Текст книги "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии"

Как всегда, владельцев даже не сочли нужным поставить в известность об этом решении; 31 марта 1943 года Альфрид начал переговоры с военными властями Эльзаса о передаче ему заводов. Продавец заявил покупателю, что «Elmag», как эльзасское предприятие с преобладающей долей вражеского капитала, подпадает под правила, регулирующие статус вражеской собственности». До сих пор фирма находилась под надзором «временного управления». Теперь она передавалась Круппу. Акционеры могли бы возражать против этой перемены, но, когда они узнали о ней, крупповцы уже наводнили заводы. Альфрид не собирался выпускать эти заводы из своих рук. Записка от 27 марта, найденная в его архиве, снабжена пометкой: «Касательно предложения Заура о приобретении «Elmag» фирмой «Крупп»; об этом можно начать преговоры, но они не должны задерживать эвакуацию». Никакой задержки не произошло. К этому времени Крупп приобрел редкостную сноровку в захвате чужой собственности и приспособлении ее к производству вооружения. Цеха «Elmag» в самое короткое время были переоборудованы для производства брони, военных тягачей и 88-мм орудий. Специальные поисковые команды обшаривали Францию, конфискуя дополнительное оборудование.

После высадки союзников в Нормандии эльзасские рабочие начали исчезать с заводов и уходить в горы во все возрастающем числе, но Эссен был к этому готов – 5 июля телетайп известил крупповскую администрацию в Мюлузе, что Ораниенбургский концентрационный лагерь, расположенный к северо-западу от Берлина, высылает «максимум 1250 рабочих – заключенных этого лагеря». О том, как обходились с этими рабочими, говорит хотя бы следующий факт: после войны начальник лагеря Эрнст Вирц был приговорен к восьми годам каторжных работ. В Нюрнберге об этом было сказано, что «на эльмагские заводы прибыла первая партия заключенных численностью 30–60 человек, для того чтобы построить там концентрационный лагерь на тысячу человек… Местные эльзасские рабочие были настолько возмущены условиями их жизни, что открыто протестовали и грозили объявить забастовку, если с заключенными и дальше будут обращаться подобным образом».

Это ничего не изменило. Крупп был готов к любым трудностям, включая захват Эльзаса союзниками. С приближением американских войск в августе 1944 года, согласно еще одной записке, найденной в архивах Альфрида, «из соображений безопасности первый контингент выделенных нам заключенных был убран с завода. Использование заключенных было прекращено». После этого Крупп просто демонтировал все три завода «Elmag» и эвакуировал их в Баварию.

Когда грабеж достиг наибольшего размаха, Альфрид носился по Европе на военном истребителе с особыми опознавательными знаками. Он никогда не пилотировал его сам, потому что, как он однажды объяснил своему писарю, «невозможно отличить частный самолет от военного». Его опыт и ранг штандартенфюрера нацистского летного корпуса позволяли ему взять в свои руки управление истребителем, но при таком колоссальном количестве бумажной работы он не мог позволить себе подобной роскоши. Вместо этого он сидел на месте второго пилота с пюпитром на коленях, производя подсчеты. По мере того как паутина присвоений и конфискаций разрасталась, крупповские директора в личной конторе Альфрида на Альтендорферштрассе в Эссене заносили новые приобретения в книги основного предприятия, предусмотрительно оценивая каждое в одну марку. Точно определить их истинную стоимость невозможно, но гитлеровские завоевания, бесспорно, сделали Круппа самым богатым и могущественным промышленным магнатом за всю историю. В тот момент, когда успехи нацистов пошли на убыль, Альфрид управлял экономическим колоссом, раскинувшимся через 12 стран от Атлантического океана до Украины, от Северного моря до Средиземного. Он владел заводами повсюду, комплексом верфей в Нидерландах, рудниками в Греции, России, Франции, Судетах, Норвегии и Югославии. До высадки в Нормандии и начала «акции в помощь Руру», когда с предприятий в захваченных странах вывозилось все оборудование до последнего станка, так что их бывшим владельцам оставались только голые стены, крупповский управляющий в одной Голландии отвечал за предприятия в Роттердаме, Хилверсюме, Дордрехте и Горинхеме. Если бы кто-нибудь в главном управлении предсказал, что Круппы скоро лишатся всего этого, его уволили бы, как полоумного. Но таких смельчаков не нашлось. Даже когда началась «акция в помощь Руру», Альфрид и его окружение проявляли непоколебимое спокойствие. Они верили в победу.

