Текст книги "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии"

«Сближение» началось с выплаты фирме 2 702 702 золотых рублей, сопровождаемой словами премьера Хрущева: «Советский Союз имел в прошлом хорошие торговые связи с фирмой Круппов». Неясно, имел ли он в виду пшеничное фиаско барона или Курскую битву. Но главное состояло в том, что рублевый поток устремился на Запад и что Хрущев, подобно Александру II, пил водку с немцами. Первый визит Бейца в Кремль имел большой успех. Хрущев распорядился вычеркнуть имя Круппа из московских списков военных преступников и прекратить всяческие обличения по его адресу. В марте 1959 года, когда Хрущев посетил ярмарку в Лейпциге, где были представители фирмы, оттуда спешно убрали плакат с надписью: «Уолл-стрит, Рокфеллер и Крупп – поджигатели войны». Хрущев выразил сожаление, что «не смог встретиться с господином Круппом лично», выпил за «успехи и процветание компании» и просил передать Альфриду Круппу «свои наилучшие пожелания».

Конечно, ради Хрущева могли дать распоряжение убрать плакат, но за всем же не уследишь. На Востоке неприязнь к Круппам была еще достаточно сильна. Автор этих строк как раз в то время побывал в Восточном Берлине в историческом музее и видел там картину «Альфрид Крупп на скамье подсудимых». Она действительно изображала Альфрида во время Нюрнберского процесса, но ловкий художник превратил американских негров-охранников в русских, и, конечно, белых. Пояснительный текст гласил, что Крупп был осужден советским судом как военный преступник, но помилован капиталистом Макклоем. Там также говорилось, что «в настоящее время военные преступники освобождены западными державами и сейчас занимают важные позиции внутри режима, существующего в западной зоне». Но как бы ни относились к этому посетители музея, а Хрущев и Аденауэр имели свои соображения. Сильные рейхсканцлеры в истории Германии со времен Бисмарка всегда проводили независимую внешнюю политику, и «старик» тоже сам определил, как он считал, наиболее выгодное направление экономического сотрудничества. Он решил последовать по пути, проложенному Бейцем. Крупп же порадовался вместе с членами правления. Он напомнил им, что в прежние временя капитал обычно следовал за флагом, теперь же будет наоборот – флаг последует за капиталом.

Глава 33
Крупп умер!

Можно спорить о мотивах восьмидесятичетырехлетнего канцлера, но для тех, кто его хорошо знал, загадки здесь не было. Оценивая обстановку, он понимал, что на Англию теперь рассчитывать не приходится. Эйзенхауэр, с которым германского канцлера связывала личная дружба, вскоре должен был покинуть Белый дом, а де Голль пытался использовать немца в своих интересах. Кроме того, Запад дважды за последний год наносил удары ФРГ. В мае был подписан советско-английский торговый договор сроком на пять лет, предполагавший уже за первый год увеличение торгового оборота на 50 миллионов долларов, а в августе союзники решили «заморозить» разделение Германии на пять лет, собравшись на конференцию, куда немцев даже не пригласили.

Западная пресса широко освещала деятельность заместителя Круппа на Востоке и строила догадки, можно ли это связывать с официальной политикой страны. По мнению «Балтимор сан», «Бейц, очевидно, не имел официальных полномочий, но, поскольку Круппы во многом отождествляются с Германией, его визиты, конечно, обращают на себя особое внимание». Лондонская «Таймс» подчеркивала, что Бейц «тесно сотрудничает с д-ром Аденауэром», а «Нью-Йорк таймс» ссылалась на утверждение самого Американца, что торговля с Восточной Европой может и должна привести к более широким контактам.

Между тем сам Альфрид Крупп осенью объявил о том, что ведутся переговоры с целью заключения нового экономического договора с СССР. Еще через полгода он сообщил на встрече с юбилярами, что удельный вес стран – сателлитов Советского Союза в зарубежной торговле фирмы составляет 6 процентов, и эта доля будет расти. Так и произошло. В 1966 году на долю ФРГ, представленной в первую очередь Круппом, приходилось до половины торгового оборота Общего рынка с Восточной Европой. Для немецких промышленников «полномочный представитель» превратился в творца нового «экономического чуда». Весной 1967 года пресса отметила, что «благодаря его усилиям экспорт фирмы Круппа в страны восточного блока возрос с 5 до 23 процентов». С цифрами, конечно, не поспоришь.

