Текст книги "Черный принц"

Список потерь французской стороны также далеко не полон, но выглядит куда внушительнее. Около восьмидесяти знатных рыцарей и дворян и сорок оруженосцев были похоронены в доминиканском монастыре Пуатье. Перечень погибших открывали недавно назначенный коннетаблем Готье VI де Бриенн, герцог Афинский, великий камергер Пьер I, герцог де Бурбон, маршал Жан де Клермон сеньор де Шантийи, а также доблестный Жоффруа де Шарни сеньор де Лире, чье тело впоследствии было перезахоронено в Париже. Среди убитых опознали местных сеньоров, в том числе Жана, виконта де Рошешуара, Ги VII, сеньора де Ларошфуко, и Рено V, сира де Понса, с сыном.

В плен, помимо короля и его младшего сына, попали маршал Арнуль д’Одреем, Жак де Бурбон, граф де Ла-Марш, Гийом де Мелён, архиепископ Санский, Бернар, граф де Вантадур, Жан д’Артуа, граф д’Э, Гишар д’Англь[211]211
  Жан д’Артуа (1321–87) – граф д’Э, сын Робера д’Артуа, графа де Бомон-ле-Роже, верного союзника Эдуарда III в начале Столетней войны, прозван Безземельным; Гишар д’Англь (ум. 1380) – сеньор д’Англь, де Плёмартен, де Шато-Ларше, де Рошфор-сюр-Шарант, сенешаль Сентонжа на службе Франции, затем граф Хантингдонский (с 1377 года), рыцарь ордена Подвязки, маршал Аквитании на службе Англии. (прим. редакции)


[Закрыть]. Всего на поле боя, по словам хронистов, осталось лежать до 2500 одних только французских латников, а в плен попало от 1974 до 3000 воинов, включая тринадцать графов, пятерых виконтов, двадцать одного баннерета и 1400 рыцарей. Как обычно, надо иметь в виду, что эти числа наверняка сильно преувеличены.

Переоценить значение победы, одержанной Эдуардом Вудстокским, сложно. Власть Парижа над Пуату серьезно ослабла. Часть местных сеньоров перешла на сторону англичан – например, Гишар д’Англь, который впоследствии превратился в одного из самых верных и деятельных сторонников принца. Боевой дух французов был катастрофически низок, повсюду слышался недовольный ропот против знати, которая по всеобщему убеждению предала своего короля. Анонимный парижский священник, автор «Плача о битве при Пуатье», обвинял сеньоров не только в гордыне и любви к роскоши, но также в сговоре с англичанами и обмане маршалов армии с целью продлить войну, приносившую им ощутимый доход. Все свои надежды по возрождению славы утерянной Франции он возлагал на дофина, носившего также титул герцога Нормандского, которого он предателем не считал:

 
Не бегством, что закончилось бесславным пленом, —
Но подлой запятнала знать себя изменой.
Отныне обратилась ее гордость тленом,
Утратила она и честь свою, и цену.
Господь поможет герцогу создать союзы
С мужами, коим святы преданности узы.
Избавит эта сила нас от скорби груза,
И в блеске славы короля узрят французы![212]212
  Bibliothèque de l’École des Chartes. Tome 12. 1851. P. 263.


[Закрыть]
 

Еще более резко высказался о поведении знати в битве при Пуатье бенедиктинский монах Франциско де Монтебеллуна в своем трактате «Трагическая повесть о жалком состоянии королевства Французского»:

«Теперь из-за вас, вырождающиеся французские солдаты, мы выставлены на посмешище перед всеми, и пересуды звучат о нас ежедневно. Ибо как не посмеяться над французами, которые за время долгого мира привыкли быть столь сильными, насмехающимися надо всеми, и которые теперь пали столь низко, что в самом центре королевства позволили пленить своего короля, храбро сражавшегося за мир и свободу своего королевства? Как же не издеваться над французами, позволившими небольшой горстке врагов увести короля из самого сердца королевства в плен на край света?»[213]213
  Barber R. Edward Prince of Wales and Aquitaine. Woodbridge, 1996. P. 147.


[Закрыть]

Уж если поражение так проняло смиренного монаха, то можно себе представить, что творилось на душе у остального населения Франции.

