Текст книги "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии"

Когда Роон весной 1866 года попросил Круппа не поставлять никаких пушек Австрии без согласия королевского правительства, все, что смог сделать Альфред, это заверить его, что Берлин будут держать в курсе дела о каких-либо отправках грузов для Австрии. Он с радостью обменял бы все венские заказы на обслуживание долгосрочных планов военного министерства, но Роон, Мольтке и даже Бисмарк и Вильгельм I были бы разгневаны при мысли о том, что они делятся военными секретами с дилетантом. Гитлер не гневался. Он понимал, что его борьба была также и борьбой Круппа и что чем больше тот узнавал, тем реальнее становились шансы на победу. Поэтому протоколы тайного совета его кабинета тут же направлялись в главное управление. Крупп с готовностью отвечал. 12 октября 1937 года Макс Ин поручил администратору по имени Зонненберг регулярно встречаться с морским капитаном, представляющим военную разведку (Abwehr) или Верховное командование вермахта (OKW), для передачи докладов от агентов Круппа за рубежом, а взамен получая информацию стратегического характера. 29 декабря 1938 года OKW выдвинуло и передало через Зонненберга предложение сформировать совместный комитет по созданию агентства для «подрыва промышленности и торговли противника» – одним словом, для саботажа. Крупп не просто согласился; у фирмы были за рубежом силы в состоянии боеготовности. Например, в Соединенных Штатах крупповцы действовали из города Уилмингтона с 1920-х годов. Через веймарского посла в Вашингтоне и бывшего крупповского директора Отто Видфельдта американские кредиты, предназначавшиеся для того, чтобы поднять послевоенную экономику Германии, переправлялись в компанию «Крупп-Нироста», получившую лицензию в соответствии с законами штата Делавэр. (В январе 1940 года ее название было сокращено до «Нироста», а в качестве прикрытия была сделана попытка отнести ее к швейцарской собственности. «Нироста» была бесценным звеном в аргентинском аппарате нацистов до событий у Пёрл-Харбора, когда все время державшее ее в поле зрения ФБР ворвалось в здание и опечатало офисы.)

Нет никаких прямых свидетельств того, что Круппы читали пресловутую оценку положения, которую Бломберг дал 24 июня 1937 года, нацеливая вооруженные силы на «военное использование политически благоприятных ситуаций». Но это и неудивительно, так как она существовала всего в четырех экземплярах. Однако ввиду своих тесных связей с OKW совет директоров фирмы, возможно, о ней слышал. И уж конечно, руководители Фирмы не могли не знать о четырехчасовой речи, которую Гитлер той осенью произнес перед своими генералами и адмиралами на Вильгельмштрассе. Гитлер предложил им обсудить возможные повороты войны. Согласно стенографической записи его молодого адъютанта полковника Фридриха Госсбаха, он заявил, что проблему Германии можно решить только силой, а это всегда связано с опасностью. «Принимая за основу силовой ход событий, со всем связанным с этим риском, останется только ответить на вопросы: «когда» и «где». Новый вермахт изготовился к прыжку, это теперь получило подтверждение, и Госсбах записывает далее, что фюрер, «если он будет жив… твердо намерен разрешить проблему немецкого жизненного пространства самое позднее в 1943–1945 годах». Через год Гитлер передвинул сроки, и Эссену это было известно. С 18 марта 1939 года Мюллер Пушка регулярно являлся к фюреру, информируя его о достижениях фирмы Альфрида, а 17 мая, за неделю до того, как Гитлер собрал в рейхсканцелярии нацистскую верхушку и сообщил о своем намерении напасть на Польшу, он рекомендовал Круппу прекратить поставки оружия Варшаве. Альфрид повиновался. Среди его архивных материалов есть следующая запись телефонного разговора: «Предмет: поставки в Польшу. Указания на ближайшее время. Все экспортные поставки в Польшу немедленно прекратить. Контракты отменять не следует. Польским клиентам, настаивающим на поставках, давать уклончивые ответы (такие, как отправка товаров не завершена, не хватает грузовиков и т. п.)».

