Текст книги "С чего начинается Родина. Книга 10"

Еще до выхода в рейс начали готовиться к будущему «голоданию», коллективное питание во время выплаты командировочных не производится, камбуз не работает, и питание происходит в индивидуальном порядке за счет запасов и сухомятки из провизионных камер. Напекли хлеба, провели учет запасов консервов и раздали поровну членам экипажа. Претворением «продовольственной программы» в жизнь руководил председатель судового профсоюзного комитета, боцман по совместительству, а камбуз закрыли на замок, чтобы исключить желание самых страждущих охотников нарушить запрет и по-тихому подключить конфорку-другую. В ночное время помполит, два радиста и судовой врач по очереди непрерывно совершали обходы судна, и не напрасно.

Однажды в три часа ночи, когда народ видит третьи сны, в носовом помещении подшкиперской загорелся пластырь, подвешенный к подволоку, а днем под ним меняли палубу между подшкиперской и цепным ящиком, искра улетела вверх, приземлившись на подволочной поверхности, и начала незаметно тлеть, зацепившись за чехол пластыря, пока, достигнув высокой температуры, не вспыхнул весь пластырь. По закону пакости такие паскудные неожиданности возникают в глухое ночное время, когда люди отдыхают и пожар сразу не обнаруживается. На ночной противопожарной вахте дежурил помполит, к тому же оказавшийcя поблизости, он не растерялся, схватил ближайший огнетушитель и потушил горящий пластырь, обгорел только чехол, который корейцы быстро отремонтировали, и он стал выглядеть лучше прежнего. Организация и общий порядок на верфи были выше похвал, на борту постоянно находились двое пожарных, обеспечивающих безопасность, а на ночь оставался дежурный. А когда стали разбираться, где он находился во время вспыхнувшего пожара в три часа ночи, то выяснилось, что в каюте одной из судовых женщин. В самом деле, «ночью все кошки серы»! Все смехотворные объяснения типа «зашел водички напиться» или «спросить, как пройти в библиотеку» выглядели бы смешными, они вроде бы обычны, но в три часа ночи не «пляшут». Причина очевидна для всех.

Ремонтом парохода на верфи руководил очень приятный во всех отношениях специалист и человек, владеющий русским языком мистер Sheen, родом с Сахалина, где окончил среднюю школу и потом с большой семьей перебрался в Ульсан. По этому случаю он просил шума не поднимать, ибо ночному пожарному не поздоровится, может место потерять, а о женщине и говорить не приходится: за связь с иностранцем ее ждет как минимум увольнение из компании, и пусть молится и помнит, что в прежние времена могла и высшую меру схлопотать, дуреха. На ее счастье, помполит оказался не только не кровожадным, но и по-человечески участливым, не старавшимся отличиться одними лишь горячими фактами, тем более что попал в разряд «героев» из-за этой самой женщины, антипода Девы Марии. В качестве компенсации и взаимопонимания корейцы снабдили экипаж шестьюдесятью коробками быстро приготовляемой лапши со специями, тем самым обеспечив судовую команду дополнительным питанием на «голодный» период вывода камбуза из эксплуатации. Первый помощник выглядел именинником, словно утверждаясь в собственной значимости спасателя, и частенько спрашивал, что бы произошло, не окажись он в составе экипажа.

На верфи одновременно находились и другие, тогда еще советские суда: плавбаза «Спасск», пароходский балкер «Иван Макарьин» и пассажирский паром «Михаил Шолохов», сахалинский «Пионер Бурятии». От пароходства ремонт «пассажира» обеспечивал суперинтендант А. С. Пустовойт, которого больше всего интересовало столь небрежное отношение капитана «Рыбачука» к выплате командировочных: почему не запрашивает разрешение главного инженера пароходства о первостепенной важности заграничного ремонта – командировочным. Пришлось показать ему рапорт с резолюцией большого босса, после чего он сразу же перебрался на борт «Механика Рыбачука», несмотря на прекрасную каюту на «Шолохове». Очевидно, сработала личная материальная заинтересованность – скорее всего, на «пассажире» инвалюта выплачивалась за меньшее количество дней. Неизвестно, какой не терпящей отлагательств необходимостью суперинтендант обосновывал срочное переселение, причина которого была ясна как божий день даже непосвященным. Но подтверждение получил, что сразу же улучшило его настроение: «Не было ни гроша, а вдруг целый алтын».

Командировочные доставили в корейских вонах, которые не очень-то пользовались доверием у мореходов, но судовой врач ежедневно отправлялся в город и в итоге обменял корейскую валюту на японские иены для всего экипажа по совсем не плохому курсу. Иены и доллары были предпочтительнее и надежнее, а корейская валюта еще не заслужила доверия, да и после ремонта наверняка будет заход в Японию, где полным ходом шла автомобильная страда подержанных изделий японского автопрома.