* * *

Французам было нанесено тяжелейшее и унизительнейшее поражение. Ничего сверхъестественного в этом не было – побеждает тот, кто делает меньше ошибок. В данном случае в полном соответствии с этим правилом победителем оказался Эдуард Вудстокский. Безрассудные атаки д’Одреема и де Клермона привели к нарушению генерального плана и к потере двух отрядов кавалерии и двух маршалов в самом начале сражения. Численное преимущество французов было практически сведено на нет тем, что в атаках каждый раз участвовала лишь небольшая часть их войска. У англо-гасконской армии было время, чтобы укрепить позиции, а французам пришлось атаковать с ходу, хотя лучники оказались не столь эффективны против спешенных латников, как против конных. Сыграла свою роль и более высокая дисциплинированность оборонявшихся. Так, имея в ближайшем тылу оседланных коней, они раз за разом удерживались от преследования отступающего врага, что наверняка погубило бы их.

Королю Жану II не удалось наладить эффективную координацию действий и обеспечить надежную связь между частями армии. На это наложилась неготовность дворян беспрекословно подчиняться приказам. Вступление в бой первой баталии без подтверждения успешного завершения первого этапа было бессмысленным и опасным. А уход с поля сражения второй баталии, какими бы причинами он не объяснялся, замечателен с любой точки зрения – как дисциплины, так и рыцарской чести.

Оперативное управление большими отрядами в бою представляло собой большую проблему в средние века. Приказы передавались сигналами труб, гонцами, или же криком. И то, и другое и третье расслышать в пылу схватки, да еще через шлем было непросто. Столь же затруднительным для воина в бою могла стать расшифровка сигналов, подаваемых штандартами. Тем не менее, Эдуарду Вудстокскому и его командирам удалось справиться с этой задачей. Они находились в чуть более выгодном положении, поскольку большую часть времени стояли на месте, но сохранили способность импровизировать в разгар сражения и добиться понимания приказов, порой неожиданных, своими войсками.

Конечно, весомый вклад в победу помимо принца внесли его советники. Однако и у французского короля не было недостатка в опытных командирах – тем не менее для них все обернулось весьма печально. Так что нет никаких оснований умалять заслуги Эдуарда Вудстокского в победе, которой увенчалось первое крупное сражение, где он в полном объеме нес бремя главнокомандующего.

Впрочем, сам принц имел право скромничать сколько душе угодно. Так, почти все письмо, написанное им 22 октября 1356 года мэру, олдерменам и горожанам Лондона, он заполнил подробным отчетом о действиях армии в дни, предшествовавшие битве, а также описаниями долгих и бесплодных переговоров с кардиналом де Талейраном-Перигором. Самому сражению он уделил всего несколько строк: «Битва состоялась в канун дня святого Матфея, и враг, хвала Господу, был разбит, а король и его сын были взяты в плен, как и множество прочих взяты в плен или убиты. И когда наш возлюбленный друг бакалавр сэр Нил Лоринг, наш камергер, доставит вам эти письма, то, будучи полностью в курсе всех событий, он расскажет более полно обо всем, что мы тут написать не смогли, но вы хотели бы узнать»[214]214
  Chronicle of London, from 1089 to 1483. L, 1827. P. 205—06.


[Закрыть].

Другими словами, Эдуард намекал, что победу над превосходящими по численности силами неприятеля ему удалось одержать благодаря Божьей помощи. Еще более прямо он высказал эту мысль в письме Реджинальду Брайану епископу Вустерскому: «Ваше преосвященство и возлюбленный наш друг! Мы благодарим вас за то, что вы, как мы слышали, неустанно молились Господу за наш успех и за успех наших дел. И мы все уверены, что благодаря вашему благочестию и молитвам Господь поддерживал нас во всех наших начинаниях»[215]215
  Chronicle of London, from 1089 to 1483. L, 1827. P. 205—06.


[Закрыть].

На следующий день после битвы принц приказал перенести лагерь к деревне Рош-Премари-Андилье, расположенной в пяти километрах к юго-западу от поля битвы. Здесь армия выстроилась для марша, огромная добыча из разграбленного французского стана была погружена в обозные телеги, к пленникам приставлена надежная охрана. Эдуард Вудстокский отправил гонцов: Томаса Реда с изложением своих дальнейших планов к герцогу Ланкастерскому, а Джеффри Хеймлина с накидкой и шлемом короля Жана II в качестве убедительного свидетельства одержанной победы – в Лондон.

