Текст книги "С чего начинается Родина. Книга 10"

Воспоминания курсантов
четвертой роты Судоводительского факультета ДВВИМУ об Анне Ивановне Щетининой
Первой в мире женщине – капитане дальнего плавания, под общей организацией Александра Ильича Евзютина с 1969 по 1975 год

Об Анне Ивановне Щетининой, первой в мире женщине – капитане дальнего плавания, Герое Социалистического Труда, так много написано, что, кажется, не осталось ничего неизвестного в ее долгой жизни и непростой, сложной судьбе. Ее жизненный путь не был усыпан розами, разве что острыми шипами от них. Иногда поневоле напрашивается вопрос: а стоило ли идти на такие жертвы во имя обретения рискованной и опасной профессии? Отсутствие семьи, детей, тридцатые годы – времена полного бесправия, военное лихолетье, да и послевоенные годы тоже медом не намазаны. Были взлеты и падения, когда жизнь висела на волоске и не стоила понюшки табаку. Задумываться о будущем было некогда, существовало только сегодня.

Невозможно, да и не стоит перечислять все значимые события ее извилистого жизненного пути, достаточно лишь упомянуть об одном из них. Участие в знаменитом трагическом Таллинском переходе в конце августа 1941 года, когда немецкая группа армий «Север» стремительным броском захватила побережье недавних советских прибалтийских республик, поставив главную базу Балтийского флота со всеми кораблями и судами на грань катастрофы. При этом нельзя забывать, что большая часть запасов флотского снаряжения, накапливаемых еще с царских времен, подлежала уничтожению, ибо вывезти их в столь короткое время не представлялось возможным. Одних только минных тралов хватило бы лет на сто, о чем пришлось вспомнить во время их острой нехватки при следовании через минные поля проливов. Из 225 кораблей, вспомогательных и транспортных судов до Кронштадта добрались 163, в своем большинстве будучи сильно поврежденными. Из 20 транспортных судов дошли только два, одним из которых, «Сауле», командовала капитан Анна. Из трех маршрутов следования она выбрала самый северный, почти у берегов Финляндии, в отличие от основного конвоя, следовавшего через Моонзундский и Ирбенский проливы, где на каждом шагу их поджидали сорванные с якорей плавающие мины, авиация противника и крупнокалиберная дальнобойная немецкая артиллерия, достающая до обоих проливов.

Суденышко было небольшим, из флота прежней Эстонии, и его задействовали на перевозках между островами Балтийского моря. Еще во время стоянки на рейде Таллина в правое крыло мостика угодила авиационная бомба, и оно было разрушено. Тем не менее израненный пароход, подвергавшийся невероятному риску на всем 200-мильном переходе до Кронштадта, капитан Анна привела в конечный пункт Финского залива. Случайно можно проиграть, но выиграть невозможно, а применительно к Таллинскому переходу вытащить единственный счастливый билет из десяти в безжалостной круговерти тех дней – это никак нельзя объяснить обычным везением. Какие чувства при этом одолевали ее, не знает никто, кроме нее самой, но она оставила их навсегда с собой. Прошедшие годы наверняка заглушили прежнюю остроту переживаний, и даже позже признаться в мыслях, приходивших на ум в течение тех двух дней, трудно было даже себе, тем более что от каждого твоего решения зависела жизнь десятков людей – жить или не жить. Лишь одно малейшее неверное действие способно было пересечь невидимую границу между жизнью и смертью. Не вызывает сомнений то, что тот переход оставил глубокий след в ее душе на протяжении всей дальнейшей жизни.

После окончания первого курса летом 1970 года вчерашних первокурсников ожидала первая плавательская практика на теплоходе «Меридиан» – учебно-производственном судне училища. Поскольку до этого большая часть курсантов не нюхала моря и единственное, что их связывало с морским сословием, – морская форма, то первая плавательская практика, по сути дела, являлась морским крещением, которое должно было узаконить их отношения с будущей профессией – подойдут ли они друг другу, или дальнейшие пути разойдутся. Каждый из практикантов старался держаться бодрячком, хотя на душе кошки скребли: какова будет его первая встреча с морем и примет ли оно его? Из рассказов курсантов предыдущих поколений слагались целые легенды о первом знакомстве с морем, сильно преувеличенные, передаваемые с курса на курс, все более настораживающие новичков, хотя «не так страшен черт, как его малюют». Но известная поговорка примет свой слегка насмешливый смысл только после успешного крещения, когда большинство перешагнет этот невидимый психологический рубеж и он станет всего лишь едва вспоминаемой тенью, ушедшей в прошлое.