* * *

Это был ловкий способ усыпить подозрения, а Альфрид не сомневался, что подозрения возникнут, причем не напрасные. Как он позднее утверждал в показаниях на Нюрнбергском процессе, для него «стало совершенно ясно, что политика Германии не была безобидна, коль скоро речь шла о развязывании войны». Он не принимал всерьез геббельсовскую пропаганду о том, что Германия якобы была беззащитной жертвой агрессивных соседей. Он был совершенно уверен в обратном. Ведь он не только отточил копье, чтобы разорвать восточные границы рейха, но во время двух встреч в августе фюрер сказал ему, что до 25 августа «западная стена» должна быть подготовлена к отражению наступления французов. Верховное командование вермахта было серьезно озабочено безопасностью эссенских заводов. Позже, на Нюрнбергском процессе, бывший начальник Генштаба сухопутных сил Германии Франц Хальдер, назвав Рур «решающим фактором в осуществлении германских военных планов», заявил, что, если бы у французов хватило мужества прекратить «сидячую войну», вылезти из бетонированных казематов, которые построил для них Андре Мажино, и захватить сердце крупповских предприятий, пока вермахт был связан на Висле, Гитлеру пришлось бы просить о мире. Тревога Хальдера по поводу Рура поразительно напоминает такую же озабоченность молодого Мольтке в 1914 году, которая привела к опасному ослаблению правого фланга немцев. Фюрер отдавал себе отчет в этой опасности. Когда он повернул на запад, в его военных инструкциях указывалось, что это наступление необходимо для того, чтобы обеспечить Руру «защитную зону».

Напряжение, царившее в Эссене, не поддается описанию. Вторжение вражеских войск в Эссен принесло бы беды, не сравнимые с бедами 1923 года, но на вилле «Хюгель» никто не решался говорить о нем вслух. Самое близкое к этой теме, что обсуждали члены семьи, пряча томившие их опасения, это – гордые статистические отчеты Альфрида о производсте пушек, а еще – как сидит новехонькая форма, которую примеряли на себя его четверо братьев. Клаус был румяный и веселый, в синей форме люфтваффе, трое других позировали на лужайке в серой полевой форме. Согласно назначению, они были приписаны к артиллерийским войскам: Бертольд, двадцати пяти лет, и Харальд, двадцати трех лет, в качестве обер-лейтенантов, а Экберт, которому только что исполнилось семнадцать, в чине лейтенанта. Наблюдая за их шутливой возней у портика, Густав замер как вкопанный. Он в эти дни часто мочился под себя, и его личный врач доктор Герхард Виле с опасением размышлял над растущим эмоциональным напряжением старого Круппа. По-видимому, на «звездном» пациенте сказывался возраст. Офицеры разведки союзников, перехватывая передачи германского информационного бюро (DNB), официального агентства новостей Геббельса, никоим образом не могли узнать, что Густав совсем плох. Уже в 1944 году дикторы DNB передадут его выступление перед студентами Берлинского университета, опуская тот факт, что речь была за него прочитана, потому что он был не в силах выступить самостоятельно. К тому времени любой дилетант мог повторить диагноз Виле. Сам Геббельс сделал это годом ранее. В своем дневнике 10 апреля 1943 года он отметил: «Старик Болен, которому теперь семьдесят два с половиной года, уже совсем спятил».

Невозможно проследить историю болезни Круппа за эти годы. Его врач уже в могиле; медицинские записи были уничтожены во время бомбежек британских ВВС. Но в любом случае нельзя точно определить старческий маразм. Он проявляется в странных мелких поступках, в помутненном зрении и странном впадании в детство. Приступы то приходят, то отступают. Первый такой случай был результатом нависшей угрозы войны. До тех пор, пока милитаризм ограничивался встречами в Нюрнберге, аудиенциями у фюрера и меморандумами в рамках фирмы, Густаву он нравился. Он знал график работы так же хорошо, как Альфрид; он его одобрял. И все же одно дело размышлять о войне в туманном будущем и совсем другое смотреть на календарь и понимать, что последние дни мира пролетают.

А что, если Германия потерпит поражение?

