Текст книги "Узники вдохновения"

– Ты здорово преуспела, – похвалил знакомую Голованов.

– Я могу свернуть горы, – неосторожно воскликнула Ирина, – только дайте мне душевное спокойствие, независимость и уверенность.

– Для этого нужно совсем немного – деньги, – с сарказмом заметил кто-то из присутствующих.

– Ах, деньги! Какой ужас эти деньги, – хихикнул Голованов. – Чтобы их заработать, надо сначала их иметь.

Разговор ушел в сторону: слово «деньги» взбудоражило всех. Обсуждали наиболее легкие способы их приобрести, но ни одной фамилии не называли. Когда Ира распрощалась, Синельников, получивший классическое образование в России и не блиставший оригинальностью художественного стиля, сказал:

– Интересная баба! Предложил выгодно пристроить пару ее картин после веселой недельки вдвоем. Ты думаешь, что она сказала? «Пошлость?» или «За кого вы меня принимаете?» Ничего подобного. Говорит: «Извините, мне надо работать». Одержимая.

Голованов возразил:

– Одержимым не нужно признание, а эта мечтает стать великой и прославить свой народ.

– Его уже прославили Репин и Суриков. А выставляться хотят все. В салоны Парижа начала века пробивались даже те, кто презирал славу, вроде Сезанна.

– А я думаю, она права, – возразил юноша, недавно приехавший в Штаты из Петербурга. – В России свой собственный Парнас: то, что сделаешь там, там и останется, а здесь есть шанс выйти в мир. Минимальный, но все же шанс.

Синельников не успокоился:

– Мы живем тут который год и пока ничего не добились, а эта хочет получить все сразу!

Битый жизнью Голованов скривил рот в усмешке:

– Не волнуйся, не получит.

– Как знать, – возразил Синельников, – фанатики способны на многое.

Поездкой Ира осталась довольна. Даже очень. Если вычесть стоимость железнодорожного билета – бесплатные уроки жизни. Первый: ее талант – не пустые грезы. Второй – она способна проявить смелость и самостоятельно ориентироваться в незнакомой среде, а третий урок – русские не делятся своими связями и не помогают друг другу. На них, в том числе и на Голованова, полагаться опасно, могут в ответственный момент подвести и даже навредить. Надо твердо усвоить, что у нее нет никого, у нее есть только она сама, и будущее полностью зависит лишь от нее.

Осознание этого Ира посчитала чрезвычайно важным. Вспомнился Сэм с его мифическим искусствоведом, который так и не приехал. Не стоят ли эти события в одном ряду? Мама думала: раз Сэм в Йеле свой человек, то познакомит ее дорогую доченьку с кем надо, похлопочет – и она войдет в среду американских художников! Но, судя по всему, он и не собирался этого делать. В последнее время Сэм ведет себя странно. Открыл ей счет в банке, за который ежемесячно нужно платить семь долларов, да еще пятнадцать – за чековую книжку, дорогую, с разводами, хотя знает, что у нее мало денег. Сарра на нее косо посматривает и своего недовольства больше не скрывает. Услышав, что она просит маму приехать, испуганно замахала руками. Похоже, Левайны от нее устали. Но что же делать? Придется им еще немного потерпеть. Только бы не ссорились и не кричали друг на друга!

После самостоятельного вояжа в Бруклин Ира смело ездила в Нью-Йорк. Ее завораживала энергетика постимпрессионистов. В музее «Метрополитен» долго стояла перед «Долиной реки Арк с акведуком» Сезанна, поражаясь властной силе письма, мощной энергетике деревьев, растрепанных тревожным ветром, огромной пространственной вместимости мира, которой достиг художник. Его «Натюрморт с черными часами» из частного собрания, выставленный в Беверли-Хиллс, и «Танец» Матисса нашли отзвук в одной из поздних картин Ирины «Последний танец с часами». Посетив Музей модерн и галереи Сохо, осталась довольна – ничего похожего на ее работы.