И тут в «Шпигель» появилось неожиданное сообщение: «В течение шести недель министры и банкиры скрывали под буквой «К» некий секрет… Наконец, новое правительство Кизингера обнародовало факт, что крупнейшая немецкая компания, находящаяся в единоличной собственности, попала в финансовую переделку».

Немедленно откликнулся «Капитал»: «31 декабря 1968 года единоличная фирма «Фрид. Крупп, Эссен» перестанет существовать. С этого времени частная компания с единственным собственником во главе будет преобразована в фонд. Решения будут приниматься не правлением, а административным советом».

Новости бизнеса редко печатаются на первых полосах, но эта новость напала во все газеты как важнейшая. Что же произошло? Ведь Альфрид и его сын сохранили всю лично им принадлежавшую собственность, так же как и другие члены семьи. Непосвященным казалось, что могущество Круппов даже возросло. Ответ на эту загадку можно найти у Шредера, некогда писавшего, что ликвидность может быть дорогой, но еще дороже обходится неликвидность, особенно когда превращается в угрозу существованию фирмы. Теперь концерн лишился своих ликвидных активов, а вместе с ними и источника силы. Бейц мрачно прокомментировал случившееся: «Мы стали жертвой стечения обстоятельств».

В каком-то смысле это верно: без кризиса 1966–1967 годов империя Альфрида могла бы благополучно существовать и дальше, как жила империя Альфреда Великого до биржевого кризиса 1873 года. Каждый кризис обнаруживал слабые места концерна, и причиной всегда была чрезмерная экспансия. Каждой весной европейские промышленники, вернувшись из Ганновера и Лейпцига, жаловались, что Бейц оттесняет их от самых выгодных восточных сделок, предлагая партнерам особые условия. Действительно, пока концерн лидировал в экономике ФРГ, красные получали четверть долгосрочных инвестиционных кредитов, покупая только 4,1 процента немецкого экспорта. Такое «чудо» не могло продолжаться вечно, и, когда оно пришло к концу, Крупп попал в ловушку, которую ему, сам того не желая, готовил Бейц и, возможно, вполне сознательно, Хрущев.

Сыграло свою роль и то обстоятельство, что Эрхардт во многом основывал свою экономическую политику на долгосрочных займах, а потом сразу пришла пора платить по счетам. В первую же зиму правления Курта Кизингера началось ежемесячное падение ВНП. Рост производства находился на самой низкой отметке за послевоенный период, и экономика ФРГ ощутила тяжелый удар. Падало все – производство, инвестиции, потребление и мораль. Уровень капиталовложений в промышленность упал на 15 процентов, а продажа акций на бирже сократилась всего за месяц на 6 процентов. Росли только два зловещих показателя – стоимость жизни и безработица (со 150 600 до 501 300 человек). Никто не знал, как с этим бороться. Кизингер предложил программу общественных работ и новый доход на сверхприбыли, но многим в Германии это напомнило мероприятия Брюннинга во время Великой депрессии, который на деле добился только клейма «голодный канцлер» и роста влияния экстремистских партий. В тот год, перед тем как инспекторы получили доступ к конторским книгам концерна, угроза общей финансовой катастрофы в стране была вполне реальной.

В свое время эссенский гигант легко получал кредиты солидных банков, и ничего удивительного: для немцев обслуживание «национальной оружейной кузницы» было делом чести. К тому же никто и мысли не допускал, что Бонн не поддержит концерн Круппов перед угрозой банкротства. Между тем фирма перестала быть уникальной. Крупп уже не был крупнейшим производителем стали в Европе.

Компании «Феникс-Рейнрур» и «Тиссен-Хютте» слились и обогнали его по объему производства. Депрессия в судостроении поразила его верфи в Бремене, производство грузовиков и локомотивов тоже становилось убыточным. Со всеми этими проблемами можно было бы справиться, если бы не кредитный кризис. Но в поисках новых покупателей в восточных странах Бейц снижал тогда цены на 20–40 процентов, и основой компании было лишь тающее состояние Альфрида. Немецкие банкиры чувствовали какие-то мелькающие признаки кризиса, но именно промельки, не более. Он теперь имел с этими странами ежегодный оборот в 200 миллионов долларов, но все эти дела были просто разорительными, слишком дорого приходилось платить за каждую русскую копейку, чешскую крону, китайский юань, албанский лек. Они знали только данные, которые публиковались согласно Мелемскому соглашению. Однако в целом по фирме давно существовала традиция не открывать бухгалтерских книг посторонним, и Альфрид Крупп ее придерживался. Даже его могучий союзник Абс не имел доступа к финансовым документам концерна.