Получив послание сына, Эдуард III постарался, чтобы добрые новости распространились по стране как можно шире. Он писал представителям высшего духовенства с тем, чтобы они распространили его слова по приходам:

«Девятнадцатого дня минувшего месяца сентября около города Пуатье встретил его [принца Уэльского] Жан де Валуа, не по праву захвативший то королевство, с очень большой армией. И там обе армии вступили в сражение, и началась упорная битва. Но небесное правосудие не попустило случиться несправедливости, и упомянутый Жан попал в руки нашего упомянутого сына, и был пленен, как и множество других знатных и могущественных мужей с ним, а также латников и простых солдат. А нашим людям ущерб нанесен был невеликий»[216]216
  Foedera, Conventiones, Literae, et Cujuscunque Generis Acta Publica (etc). / Comp. T. Rymer. Vol III, Pars I. L., 1825. P. 341.


[Закрыть].

Армия направилась в Бордо достаточно бодрым темпом, проходя примерно по 30 километров в день. Принц повел ее через Куе и Рюффек. Форсировав Шаранту у Вертея 24 сентября и обойдя Ангулем через Мутон и Ла-Рошфуко, она продолжила движение на юго-запад к Вильбуа-Лавалетту, Сен-Олею и Сен-Антуан-сюр-Л’Илю. 30 сентября войска вошли в Сен-Эмильон, а 2 октября – в Бордо. Правда, Эдуард Вудстокский и король Жан II задержались в Либурне, где ожидали, когда в городе для них будет подготовлена достойная резиденция. И две недели спустя они торжественно вступили в столицу Аквитании. Толпы горожан собрались посмотреть на доблестного принца и его высокородного пленника.

* * *

Эдуард Вудстокский и плененный им Жан II провели зиму в Бордо. Они жили в надежно охраняемом дворце архиепископа – огромном обветшалом особняке, зажатом между нефом нового собора и древней городской стеной. С пленником обращались соответственно его высочайшему статусу, и заключение было совсем не строгим. Короля повсюду сопровождали личные слуги, его бывшие министры, советники и товарищи по оружию, также попавшие в плен при Пуатье. Такой блестящей свиты, пожалуй, у него не было и в Париже. Граф д’Арманьяк, которому въезд в Бордо был по понятным причинам заказан, тем не менее получил разрешение прислать мебель для обустройства королевских апартаментов и серебряное блюдо для монаршей трапезы. Таким образом, у Жана II фактически сформировался собственный двор, хотя управлять Францией из дворца архиепископа Бордоского он, естественно, не мог.

Военных действий в ближайшее время Эдуард вести не собирался, поскольку у него было по горло проблем с высокородным пленником. Пока участники кампании Пуатье развлекались, тратили добытое ими добро и предвкушали скорое возвращение домой, принц погряз в дипломатической переписке. Гонцы беспрерывно сновали из Бордо в Лондон и обратно, доставляя в столицу отчеты о тяжелейших дебатах по поводу перемирия, и возвращаясь в Аквитанию с инструкциями. Переговорщики постоянно сталкивались с серьезными противоречиями, которые надо было оперативно разрешать. Например, неясно было, в каком статусе следовало рассматривать французского короля – по большому счету, в глазах англичан он был лишь де-факто правителем Франции, а не ее монархом. С другой стороны, как мы помним, принц не получал полномочий иметь дело с главнокомандующим вражеской армии. Эдуарду III пришлось срочно присылать ему грамоту с дополнительными разъяснениями:

«Также сына нашего мы сейчас делаем, назначаем и утверждаем управляющим, распорядителем и нашим специальным представителем. Той же [грамотой] даем и предоставляем ему полную и неограниченную власть, полномочия и специальный мандат для переговоров за нас и от нашего имени с вышеуказанным нашим врагом Францией и ее представителем или представителями или с любыми другими лицами»[217]217
  Foedera, Conventiones, Literae, et Cujuscunque Generis Acta Publica (etc). / Comp. T. Rymer. Vol III, Pars I. L., 1825. P. 333.


[Закрыть].

Сильно мешало конструктивному течению переговоров и то, что представителем папы снова оказался кардинал де Талейран-Перигор, скомпрометированный в глазах как французов, так и англичан в битве при Пуатье. Первые не могли простить ему попыток заключить перемирие перед сражением, ибо именно постоянные проволочки позволили принцу хорошо подготовиться к обороне. Вторые выдвигали куда гораздо более серьезные обвинения: после того, как кардинал-миротворец покинул, наконец, поле боя, часть его людей осталась там и сражалась на французской стороне. Перигору пришлось добиваться аудиенции у принца и представлять доказательства своей невиновности – впрочем, ему это вполне удалось.