За бортом лето, далеко не самый худший сезон в дальневосточных водах, когда штормы усмиряют свой бег и палуба под ногами становится устойчивой. Первый рейс с практикантами начался во Владивостоке, где погрузили генеральный груз на Петропавловск-Камчатский, после чего последовал переход на рейд Углегорска на западном берегу Сахалина. Бумага в 500-килограммовых рулонах, продукция островного бумажно-целлюлозного комбината, пользовалась спросом не только на внутреннем рынке, но и на внешнем. Очередная партия предназначалась для Индии, куда «Меридиан» должен был направиться с курсантами шестого курса ДВВИМУ во время их преддипломной практики. После погрузки бумаги перешли на рейд рядом расположенного порта Красногорск, где на крышку второго трюма погрузили два гребных 14-весельных катера для водной станции училища, на которых вскоре пришлось потрудиться, осваивая нелегкое гребное дело, и перешли в залив Де-Кастри, находящийся на материковой части Татарского пролива.

В заливе было совсем тихо, и безоблачная летняя погода способствовала шлюпочным учениям, ненавязчиво подталкивая к освоению судовых спасательных шлюпок. За двое суток рейдовой стоянки были организованы выезды на берег, на маяк Орлова, столь примечательный и известный всем штурманам. Пришлось вплотную познакомиться со спасательными средствами парохода, и кому-то здорово повезло, так как он оказался в мотоботе, где не требовалась грубая мужская сила, собственный двигатель позволял развивать приличную скорость, избавляя от каторжного труда галерных рабов. Но мотобот не резиновый, и количество мест строго ограничено, основную массу курсантов ожидали обычные спасательные шлюпки, в которых гребной винт начинает вращение через механическую систему, в просторечье называемую «разлукой», от одного лишь названия которой начинают одолевать совсем не радужные мысли. Рычаги «разлуки» приводятся в движение грубой физической силой. Чем сильнее на них налегаешь, тем быстрее движется шлюпка, но как бы гребцы ни упирались, на «редан» она не выйдет, а шесть узлов, наверное, и есть предел ее быстроходности. Иными словами, спринтера из нее не сделаешь, как ни старайся.

Вчерашние первокурсники в своей массе были уроженцами российского сухопутья и со шлюпками столкнулись впервые, не подозревая, что такие малые суденышки потребуют много сил и кровавых мозолей, как и приобретение необходимых навыков, чтобы мало-мальски овладеть искусством гребца. Если раньше они вовсе не зацикливались на этом – велика наука, бери весла и греби, – то на деле оказалось совсем не так: многое зависело от работы спины, ног, а не только рук, работающих словно рычаги.

После двухдневных учений в Де-Кастри перешли в бухту Троица, где все занялись покраской судна от клотика до ватерлинии, готовясь к заграничному рейсу; стремясь показать учебный пароход во всем великолепии, краски не жалели.

После обеда, во второй половине дня, в качестве компенсации за ударный труд на спасательных шлюпках выезжали на берег для купания, благо температура воды выше +24 и безупречная чистота, когда свободно просматривается морское дно со всеми обитателями, занятыми обыденными заботами, главной из которых является схватить кого-то раньше, чем схватят тебя. Подводный животный мир жесток, и в нем нет места речным карасям и другим вегетарианцам, все без исключения хищники. Даже кажущиеся безобидными и до безобразия красивыми коралловые полипы – актинии с яркими колышущимися лепестками являются одними из жестоких хищников подводного царства, хватая любопытных рыбешек, прельстившихся красотой стрекательных щупалец, которые вскоре будут проглочены, как мифический Иона во чреве кита, с одной лишь разницей, что назад их уже не изрыгнут.