Один раз это уже случилось, и мысль о втором 1918 годе была невыносимой. Капитуляция Чемберлена в Мюнхене привела Густава в восторг. Удача сопутствовала кайзеру, и он написал об этом его императорско-королевскому величеству, который проводил в Дорне время за рубкой дров. Письмо сопровождалось сентиментальным постскриптумом (его величеству 27 января исполнялось восемьдесят лет). Но затем Фриц фон Бюлов, в то время его личный секретарь, передал ему тревожное известие, полученное от Яльмара Шахта. К величайшему всеобщему удивлению, Гитлер вовсе не был доволен. Он был взбешен поведением Чемберлена. «Этот парень, – услышал Шахт, как тот говорил своим эсэсовским телохранителям, – испортил мой въезд в Прагу!» Фюрер во что бы то ни стало хотел войны. Он был убежден, что его армия за неделю разгромит Чехословакию. Густав не разделял этой уверенности: прежние служащие «Коха и Кинцле (Е)» с большим профессиональным уважением отзывались о продукции заводов «Шкода», которой были вооружены 35 чехословацких дивизий. В растерянности Густав, заикаясь, сказал фон Бюлову: «Я… я не понимаю фюрера! Он только что подписал прекрасное соглашение. Так чего же он брюзжит?»

Секретарь ушел потрясенный: до сих пор в этом кабинете о Гитлере говорилось только с почтительным благоговением – а тут вдруг это «брюзжит»! Это было оскорбление главы государства. Это была нелепая промашка, а весной следующего года Альфрид отметил еще одну. Приказ прекратить поставки вооружения Польше младшее поколение встретило с энтузиазмом, но у Густава начался тик, и его походка утратила былую упругость. Сначала он убеждал себя в том, что угроза была мифической. Должно быть, Гитлер блефовал. В начале августа при виде крупповцев, в поте лица лихорадочно возводивших «линию Зигфрида», он опомнился. Как свидетельствовал Карл Фусс, занимавший в то время в фирме пост директора отдела образования, Крупп вызвал его и попросил помочь составить письма на английском языке. Примечательно, что он не обратился за этим к Альфриду. Английский язык сына был безупречен, но столь же безупречна была его преданность фюреру, а намерения отца граничили с подрывной деятельностью. Одно послание, отметил он таинственно, было адресовано «ведущему британскому политику», с которым ему однажды довелось встретиться и которого он теперь умолял помочь ему предотвратить войну. Фуссу он пробормотал: «Я не знаю, имеет ли джентльмен в Берлине понятие о том, что значит вступить в связь с Британской империей». Затем он попросил Фусса перевести еще одно обращение – это, сказал он, будет отправлено человеку, занимающему высокое положение в промышленности Соединенных Штатов.

Тем временем, еще когда он убеждал себя, что опасности не существует, он дал Тило роковой совет. В начале лета барон с женой упаковывали багаж, собираясь в Оксфорд. Они планировали навестить своего сына. Как и его отец, Курт завершил обучение в Баллиоле, где изучал политику. Вильмовски очень хотели это отметить: потом Курт собирался отплыть в Южную Африку на каникулы. Но его отец был обеспокоен. После гитлеровского вступления 15 марта в Прагу, или, как фюрер предпочитал называть это – после «ликвидации остатков чешского государства», британская позиция ужесточилась. Когда сэр Джон Саймон поднялся в палате общин и произнес циничную речь в «мюнхенском духе» (модное словечко!), его спич вызвал, по выражению газетных журналистов, небывалую вспышку гнева. На следующий день Чемберлен пошел на попятную. В выступлении по радио из Бирмингема премьер-министр принес извинения за Мюнхен и обещал исправиться. По поводу нападения на Чехословакию он задал риторические вопросы: «Это конец старой авантюры или начало новой? Это последняя атака на маленькую страну или за ней последуют другие? Это что – фактически шаг к тому, чтобы силой завоевать господство над миром?» Если это так и если «герр Гитлер» полагает, что «наша нация настолько утратила мужество, что не примет самое активное участие в том, чтобы дать отпор такому вызову», то он просчитался. Берлину это показалось забавным. На Вильгельмштрассе не могли поверить, что Артур Невилл Чемберлен добрался до сути дела. Однако это было так. Он был обманут; он был в ярости, и накануне «дня всех дураков» 1 апреля (как саркастически отметил Геббельс) дискредитированный герой предыдущего сентября ошеломил палату общин односторонней гарантией безопасности польских границ. «Я могу добавить, – заключил он пронзительным голосом, – что французское правительство уполномочило меня внести ясность о том, что оно в данном вопросе придерживается такой же позиции».