Хотя Эдуард Вудстокский и получил от отца полный карт-бланш, он был достаточно опытным политиком, чтобы не выпускать Жана II за выкуп и не принимать любое другое решение о судьбе короля по своему личному усмотрению. Напротив, принц послал в Лондон своего камергера Лоринга не просто в качестве гонца. Он поручил сэру Нилу узнать у Эдуарда III, каким именно образом тот предполагает воспользоваться сложившейся невероятно выгодной для Англии ситуацией. Но английский король, в свою очередь, с ответом не торопился, поскольку совершенно явно находился в замешательстве. Известие о пленении самого короля Франции было настолько ошеломляющим, что королевский совет заседал в Вестминстере денно и нощно, но так и не пришел к какому-то определенному решению. В результате сэр Нил Лоринг задержался в Лондоне до конца декабря и в конце концов вернулся в Бордо с весьма туманными указаниями, которые язык не поворачивается назвать инструкциями.

Через две недели после Рождества в Сентонже собралась представительная конференция. Французские уполномоченные остановились в Мирамбо – последнем замке в этой области, остававшемся в их руках. Англичане расположились в Блае. Эдуард Вудстокский личного участия в переговорах не принимал, возложив их ведение на двух опытных клерков. Первым был Уильям Линн, декан Чичестера, специально прибывший из Лондона. Вторым – коннетабль Бордо Джон Стретли, закончивший в свое время юридический колледж Оксфорда и в течение долгого времени находившийся на королевской службе. Кроме того, английскую сторону представляли члены военного совета принца – графы Уорикский и Саффолкский, лорды Кобэм и Бергерш, Стаффорд, Чандос и Лоринг, а также три гасконских сеньора, тесно связанные с англичанами: Жан де Грайи, капталь де Бюш, Гийом-Санш, сир де Помье, и Бертран де Монферран. Помимо двух опытнейших клерков опыт по части межгосударственных переговоров был разве что у графа Саффолкского: на этом поприще Роберт де Аффорд подвизался уже около двадцати лет и мог считаться знатоком дипломатии – в частности, он принимал активное участие в переговорах 1347 и 1350 годов, проходивших в Кале. С французской стороны в конференции принимали участие кардинал Пьер де ла Форе, Гийом де Мелён, архиепископ Санский, и семеро пленников – Жак де Бурбон, Жан и Шарль д’Артуа, графы де Танкарвиль и де Вантадур, д’Одреем и Бусико, – а также бывшие королевские министры Симон Бюси и Робер де Лорис.

Папские посредники наивно полагали, что переговоры будут мирными, доброжелательными и конструктивными, однако на деле ни Англия, ни Франция не стремились к установлению прочного мира. Собственно, всю работу конференции мог свести на нет один-единственный вопрос о полномочиях. Ведь если для англичан статус самого короля Франции был спорным, то какой вес могли иметь слова временного главы государства дофина Шарля, который выступал лишь в качестве королевского наместника? При этом его реальная власть и влияние представлялись весьма шаткими даже французам.

В среде французского дворянства ходили слухи, что переговорщики обсуждали некий конкретный проект мирного договора. И он, дескать, был отвергнут Эдуардом III, поскольку содержал огромное количество пунктов, по которым прийти к общему знаменателю было попросту нереально. Так или иначе, но результатом этой конференции, длившейся два месяца, стало лишь куцее перемирие, подписанное 23 марта 1357 года в Бордо. Оно должно было продолжаться до Пасхи 1359 года, и касалось не только Англии и Франции, но и всех союзников обеих сторон. Что касается условий договора, то они практически совпадали с условиями перемирия, заключавшегося на 1347–55 годы.

После ратификации сторонами мирного соглашения Эдуард Вудстокский послал письменный приказ герцогу Ланкастерскому оставить в покое город Ренн в Бретани, осаду которого тот вел в союзе с наваррцами. Однако устные инструкции принца, по всей видимости, были прямо противоположными, поскольку Генри Гросмонтский и не подумал отвести войска от городских стен. Более того, он прямо заявил, что действует в интересах Жана де Монфора, претендента на герцогство Бретонское, а это чисто феодальная распря, не имеющая никакого отношения к межгосударственным делам.