Настроение снова улучшилось, вернулось вдохновение, а значит, опять за работу. На этот раз это была группа полотен, связанная со сновидениями. Вот она сама – тоненькая, легкая, с длинными нежными руками и ногами, в любимом желтом платье, с венком из желтых одуванчиков на черных волосах – летит через холст мимо масок, воплощающих гримасы жизни; летит радостно и беззаботно, как мотылек. Но опять этот одинокий цветок под ногами, он не дает забыть, что все в мире так непрочно.

Сны Ира видела почти каждую ночь и хорошо помнила. Часто ее посещали мама Рая с Аташкой и Сережа. Сны были цветными, то легкими и приятными, то мучительными, после которых страх и неуверенность заползали в сердце и работа не шла. Мешали мысли о будущем, которое она пыталась предвидеть. Страх всегда появлялся вслед за надеждой, слишком хрупкой, опирающейся только на веру. Боязнь, что мечты не сбудутся, отравляли настоящее. «Видно, я никогда не перестану бояться, потому что не перестану надеяться», – думала художница.

На книжной полке в доме наткнулась на книгу Бердяева[26]26
  Бердяев Н.А. (1874—1948) – русский религиоз. философ, в 1922 г. выслан большевиками из России на так называемом философском пароходе.


[Закрыть], изданную в России совсем недавно огромным тиражом. Ирина всегда тяготела к философскому осмыслению жизни, читала древних мыслителей, статьи Владимира Соловьева о Достоевском, о красоте в природе и смысле искусства. Но Бердяев с его персонализмом и идеей свободного творчества оказался ей ближе. Как во многом они созвучны! «И у него, и у меня в жизни и творчестве чередуются подъемы и упадки. Вместе со своим несчастным народом он пережил три войны, две революции, четыре тюремных заключения и изгнание. Крах моей семейной жизни тоже пришелся на годы социальной катастрофы в стране, и это только усугубило личное страдание. Хотя мой отъезд и полудобровольный, но от корней я оторвалась, поэтому нервы обнажены. Претерпев удары судьбы, Бердяев стал великим философом, я же надеюсь стать хотя бы известным художником. Как и Бердяева, меня хранит Высшая Сила. Однажды Она уберегла меня от падения в бездну, надеюсь, и дальше не даст погибнуть, иначе какой смысл был Ей меня спасать?»

И действительно, когда у Ирины уже опускались руки, один за одним посыпались долгожданные чудеса.

На воскресной мессе в храме Христа она познакомились с молодым соотечественником, физиком Николаем, который уже закончил здешнюю аспирантуру и свободно владел английским. Он совершенно бескорыстно взялся ей помогать, сразу устроил бесплатно изучать язык в Международном центре, это трудно, но лучше, чем в еврейской общине. В Центре она познакомилась с японцами, они совсем не лживые, искренние и веселые, как дети. Случайно увидели ее картины и были в восторге, особенно понравилась серия «Японские мотивы» – красивые стилизации, где фон выложен рисовыми зернами. Собирались рассказать о своем открытии знакомым японцам-бизнесменам, которые, несомненно, захотят это приобрести.

Вскоре тут же, в школе, Ире предложили сделать в декабре выставку, но позже перенесли ее на январь. Это местные художники-студенты, с которыми она подружилась, составили протекцию. Объяснялись больше жестами, однако неплохо понимали друг друга. Ира ко всем шла с открытым сердцем, ее переполняла любовь, и это обезоруживало людей.

Затем внезапно объявился Роберт, друг знакомого писателя из Москвы, и увез несколько картин, чтобы показать в галереях. Уже звонил: четыре картины возьмут, правда, там очередь, надо ждать. Но приятно уже то, что признали!

Неожиданно в Центральном парке Нью-Йорка встретила старого московского приятеля Андрея, который закончил химический колледж в Иллинойсе, блестяще сдал экзамены, получил начальную ученую степень бакалавра и сейчас ожидал распределения, чтобы учиться дальше в аспирантуре. Ему уже предложили на выбор ряд университетов. Андрей сказал, что очень устал, в последнее время спал по пять часов в сутки. Правда, он имеет визу, стипендию и медицинскую страховку. Вот пример, чего можно добиться упорным трудом. Что ж, она тоже способна работать на износ для достижения своей цели.