Тогда еще не существовало порта Зарубино в бухте Троицы, и лишь справа на входе в бухту располагался маленький поселок Андреевка, которому суждено будет превратиться в курортный центр южного Приморья, притягивающий туристов со всего Дальнего Востока. Но, к счастью, цивилизация еще не коснулась девственно чистых и незамутненных прибрежных песчаных мелей. Бродя всего лишь по грудь в воде, всюду натыкаешься на трепангов (местные называли их огурцами) и гребешков; стоит лишь нагнуться и подобрать дары моря, дразнящие своей доступностью, – и через четверть часа уже лакомишься свежайшим салатом из самых полезных и лечебных морепродуктов.

В начале августа «Меридиан» перешел во Владивосток, в заливах которого практиканты в течение месяца овладевали умением ходить на шлюпках под парусами и на веслах, днем были заняты на хозяйственных работах, а вечерами продолжали постигать науку управления ялами и 14-весельными катерами. На ялах было по шесть гребцов, командир, обычно кто-нибудь из преподавателей, и баковый, курсант, он же впередсмотрящий, который являлся глазами и ушами плавучего средства. На катере, почти как на галере, 14 гребцов, к счастью не прикованных кандалами, командир и по одному курсанту на баке и корме.

К этому времени ряды курсантов заметно поредели, да и два новых катера увеличили училищную флотилию, таким образом, мест хватило на всех и второй смены не потребовалось. Поначалу многим пришлось физически ощутить результаты галерного труда, что выражалось не только в напоминающих об этом саднящих мышцах и отдающем тупой болью позвоночнике, но и в кровавых мозолях на руках. Вскоре плоды дебюта прошли, и молодые тела приспособились к неведомым ранее нагрузкам, а курсанты поглядывали на свои гребные суденышки уже без неприязни первых дней. Мышцы уже не казались деревянными, да и тупая ноющая боль больше не отдавалась в спине. Всей флотилией командовал преподаватель Евгений Иванович Жуков, и без его решения не обходилась ни одна вылазка на острова или в теплые воды Амурского залива.

С каждым выходом на просторы залива, по мере приобретения навыков и опыта, радиус шлюпочных походов увеличивался. В конце лета вся флотилия отправилась в шлюпочный поход от лодочной станции ДВВИМУ, или от яхт-клуба, как ее сейчас называют, до острова Попова, затем, преодолев ширину Амурского залива, устроила первый привал в бухте Миноносок залива Славянка. Густо заросшие широколиственными породами деревьев берега пролива ничуть не напоминали о приближающейся осени. Желтизна еще не коснулась беспредельной, теряющейся вдали зелени, которая хотя и утратила первоначальный изумрудный оттенок, утомленная жаркими летними днями, но оставалась насыщенной и зрелой. Лишь невидимый и неощутимый воздух, лишенный всяких примесей, приобрел суперпрозрачность, которая бывает в конце лета – начале осени и гораздо резче обозначает слепящую на солнце и играющую бликами синеву залива, контрастирующую с заросшими берегами и отдаленными сопками побережья.

Командиром одного из катеров была Анна Ивановна, ветер упал, и большую часть пути пришлось идти на веслах. На этом, самом продолжительном переходе до Славянки Анна Ивановна подала, наверное, единственную своеобразную команду в жизни, объявив «мужской час», а сама отвернулась. Курсанты долго не задумывались и дружно справили малую нужду, а бедная командирша терпела до берега. Всех участников того похода она запомнила и до самого выпуска при встрече здоровалась с каждым, безошибочно называя по фамилии.

На первом же ночлеге случилось чрезвычайное происшествие: собирая хворост, один из курсантов сорвался с дерева – правда, непонятно, что он забыл на нем, собирая хворост, – и повредил себе промежность. Рядом с временным лагерем, с внешней стороны косы, стояли два больших десантных корабля (БДК), и на них были медики, оказавшие пострадавшему первую медицинскую помощь. В качестве обеспечивающего суденышка сопровождения экспедиционного каравана наличествовал училищный буксирчик УК-1, на котором были весь провиант, моторная лодка «Прогресс» и командующий «парадом», в смысле – флотилией, Евгений Иванович Жуков. На этом самом «Прогрессе» еще один преподаватель, Михаил Никитович Письменный, повез «раненого» курсанта, где его успешно заштопали, и мужские качества он не потерял. По случаю вспоминается эпизод из гашековского Швейка: «Прибыл с фронта раненый офицер – „боднула корова“».

Для обеспечения ночлега поставили несколько палаток и одну поменьше в стороне для Анны Ивановны. Часть курсантов осталась ночевать на катерах и ялах, для чего сложили мачты, накрыв их сверху парусами, получилось какое-то подобие палаток.