Наивные люди в захваченных странах – а таких находилось немало – ждали от победителей великодушия. Ничего подобного не произошло. В течение этих лет все самые отвратительные черты и фирмы «Крупп», и нацистской Германии расцвели пышным цветом. Их практические дела характеризовались зверской жестокостью, воспоминание о которой еще живо в странах, где побывал вермахт. Подобно скифским воинам, которые за столетия до Христа пили кровь поверженных врагов и использовали их черепа как бокалы для вина, немцы в 1939–1945 годах не знали умиротворения от своего триумфа. Они хвалились тем, что приходят «как завоеватели, а не как освободители». Позднее они начнут ссылаться на «безумную политику Гитлера», но в то время они ее безумной не считали. И если его поведение временами ставило под вопрос его вменяемость, то же самое можно было сказать и о выполнявших его приказы. Те, кто, подобно Альфриду, давали полную волю своим пиратским наклонностям, грабили, пока не удовлетворяли своей алчности.

Но алчность Альфрида была ненасытна. С каждым годом войны он все более неприкрыто пускал в ход грубую силу. Сначала он прибегал к маскировке. В сентябре 1940 года он заключил секретное соглашение с немецким генеральным консулом в Белграде Нейгаузеном. Семь месяцев спустя вермахт вторгся в Югославию, и эта договоренность принесла плоды – все акции югославской горно-рудной компании «Хромассео» были отняты у ее собственника Моисея Ассео и поделены поровну между Круппом и Герингом, а военным администратором был назначен молодой крупповский управляющий. (Геринг настаивал на символической компенсации в 400 тысяч динаров, а его партнер не мог понять, почему он так «подчеркнуто требовал платы за извлечение выгоды из еврейской собственности».) В записке совету директоров Крупп с гордостью отмечает, что «еще никто не эксплуатировал столь интенсивно югославскую хромовую руду». По крайней мере, в Белграде хотя бы формально была соблюдена законность. Альфрид, правда, и это считал лишним. В последующие два года он снял бархатные перчатки. После Пёрл-Харбора Крупп основал общество с ограниченной ответственностью «Крупп-Брюссель» для демонтирования бельгийских заводов и перевозки их оборудования в Рур. 11 июня 1942 года, отмечая, что судовладелец в Голландии противится передаче собственности, Крупп заключает: «Господин Вортельбоор – голландец. Он откровенно не заинтересован в содействии развития германского военного флота… Доктор Кноблох проинформирует военно-морское ведомство о нашем взгляде на вещи и предложит оказать некоторое давление на Вортельбоора».

Под маской Имперского объединения по железу и Имперского угольного объединения Альфрид захватил вольфрамовые рудники «Монбелло» на севере Франции – «без предупреждения», как позже заявил судья в Нюрнберге, «и без ордера на реквизицию». Это произошло в августе 1942 года. К тому времени спектакли «купли» и «аренды» заводов в оккупированных странах уже прекратились. В своем приговоре Нюрнбергский трибунал отмечал: «Мы пришли к заключению, на основании достоверных свидетельских показаний, что начиная с 1942 года и далее в Нидерландах совершались противозаконные акты присвоения и грабежа как непосредственно фирмой «Крупп», так и ею же через подставных лиц, и что, в частности, с сентября 1944 года до весны 1945 года определенные промышленные предприятия в Нидерландах использовались самым бесцеремонным образом для военных целей Германии без учета интересов местной экономики, с преднамеренным расчетом и ради проведения определенной политики». Даже по мнению своих соотечественников, крупповцы иногда заходили слишком далеко. В декабре 1944 года они явились в голландский город Дордрехт, чтобы конфисковать имущество фирмы «Липс». Два представителя немецких оккупационных властей, прибывшие на место в самый разгар акции, назвали крупповских служащих «разбойниками».

