахтовки.

Делать нечего, надо было монтировать промывочный прибор.

С первых дней председатель жёстко дал понять Тимофееву, что хозяин здесь он, а все остальные – рабы и все равны. И если москвич хочет получить свой кусок и побыстрее уехать, то сначала он должен помочь старателям поставить основной промприбор, а уж затем они примутся за его шлюз.

В это лето Александру Даниловичу подкатывало к шестидесяти. Сам он себя старым не считал, был ещё достаточно крепок и на здоровье не жаловался, но мучили мысли, тревога за больную жену, оставшуюся на попечении сына и невестки, из-за невозможности подать им весточку. Ему мнилось, и не без оснований, что письма, которые он передавал Махальцову, тот просто выбрасывал.

Чтобы быстрее закончить монтаж и начать наконец обкатку своего шлюза, Данилыч даже с бригадиром монтажников – бывшим зэком по прозвищу Разруха – подружился, то есть пил с ним вечерами водку и развлекал его рассказами о столичном бомонде. Коренной москвич, он много знал о больших людях: футболистах, киноактёрах, а хоккеист Рагулин жил в соседнем подъезде. И не раз случалось с ним по-соседски Данилычу пиво пить в местном баре под скользкие кровавые креветки.

– Иди ты! – бесхитростно удивлялся Разруха. – С самим Рагулиным, вживую, что ль? Ну разруха!

– Вмёртвую, что ль?! – сердился на его наивность Данилыч.

Монтаж установок закончили только в начале июля. К тому времени «комацу» вскрыл полигон, хлёсткая струя монитора ударила в породу, и первая пульпа потекла по элеватору.

Через неделю был готов и «Ручеёк».

Странно, но первые съёмки с его шлюза ожидаемой прибавки металла не дали.

Данилыч крутил его и так и сяк. Менял углы, длину, сам смывал коврики – всё впустую.

Наконец бригадир над ним сжалился.

– Ты пару ночей покарауль его, вроде как помочь смене хочешь…

Тимофеев не спал трое суток, и – вот чудо – плановые сорок процентов шлюз выдал.

Он понял, что кто-то проводит внеурочный съём, ворует золото, и хотел пожаловаться преду.

– Не стоит, – сказал Разруха. – Он знает. Тот ещё крысятник. На нарах его удавят, разруха. – Подумал и пообещал: – Я сам побазарю. Ты в это дело, москвич, не лезь.

Побазарил он или нет, но ночные съёмы прекратились.

– Давай рассчитаемся, – предложил председателю Данилыч. – Что обещал, я сделал: дополнительно ты получишь с моего шлюза как минимум пятьдесят килограммов. По договору, мне десять процентов. Стоимость пяти килограммов… пять тысяч на шестьдесят рублей… итого триста тысяч.

– Ну да, триста! – нагло воззрился Махальцов. – Ты у меня пил-ел, как сыр в масле катался. Я тебя вёз сюда. И потом… почему это ты грамм считаешь по шестьдесят. Столько и ингуши не дают. Полтинник – красная цена. В общем, причитается тебе за вычетом двести двадцать тысяч. Наличными я, конечно, тебе не дам, приедем в Магадан – откроешь счёт, и я тебе перечислю.

По тогдашнему курсу выходило чуть больше десяти тысяч долларов.

– Хрен с тобой! – матюгнулся Данилыч. Общение с Разрухой для него даром не прошло. – Когда в Магадан?

– На неделе. К соседям съезжу, новый полигон посмотрю, и тронемся.

И исчез. Не появился ни через день, ни через два.

– К соседям? – недоумённо переспросил Данилыча Разруха. – Дау нас за сто километров ни одного якута не встретишь, а ты говоришь: старатели.

Тогда Данилыч и решил сам выбираться из тайги.