Надо сказать, что достаточно вялая осада Ренна интересна только лишь одним аспектом. Именно тут впервые заявил о себе бретонец Бертран дю Геклен[218]218
  Бертран дю Геклен (ок. 1320–80) – сеньор де ла Мот-Брон, граф де Лонгвиль (с 1364 года), король Гренады и герцог де Молина (с 1366 года), сеньор де Понторсон (с 1376 года), коннетабль Франции (с 1370 года), считается одним из самых талантливых французских полководцев времен Столетней войны. (прим. редакции)


[Закрыть], ставший впоследствии коннетаблем Франции несмотря на захудалость его рода. Этот дю Геклен был единственным французским командующим, славу которого его соотечественники пытались, пусть и не очень обоснованно, приравнять к славе Эдуарда Вудстокского. Ну а тогда никому еще не известный бретонец с непривлекательной внешностью командовал полупартизанскими-полубандитскими формированиями, находившими убежище в лесах и болотах Восточной Бретани. Он организовывал диверсии в тылу войск герцога Ланкастерского, нападал на продовольственные обозы и устраивал засады на небольшие английские отряды.

* * *

После фактического провала переговоров стало ясно, что Жана II придется переправлять в Англию. Эдуард Вудстокский начал готовиться в дорогу. Однако отъезд короля в Лондон вызвал резкие возражения у двух сеньоров, взявших его в плен на поле боя. Они стремились сохранить столь важную персону под своим контролем и требовали оставить короля в Гаскони, обещая надежно его охранять. Принцу пришлось выплатить Дени де Морбеку и Бернару де Труа 100 тысяч флоринов, чтобы уладить спор. Впрочем, велико подозрение, что вся эта история – лишь очередной домысел романтичного Фруассара. Ведь все права на пленника согласно королевской грамоте принадлежали даже не наместнику Аквитании, каковым являлся принц Уэльский, а самому Эдуарду III. И не французским сеньорам было тягаться с одним из самых могущественных европейских государей.

Три недели спустя, 11 апреля 1357 года, Эдуард Вудстокский в сопровождении короля Франции взошел на борт корабля «Санта Мария», который немедленно взял курс на Англию. Путешествие выдалось нелегким, и они в полной мере испытали на себе враждебность стихий. В конце концов корабль 5 мая благополучно достиг девонского порта Плимут. Оттуда принц с пышным кортежем двинулся по дороге на Лондон, особо не мешкая, но и не отказывая ни в чем ни себе, ни пленнику. По нескольку дней они задерживались в Шерборне и Солсбери, издалека заказывая для своих трапез деликатесы и сладости:

«Приказ сэру Питеру де Лейси, клерку и хранителю большого гардероба принца. Купить со всей возможной поспешностью четыре фунта королевских сладостей (драже), четыре фунта белых цукатов, четыре фунта мадриана[219]219
  Мадриан (англ. madrian, madrean, madriam) – сладость, вероятно, на основе имбиря. (прим. редакции)


[Закрыть], четыре фунта белого сахара в лепешках, два фунта красного сахара в лепешках, четыре фунта белых засахаренных анисовых семян, четыре фунта больших цукатов, и передать их гонцу, чтобы тот доставил все туда, где принц находится. Также приобрести лошадь для этой доставки»[220]220
  Register of Edward the Black Prince. Part IV. L., 1933. P. 204–205.


[Закрыть].

До Лондона Эдуард Вудстокский, король Жан II с сыном Филиппом и другие знатные пленники, захваченные при Пуатье, добрались только 24 мая. Таким образом, дорога длиной в 350 км из Корнуолла до столицы заняла у них почти три недели. Уже на подходе к Лондону им пришлось пройти через испытание сомнительным королевским чувством юмора: Эдуард III забавы ради устроил имитацию засады, в которой участвовало 500 человек, одетых в зеленое и вооруженных мечами и луками. Они неожиданно появились из придорожного леса, изображая грабителей. На вопрос испуганного французского короля, что это за люди, раскусивший отцовскую шутку принц не растерялся и ответил, что это – английские лесники, живущие в простоте на природе, и что таковы их обычаи и повседневная одежда.