Заключительным этапом похода было возвращение на лодочную станцию училища, напоминающее перебежки по пересеченной местности: из залива Славянка до села Безверхово, а затем до мыса Песчаного, откуда уже совсем рядом до училища. На последнем переходе, от мыса Песчаного, при пересечении Амурского залива сорвался сильный южный ветер – как преддверие вскоре начинающихся осенних циклонов. Все плавсредства флотилии потеряли ход и не могли следовать ни на веслах, ни под парусами. Впереди маячил пример испанской «Великой армады», застигнутой сильнейшим штормом в 1588 году, что и явилось одной из причин ее поражения в сражении с английским флотом.

Катера связали фалинями в одну колонну, а ялы в другую, параллельную, чтобы не разнесло по всей акватории залива, а училищный буксирчик УК-1 попытался их буксировать, но одного желания оказалось мало, а мощность не позволяла, слабоват он был для таких буксировок. Попытка буксировки с самого начала обернулась неудачей, когда все пошло комом: с одного катера завели очень длинный буксировочный конец, следовавший параллельно ял волной перебросило через него, образовалась самая настоящая куча-мала, все плавучие средства перемешались, и ни о каком организованном порядке речи не было. Шел 1970 год, и о мобильных телефонах даже фантасты не упоминали, их и в мыслях фантазеров не возникало. На буксире УК-1 была слабенькая ультракоротковолновая станция, но каким-то чудом удалось связаться с портом, отправившим на выручку настоящий портовый буксир-кантовщик «Комсомолец Евданов», который и разрулил спасательную операцию, взяв на буксир все беспомощные суденышки.

Капитан Анна своим спокойствием и грамотными, разумными действиями вселяла уверенность в своих подопечных, которым ранее не приходилось сталкиваться с подобными капризами погоды, будучи застигнутыми посреди залива, в десяти километрах от берега. 18—19-летним пацанам моральная поддержка была крайне необходима, она, как чудодейственный источник, придавала им уверенности в благополучном исходе в столкновении с водной стихией, которой они решили посвятить свои жизни. Большинство ялов сразу же зачерпнули воду, и курсанты чем только могли спешили ее вычерпывать. Все были заняты, и никаких признаков малодушия не наблюдалось, начальные сомнения остались позади, уступив место решительным и энергичным действиям. Борьба со стихией начинала приносить результаты, и по мере приближения к водной станции берег защищал от ветра и волнения, которые уменьшались на глазах. Поочередно плавающие средства стали отдавать буксиры и на веслах устремлялись к причалу, от которого ушли трое суток назад. Подход и швартовки происходили уже в темное время, при сильном дожде, как заключительный аккорд шлюпочного похода, который стал настоящим испытанием для начинающих морских волчат, без чего их профессиональное становление было бы невозможно.

На одном из ялов командир взял в поход своего большого черного пуделя Чарли, а когда погода начала ухудшаться, все облачились в спасательные жилеты и уселись на днище шлюпок. Кому-то из курсантов поручили следить за псом, и тот, словно осознавая грозящую опасность, прижался к своему опекуну, не предпринимая обычных собачьих ужимок, но как только приблизились к берегу, собака сразу бросилась за борт и первой достигла твердой суши под всеми четырьмя лапами. При выходе на берег курсантов пес носился с радостным лаем, едва ли не облизывая каждого, как будто давно не видел своих соплавателей. Такова собачья коммуникабельность и способность выражать свои чувства, готовые растопить самые черствые сердца.

Спустя несколько месяцев, уже весной, группа ребят пошла в кинотеатр «Вымпел», находящийся поблизости, посмотреть кинофильм. По соседству прогуливался владелец морского Чарли вместе с ним. Остается только удивляться, каким образом собака узнала гребцов своего яла, но она стала носиться между ними, норовя каждого лизнуть своим длинным языком. Наверное, и у пса остался в памяти случившийся погодный катаклизм, хотя держался он достойно, не показывая озабоченности, что подбадривало курсантов. И лишь спустя месяцы он как бы признавался в своих тогдашних чувствах, применяя обычные собачьи нежности.