Сам Крупп, каждый год выступая перед юбилярами, говорил о миллиардных оборотах фирмы, но не упомянул, например, о том, что в 1967 году его долги превысили 50 миллионов долларов. До поры до времени его собственное состояние по большей части оставалось неприкосновенным, но быстро росли проценты по долгам. Тучи продолжали сгущаться. По мере разрастания кризиса деньги давали все неохотнее. Один из помощников Круппа, встревоженный всем этим, решился на беспрецедентный шаг – сделал заявление от своего лица: «Наша ошибка в том, что мы продаем продукцию за границу, предлагая все более льготные условия, в то время как для победы над конкурентами достаточно качества наших товаров». Лондонская пресса в ноябре заметила «призрак банкротства, снова замаячивший над Круппом». Вдобавок Крупп упустил благоприятный момент для продажи угля. Предыдущая зима в Европе была очень суровой, и на уголь поднялся спрос. Однако новая зима оказалась значительно мягче.

Альфрид стал принимать запоздалые меры. Одним росчерком пера он уволил 8800 горняков, с горечью отвернувшись от традиционного для концерна патернализма. Чтобы спасти лицо владельца, это решение было официально приписано Бейцу. Сам Бейц объявил о добровольном сокращении своего жалованья (четверть миллиона долларов в год) на 5 процентов и призвал к тому же самому 55 тысяч других служащих фирмы. Потом Крупп закрыл четыре шахты в Эссене, бременские доки и дортмундское отделение завода «Крупп-Дольберг». Таким образом, предполагалось сэкономить около 20 миллионов долларов в год. Но поскольку долги теперь стали выше прибылей, концерн попал в финансовые тиски.

* * *

Сам Альфрид не считал, что время единовластного правления прошло. Хотя Арндт страшно разочаровал его, Крупп так ничего и не сделал для создания фонда. А планы, которые он обсуждал со своими директорами, существовали лишь для прикрытия. Бутафорский фонд должен был замаскировать его собственную фирму, где он оставался бы единственным настоящим собственником и которую сын, если бы, конечно, переменился, мог бы унаследовать так же легко, как и все остальное. Финансовый кризис был ужасным, но ведь случались же кризисы и раньше. Немецкое правительство спасло Альфреда в прошлом веке, Густава в 1920-х годах и самого Альфрида пятнадцать лет назад. Хладнокровный анализ показывал, однако, что надеяться особенно не на кого. И пока Крупп таким образом играл в сквош сам с собой, близкий друг размышлял о трагической ноте в его трудностях: «Альфрид задет за живое и глубоко огорчен. После войны он согласился, чтобы союзники его арестовали… И в семье он не слишком удачлив – эти его два развода и единственный сын, которого совершенно не интересуют дела отца. Так он и стал одиноким, ранимым человеком, несущим бремя великой традиции…»

Альфрид любыми путями стремился сохранить фамильную фирму. Не раз Бейц подкидывал ему планы превращения концерна в акционерное общество, и столько же раз владелец концерна их отбрасывал. Но тут произошли непредвиденные события. До сих пор Альфрид надеялся на незыблемость своих взаимоотношений с немецкими властями, что было традицией для концерна. Однако в новой конституции, принятой в мае 1949 года, таилась для него настоящая волчья яма, причем совершенно незаметная. В соответствии с конституцией был создан Высший налоговый суд, заседавший в Мюнхене. Немецкие промышленники не обращали особого внимания на эту инстанцию. Между тем суд был наделен огромными правами – его решения не подлежали обжалованию. И вот 17 ноября 1966 года он вдруг открыл огонь по Круппу. Как говорили осведомленные люди, «это явилось неожиданностью даже для Бонна».

Решение суда, вступавшее в силу в первый день нового года, гласило, что акционерные общества по-прежнему будут освобождены от федерального налога на сделки, однако это больше не будет касаться предприятий, находящихся в единоличной собственности. Для Круппа это означало годичный налог в 15 миллионов долларов. Правда, сохранялись некоторые льготы, связанные с налогом на наследство, но факт оставался фактом – был формально отменен закон 1794 года, служивший династии щитом, о том, что «собственник имеет право установить такой порядок наследования, при котором промышленная часть его собственности не подлежит разделу и всегда переходит к одному наследнику». Круппа лишили иммунитета, которым семья пользовалась и при кайзерах, и при Гитлере.