И наконец главное – встреча с профессором Ридом. Он жил этажом выше в подъезде того же дома в Нью-Хейвене и однажды придержал дверь девушке, нагруженной подрамниками и холстами. Она машинально сказала по-русски «спасибо», а он по-русски ответил «пожалуйста». Они улыбнулись друг другу, а потом рассмеялись, и между ними возникла симпатия. Ира часто видела издалека этого высокого, еще не старого, но совершенно седого мужчину, вблизи у него оказались пронзительно синие глаза и проникающий в душу взгляд. Сэм почему-то скрыл, что Рид говорит на многих языках и преподает историю живописи на художественном отделении Йеля, а также в университетах Вирджинии и Калифорнии. Выходит, не надо ждать никакого искусствоведа со стороны – большего специалиста, чем этот, трудно представить.

Узнав, чем Ирина занимается, профессор сказал:

– Я сочувствую женщинам в искусстве, особенно живописцам, им всегда трудно. Кого из русских можно вспомнить навскидку? Гончарову[27]27
  Гончарова Н.С. (1881—1962) – живописец, график, театральный художник, одна из создателей русского примитивизма.


[Закрыть]? Остроумову[28]28
  Остроумова-Лебедева А.П. (1871—1955) – русский мастер цветной ксилографии и акварели.


[Закрыть]? Живопись – дело мужчин, потому что требует человека целиком, даже больше, чем театр или литература. Женщина редко способна отказаться от всего, кроме красок, это противно ее природе.

– Я уже отказалась.

– Ну, тогда дерзайте. Но старайтесь смотреть на вещи трезво: можно отдать все, а взамен не получить ничего. И дело даже не в живописи – так устроена жизнь вообще.

– Я понимаю. Поэтому мужество порой меня оставляет.

– Мужество – привилегия мужчины. Сегодня это свойство сильно деформировалось и выражается в том, что мужчина никогда не променяет карьеру, деньги, успех или славу – на женщину. Гибельный выбор стоит только перед нею. Я вам не завидую.

– Но тогда, может, хотя бы взглянете на мои работы?

– С удовольствием. Приносите.

Разговор в квартире профессора Рида был долгим. И не только о технике живописи, но о жизни и судьбе. Ему была симпатична эта молодая неопытная художница из России, которую вряд ли ждал успех, независимо от степени таланта. Он говорил откровенно, словно давний друг.

– Поймите, качество времени сильно изменилось, люди больше не живут интересами живописи, как в девятнадцатом веке, когда вокруг художественных выставок и салонов бурлила жизнь, формировались творческие направления и соперничали школы. Теперь каждый малюет в своем углу, стараясь как можно меньше походить на других, даже если его картины безобразны и абсурдны. Европейские и американские академии живописи захлестнул авангард, но, чтобы стать настоящим художником, нужно пройти трудный путь ученичества и блестяще овладеть мастерством, а потом рисуй себе хоть черный квадрат[29]29
  Имеется в виду знаменитая картина лидера русского авангардизма Казимира Малевича (1878—1935) «Черный квадрат».


[Закрыть]. Сегодня истинное искусство привлекает лишь тонкий слой любителей. Оперная галерка не может похвастаться дешевой публикой и студентами. Так же, как слово, которое больше не имеет той силы, что прежде, не воспитывает умы и не формирует вкусы. Теперь иные кумиры, чаще всего ничтожные, играющие на низменных чувствах, они отражают духовную деградацию общества. К сожалению, таков путь цивилизации. История бежит впереди нас. Наступила новая эпоха, которую культура застолбила прежде, чем окончательно осознал человек. Мы живем на переломе.

– «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»[30]30
  Стихотворение «Цицерон» Ф.И. Тютчева.


[Закрыть]?

– Поэты любят красивые парадоксы. Уверяю, нас ожидает мало радости. Любая культура в принципе рано или поздно обречена на умирание. Это не значит, что надо посыпать голову пеплом. Надо следовать своему призванию – сила внутри нас все равно больше той, которая давит на нас снаружи. В конце концов все вернется на круги своя. Или погибнет в огне апокалипсиса. Третьего не дано.