На втором курсе стали прибавляться предметные профессиональные науки, в числе которых была и гидрометеорология, которую издавна язвительные шутники упоминают среди астрологии и хиромантии, тем самым подчеркивая ее неоднозначность и приблизительность. Курс вел доцент Георгий Васильевич Евдокимов, образованный и грамотный капитан, недаром он, будучи представителем пароходства в Японии, принимал все восемь твиндечных судов типа «Омск». Но преподавательская работа была явно не его коньком, а проще говоря, он был никаким на этом поприще. Ему тут же приклеили несмываемые прозвища «Никодим» и «Есля», как в часто повторяемой им присказке. Он так закрученно преподал кучу нового материала, так что никто ничего не понял. Но появилась Анна Ивановна, принеся с собой рулоны японских синоптических карт приземного анализа и волнения, вместе с прогностическими, и простым, доходчивым языком так все объяснила, что даже по прошествии пятидесяти лет все причастные к морскому делу помнят секреты метеорологии как таблицу умножения. А Евдокимов, к великому сожалению, разбился на собственной «Волге», которую приобрел после японского представительства, на Некрасовском путепроводе. Несмотря на неудачу на преподавательской стезе, человеком он был достойным и неординарным.

Вспоминается эпизод с первого курса, когда двух курсантов из дежурного подразделения отправили с книжными посылками домой к Анне Ивановне. Книги в ее адрес пришли на почту училища, а дело было в разгар зимы: холод с пронизывающим до костей ветром, и в карманах ни копейки даже на общественный транспорт. Идти пешком – путь не близкий, но ничего другого не оставалось, и нагруженные книгами порученцы едва добрались до цели. Курсантов встретила пожилая женщина – непонятно, была ли она родственницей или домработницей, посыльные не знали. Ворча на морозную ветреную погоду и начальство, пославшее курсантов, когда хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит, она усадила промерзших до костей ребят, напоила их чаем с пирожками и подбросила мелочи на обратную дорогу, продолжая проклинать «эти чертовы книги», которыми забита вся квартира.

Анна Ивановна всегда относилась к курсантам с нерастраченной материнской любовью, что и немудрено для ее одинокой жизни, на которую она себя обрекла, избрав неженскую профессию. Она принимала их как подросших, но еще во многом несведущих детей, ибо море забрало у нее саму возможность семейной жизни. Один из «взрослых» курсантов, пришедших после службы в армии, рано женился и, чтобы содержать молодую семью, устроился подрабатывать в швартовную бригаду, которую организовало и содержало пароходство для швартовных операций собственного флота с 18:00 до 8:00, то есть исключительно в нерабочие ночные часы. Частенько он задерживался и опаздывал на занятия, и тучи постепенно сгущались над его головой. Чтобы не доводить дело до чреватых опасностями последствий, он обратился к Анне Ивановне и откровенно рассказал о своей проблеме и висящем над ним «дамокловом мече». Капитан Анна быстро решила эту проблему в деканате судоводительского факультета. Казалось бы, мелочь, но из таких мелочей состоит вся человеческая жизнь, а некоторые и вовсе влияют на нее самым непосредственным образом, норовя изменить судьбу в самом непредсказуемом направлении. Курсанты чувствовали и видели ее человеческое, не замутненное тенями фальши отношение и отвечали взаимностью в самых разных ипостасях. Она была одним из немногих преподавателей, к которым можно прийти с самыми приватными вопросами и проблемами, будучи уверенным, что она поможет их разрешить или подсказать без малейшего намека на снисходительность или скрытую насмешку.

Еще один из курсантов роты увлекался чеканкой, и к 65-летнему юбилею Анны Ивановны он изобразил на медной пластине красивое панно с видами маяка, парусника, а посредине выделил красивые цифры 65. На торжественном собрании факультета она с удовольствием приняла подарок, но с присущим оттенком скрытого юмора добавила, что женщине не стоит напоминать о ее возрасте.