Вдобавок к этому через шесть недель после постановления суда, в начале января следующего года, пять банков, основные кредиторы Альфрида Круппа, потребовали от концерна полного и конфиденциального отчета. Финансовый директор Зеегар (преемник Шредера) вынужден был предоставить требуемые данные, и у банкиров, включая Абса, голова пошла кругом: «Фирма задолжала 263 банкам, кредиторам 2,5 миллиарда марок. Вместе с открытыми кредитами о отсроченными долгами общая сумма долга составит 5,2 миллиарда. В прошлом году концерну пришлось выплатить около 300 миллионов марок по процентам, и он понес убытки на 50 миллионов, тогда как в 1965 году прибыль фирмы составила 60 миллинов марок».

Банкирам оставалось лишь молиться о предотвращении нового кризиса. Они понимали, что долго держать случившееся в секрете невозможно. От Круппа зависело благосостояние почти полумиллиона человек, а последствия возможного банкротства фирмы для экономики страны в целом было бы трудно переоценить. Любая мелочь могла вызвать тяжелые последствия. И как раз в январе того же года Бейц попросил новый кредит в 25 миллионов долларов. Обеспокоенные члены кредитного комитета почтительно попросили о доступе к бухгалтерским книгам, но им Крупп ответил отказом. Эти люди никогда не были его союзниками. Они стремились превратить его фирму в корпорацию и сами хотели стать акционерами. Кредитный комитет информировал пятерку крупнейших банкиров, союзников Круппа, что не собирается рисковать и оставляет все риски, связанные с фирмой, на их усмотрение. После их отказа, в феврале 1967 года, президент Карл Блессинг предложил 75 миллионов долларов обеспеченного правительством экспортного кредита в обмен на серьезные изменения в управлении концерном. И опять напрашивается историческая аналогия: почти сто лет назад, тоже в условиях жестокого кризиса, Бисмарк и Вильгельм I заставили Альфреда Круппа отдать его драгоценную «Гусштальфабрик» под опеку Прусского государственного банка. Разница, собственно, лишь в том, что наблюдателем тогда был назначен человек Круппа, а теперь Альфриду пришлось иметь дело с министром экономики – профессором Карлом Шиллером, видным ученым и социал-демократом. Именно этого человека, а вовсе не Американца должен был бы выбрать последний «пушечный король» своим Йенке, своим вторым «я», но это исключалось из-за политических убеждений: Шиллер был не только социал-демократом; он бросил рейх и фюрера в трудный час, отгородившись от войны стенами университетских аудиторий. Зато теперь он считался в своей сфере одним из самых выдающихся умов.

По неписаным законам вызывать Альфрида Круппа в Бонн, как обычного гражданина, не полагалось, потому министр сам позвонил ему и явился в главное управление в Эссене. Во время этой встречи министр прямо объявил, что если Крупп хочет помощи правительства, то должен и преобразовать концерн в корпорацию на основе акционирования. Сам Шиллер потом говорил: «Крупп едва ли был доволен, но, как мне показалось, я его убедил».

На самом деле Крупп получил то, что хотел, – поддержку правительства. А вот что оно получит взамен, было неясно, потому что после этого глава концерна на какое-то время скрылся из вида, – по официальной версии администрации, он снова отправился в Африку на охоту.

Это исчезновение (напоминающее исчезновение Альфреда во время кризиса 1866 года) случилось в самое неподходящее время. В прессе уже появились сообщения о крупповском «эффекте разорвавшейся бомбы». Вместо хозяина оставался все тот же «верный оруженосец» Бейц, чья и без того шаткая позиция осложнялась трениями с финансовыми тузами, которые даже вида его не выносили.