Шесть месяцев спустя, когда толпа у здания на Даунинг-стрит, 10 распевала «Ведь он веселый добрый малый», Чемберлен появился в окне второго этажа и напомнил им о триумфе Дизраэли на конгрессе в Берлине в 1878 году. «Мои дорогие друзья! – воскликнул веселый добрый малый. – Уже второй раз в нашей истории из Германии на Даунинг-стрит возвращается почетный мир. Я верю: этот мир – для нашего времени». Теперь же, едва только были демобилизованы войска, опять зашла речь об общеевропейской войне, и Барбаре и Тило было не по себе. Они собирались пересечь Ла-Манш, чтобы встретиться с сыном, который, как предполагалось, проведет конец 1939 года в доминионе Британской империи. Вильмовски не знали, что делать, потому что понятия не имели, что у фюрера на уме. Густав-то знал. Он и его сын имели доступ к государственным секретам, которые были недоступны другим членам наблюдательного совета. Они были в числе привилегированной кучки, которая могла вести коллегиальные дискуссии на Вильгельмштрассе по вопросам политики. Поэтому барон отправился за советом к своему родственнику и другу (их дружбе было уже тридцать три года). При упоминании о войне Густав пришел в сильное возбуждение. Как позже вспоминал Тило фон Вильмовски, «он довольно возбужденно ответил – я прекрасно помню его слова, – что о войне не может быть и речи, так как она была бы безумием».

Она наступила менее чем через три месяца. Рано утром 1 сентября 1939 года, когда на хмуром, затянутом тучами небе забрезжил первый зеленоватый свет, серая стальная неумолимая сила Гитлера с ревом пересекла германо-польскую границу и двинулась прямо на Варшаву. Впереди шли танки – как впоследствии сардонически выразился Гюнтер Грасс в «Оловянном барабане», – жеребцы из крупповских конюшен фон Болена унд Хальбаха, кони самых благородных во всем мире кровей». В Эссен к Альфриду прибыло свыше двух тысяч лучших немецких специалистов по баллистике; они торопливо изучали 1 миллион 800 тысяч крупповских орудийных чертежей и слушали сводки Германского информационного бюро (DNB), надеясь услышать сообщение, что французские солдаты остаются в своих укреплениях, а изделия заводов Круппа показывают себя на Восточном фронте с самой лучшей стороны. Их надежды оправдались и в том и в другом отношении. Ни один из оружейников за всю историю фирмы, включая Вильгельма Гросса в 1870 году, не добивался ничего хотя бы отдаленно похожего на достижения Альфрида и Мюллера Пушки в 1939 году. Даже если учесть их предварительный опыт в Испании, результаты все равно ошеломляют. Естественно, Геббельс не мог сообщить в последних известиях секретные подробности, но отзывы специалистов, ложившиеся на письменный стол Альфрида, были полны восторгов. Особенно хвалили танки. В одном отчете подробно расписывалось, что созданный Круппом «новейший танк «PzKw-IV» особо отличился во время польской кампании. В нем оказалось на удивление мало повреждений»; а в меморандуме для внутреннего пользования фирмы указывалось: «Тот факт, что мы производили как танки, так и противотанковые орудия, поставил нас в выгодное положение… и дал нам знания и о танках, и о том, как с ними бороться».

Но ни один из видов оружия нельзя было считать решающим в ослепительном успехе блицкрига. Крупп модернизировал и невероятно усложнил свой арсенал вооружений, и в официальном обзоре отмечено, насколько жалко выглядели храбрые и элегантные польские кавалеристы перед превосходящей силой техники. Германские танки, особенно танк IV, 88-мм зенитные орудия, одинаково хорошие при поддержке атакующих или при защите против танков противника, уверенная мощь германских люфтваффе, подводных лодок и линкора «Бисмарк» – все это недвусмысленно говорит о качестве этих видов военной техники. В более позднем отчете говорилось, что «сборочные линии на ста заводах Круппа выпускали орудия всех калибров – зенитные орудия, противотанковые орудия и тяжелые корабельные орудия – в дополнение к танкам, подлодкам и другим военным судам, детали самолетов и последнее по очереди, но не по значению – сталь, которая использовалась другими производителями военной продукции».