Вечером того же дня Ирина написала письмо в Москву.

Дорогая мамуленька!

Я так соскучилась, мне очень тяжело, а будет еще хуже, ведь это только начало очень трудного пути, но я сама его выбрала и буду идти, ползти к цели изо всех сил, буду голодать, камни грызть, но прорвусь.

Да, мы не ошиблись, у меня большой талант, но он не развит. Я вышла из очень закрытого общества и не знала, чем дышат и живут художники разных стран. Но нельзя создавать нового, не зная ушедшего, ведь искусство стремительно меняется. Страшно сознавать, что сейчас искусство в России не нужно.

Окунувшись в художественный мир Йеля, поговорив со специалистами, посетив местные музеи и замечательную библиотеку по искусству, музеи и галереи Нью-Йорка – а их тут только возле Центрального парка с десяток, – я сказала себе жестко: ты ничего не умеешь! Поверь, мамуля, признаться в этом было нелегко. Можно обманывать других, но не себя. Живописной школой я не владею, я даже не знаю, как применять многие материалы, инструменты, кисти, краски, которые вижу в здешних художественных салонах. Конечно, до всего можно дойти своим умом, но на это потребуется уйма времени, которого у меня нет.

В Америке я поняла, что надо учиться. Долго, возможно, под вашим влиянием, я была против учебы, но поняла, что без этого пробиться практически невозможно. Сама я, в лучшем случае, достигну уровня среднемосковского, но прозябать можно было и дома, а тут мне представляется уникальный случай научиться не только рисовать, но и мыслить, чему не обучают в наших институтах. Правда, есть другой путь, достаточно популярный у здешних русских: перебраться в Нью-Йорк, обойти всех знакомых, которых немало, найти друга, жить у него, время от времени перехватывая заказы, и вести богемный образ жизни. Многие наши считают за честь, когда их зовут на эти сборища, и так делают карьеру. Кстати, Неизвестный[31]31
  Неизвестный Э.И. (род. в 1925 г.) – русский скульптор и график с экспрессивной, пластически мощной техникой. Эмигрировал в 1976 г.


[Закрыть] здесь в люди так и не выбился, а Шемякин[32]32
  Шемякин М.М. (род. в 1943 г.) – русский живописец, график, скульптор, сценограф нетрадиционного стиля. Эмигрировал в 1971 г.


[Закрыть] уже приехал известным из Франции.

Если случится чудо – выйду удачно замуж и стану домашней хозяйкой в трехкомнатной квартирке. Но я от этого сбежала в Штаты, для меня самое страшное – быть как все. Я хочу осуществить свою мечту – стать художником с мировым именем и прославить наш род и страну. Однако, чтобы делать большое искусство, надо быть очень образованной, хорошо разбираться во всех школах и течениях, брать от них все лучшее, перерабатывать в свое и потом выдавать осознанно, а не на одном эмоциональном уровне, как сейчас. Все большие мастера искали себя всю жизнь, пробовали разные жанры и манеры. Идти лишь путем самобытности – значит бесконечно бегать по кругу. Притом университет дает не только знания, но и среду, что даже важнее. Формируется круг знакомых. Ни одно место так не способствует установлению связей, как место учебы, тут все равны – и нищий, и богач, а учатся только избранные. Постоянно общаешься с людьми, которые на порядок выше тебя, а преподаватели – светила со всего мира. Сам университет заинтересован продвигать своих выпускников. В местном музее висят их картины, на мой взгляд, слабые, но у авторов почему-то все в порядке, и галереи их берут с удовольствием и вне очереди, а меня не замечают.