Решающая встреча состоялась 6 марта 1967 года в Дюссельдорфском «Дрезденер-банке» входившем в число пяти партнеров фирмы. Присутствовали Бейц, Шиллер, Блессинг и 28 крупнейших финансистов Германии. Формально в совещании могли бы участвовать президенты 200 с лишним банков и страховых компаний, но для всех кредиторов Круппа в «Дрезденер-банке» просто не нашлось подходящей комнаты. Там было принято основное решение по проблеме концерна, и на следующий день министр экономики устроил пресс-конференцию. Шиллер согласился гарантировать концерну 75 миллионов долларов из «экспортного кредита». Банкиры согласились отсрочить выплату основных долгов до конца следующего года и даже предоставить Круппу под государственные гарантии 100 миллионов долларов нового кредита. В случае правильного сведения баланса фирмой в декабре 1968 года должно было возобновиться нормальное экспортное финансирование. Земля Северный Рейн – Вестфалия брала на себя обеспечение долговременных займов. Таким образом, в обескровленную фирму вливали свежую кровь – в общей сложности 150 миллионов долларов, или 600 миллионов марок, причем в разгар общенационального кризиса, когда среди старых крепких «баронов фабричных труб» каждый день кто-то становился банкротом.

Очевидно, ожидались и ответные уступки Судя по всему, Альфрид имел важные приватные переговоры, прежде чем вылететь в джунгли. Он, правда, написал собственноручно «декларацию о намерениях» по преобразованию фирмы в акционерную компанию. Это звучало бы революционно, если забыть, что, когда фирма переходила к нему в 1943 году, она уже была «акционерным обществом», где 159 999 акций принадлежали Берте Крупп и одна – ее сестре Барбаре. Конечно, это бы не устроило министра Карла Шиллера. Он объяснил журналистам, что к 15 апреля Крупп должен назначить наблюдательный совет из шести человек для реорганизации концерна, а с 31 января 1968 года семья перестанет его контролировать. «Фрид. Крупп, Эссен» превратится в корпорацию. В самом начале будет один держатель акций – Альфрид, но в течение двух-трех лет будут допускаться партнеры, а впоследствии корпорация откроется для других инвесторов.

Шиллер подчеркнул, что данная акция носит исключительный характер, и не стоит ожидать, что таким образом создается прецедент для других бизнесменов. Кроме того, «все это делается только силами немногих банков», а правительство даже не будет представлено в наблюдательном совете. Один немецкий репортер взял интервью у Штрауса, министра финасов:

«В о п р о с. До сих пор правительство избегало благотворительных акций. Что же особенного в деле Круппа?

О т в е т. Крупп пострадал от последствий войны больше других. А после освобождения из заключения он проявил великодушие к рабочим, оставшимся без места после войны, и оказывал им денежную помощь.

В о п р о с. Можно ли сказать, что правительство таким образом платит своеобразный долг национальной благодарности?

О т в е т. Фирма Круппа – самый важный для нас концерн, находящийся в индивидуальной собстовенности.

В о п р о с. Вы попросили Круппа опубликовать баланс своей фирмы?

О т в е т. У нас нет для этого законных полномочий. И Крупп не обязан это делать.

В о п р о с. А что, если Крупп не выполнит поставленных ему условий?

О т в е т. Мы исходим из того, что фирма выполнит договорные обязательства».

Иностранные корреспонденты сделали вывод, что и боннское правительство выполняет свои обязательства перед династией, которая всегда сохраняла верность государству и сыграла особую роль в истории немецкой промышленности. Газетчики повторяли сочиненные кем-то куплеты:

 
Стоит на Рейне город Бонн.
И дал понять недавно он:
«Экономическое чудо»
В стране сошло на нет покуда.
 
 
Висит на волоске бюджет,
Уже волнуется народ,
И только Круппу горя нет —
Ему казна кредит дает.
 

* * *

Альфрид Крупп получил деньги, но такой ценой, которая не приснилась бы Альфреду Великому и в страшном сне. Теперь уже не было единственного собственника. Правнук, живущий в иное время, вынужден был совершить отречение.

Официальная церемония преобразования прошла на вилле «Хюгель» 1 апреля, в день, который в Руре, как и везде, считается днем розыгрышей. Но в тот день сотрудники и руководители концерна не были склонны веселиться. Да и погода, скорее осенняя, чем весенняя, не располагала к этому. Оставалось около четырех месяцев до шестидесятилетия владельца фирмы. Казалось, Альфрид быстро постарел за последнее время. Несколько секунд он молча стоял перед собравшимися, седой, костистый, измотанный человек.