На третий день после банкета в Кремле, где Сталин и Риббентроп поделили Польшу, Альфрид писал свой первый ежегодный отчет по концерну. В этом документе от 1 октября 1939 года он выложился полностью: «Мы очень горды тем, что наша продукция оправдала в ходе войны возложенные на нее надежды, и мы укрепились в намерении сделать все, что в наших силах, для поддержания высокого уровня артиллерийско-технического оснащения и внести таким образом свой вклад в уменьшении потерь вермахта».

Прибыль за последний финансовый год, сообщал он, составила 12 059 000 марок. Продукция фирмы получила наилучшую из всевозможных реклам, впереди ожидался новый год процветания, и в предвкушении его Альфрид объявил о премиях всем служащим и рабочим фирмы.

Это не помогло его двоюродному брату Курту. Подняв тост по поводу семисотлетия Баллиола на прощальном чаепитии со своими родителями, молодой Вильмовски отбыл пароходом в Кейптаун. Он был в степном лагере, когда узнал, что его фатерланд и принимавшая его страна теперь в состоянии войны друг с другом. Он был на нейтральной позиции; от мог там остаться. Но тевтонцы его поколения посчитали бы это бесчестьем, и Курт пытался из Кейптауна вернуться в рейх, записавшись простым матросом на грузовое судно. Его опознали, он был интернирован и направлен в тюрьму в Англию, где по вечерам очаровывал своих надзирателей исполнением произведений Баха на фортепьяно. Им было жаль с ним расставаться, но участвовавшая в войне Великобритания решила переправить иностранцев из вражеского стана в Канаду. Так он опять – и в последний раз – оказался на пароходе. В замке Мариенталь Тило и Барбара получили через Швейцарию весть о том, что их сын утонул. Подробности трагического события пришли позднее. Посреди Атлантического океана корабль, на котором плыл Курт, был потоплен крупповской торпедой, выпущенной из построенной Круппом подводной лодки.

* * *

В первые два года число жертв Круппа возрастало в геометрической прогрессии. Разумеется, нелепо возлагать ответственность за все ужасы тех месяцев только на главное управление, но во всяком случае деятельность фирмы далеко не исчерпывалась ролью кузницы оружия. История промышленности еще не знала примеров, чтобы корпорация до такой степени сливалась с военным механизмом государства. Сеть ее агентов за границей не оставляла желать ничего лучшего. Менее чем через месяц после того, как сын Густава Клаус «имел счастье отдать жизнь за своего фюрера», и за два месяца до вторжения в Данию копенгагенский агент Круппа посылал OKW зашифрованные сообщения о датских оборонительных сооружениях.

Крупповский агент работал с большим напряжением. Официальный приказ Гитлера о захвате Скандинавских стран был отдан три недели спустя, и, когда в пять часов пятнадцать минут утра 9 апреля 1940 года немецкий флот взял курс на север, представитель Круппа в Норвегии попал впросак. В пятнадцати милях к югу от Осло, там, где пятидесятимильный Осло-фьорд заметно сужается, расположен построенный в середине прошлого века форт Оскарборг. Агенту Эссена в норвежской столице было приказано раздобыть для OKW сведения о всех оборонительных укреплениях, но в спешке он упустил из виду то обстоятельство, что Оскарборг был вооружен старыми 280-мм крупповскими пушками. Несмотря на свой возраст, они были в отличном состоянии. Их смертоносные залпы повредили тяжелый крейсер «Лютцов» и утопили второй – «Блюхер»; немецкий флот потерял 1600 моряков и несколько высокопоставленных гестаповцев, которые плыли в Норвегию, чтобы провозгласить Видкупа Квислинга ее диктатором. Оскар Кумметц, адмирал, командовавший эскадрой, был вынужден добираться до берега вплавь. Остальным его кораблям пришлось на сутки отойти от норвежских берегов. На Вильгельмштрассе были в ярости от такого оскорбления германского флага, а на Альтендорферштрассе, где чувствовали себя частично ответственными, восприняли все это как унижение. За сорок лет до этих событий «боксеры» китайских фортов Таку проделали то же самое. Его величество излил тогда свой гнев на Фрица Круппа, а ведь новый лидер еще более вспыльчив. Страшно было подумать о том, что он предпримет. Фактически он не сделал ничего. Он гораздо лучше отдавал себе отчет о существовании «подводных камней» в торговле оружием, чем любой из его предшественников. Даже узнав, что последней крупной продажей фирмы до начала враждебных отношений с Польшей был боевой корабль, поставленный в Советский Союз, он сдержался. В конце концов, проявляя терпение, он осознал, что не всегда можно сказать, кто завтра будет твоим врагом, а на данный момент Россия была как-никак союзником.