* * *

Голландия была нейтральной страной, на которую Гитлер напал главным образом потому, что она, с ее дамбами и ветряными мельницами, лежала на пути вермахта во Францию. С Россией дело обстояло совсем иначе; по нацистским представлениям, план «Барбаросса», как обозначил фюрер войну на Востоке, представлял собой «крестовый поход» против зла. «Когда начнется «Барбаросса», – заявил Гитлер своим генералам утром 3 февраля 1941 года, – мир затаит дыхание и не найдет слов». И действительно, даже сейчас для этого трудно найти слова. Размах преступления, полная неразборчивость в средствах его вдохновителей и преднамеренность всего совершавшегося были и остаются единственными в своем роде. Еще в январе 1941 года торговый атташе американского посольства в Берлине узнал о «Барбароссе» и о планах экономической эксплуатации Советского Союза после победы. Планы эти были подробными и устрашающими, так как в начале марта фюрер объявил, что «война против России будет войной, которую нельзя вести рыцарскими методами. Это борьба разных идеологий и рас, а потому должна быть совершенно безжалостной и непреклонно суровой. Россия не подписывала Гаагскую конвенцию и, следовательно, не подпадает под ее положения». В дальнейшем Гитлер решил, что конвенция не распространяется ни на кого из врагов рейха, но все же война на Западе никогда не достигала той свирепости, какая отличала ее на Восточном фронте, потому что нигде больше зверства не чинились столь продуманно и организованно. Грабеж входил в общий стратегический план. Вся советская промышленность, богатства недр и так далее были объявлены «собственностью, служащей целям национальной экономики», и кустарный дележ добычи, которым занимались Альфрид и три его друга в тот майский день в Дюссельдорфе, сменился официальным распределением первоочередности.

В промышленности приоритет принадлежал Круппу. Из всех заманчивых объектов на карте России наиболее соблазнительной была огромная, колоссально богатая Украина, «самый драгоценный из всех золотых фазанов», как называл ее Заукель, главный уполномоченный по использованию рабочей силы в Германии. Украина была житницей Сталина, а благодаря запасам угля и железа и металлургическим заводам – и его Руром. После победы, заверял промышленников Германии в мае 1941 года Розенберг, ее 40 миллионов жителей станут подданными «самостоятельного государства, союзного с Германией», – короче говоря, колонией. Украинская промышленность поступала под опеку Восточной горно-металлургической компании, главой административного совета которой стал Альфрид. Благодаря этой ключевой позиции и большой удаче он был, вероятно, единственным человеком в Европе, который мог нажиться на плане «Барбаросса».

Удача отвернулась от красного руководства Украины. Дивизии фельдмаршала Вальтера фон Браухича прорвались через фронт, протяженностью в две тысячи миль, 22 июня 1941 года, чуть ли не день в день, как в прошлом веке войска Наполеона перешли через Неман, чтобы двинуться на Москву. Сталинские маршалы, записал начальник Генерального штаба в своем дневнике, «были тактически застигнуты врасплох по всему фронту». 8 июля один из подчиненных Гитлера закончил изучение самых последних разведданных и объявил, что война «практически» выиграна. Никто не возражал. Казалось, что на юге красным придется оставить позиции. В тот самый день советский генерал Иван Федюнинский вывел свои войска к коростеньской укрепленной линии обороны в украинской степи, у прежних западных границ России. Еще через пять недель генерала вызвали в Москву, и линия обороны распалась.