Все, кто видел мои работы, говорят, что это интересно и ново, но известный профессор Рид, посмотрев мои картины, сразу попросил рисунки и все понял. Сказал, что только тот, кто пройдет трудную школу высокого реализма, станет великим художником. Он не будет помогать с выставками, так как выставляться мне рано, а надо учиться (кстати, московские профессора тоже говорили, что к выставкам нужно относиться осторожно – успех может вскружить голову, а неудача убить). Рид человек опытный, и его слова дорогого стоят. Значит, у меня есть шанс, и я все делаю правильно: сначала написала серию картин – без них никакого разговора бы не было, следующая задача – выучить английский, еще нужно собрать уйму документов, на это уйдет время. Ничего страшного: средний возраст студентов на художественном факультете – тридцать лет. В основном это уже сложившиеся и даже признанные художники, которые решили углубить или пересмотреть свою творческую концепцию. Ежегодно документы подают пятьсот человек из Европы и Америки, а мест всего пятнадцать. Зато перед выпускниками открываются двери нью-йоркских галерей, и многие продают свои работы по двадцать тысяч долларов. Так что игра стоит свеч. Только нужно продержаться четыре года, и я смогу вернуть вам все затраты и даже помогать – это самое большое мое желание, но прежде надо выучиться и крепко встать на ноги.

Правда, своей живописью в мире живут единицы, большинство подрабатывает. Мне тоже нужна работа, хотя бы на начальном этапе. Скоро в Нью-Йорке при ООН откроется Казахское представительство, подумайте с Леней, как меня туда пристроить, но для этого нужна виза с разрешением работать. Постарайтесь ее мне сделать, это очень важно. Я уже обращалась к нашей общей знакомой в Нью-Йорке, но она отказала. Между тем с финансами дела у меня обстоят ужасно. Нужны материалы, хоть немного еды и одежда, причем не просто хорошая, а дорогая, тут на это очень смотрят, и надо держать марку. К тому же у меня сразу выпали все пломбы, это просто катастрофа, так как вставить одну стоит семьдесят долларов. Экономлю на всем, но без вашей помощи пока не обойтись, поэтому прошу разменять нашу с Сергеем жилплощадь, выделить мне однокомнатную квартиру, причем обязательно в центре, чтобы сдавать хотя бы за четыреста долларов в месяц и посылать их мне. Сэм обещал помочь с клиентами, если в Москве за такую сумму никого найти не удастся.

Посылаю несколько слайдов, вдруг вы с Леней что-то придумаете в смысле реализации картин, или передай их папе, может, кто-то в странах, где у него бизнес, заинтересуется.

Документы для поступления нужно готовить заранее. Только рассмотрение обойдется в триста пятьдесят долларов, но с этим я справлюсь сама. В церкви случайно познакомилась с молодым физиком из Львова, он кончил Физтех, а здесь – аспирантуру и теперь восходящая звезда в науке. Коля прекрасно говорит по-английски и будет мне помогать в подготовке документов. Он сам через это прошел и объяснил, как делают все. Я хотела провернуть своими силами в Нью-Йорке, но Коля сказал, что это будет липа, так как нужна печать института. Выписка из диплома, которую ты прислала, – ужасна, оценки – хуже не бывает. При таких результатах со мной даже разговаривать не станут. Поэтому сделай так. Ты идешь в институт, покупаешь у секретарши чистый бланк ведомости и вписываешь туда на английском мои оценки, разумеется, все только пятерки. Надо пять-шесть копий. Диплом тоже нужно перевести на английский, здесь я его заверю. Причем и в дипломе, и в ведомости вместо Полиграфического института лучше написать Moscow Institute of Art. Ошибок быть не должно. Самое главное – сделай все тихо, ты меня понимаешь, это секрет. И поспеши – прием документов до 1 февраля.

Все мое время занято работой. У меня тут уже много друзей, чему страшно завидует Сэм. Но мне некогда отвлекаться даже на дружбу. Усиленно учу язык для ответов перед экзаменационной комиссией. На курсах удивляются, почему я на каждом уроке говорю только на одну тему – поступление в институт, не понимают, как можно жить, ничего не имея и от всего отказавшись ради живописи. Бедняги не знают, что счастье – это тот момент творчества, когда получается задуманное. Творчество – великое блаженство, которое дано познать не каждому, и я – среди избранных!