Зато в Голландии, Бельгии и Люксембурге Крупп не ударил в грязь лицом. Там сведения о возможных будущих врагах были собраны заранее. В одиннадцать часов утра 10 октября 1939 года Гитлер издал свой военый приказ номер 6, распорядившись провести подготовку «для наступательной операции… через Люксембург, Бельгию и Голландию». Шесть дней спустя Альфрид получил из Голландии запрос, касавшийся обещанной партии гаубиц и зенитных орудий; запрос был отложен с пометкой «не отвечать». Получилась неловкость. Оккупация Дании и Норвегии задержала бросок на Запад, и Амстердам начал выражать резкое недовольство ренегатством Эссена. 16 марта 1940 года один из голландских помощников Альфрида направил ему письмо с откровенной оценкой проблемы: «Они относятся к нам с большим недоверием и, более того, задерживают выдачу виз голландским офицерам, командированным в Эссен для проверки материалов по 105-мм полевой гаубице, в то время как частным голландским гражданам выдаются визы без проблем». Несмотря на необходимость прибегать к уловкам, он добавил: «Голландцы ни при каких условиях не должны узнать об этом». Увертки и проволочки продолжались еще два месяца, потом вопрос о визах утратил злободневность, так как немецкие армии вторглись в Голландию.

То же самое повторилось и на Балканах. В начале следующего года главное управление фирмы «Крупп», извещенное о скором вторжении вермахта в Грецию и Югославию и твердо решившее не допустить повторения оскарборгского промаха, прислало OKW список всех крупповских пушек, когда-либо отправлявшихся в Белград и Афины, начиная еще со времен Альфреда. Югославия особенно интересовала молодого «пушечного короля», потому что она располагала бесценными запасами хромовой руды. Хром был необходим для производства высококачественных орудий из стали: импорт хрома с других континентов после 1939 года прекратился, и уже следующией весной Альфрид устремил алчный взгляд на балканские рудники. В мае 1940 года крупповский горный инженер Георг Уфер получил распоряжение служить с этих пор трем господам: фирме, компании «Герман Геринг» и фюреру. Уфер приехал в Югославию в качестве директора несуществующего акционерного общества и начал там геологические изыскания, сообщая о результатах ближайшему немецкому генеральному консулу.

Начавшееся через год вторжение в Советский Союз завершило первый период войны. 3 сентября пришло сообщение, что муж Ирмгард ефрейтор Ханно Райтц фон Френц «пал в бою». Дочь Густава надела траур, а лакеи убрали черным крепом комнаты виллы «Хюгель» в знак скорби по ее погибшему супругу, с которым она прожила только три года. Смерть Клауса уже не могла рассматриваться как отдельная трагедия. Становилось ясно, что до победы не так близко, как это предполагалось сначала. Некоторые члены совета директоров уже с тоской вспоминали первый год войны, когда все шло как по маслу, когда страхи Густава казались неосновательными и даже он сам о них забывал.