Он сказал, что помнит о социальной ответственности своей семьи и гордится ею. Исходя из своей ответственности и «в соответствии с экономической необходимостью времени», он принял решение о преобразовании концерна в акционерную компанию. В заключение заявил, что «выражает благодарность банкам, правительству и Бейцу за помощь», а также сыну Арндту «за проявленное им понимание необходимости реорганизации». На этой прощальной церемонии Альфрид Крупп практически в последний раз выступил в роли главы концерна и за руку попрощался со своими гостями и помощниками.

Недели через две Альфриду следовало объявить о создании наблюдательного совета. Как и следовало ожидать, в него вошли Абс и Крюгер из «Дрезденер-банка». Кроме того, были названы профессор Людвиг Райзер, Бернард Тим, исполнительный директор одной из ведущих химических корпораций Общего рынка, доктор Лейсинк, консультант правительства по науке и развитию, и президент Союза металлистов ФРГ Бренер. В списке было также имя Бертольда Бейца, однако, к удивлению многих наблюдателей, совет не утвердил личного выбора экс-владельца фирмы. Вместо этого был избран бывший работник фирмы Круппа, сын одного из рурских магнатов, сорокасемилетний Гюнтер Фогельзанг. Он участвовал еще в реорганизации Бохумского синдиката. Его назначили главным советником. Не страдающий избытком эмоций Фогельзанг определил свою задачу следующими словами: «Вот поставим диагноз, и я пропишу пациенту лечение». Тогда же Крупп подписал документ, согласно которому причитающийся Арнду доход в четверть миллиона долларов в год должен обеспечиваться основным промышленным производством фирмы, и после кончины самого Альфрида Арндту должна быть выплачена аналогичная сумма в Аугсбургском отделении крупповского финансового управления.

Новый совет взялся за дело. Из ближайших целей не делали тайны: надо избавиться от бывшего главного администратора, а затем от угля и от стали – именно в таком порядке. Бейц, игравший долгое время роль босса и действовавший от имени Альфрида и даже от имени государства, утратил былое положение. Он мужественно воспринял происшедшую перемену, заявив в одном из интервью: «Через три-четыре года мы будем (он всегда говорил «мы», имея в виду себя и Альфрида) – мы будем даже рады, что сейчас приняли такое решение, хотя бы и под внешним давлением… Лекарство бывает горьким, но хочешь поправиться – пей. Мы с господином Круппом и сами уже восемь лет работали над созданием фонда, и провели бы это дело первоклассно! Потом вмешались внешние силы, и без нас результат оказался не блестящим. – Потом Бейц приободрился и закончил уверенно: – Ну ничего, из этого мы выйдем более сильными, чем прежде».

Он снова ошибся. Его собственное будущее не обещало ничего «блестящего», а Крупп, чья судьба тем летом находилась в центре споров среди бизнесменов, журналистов, политиков всего мира, никак не мог бы выйти «сильнее, чем был прежде», потому что не собирался выходить «из всего этого».

* * *

Незадолго до летнего солнцестояния Альфрид Крупп составил завещание. Душеприказчиками Крупп назначил Арндта, Бейца и одного из своих адвокатов, фон Шенка. В воскресенье 30 июля 1967 года в десять часов вечера Альфрид Крупп скончался. Это была самая утомительная ночь для крупповской пресс-службы со времен кончины Фрица в 1902 году. Теперь, как и тогда, им понадобилось двенадцать часов, чтобы сочинить информацию для прессы, но все равно были расхождения. Единственное, в чем они сходились с раздражающим постоянством, так только в том. что роскошный, изысканный, оформленный в стиле модерн особняк Альфрида в парке именовали «домиком». Причина же смерти оставалась загадкой. Один писал, что он умер скоропостижно, другой – что Крупп страдал неизлечимой болезнью, третий – что Альфрид вообще ничем не болел. Вроде бы он уже две недели не выходил из комнаты, и рядом была только сиделка. Сын его Арндт только что давал очередное интервью, в котором критически отозвался о пользе следования семейным традициям. Арндт был светским молодым человеком, «гражданином мира», а немцем лишь по имени. Настоящие немцы соблюдали свои традиции, и в понедельник во всей Рурской области в знак траура были приспущены национальные флаги и флаги концерна Круппов. Из разных районов страны и из-за границы присылали письма с выражениями соболезнования на имя «нового хозяина», хотя никто не знал точно, кто теперь является хозяином.

Сочувствие оказалось выше политики и идеологии. Были послания от президента, рабочих лидеров, профсоюзных деятелей. Они считали, что «жизнь и труды Альфрида Круппа неразрывно связаны с судьбой нации», что Крупп обладал выдающимися способностями и был «прогрессивным предпринимателем, сознающим свою социальную ответственность».