Обороняющимся пришлось отступать. Под командованием Браухича было три миллиона солдат: немцев, итальянцев, румын, венгров и финнов. Им противостояли два миллиона плохо подготовленных, ошеломленных русских. На севере Климент Ворошилов, сильно рискуя, оголил фронт на финском направлении, вывел оттуда все резервы, ушел от армейской группировки Вильгельма Риттера фон Лееба и дал блестящий арьергардный бой в предместьях Ленинграда. Там он окопался с шестьюдесятью дивизиями, призванными выдержать двухгодичную осаду. Семен Тимошенко отчаянно контратаковал на извилисто-вогнутом фронте центрального направления, и Москва была спасена. Но депеши с юго-запада продолжали предрекать русским катастрофу.

Отчасти дело было в самом Гитлере. 4 августа он условно предоставил Украине приоритет над советской столицей. В двадцатых числах немцы взяли с боями Днепропетровск, а 23 августа фюрер категорически отверг просьбу генерала Ганса Гудериана о марше на Москву, объяснив, что украинская промышленность и сырье крайне необходимы для войны. «Мои генералы, – сказал он на совещании в тот день, – ничего не знают об экономических аспектах войны». Поэтому-то лучшие части вермахта были брошены через степи. В первую неделю сентября Сталин, прося открыть второй фронт, телеграфировал Черчиллю: «Положение советских войск значительно ухудшилось в таком важном районе, как Украина… Относительная стабильность фронта, достигнутая около трех недель назад, нарушена прибытием примерно тридцати – тридцати четырех немецких дивизий и значительного количества танков и самолетов…»

Разгром близился с роковой очевидностью. И вдобавок подстегивали личные качества командующих. Оккупантами командовал искуснейший тактик Герт фон Рундштедт, а против него действовал самый неподходящий в этой роли Семен Михайлович Буденный. Буденный, который в 1918 году командовал кавалерией, был выразителем худших традиций Первой мировой войны; он просто не знал, что такое маневренная война. Герой Гражданской войны, большевик, любимец Кремля, Маршал Советского Союза, он получил приказ остановить вторжение и миллион человек для этого. Ему не хватило бы и десяти миллионов. Он упрямо настаивал на ведении боя по книге – книге об окопной войне, которая дискредитировала себя еще у предыдущего поколения.

Конечно же он не мог угнаться за мобильностью, которую демонстрировал Рундштедт. В то первое лето восточной кампании у немцев были крупповские танки; у русских – кони. 20 июля он принял бой. Это была детально спланированная операция: после трехминутной артиллерийской подготовки последовала атака двенадцати валов пехоты без огневой поддержки. Он повернул время назад, и результаты оказались плачевными. После кровопролитного боя он сидел неподвижно целых пять дней, оцепенело глядя в равнинную даль, в то время как танковые колонны Гудериана и Хассо фон Мантейффеля в марш-броске отрезали его линии снабжения. Внезапно появившись с фланга, Гудериан совершил разворот на 90 градусов и отсек войска Буденного от войск Тимошенко. Капкан быстро захлопывался. Одесса была окружена. Фланг со стороны Черного моря был открыт. Рундштедт затягивал петлю, а его воодушевленные подчиненные фотографировали грузовики красных, развороченные 88-мм орудиями Альфрида; за два месяца после начала боевых действий большинство украинских опорных пунктов пало. Верховное командование пришло к заключению, что красные «уже больше не способны организовать сильный оборонительный фронт или оказывать серьезное сопротивление в районе группы армий «Юг». Немцы пробили 200-мильную брешь в обороне. Ничто не могло помешать им оккупировать всю Украину и большую часть Крыма. Они так и не останавливались, пока не взяли 19 ноября Ростов-на-Дону, легендарные «ворота на Кавказ». До того времени у них в тылу было спокойно. Во вторую неделю сентября Буденный телеграфировал в Москву, что он покидает Украину. Сталин направил ему на помощь Тимошенко, но через семьдесят два часа после прибытия нового маршала Рундштедт завершил окружение четырех русских армий. Была уничтожена треть Красной армии; полмиллиона славян стали военнопленными. Это была, как провозгласил фюрер, «величайшая битва в мировой истории», а оба советских маршала улетели на самолете, вырвавшись из капкана вместе с политкомиссаром Буденного, партийным лидером Украины Никитой Хрущевым.