В лондонском предместье Кеннингтон на правом берегу Темзы кортеж Эдуарда и Жана II встретил мэр Лондона Генри Пикард во главе представительной делегации городских олдерменов. Путешественников торжественно провели через Лондонский мост, причем впереди шествовали члены городских гильдий, одетые в гильдейские цвета. Столица Англии по размерам тогда была примерно в два раза меньше Парижа, а количество ее жителей составляло, вероятно, около четверти от населения французской столицы. События последних двадцати военных лет заметно отразились на городе: налоги и ограничения по торговым операциям тяжким бременем легли на его жителей. Помимо этих сборов они одолжили Эдуарду III почти 140 тысяч фунтов – в том числе 60 тысяч фунтов на кампанию в Нидерландах 1338–40 годов, а также 40 тысяч фунтов на осаду Кале. Но столица постепенно справлялась с военным шоком и начинала понемногу оживать. Именно тут оседала большая часть награбленной военной добычи. Значительно оживилась торговля предметами роскоши. Поставщики оружия и продовольствия вздували цены каждый раз, как только появлялись слухи о подготовке новой экспедиции.

Если хлеба хватало пока еще не всем, то зрелищ было хоть отбавляй. Лондон служил местом сбора военных отрядов, готовившихся к отправлению на континент. Из лондонского порта отплывали во Францию флоты. По улицам устраивались шествия, которыми городские власти отмечали громкие победы английского оружия. Лондонцы видели пленного Дэвида II Брюса, короля Шотландии, следовавшего в сопровождении охраны в Тауэр. И вот у зевак появился очередной повод высыпать на улицы, по которым вели другого короля.

Когда принц с сопровождающими вступил в город, пленники были поражены размахом торжеств, устроенных в честь победителя в битве при Пуатье. Фонтаны били вином, в каждом окне были вывешены доспехи или луки. Жители выстроились вдоль улиц и заполнили примыкающие к ним переулки, чтобы не упустить ни одной детали грандиозного шествия. В Чипсайде две красивые девушки сидели в подобии птичьей клетки, подвешенной у лавки золотых дел мастера, откуда разбрасывали листики золотой и серебряной фольги поверх голов кавалькады из тысячи всадников, проезжавших мимо них по трое в ряд.

Из собора Святого Павла навстречу принцу вышел Майкл Нортборо, занимавший тогда должность епископа Лондонского, а прежде сопровождавший Эдуарда III в кампании Креси и при осаде Кале в качестве его клерка и хрониста. За епископом следовали остальные городские священнослужители рангом пониже. От собора процессия свернула на улицы Ладгейт и Флит-стрит и к вечеру добралась до Вестминстера. Король Жан II в мрачном настроении и мрачном одеянии – на нем были черные одежды, отороченные горностаем – проследовал в Савойский дворец, который был отведен ему для жилья. Хозяином этого дома был герцог Ланкастерский, который в то время находился в Бретани.

* * *

После возвращения с блестящей победой, Эдуард Вудстокский сложил с себя полномочия наместника Аквитании. В Англии нескончаемой чередой следовали торжества и праздники. Это напоминало англичанам беззаботные времена легендарного короля Артура, как они изображались в рыцарских романах:

 
Так много дам и молодых девиц —
Игривых и прекрасных чаровниц
Блистало средь охотников в полях,
На танцах, на турнирах, на пирах.
Артура эра, вновь прельстивши нас,
В четыре года вихрем пронеслась[221]221
  Le Prince Noir. Poème du Heraut d’Armes Chandos. / Éd. par Francisque-Michel. London&Paris, 1883. P. 100.


[Закрыть].
 

Как подобает хорошему господину и верному другу, Эдуард Вудстокский, не скупясь, отблагодарил своих соратников за службу в кампании Пуатье. Самый крупный дар достался сэру Джеймсу Одли, который получил годовую ренту в 400 фунтов – огромную по тем временам сумму. Подобная щедрость могла объясняться тем, что принц весьма высоко ценил вклад в победу сэра Джеймса, возглавившего решающую атаку латников. Тогда Одли был тяжело ранен, однако продолжал сражаться, пока окончательно не выбился из сил. Отважному рыцарю было не до захвата пленных ради выкупа, поэтому он вышел из боя с честью, но не с прибылью, и Эдуард Вудстокский исправил эту вопиющую несправедливость. Помимо ренты, принц приказал выплатить сэру Джеймсу 600 золотых крон из доходов города Марманд в Гаскони.