Отдыхаю за книгами, ты знаешь, я всегда любила читать. Здесь в библиотеке прекрасное собрание литературы на русском языке, многое издано в Париже. Увлеклась Бердяевым: в 30—40-е гг. он был в Европе властителем дум, но у нас его до недавнего времени не печатали. Он тоже любил Достоевского и остро ощущал царящее в мире зло. Удивляет схожесть наших мироощущений, мыслей, например, о трагическом конфликте любви и творчества – именно то, что произошло у меня с Сережей. Но есть и различия. Бердяев не верит в естественную доброту человеческой природы, хотя и ставит природу выше кошмарных законов цивилизации и общества. Но во мне никто специально не воспитывал добра (если не считать Достоевского, который научил меня сострадать), а я ощущаю себя переполненной добром к людям, я готова всех любить и даже не желаю знать, любят ли они меня. Думаю, доброта и есть моя личная форма борьбы со вселенским злом.

Мам, пришли мне сумку, моя истрепалась, а еще лекарство от астмы и вату. Я купила тебе платье, кофту, колготки и парик, но не знаю, с кем передать, у всех много своих вещей. За меня не волнуйтесь, берегите свое здоровье. Будь терпимее к Лене, он тебя очень любит, а ты этим эгоистично пользуешься. Бабуле скажи, что у нее теперь есть цель – жить долго, чтобы дождаться меня и увидеть своих правнуков. Мамуль, помни, что для меня самое главное, чтобы у вас все было хорошо.

Целую. Очень, очень люблю.

Ирина.

Ночью она увидела сон, который позже описала в письме к отцу: «Летит Что-то большое, и все люди бросают в Это камни, палки, гнилье, но боятся и разбегаются в стороны, когда Оно пролетает мимо. А один странник не испугался, бросил лассо и поймал Птицу. Принес в свою хижину, посадил на стол и накрыл куском старой ткани, а это оказалась я. Спросила: «Зачем ты меня поймал, я ведь так хорошо летаю?» А он отвечает: «Когда научишься летать лучше всех в мире, я тебе скажу – лети!»

Сон оставил ощущение уверенности в правильности всего, что она делает, и прибавил нравственных сил. Ирина за неделю написала «Арлекина» и «Гейшу» по заказу японцев, которые выразили желание купить две картины по тысяче долларов.

Уличные температуры приблизились к нулевым, и пришлось перебраться со своим беспокойным хозяйством в комнату. Сэм, если выпадали днем свободные часы, заходил к ней на правах хозяина и сидел в кресле. Ира притерпелась, тем более что обычно он молчал, а тут вдруг разговорился:

– Между прочим, Сарре твоя живопись не нравится – считает мазней. Она любит классику в музыке, классику в живописи.

Ира была неприятно удивлена. Не тем, что думала Сарра, а тем, что Сэм нашел нужным ей об этом сообщить. Постаралась ответить без обиды:

– Я тоже люблю классическое искусство. Но смотреть и создавать – разные вещи. Сегодня писать в классической манере – значит быть эпигоном. Каждый ищет свое – новый стиль, новый угол зрения, новую философию.

– Для этого тебе понадобились безногие, безрукие мужчины и женщины с белыми пятнами вместо лиц?

Художница спокойно пояснила:

– Ты испытываешь то, что Волошин[33]33
  Волошин М.А. (1877—1932) – русский поэт, художник, автор книги статей художественной критики «Лики творчества».


[Закрыть] называл «протестом глаза». Не видел такого в реальности и потому противишься принять. Руки и ноги есть – нет ступней и кистей рук, потому что пальцы придали бы конкретность условным фигурам. Это же авангард. Я не подражаю натуре, а только выражаю свои чувства и ощущения.

– Твои полотна больше напоминают игры нездорового воображения. У тебя давно не было сексуальных радостей?

Ирина покраснела и отвернулась:

– Это тебя не касается.

– Ну почему же? У меня есть все, чтобы разрядить напряжение твоего прекрасного тела.

Она вспыхнула. Он попал в точку. Бывали моменты, когда она просыпалась ночью и хотела, чтобы Сэм оказался рядом. Отвратительно. В полном молчании Ирина положила кисти, завесила рисунок мокрой тряпкой, тщательно вытерла пальцы растворителем. Только тогда сухо произнесла:

– Ты не должен был мне этого говорить.