В главном управлении Альфрид размышлял над своей собственной картой. Для него этот поход означал миллионы марок, так как его красные флажки указывали на промышленные комплексы, которые надо будет затребовать «в помощь» концерну. Коммунисты, знавшие о Доме Круппов, прекрасно понимали, какие планы связаны с наступлением на Украину. Они были полны решимости по возможности помешать этим планам, эвакуируя предприятия тяжелой промышленности на Урал, на Волгу, в Среднюю Азию и в Западную Сибирь – куда угодно, за пределы досягаемости люфтваффе и Круппа. Уже 2 июля правительство решило перевести металлургический завод по изготовлению бронированных листов из Мариуполя, хотя бои еще были за сотни миль на западе, а 2 августа дирекции завода в Днепропетровске было велено демонтировать трубопрокатный стан, погрузить его на 10 поездов, вновь смонтировать его в Первоуральске на Урале и возобновить там полномасштабное производство к 24 декабря. Эвакуацией руководил член украинского правительства Л.П. Корниец. Были приложены чрезвычайные усилия. Смены работали сутками напролет. Журналист Александр Верт, который набдюдал за этим, делая репортажи для Би-би-си и лондонской «Санди таймс», заключил, что переброску промышленного оборудования на Восток «следует отнести к величайшим достижениям Советского Союза во время войны». И хотя бывали неудачи, все же удалось спасти многое; «283 главных промышленных предприятия» были эвакуированы с Украины в период между июнем и октябрем, «помимо 136 более мелких заводов».

Верт добавил, что «весьма значительное количество оборудования было оставлено». К счастью для Альфрида, в их число входило большинство заводов, отобранных для него. Например, с упомянутым металлургическим заводом в Мариуполе работавшие в бешеном темпе бригады по демонтажу все равно не справились, и в Днепропетровске вермахт оказался слишком быстрым для Корнийца, график которого предписывал окончательную отправку оборудования 6 сентября. К тому времени город уже две недели как был в руках у немцев. Как правило, металлургические заводы – на чем специализировался Крупп – оставались на своем месте. Москве пришлось экономить металл. 11 сентября 1941 года с подтверждением факта потери Украины правительство издало постановление о том, чтобы сталь и железобетон применялись «только в тех случаях, когда использование подручных материалов, таких, как древесина, технически совершенно исключено». Уральские заводы, где рождались новые советские танки, были построены из лесоматериалов.

С другой стороны, Крупп теперь мог выпускать достаточно брони, которой можно было оснастить с дюжину армий. Захват немцами Днепропетровска сделал его, в сущности, единоличным собственником гигантского завода им. Молотова. Но после падения Краматорска вышла неожиданная временная заминка: оккупационные власти отказывались передать ключи от завода крупповцам. Альфриду лично пришлось написать им раздраженно: «До тех пор пока не будет внесена ясность в этот вопрос, фирма Круппа не сможет начать работы в Краматорске. Во всяком случае, пять крупповских представителей прибыли в Краматорск. Директор доктор Коршан будет в вашем распоряжении в любое время, чтобы обсудить с вами это предложение. Буду вам благодарен за скорейшее его назначение. Лично я буду в Берлине только на следующей неделе». Его поездка в столицу была успешной: и ключи были переданы, и он стал обладателем двух самых лучших и современных машиностроительных заводов в Европе – завода им. Ильича и Азовского.