Сдача экзаменов не являлась догмой, как и марксизм, по перефразированному выражению Ленина, ссылавшегося на известное откровение Энгельса, каждый раз отличаясь новым подходом и изобретательностью, когда в дело шли шпаргалки и другие подручные изобретения. В конце второго курса, будучи уже умудренными в столь ответственном деле, подводящем итог целого семестра, в одной из групп разработали целую систему: собрали шесть стульев с сиденьями, покрытыми дерматином, в которых спереди сделали аккуратные разрезы, куда вставили все ответы на 30 билетов в строгой последовательности. Например, достался билет номер 8, отсчитываешь его, привстаешь и выдергиваешь, а на столе в уголке пишешь цифру 8, означающую, что в этом стуле такого билета уже нет. Ответы на билеты писали разные люди простыми карандашами, но любая хорошо разработанная система может дать сбой по ничтожной, никем не предусмотренной и не предполагаемой неожиданной причине. Так и случилось, когда молодая математичка взяла один из «заряженных» стульев, и лишь находчивость и самообладание дежурного курсанта помогли справиться с неожиданным препятствием, грозившим разрушить всю многоходовую комбинацию. Он, разыгрывая откровенное радушие и благожелательность, предложил ей новый, более удобный стул, и все прошло гладко. Преподаватель ни о чем не догадалась и лишь поблагодарила услужливого и внимательного дежурного.

Ведущий группу преподаватель математики Иван Иванович Мищенко был очень удивлен и доволен результатом экзамена, усматривая в этом свою заслугу и умение доводить учебный материал до слушателей. На общем собрании училища отметили, что группа судоводительского факультета превзошла по успеваемости даже электромехаников. Труднее всего пришлось комсоргу, который вынужден был выступить с благодарственной речью, пообещав поднять успеваемость на еще более высокий уровень. Перед этим его разбирали сомнения: стоит ли сказать правду, или оставить все без изменения? Но все же благоразумие победило, и его ответная речь прошла без сучка и задоринки; трудно было бы представить, к чему привело бы его покаяние, развенчивающее необыкновенные математические способности целой группы. Организатором и вдохновителем столь всеобъемлющего мероприятия был один из курсантов – любимец роты, балагур и весельчак, прирожденный тамада и автор всех нестандартных общественных предприятий. По понятным соображениям называть его фамилию не стоит, а кто из участников того действа прочтет, тот сразу же вспомнит и поймет, о ком идет речь.

На четвертом курсе группа сдавала экзамен по радионавигационным приборам, которые вел преподаватель Красиков по кличке «Клистрон». Мужик он был непростой и, несомненно, умный, но у курсантов расположением не пользовался; между обеими сторонами всегда ощущалась какая-то невидимая преграда, которую он искусственно поддерживал. И вот однажды вышеупомянутый «активист» и весельчак преподнес новый трюк: где-то взял и принес на экзамен кинокамеру, которая, хоть и без пленки, но никто об этом не знал, производила серьезное впечатление, и каждый, видя направленный объектив, старался показать себя в лучшем виде – вдруг на широкий экран попадешь. Обладатель камеры несколько раз с долей демонстративности создавал иллюзию съемки кинопроб, загораживая собой курсантов и давая возможность списать требуемое задание. Внимание Клистрона удалось отвлечь, и ему не было дела до списывающих, он был откровенно рад попасть в кинокадр. Новый трюк удался на все 100%, к всеобщему удовольствию. Хороший бы актер из «активиста» получился, избери он иную профессию. Кстати, этот вездесущий, непоседливый и гораздый на выдумки курсант писал дипломную работу под руководством Анны Ивановны, что-то по управлению судном. Так вот встретились две противоположности: одиночество и вездесущность на оригинальные выдумки и поступки.

Со второго курса прибавилась не только гидрометеорология, но и мореходная астрономия, где наряду с общими понятиями о небесной сфере и решением параллактических треугольников сразу же приступили к чисто практическим занятиям по расчетным установкам небесного глобуса на определенное время и извлечению навигационного секстана из футляра. Все манипуляции нужно было совершать только левой рукой: большим пальцем отжать щеколду и за раму достать измерительный инструмент, а затем уже взять правой рукой за рукоятку, после чего снова левой двигать алидаду, вращающуюся составную часть секстана. Каждое практическое занятие по астрономии начиналось с этой тренировки, конечный результат которой нужно было довести до автоматического, ибо секстан – точный угломерный измерительный инструмент и ошибка в одну дуговую минуту на карте превращается в целую милю, почти два километра.