– Но зачем молчать, если ты мне нравишься? С Саррой я все равно рано или поздно разведусь. Она заносчивая, беспринципная, неискренняя, не хочет детей. Теперь еще и живет в Нью-Йорке. По-моему, у нее там кто-то есть: стала холодна в постели, хотя, опомнившись, разыгрывает негритянские страсти.

– Какой в этом смысл? – искренне удивилась Ира, жалея Сэма.

– Не знаю. Ждет чего-то более выгодного. Я только тогда отчетливо понял свое несчастье, когда увидел тебя.

– Между нами могут быть лишь дружеские отношения.

– А что мешает другим?

– Элементарная порядочность. Я не умею быть неблагодарной. Ты муж хозяйки этого дома. И по возможности, не приходи больше в мою комнату.

Сэм такого категоричного отпора не ожидал.

– Зрелая женщина, а рассуждаешь наивно. В наши дни этика уже не котируется. Важнее эротика.

– Если подлость – девиз современности, то ты обратился не по адресу.

Мужчина разозлился, и здравый смысл ему изменил.

– Все равно будешь моей, тебе некуда деваться. Могу сказать Сарре, что ты пыталась меня соблазнить, она тебя выгонит, а в банке-то всего двадцать один доллар. И папаша обещанных денег не шлет!

Ира поняла, что Сэм не только имеет доступ к ее счету, так как знает пин-код, он читает чужую корреспонденцию! Это омерзительнее всего остального.

Крикнула:

– В конце концов, у меня есть обратный билет в Россию!

Сэма занесло:

– А я заберу твои картины – ты же не сможешь оплатить багаж!

Ира впервые оказалась в ситуации, когда христианское смирение не могло защитить праведного. И рядом – ни мамы, ни папы. Не было даже денег, одни слова.

Без паники! Она не позволит раздавить себя на пути к главной цели, для которой уже так много сделала! И Ирина сказала свистящим от астмы шепотом:

– Послушай, ты, Сема Левин, гнусный советский еврей, в постели меня от тебя стошнит! Теперь ты доволен?

Он опомнился. Он был унижен, но понял, что эта женщина просто так не сдастся, а если разговор станет известен Сарре, ему несдобровать. Сэм бросился просить прощения, маскировался страстью, помутившей рассудок. Конечно же, Ирина его простила, более того – расстроилась: очень неприятно, что обстоятельства заставили ее защищаться таким ужасным способом. В Библии сказано – не суди ближнего. Надо быть мягкой и снисходительной, тем более Левайны для нее много сделали – вытащили из Союза, у них она плодотворно поработала и встретила Рида, который направил ее энергию в нужную сторону. Однако, когда на следующий день Сэм разбил машину, Ира восприняла это как справедливое возмездие за нанесенную ей обиду.

Приближалось Рождество. Протестанты всех мастей – а их в Штатах большинство – вместе с католиками празднуют его за неделю перед Новым годом. Рождественский православный пост, хотя и не такой длинный и строгий, как Великий перед Пасхой, Ирина пыталась соблюдать, но не имела в том ни укорененной привычки, ни глубокой внутренней потребности. С восьмого класса читая Достоевского, она восприняла через него идеи христианства, что было следствием работы ее души, Аллах появился много позже – от ума. В чужой стране, мучаясь неизвестностью и одиночеством, Ира стала часто обращаться к Богу, который представлялся ей неконкретной Высшей Силой. Она не знала канонических молитв, а просто просила послать ей удачу, благодарила за поддержку и уповала на милость. У нее не было конфессионального хаоса в голове и сомнений в душе, потому что в ней жили не религии с их постулатами, а только вера, глубокая и безграничная вера в добро и справедливость, в то, что талант дан ей свыше и сам Даритель водит ее рукой. Универсальная религия – не ее изобретение. Она пришла к этой фигуре поведения интуитивно, отталкиваясь не от избытка знаний, а от их недостатка. Она обращалась к Аллаху и рисовала Христа. При этом чистота ее духовных помыслов несомненна. В декабре она писала в дневнике, что недовольна собой, позволяя излишества во время Рождественского поста – ест курицу и курит. И еще, что быстро теряет вновь приобретенных друзей, потому что привыкла честно говорить, что думает.