Захват Дебальцева радовал меньше. Оборудование там, как он знал, было устаревшим. Все-таки он нагнал туда команду уборщиков, и, обследовав цеха, они сообщили, что готовы набрать достаточное количество деталей, чтобы заполнить ими 80 товарных вагонов. К сожалению, у них не было поезда. Не мог бы господин фон Болен?.. Он мог; он позвонил кому надо в Берлин, и парк вагонеток прибыл на заброшенную фабрику еще до наступления ночи. Кульминация унижения Буденного принесла Круппу тройную выгоду; когда «клещи» вокруг Азовского моря сжались, соединив самый южный край группы армий «Юг» с правым флангом Рундштедта, Альфрид приобрел завод сельхозоборудования в Бердянске и два металлургических завода в Мариуполе. Он прибрал к рукам также много горно-рудных и металлоплавильных предприятий, особенно в окрестностях Сталина. Поскольку значительная часть запасов европейских месторождений хрома находилась в СССР и поскольку хромит – бесценный сплав, используемый в производстве броневых листов, Крупп таким образом смог обновить и укрепить побитые танковые колонны. Его успехи в качестве эксплуататора недр были поразительны. Все вместе «бароны фабричных труб» на Украине извлекали оттуда лишь одну седьмую часть руды, добываемой во Франции, но Восточная горно-металлургическая компания за первые тринадцать месяцев оккупации отправила на родину 6906 тонн хромовой руды, 52 156 тонн металлолома, 325 751 тонну железной руды и 438 031 тонну марганцевой руды. Крупповские торговцы фактически экспортировали изготовленную украинскими машинами продукцию в Болгарию, Турцию и Румынию.

* * *

Никто так не восхищается немцами, как сами немцы. А они способны беспредельно отдаваться своей страсти к мелочам на свою же погибель. Увлекаясь деталями, они могут упустить более значительные вопросы. Оккупация Украины – великолепный тому пример. По сравнению с ней грубый захват Францией Рура двадцать лет назад выглядит как мастерски проведенная операция. Французские солдаты тогда встретились с враждебностью населения. Тут же местные жители встречали своих завоевателей гостеприимно. Их воспоминания об австро-германской оккупации 1918 года были довольно приятными. Жизнь при коммунистической диктатуре была безрадостной и тяжелой для стрямившихся к самостоятельности украинцев.

В других местах Советского Союза, и особенно в Москве, уровень жизни повысился к концу второй пятилетки. Столичные товарищи взяли на вооружение сталинский лозунг: «Жить стало легче – жить стало веселей». Однако в Киеве, Харькове и Одессе малороссы (то есть украинцы) произносили эти слова как ругательство. Уставшие от тиранских прихотей диктатора, грезя о независимости, они приветствовали тевтонских легионеров как освободителей. Православные священники объявили о своем признании оккупантов; националисты начали издавать газету «Нова Украина».

В ответ нацисты посадили служителей церкви в тюрьму, закрыли газету и принялись опустошать страну. Они провозгласили, что намерены обращаться с теми, кто их встречал, как с рабами. Крепкие телом малороссы будут вывезены на Запад в товарных вагонах, там их используют как рабочую силу. У немцев были свои соображения насчет будущего Украины. Оккупанты намеревались осуществить тут свою давнюю мечту о «жизненном пространстве» для «расы господ». Славяне же и есть славяне, они все одинаковые, говорили завоеватели изумленным людям. Как и евреи, славяне относятся к «унтерменшен» – «недочеловекам», и им не место на этих солнечных просторах. В разговорах между собой немцы были еще более откровенны: Геринг предложил «перебить всех украинцев… а затем послать туда эсэсовских жеребцов». Рейхскомиссаром Украины был назначен протеже Геринга – Эрих Кох, низкорослый, всегда насупленный служака и вечно с хлыстом. Созвав свое первое совещание, этот проконсул фюрера тут же сообщил, что уже затребовал у Гиммлера «эйнзацкоммандос» («истребительные отряды»). Альфрид сухо осведомился, кто же будет работать на его заводах, и Фриц Заукель протестующе заявил: «Не имеющее себе равных напряжение войны вынуждает нас именем фюрера мобилизовать многие миллионы иностранцев для поддержания германской экономики периода тотальной войны, а также заставить их работать с максимальной производительностью…» Вот так в марте 1942 года нацисты создали особый отдел распределения рабочей силы.