Столько же в качестве единовременной выплаты, причем из того же источника, получил и сэр Джон Чандос. Однако пожалованная ему рента была гораздо меньше – всего 40 фунтов ежегодно из доходов маноров Кирктон в Линкольншире и Дрейкло в графстве Чешир. Принц не забыл и других своих компаньонов: камергер сэр Нил Лоринг получил годовой пенсион в 83 фунта 6 шиллингов 8 пенсов, бывший стюард сэр Ричард Стаффорд – дар в 500 марок, старший конюший сэр Болдуин Ботетур – манор Ньюпорт, 100 фунтов и ренту в 40 фунтов, стюард сэр Эдмунд Уонси – ренту в 20 фунтов. Щедрые награды достались рыцарям Эдуарда Вудстокского – знаменосцу сэру Уильяму Шанку, гонцу сэру Роджеру Котсфорду, дипломату и будущему маршалу сэру Стивену Косингтону, будущему стюарду Аквитании знаменитому сэру Томасу Фелтону, сэру Джону Салли.

Не были обойдены вниманием и придворные принца, и среди них – Теодорих Ван Дале, получивший рыцарские шпоры во время экспедиции, Ричард Панчердаун, перешедший на службу к принцу от сэра Джона Чандоса, врач Уильям Блэкуотер и даже пекарь Ричард Доксейе. Привратник Уильям Ленч, потерявший в битве при Пуатье глаз, был награжден доходом с паромной переправы в Солташе, что около Плимута. Гасконским сеньорам, которых в кампании участвовало значительно меньше, чем англичан, Эдуард Вудстокский также сделал пожалования – в основном земли или доходы в Аквитании. Так, капталю де Бюшу достались город и замок Коньяк, сиру де Помье, сеньору де Леспару и сеньору де Тарта – подарки и пенсионы. Кроме того, принц выкупил часть их военной добычи.

Собственный доход Эдуарда Вудстокского от экспедиции подсчитать непросто, так как теоретически он имел право на половинную долю всех выкупов, следуемых рыцарям его свиты. Кроме того, у него были и собственные пленные, которых он выкупил у воинов – например, принц Филипп, граф де Сансер[222]222
  Жан III (1334–1402/03) – граф де Сансер, сеньор де Шарантон, де Сен-Мишель-сюр-Луар и де Буажибо, камергер короля Шарля VI, сын Жана II, графа де Сансера, погибшего в битве при Креси. (прим. редакции)


[Закрыть] и сеньор де Краон. Их Эдуард в свою очередь передал королю за 20 тысяч фунтов.

В тот год в столице Англии собралось невероятное количество представителей высшего европейского дворянства. Кроме уже перечисленных французов, в Лондоне находились их пленные соотечественники: Пьер, герцог де Бурбон, Жан д’Артуа, граф д’Э, Жан де Нуайе, граф де Жуаньи и маршал Арнуль д’Одреем. Компанию им составляли Дэвид II Брюс, король Шотландии, и шотландские лорды, попавшие в руки англичан в 1346 году после поражения в битве при Невиллз-Кроссе.

Неудивительно, что при таком скоплении знати в стране началась череда великолепных турниров, открывшаяся осенью 1357 года празднеством в Смитфилде, где присутствовали все три короля. После Рождества, в самом начале января было организовано необычное состязание – ночной турнир в Бристоле. Еще раз на ристалище, теперь уже в Лондоне, англичане вышли вместе со своими французскими и шотландскими пленниками.

Но самый грандиозный турнир был устроен 23 апреля в Виндзоре – в честь праздника ордена Подвязки. О своем участии заявили несколько сотен рыцарей, среди которых в первых рядах оказались наследник трона Эдуард, принц Уэльский, и его братья – Лайонел Антверпенский, граф Ольстерский, Джон Гонтский, граф Ричмондский и Эдмунд Лэнглийский, пока еще не получивший титула. Охранные грамоты на три недели выдавались всем иностранцам, которые хотели сражаться на турнире: в Англию прибыли герцоги Брабантский и Люксембургский, опытные бойцы из Германии и Фландрии, а также многие гасконские сподвижники Эдуарда.