Капитан Анна очень редко ставила пятерки, в основном удовлетворяясь четверками с плюсом или минусом, а самым слабым она все сама рассказывала и ставила не совсем заслуженный «трояк». Все это отчасти напоминало эпизод из старой повести одного мариниста, в которой преподаватель астрономии никогда не ставил своим воспитанникам оценки выше «удовлетворительно». А если все-таки появлялись недовольные, укоряющие его в несправедливости полученной отметки, то астроном отвечал: «На пятерку знает лишь Господь Бог, на четверку знаю я, вы же больше чем на тройку знать не можете!» Сильнейшая аргументация, против которой и возразить нечего.

Однажды на экзамене настал черед одного из слабаков, и Анна Ивановна, испробовав все способы извлечь что-нибудь необходимое из своего оппонента, сказала: «Даю вам последний шанс: покажите, как правильно брать секстан». Но тонущий курсант, разволновавшийся до полного затмения, и этого не знал и все пытался вытащить секстан правой рукой. Наблюдая за его судорожными движениями, Анна Ивановна всякий раз ровным голосом повторяла: «Неправильно». На грани отчаяния неудачник кое-как умудрился вытащить секстан из футляра, неожиданно присел перед Щетининой на одно колено и подал инструмент обеими руками, словно средневековый рыцарь прекрасной даме яркую розу. Трудно сказать, почему получился такой оригинальный экспромт, но самое главное, в такой безнадежной ситуации он сработал. Анна Ивановна рассмеялась, словно и не было мучений, порожденных отсутствием каких-либо знаний по ее предмету, и поставила ничем не заслуженную тройку. Возможно, ее поразило полное несоответствие поведения курсанта в совершенно разных ситуациях, и она осознала, что он не настолько туп, если сумел мгновенно изобразить столь неожиданную, почти театральную мизансцену, скорее всего, он просто отчаянный лодырь. По сути дела, для нее экзаменационный билет не играл никакой роли, она, не обращая на него сколь-нибудь значительного внимания, беседовала с каждым экзаменуемым, выясняя глубину знаний, и иного выхода, как знать предмет из такого перекрестного допроса, не было.

Хватало и курьезных случаев с медицинскими показаниями, вызывающими ограничения на длительный срок, и каждый справлялся с ними как мог. Нередко преподаватели, ведущие практические занятия, приходили на помощь, стараясь облегчить участь горемыки, ведь учеба скидок и поблажек по любым причинам не дает, нужно успевать со всеми независимо от физического состояния.

В начале мая один из таких несчастливцев сломал ногу и четыре месяца проскакал на костылях, а так как на третьем курсе плавательская практика на учебно-производственном судне «Меридиан» пришлась на зиму, то весенняя сессия растянулась до августа. Пока обезноженный лежал в больнице на вытяжке, он отстал по лабораторным занятиям по магнитно-компасному делу, и пришлось оставаться после занятий – догонять, никто за красивые глаза или стройные костыли зачет не поставит. На кафедре судовождения долгое время работал лаборантом крупный пожилой мужчина, скорее всего, из прежних девиаторов пароходства, подчиненность которых несколько раз менялась и в конце концов перешла под крыло электронавигационной камеры. Окружающие звали его «дядей Борей», а в разговорах между собой к нему пристало прозвище «Муму», хотя найти связь с тургеневской повестью и несчастной собакой едва ли кому удастся. Он и взялся помогать временному инвалиду, которого загипсовали от паха до ступни и наклоняться для него было почти неразрешимой проблемой. Дядя Боря сам вставлял куда нужно требуемые магниты и, отпуская крепкие словечки, приводил в пример преподавателя по мореходной астрономии Всеволода Вячеславовича Залевского, знаменитого «Севу», который тоже ломал ноги и сейчас может ходить только в растоптанных кирзовых сапогах. Залевский сидел тут же, за преподавательским столом, и, чему-то улыбаясь, писал, а может, лишь делал вид, слушая брюзжание старого знакомого, с которым не один пуд соли съели и общение между ними было своеобразным.

Неожиданно зашла Анна Ивановна Щетинина, взяла стул и присоединилась к Севе, и не менее получаса они о чем-то мило беседовали. Со стороны создавалось впечатление, что разговаривают два близких, понимающих друг друга человека. Как стало известно гораздо позднее, они вместе до войны учились в Ленинградском институте инженеров водного транспорта, но окончить его помешала война. Время высших мореходных училищ еще не пришло – они появились к концу войны, в 1944 году.