Настроения самих крупповцев отражали такую же растерянность, как и пресс-релизы фирмы. «Герр Крупп умер!» – кричали друг другу в цехах. Были люди, которые думали, что теперь придет конец и всей фирме. Обнаружилась и резкая разница в поколениях. Рабочие помоложе пожимали плечами и говорили, что, если не будет работы здесь, они пойдут искать новую; но старшие были огорчены по-настоящему. Многие задавались вопросом: «Что же теперь будет?» Пока что был мрак. По семейной традиции гроб с телом установили в большом зале замка, в изголовье горела свеча, высочайшая, но единственная. Рядом в почетном карауле стояли шахтеры Круппа, в торжественно-траурной одежде. Приходили родные – по одному или по двое. Поодаль стоял в одиночестве Бейц, неосознанно скрестив руки на груди – в точности как у Альфрида. Американец плакал. В среду открыли двери для всех. Тысячи людей пришли бросить последний взгляд на своего бывшего хозяина (а для многих это был и первый взгляд).

Похороны Альфрида Круппа состоялись в четверг. В замок было допущено около 500 официальных лиц, включая делегацию из Бонна и группу профсоюзных лидеров. Вокруг собралась огромная толпа народа. В зале произносили речи или зачитывали телеграммы и письма с соболезнованиями, присланные отовсюду из Западной Германии и редко – из других мест. Председатель бундестага Герштенмайер имел основания заявить, что говорит не только от лица власти, но и от имени всей страны, которая «должна быть признательна семье Крупп за все, что было сделано для нас за полтора столетия». По гудку, подхваченному всеми заводами Рура, 125 тысяч рабочих концерна прекратили работу в цехах, шахтах и доках, чтобы почтить память последнего представителя династии Круппов. Он был похоронен на том же фамильном кладбище, где и Альфред Великий, рядом с памятником прадеду. Музыканты убрали в футляры свои инструменты, шахтеры содрали плюмажи с касок. Арндт, барон и баронесса фон Вильмовски и все остальные члены семьи удалились, скрытые пеленой дождя.

Кладбища лучше не посещать ночью или в сумерках. Долгая история династии была столь насыщена мелодраматическими событиями, что даже при свете дня может показаться, будто сюда являются тени Круппов: вот Антон, сын первого Арндта, хвастается, что продал тысячу ящиков ружей во время Тридцатилетней войны, и требует свое наследство; а это Фридрих Крупп – умерший в нищете основатель фирмы; а над всеми – тень «пушечного короля» Альфреда, который люто ненавидел корпорации, считая акционеров просто паразитами. Возможно, Альфрид возразил бы на это, что его прадед не всегда следовал своим принципам, что злоключения его потомков связаны с деятельностью фюрера, а именно такого человека хотел бы видеть у власти Большой Крупп, и вообще Альфрид Крупп – далеко не худший представитель своей семьи, просто в нем воплотились как сильные, так и слабые ее стороны.

В середине октября вторая жена Альфрида, последняя женщина, носившая имя Круппа, умерла в больнице Лос-Анджелеса. Ее коллекция русского искусства была распродана на аукционе.

Жизнь шла своим чередом, и 29 ноября 1967 года было объявлено о создании фонда «Альфрид Крупп фон Болен унд Хальбах». 2 января 1968 года закончилось преобразованию концерна в акционерное общество; оно получило все активы и долги Круппа. Фогельзанга утвердили в качестве генерального директора, Абс стал председателем наблюдательного совета. Конечно, они ожидали, что их новое предприятие по значению не уступит таким корпорациям, как «Тиссен» или «Фольксваген». Но вот таинственные, почти священные книги Круппа открылись перед ними, и стало понятно, что надежды пока что не оправдываются. Состояние дел было таково, что предприятие едва могло платить налоги в течение четырех лет минимум. Конечно, оно приносило прибыль, однако выяснилось, что только после выделения полагающегося Арндту годового дохода в полмиллиона долларов совет имеет право заниматься другими обязательствами по долгам, включая правительственные. Выходило так, что тысячи бывших крупповцев должны трудиться преимущественно ради того, чтобы самый заметный плейбой Рура мог тратить полмиллиона долларов в год на «хлеб и зрелища».