В час торжества нацистский режим не обошел вниманием своего оружейника. Три наиболее видных нациста – Рудольф Гесс, Фриц Тодт и сам Гитлер – отдали дань благодарности вкладу «Гусштальфабрик» в военные усилия рейха, тайной подготовке к перевооружению, которая велась там до 1933 года, и самому Густаву. Первым это сделал Гесс. В одиннадцать часов утра 1 мая 1940 года он появился на эстраде Гинденбургского зала с колоссальным флагом – нацистским золотым знаменем, дававшим фирме право на звание «образцового национал-социалистского предприятия». Рядом с Гессом стоял Роберт Лей, рядом с Густавом – Альфрид. Крупповский журнал от 15 мая горделиво давал описание этой сцены: «После призывного сигнала трубы в Эссене наш испытанный крупповский оркестр духовых инструментов под управлением Шницлера играет композицию Пауля Хоффнера, особенно подходящую для данного случая своим торжественным звучанием. Затем администратор Шредер зачитывает названия заводов, удостоенных наград. Заводы Круппа – впереди всех прочих. Должно быть, у каждого из рабочих, которому посчастливилось иметь к ним отношение, сердце начинало сильнее биться от гордости и радости в этот момент.

Волнующее обращение Рудольфа Гесса, уполномоченного фюрера, известно нашим коллегам из ежедневной прессы. Оно характеризовалось самой злободневной нотой политического характера – призывом окончательно рассчитаться с еврейско-плутократо-демократическим миром».

После того как смолкли оглушительные «зиг хайль», Густав вдруг подумал, что он уже предпринимал необходимые шаги для полного низвержения «еврейско-плутократо-демократического» мира, когда Рудольф Гесс еще только учился на экономическом факультете Мюнхенского университета, а в свободное время занимался распространением антисемитских брошюр. У старого Круппа, уже впадающего в старческий мразм, бывали периоды полной ясности мысли, и в один из них он решил, что пора бы уж рейху начать расплачиваться с ним за его помощь в те годы. Он попросил Тодта посетить «Гусштальфабрик». Согласно записи Альфрида от 25 июля 1940 года, его отец «весьма внушительно рассказал о деятельности фирмы после 1918 года» и поведал о том, «как он тогда подробно обсудил с рейхсканцлером Виртом, следует ли ему. преобразуя заводы, иметь в виду будущее восстановление военной мощи Германии, хотя Версальский договор запрещал фирме производство вооружения, сделав исключение лишь для мизерного количества». Густав чувствовал, что настало время воздать ему должное. Тодт любезно согласился и «заверил фирму «Крупп», что она вполне может положиться на нынешнее правительство».

Две недели спустя Густав праздновал свое семидесятилетие. Период просветления уже кончился, и мысли его мешались, возможно, в какой-то мере от счастья – он узнал, что Гитлер решил лично приехать в Эссен, как некогда делал это кайзер, везя в дар яркие ленты и блестящие медали. Как всегда, лимузин Круппа остановился перед зданием главного управления за десять секунд до девяти часов, но на этот раз рядом с ним сидела Берта, а сзади в автомобиле поменьше следовали Альфрид, Ирмгард и Вальдграут. Затем все они выстроились в Мраморном зале и, окруженные директорами и управляющими, ждали, когда прибудет фюрер. Обнявшись с Альфридом, Гитлер объявил: «От имени немецкого народа я вручаю его превосходительству доктору Густаву Круппу фон Болен унд Хальбах Орлиный щит Германской империи с надписью «Фюрер германской экономики». Этот Орлиный щит, как распорядился Гитлер, должен быть повешен в Центральном зале северного крыла главного управления и оставаться там до конца «тысячелетнего рейха». Кроме того, он присвоил Густаву звание «пионер труда» и вручил ему крест «За боевые заслуги». Этот крест имел две степени – обычную и командорскую. Гитлер вручил Густаву кресты обеих степеней. Стоя перед своим золотым знаменем, блистая своей золотой свастикой в сиянии своих званий, семидесятилетний Густав мог бы потягаться блеском наград даже с Герингом.

Фюрер отступил в сторону, а его полоумный оружейный мастер прошествовал, как робот, на трибуну и выступил с краткой речью. Один из знакомых поразился, увидев, как он сдал за лето: «Это был человек с белыми как снег волосами, который держался даже еще более чопорно, чем прежде, с застывшим, как маска, лицом, неестественно принужденными движениями и напряженным негнущимся телом».

Потом в своем офисе Густав сказал секретарю, что не понимает всего этого. Он не думает, что сделал что-то такое, чтобы заслужить такую славу. В конце концов, он всего лишь выполнял свой долг.