Появились желающие купить картины, живопись Исагалиевой им нравится – и она счастлива до слез! Группа серьезных японцев, которые, как и обещали, взяли два намеченных полотна по тысяче долларов каждый. Только подумать, такая сумма перед праздником! Сразу купила приличные сапоги на низком каблуке, чудесное светлое пальто из верблюжьей шерсти, легкое и теплое. В принципе, она пока не собиралась ничего здесь приобретать, но стояла зима, и без пальто в это время года просто нельзя появиться в приличном месте. Потом Ира направилась в банк, чтобы положить на свой счет остаток средств, они понадобятся для поступления в Йель, а заодно заменить чековую книжку, к которой имеет доступ Сэм. Она не привыкла считать деньги, она никогда в них не нуждалась, но теперь эти неприятные операции оказались необходимы, приходилось привыкать, что от денег зависит слишком многое, а очень хотелось, чтобы поменьше. В банке Ира узнала, что от отца поступили обещанные 600 долларов. Она тут же позвонила Сарре и объявила, что с Нового года готова съехать. Та радости не скрывала и сказала, что уже присмотрела квартиру в Стемфорде всего за 400 долларов в месяц.

– В этой дыре, с химическим производством? – воскликнула Ирина в смятении, вспомнив характеристику Сэма.

– По Сеньке и шапка, – сдерживая мстительные интонации, ответила преуспевающая американка.

«Действительно, чем так уж плох Стемфорд? Если бы не Сарра, я бы не сумела найти себе недорогое жилье», – подумала художница.

Рождество она провела в Нью-Йорке со старыми московскими друзьями Люсей и Юрой Алехиными. Дети известного детского писателя из России уже второй год учились в США и жили у дальних родственников в Бронксе. Праздничная компания была большой и смешанной: американские и русские приятели брата и сестры, физик Коля, художник Роберт, несколько студентов и студенток из Йеля – новых знакомых Ирины и еще какие-то молодые люди, которые приходили, уходили и возвращались в еще большем количестве. Кочевали из квартиры в квартиру, ходили по улицам разукрашенного, освещенного, как днем, города вместе с толпами гуляющих, сидели в китайском ресторане. Каждый, как здесь принято, платил за себя, и всех страшно удивило, что Ирину китайцы кормили бесплатно.

– Who are you? Chinese? Or the cook’s lover?[34]34
  Ты кто, китаянка? Или любовница повара? (англ.)


[Закрыть] – хитровато улыбаясь, спросил похожий на культуриста крупный парень с небольшой бритой головой на могучей шее.

Люся перевела. Ира захохотала, вспомнив детский сад:

– Скажи ему – я казашка!

– From South America?[35]35
  Из Южной Америки? (англ.)


[Закрыть]

– Нет. Из Азии.

– How do you call your people?[36]36
  Что за народ? (англ.)


[Закрыть]

– Чингизиды. Потомки Чингисхана.

– Yeah, I heard about him. He was a very brave warrior. So, you’re his relative. It’s amusing![37]37
  О, слышал. Он был очень храбрым воином. Так ты его родственница? Занятно! (англ.)


[Закрыть]

Ира смеялась от души – ну, хоть что-то этим американцам известно, кроме них самих! Когда о ней заговорят в художественных салонах, о казахах узнают многие.

Она была пьяна и счастлива, как никогда. Еще бы – заработала в чужой стране первые деньги своим трудом, собирается учиться в одном из лучших университетов Америки, который откроет ей все дороги, через неделю станет жить отдельно, без соглядатая за спиной, и никому, кроме самой себя, не будет обязана!

Ночь после первой звезды Ирина провела с культуристом более чем весело, скорее даже бурно, дав выход долго копившимся эмоциям. Она не стала сопротивляться властному чувству и целиком погрузилась в столь редкое блаженство. Целую неделю молодые люди много смеялись: что они еще могли – он ни слова не знал по-русски, а она – с десяток по-английски, да язык слов был им и не нужен. Они любили друг друга ночи и дни напролет в чьей-то спальне на широченной кровати, появляясь на улице, только чтобы подышать воздухом, покататься на коньках в Рокфеллер-центре и перекусить.