Очевидно, что было бы разумно держать мобилизованных на трудовую повинность людей на Украине. Работы там было невпроворот. Вместо этого людей вывозили в Германию. За один только месяц стараниями облаченной в зеленую униформу немецкой полиции население Харькова сократилось с 700 до 350 тысяч, а всего почти 4 миллиона украинцев были отправлены на пароходах на Запад в качестве «восточных рабочих». Поскольку уклонение от трудовой повинности вскоре превратилось в серьезнейшую проблему, оккупационные власти пустили в ход меры принуждения. Отчет Верховного командования вермахта от 13 июля 1943 года упоминает «усиление контрмер, в том числе: конфискация зерна и имущества, сжигание жилищ, связывание тех, кого нашли, принудительные аборты у беременных». Неведомый летописец бесстрастно сообщает, что эти меры оказывались неэффективными: «Население особенно сильно реагирует на насильственное разлучение матерей и грудных детей, а также детей школьного возраста и их родителей». Все это обостряло проблему отношений рабочих с крупповскими управляющими. Одного из них нашли повешенным на шнуре от лампы в его конторе, другой был отравлен цианистым калием, а третьему подложили в постель большую грелку, которая на самом деле была замаскированной миной. Горняки на захваченных Альфридом шахтах Донбасса все снижали и снижали производительность, так что ему, к величайшей его досаде, приходилось возить уголь для украинских заводов из Рура и Силезии.

Одновременно Альфрид, хотя и невольно, вносил свою лепту в трудности, с которыми сталкивался фюрер. Его нельзя было обвинить в некомпетентности. Проблема состояла в том, что его обязанности возросли чрезмерно и он не успевал повсюду. Геренс был способным специалистом. Однако его душевное равновесие было подорвано; его единственный сын погиб на фронте, и отец не считал это честью, а все серьезнеее подумывал о самоубийстве. Лезер следил за балансом бухгалтерии и был превосходным администратором. В своем стремлении скрыть тайные контакты с Алленом Даллесом в Швейцарии он один за другим подписывал убийственные документы, выдавая себя за ярого нациста настолько убедительно, что впоследствии, к своему изумлению, оказался на скамье подсудимых в Нюрнберге рядом с Альфридом. Однако его рвение было поддельным. Он не был предан фюреру. Существовал предел того, насколько низко он мог заставить себя склониться. При каждом удобном случае он вставлял палки в колеса отлаженной машины фирмы.

Таким образом, хотя ответственность теоретически распределялась между тремя людьми, Альфрид взял на себя всю ее тяжесть. А нести ее не смог. Он даже не мог уделять достаточно времени конструированию оружия. Это было его специальностью; он этому учился и имел настоящий дар. Никто другой в фирме не мог сравниться с ним в способности схватить суть, и, если бы он наблюдал за работой рассеянного сумасброда Эриха Мюллера Пушки, как в свое время его дед за Вильгельмом Гроссом, титаническая битва на Востоке могла иметь другой исход, так как фактически все ключевые сражения там решались артиллерией и танками. Превосходство Круппа могло бы принести победу в войне. На деле же Крупп не справился и тем самым в значительной мере способствовал поражению. Одним из самых диких парадоксов в истории династии был тот, что в кульминационный момент исторической дуэли со Сталиным Гитлер удостоил Мюллера Пушку громкого титула «почетный профессор». Кроме того, он наградил его крестом «За боевые заслуги» за высочайшее мастерство в конструировании нового оружия. Однако суровая правда состоит в том, что даже Лезер не смог бы более эффективно навредить работе фирме за войну, чем это непреднамеренно сделал Мюллер.

Густав, Альфрид и сам Гитлер были в числе его сообщников. Происхождение одного из его провалов можно проследить, если вернуться к событиям 1936 года.