На возвышении, задрапированном золотой тканью, восседали король Эдуард III и королева Филиппа. Рядом расположились король Франции и другие почетные гости. Распорядителем турнира был назначен Роджер Мортимер, восстановленный в родовом титуле графа Марчского. Зрители восторгались дамами, разодетыми в яркие наряды, усыпанные драгоценными камнями, и рыцарями на боевых конях в ослепительных доспехах, украшенных гербами. Среди знатных транжир принц оказался далеко не на последнем месте. Он заплатил не менее 100 фунтов герольдам и менестрелям, дарил доспехи и детали конской упряжи своим друзьям: «Также, подаренные лорду Монферрану седло для турнира, снаряжение для него же и два копья. Также, сэру Бартоломью де Бергершу седло для турнира и щит для него же. Также, сэру Роберту де Невиллу два стальных реребраса[223]223
  Реребрас (англ. rerebrace) – часть доспеха, защищающего верхнюю часть руки, плечо. (прим. редакции)


[Закрыть] для турнира в Виндзоре. Также, на празднике в Виндзоре подарены графу Солсберийскому шлем с чехлом, украшенным серебром, и ремень для него, украшенный серебром и позолотой»[224]224
  Register of Edward the Black Prince. Part IV. L., 1933. P. 323–324.


[Закрыть].

Затем состоялся турнир, посвященный браку Джона Гонтского и Бланки, дочери и наследницы Генри Гросмонтского, герцога Ланкастерского. Сам виновник торжества с рыцарями своей свиты устраивал поединки на всем протяжении своего пути от Редингского аббатства, где он обвенчался с молодой женой, до столицы. Финал, если так можно выразиться, состоялся в Смитфилде. Недоумение и даже возмущение у присутствовавших вызвали мэр и лондонские олдермены, как заправские бойцы вызывавшие на честный поединок всех желающих померяться с ними силами. Правда, негодование благородных рыцарей сменилось хохотом, когда они узнали в зачинщиках турнира переодетых короля, принца Уэльского, трех его братьев, а также 19 других знатных дворян, одним из которых был Бартоломью де Бергерш.

И вновь Эдуард Вудстокский продемонстрировал свою знаменитую щедрость по отношению к друзьям и придворным, о чем казначеем скрупулезно была сделана соответствующая запись в расходной книге: «Также, подаренная по приказу принца герцогу Ланкастерскому, вернувшемуся из Нормандии, пара латных пластин. Также, одолженная сэру Джону Гистелсу по приказу принца для турнира в Смитфилде на 33 году правления Эдуарда III пара латных пластин и стальная бармица, которые он не вернул. Также, на турнире в Смитфилде на свадьбу графа Ричмондского подаренный сэру Бартоломью Бергершу щит. Также, подаренный лорду де Ла Варру и переданный через сэра Джеймса Дадли подбородник»[225]225
  Register of Edward the Black Prince. Part IV. L., 1933. P. 323–324.


[Закрыть].

* * *

Как ни приятно было Эдуарду Вудстокскому после трудов гулять и веселиться, особенно имея для этого весьма уважительные причины, однако пришла пора возвращаться к делам. Не то, чтобы в его отсутствие английские владения плохо управлялись, но никакой, даже самый лучший слуга не заменит рачительного хозяина.

Оставшуюся часть года принц провел, объезжая свои земли. В августе он опять нагрянул в Чешир, где вновь возникли проблемы с отправлением правосудия. В частности, внимание Эдуарда привлекло злостное нарушение законов о лесах. В результате проведенного расследования на виновных было наложено два очень крупных штрафа: лесникам из Уиррела и Деламера пришлось заплатить по 1000 и 2000 фунтов соответственно за посягательство на права принца, связанные с лесными владениями.

Пользуясь случаем, Эдуард Вудстокский заглянул в Вейлское королевское аббатство, расположенное в Деламерском лесу недалеко от городка Уайтгейт. Оно было построено по грандиозному плану, одобренному еще его прадедом королем Эдуардом I в 1277 году. Пять лет назад принц обнаружил, что церковь аббатства до сих пор стоит без крыши, а строительство некоторых монастырских зданий вообще не начиналось. Тогда он пожертвовал аббату 500 марок из средств, полученных от штрафа, наложенного на жителей Чешира. Теперь Эдуарду пришлось раскошелиться еще на 500 марок. Позднее он выплатил еще 860 фунтов великому архитектору Уильяму Хелпстону за возведение оставшейся части церкви и за фундаменты.