Среди обращающих на себя внимание изъянов национал-социализма было вредное для него самого устремление в прошлое. Мечтая превзойти триумфы Седана и Льежа, фюрер еще в 1936 году, при посещении Эссена после ремилитаризации Рейнской зоны, предложил Круппу сконструировать новую пушку-чудовище. Французы, сказал он, вполне могут опустошить Рейнскую область с помощью батарей своей «линии Мажино». Так нельзя ли изготовить орудие, снаряды которого будут свободно пробивать 11 ярдов земляной насыпи, 10 футов бетона или 5 футов стальной брони? Мюллер Пушка пообещал попробовать, и Крупп выделил 10 миллионов марок. К 1939 году оно еще не было готово, но, впрочем, оно тогда и не понадобилось – французы не открывали огонь. Чудо-пушка была закончена в 1940 году. Ее зияющее жерло имело в диматре почти ярд. Дальнобойность ее равнялась 25 милям. Весила она 1456 тонн, и перевозить ее можно было только по двойной железнодорожной колее – настолько широкой была ее платформа. Альфрид провел испытания нового орудия в Хиллерслебене – проверялась его бетоно– и бронебойная способность; на следующую весну он пригласил Гитлера и Шпеера в Хюгенвальд, играя на официальных испытаниях роль хозяина, как когда-то его дед и прадед, принимавшие Вильгельма I и Вильгельма П. Замеренные воронки имели в диаметре более 10 ярдов и в глубину 10 ярдов. Весной следующего года этого бронтозавра поволокли на фронт, и товарные платформы стонали под его тяжестью. Крупповцы назвали чудовище «Большим Густавом», но артиллеристы, которые по непонятным причинам предпочитают для своих орудий женские имена, окрестили его «Дорой». 2 июля 1942 года после 250-дневной осады был взят Севастополь, и Густав отправил Гитлеру следующее письмо:

«Вилла «Хюгель»,

24 июля 1942 года

Мой фюрер!

Большое орудие, которое было создано по Вашему личному распоряжению, доказало теперь свою эффективность. Оно вписывает славную страницу в историю заводов Круппа, и создание его оказалось возможным благодаря тесному сотрудничеству конструкторов и строителей. Фирма «Крупп» с благодарностью сознает, что доверие к ней, проявленное всеми учреждениями и особенно Вами, мой фюрер, облегчило решение задачи, которую пришлось решать в основном в дни войны.

Следуя примеру, показанному Альфредом Круппом в 1870 году, моя жена и я просим Вашего позволения, чтобы заводы Круппа могли воздержаться от компенсации за этот первый экземпляр. Исполняя приятный долг, моя жена и я благодарим Вас, мой фюрер, за доверие к нашим заводам, а также и к нам лично, выразившееся в том, что Вы дали нам подобное поручение.

Зиг хайль!

Густав фон Болен унд Хальбах

Альфриду: вручить лично».

Этот жест ничего не значил. За каждого последующего «Большого Густава» Крупп брал по 7 миллионов марок, еще больше обогащая семейную казну. Важнее для рейха, что письмо Густава вводило в заблуждение: эти пушки были столь же бесполезны, как огромные «парижские пушки» Фрица Раузенбергера в 1918 году. Альфрид и Мюллер Пушка лично следили за их действенностью во время осады Севастополя, и сотрудники младшего Круппа сообщали, что первое орудие дало по укреплениям «в общей сложности 53 выстрела, иногда с чрезвычайно успешными результатами». После взятия форта были изучены меткость и степень разрушений фортификационных сооружений, которая оказалась значительной при попадании в них полубронебойных снарядов. Но успех был мнимым. На поверку выходило, что цель поражал только один снаряд из пяти. Большой урон нанесли люфтваффе; за шесть дней летчики сбросили на город 50 тысяч осколочно-фугасных и зажигательных бомб. А взят Севастополь был немецкой пехотой, которая вела бои на улицах города в противогазах, чтобы не задохнуться от зловония разлагающихся на жарком солнце тел. При этом потери в живой силе у немцев были огромными. «Большой Густав», он же «Дора», не сыграл никакой роли во взятии Севастополя. Последнее из гигантских орудий Круппа отнюдь не «доказало свою эффективность». Наоборот, выяснилось, что это был чистейшей воды обман.