Как и предполагалось, после ремонта получили рейсовое задание следовать в район Нагойи под погрузку труб малого диаметра на Владивосток. Впрочем, о заходе в Японию можно было не беспокоиться, все-таки на борту сын начальника пароходства, и такая мелочь, без сомнения, была давно оговорена. Порт был автомобильным, и особого труда в приобретении автомобилей не возникло, чем и воспользовались все члены экипажа, удовлетворив свои самые смелые желания. Во Владивостоке выгрузка производилась на морском вокзале, времена были лихие, и все пароходы с автомобилями встречали представители различных криминальных группировок, не только вымогающих добычу у экипажей судов, но и соперничающие между собой за право «первой ночи» – в смысле, приобретения у оригинального хозяина. Ловцов удачи было видно издали по уверенной поступи и кожаным комиссарским черным курткам – их негласной униформе.

Но милиционер-сварщик, поднаторевший в общении с таким людом, хорошо знал их установившиеся традиции и привычки, через своих коллег он сообщил кому надо о приходе судна, и на причале уже ожидал полностью экипированный наряд СОБРа и два инспектора ГАИ. «Джентльменам удачи» ловить было нечего, и они, раздосадованные внезапным фиаско, когда «по усам текло, а в рот не попало», так же незаметно, как и появились, рассеялись в погоне за следующей жертвой.

Оформление не заняло много времени, тем более что никто не приставал с просьбами о продаже машин, с чего начиналось обычное вымогательство. Уже к вечеру все желающие получили регистрационные документы и номера для своих четырехколесных покупок. Оказалось, что и среди полицейских встречаются порядочные люди, но с оговоркой: когда это касается личных интересов. Хотя, может быть, знакомый сварщик и не является одинокой белой вороной среди сонма служилых блюстителей порядка, а вдруг среди них отыщется похожий на него.

После выгрузки труб наступила пора возвращения к привычной, обыденной деятельности по снабжению бесчисленных дальневосточных «точек», которая началась с погрузки угля на Сахалине в девственно чистые трюмы, свежеокрашенные в корейском ремонте. Затем последовала погрузка тракторов и барж с пополнением дополнительным штатом во Владивостоке, и «пошли они, солнцем палимы». Но, будучи справедливыми, нужно сказать, что, в отличие от строки известного стихотворения Николая Алексеевича Некрасова, вместо солнца почти в течение всей завозной работы пароход преследовали туманы, отличаясь только своей интенсивностью, наводящие лишь серую тоску.

О замене помполиту речи не было, он прекрасно осознавал, что в случае списания сразу же после ремонта начнутся совсем не лицеприятные разговоры и обсуждения. Как ни было ему тяжело, но на выгрузке первый помощник работал наравне со всеми, не показывая признаков усталости и не жалуясь на трудности. Полностью отработав первый снабженческий рейс, он попросил замену, соревноваться с молодежью, работая по двенадцать часов через двенадцать, ему было не по силам, как бы ни старался, хотя его как могли оберегали, ставили на вахту со старшим помощником, когда швартовал баржи и контролировал снабжение питанием береговой бригады, делая все порученные дела добросовестно.

После списания помполита пароход продвигался все дальше на север, следуя за весной и начинающимся летом, освобождающими бухты и бухточки от островного ледового припая. В общей сложности в том 1990 году пароход выполнил пять снабженческих рейсов, последний из которых закончили уже в ноябре, в условиях начинавшейся зимы.

Здорово удивил сын Миськова Михаил, честно отработавший все рейсы и показавший себя хорошим врачом. Еще в корейском ремонте у капитана сахалинского судна Героя Социалистического Труда Василия Степановича Былкова образовался огромный флюс, не дававший ему покоя несколько дней, постоянная зубная боль может свести с ума кого угодно. Но, несмотря на сильнейшие непрерывные боли, капитан терпел, опасаясь обращаться к корейскому стоматологу, ибо неразрешенные обращения к иностранным врачам строго запрещались, объясняясь большими валютными затратами, хоть ложись и помирай. Валюта ценилась выше человеческих жизней. Таковы были порядки, если даже Герой Труда не решался обратиться за помощью, то что же говорить о других. Судовой доктор Миськов-младший, не будучи стоматологом, показал себя прекрасным врачом общей практики, не гнушаясь и не ссылаясь на некомпетентность. В результате вмешательства в зубную проблему выкачал полстакана гноя, чем доставил капитану невообразимое блаженство, будто тот заново родился и наслаждается садами Эдема. Позднее Василий Степанович принес доктору в знак благодарности большую бутылку качественного виски.

Но этим заслуги судового врача не ограничились: позднее второй помощник капитана «Механика Рыбачука» тщательно обследовал палубу трюма, проверяя качество сварки, где менялся набор стальных листов, и упал в открытую горловину донного танка. Тот день был выходным, и судовые стрелы, будучи задранными вверх, не работали. Пострадавшего на подвеске вручную вытащили на палубу, а в лазарете Михаил обработал раны и наложил швы, и через месяц «ревизор» скакал, будто ничего не было, и он напрочь забыл о случившейся напасти.

Позднее, во время работы на Южных Курилах, к борту парохода подскочил «рыбачок», на котором на палубе развалился огромный бородатый мужик, не подававший признаков жизни, лишь изо рта пузырилась черная пена. Не задумываясь Михаил метнулся за своим докторским саквояжем и уже через пару минут сквозь толстой вязки свитер сделал укол прямо в сердце агонизирующего неизвестного пациента, чем и вернул его к жизни. Как он позднее объяснил, это был как раз тот самый случай, когда промедление смерти подобно. Верзила оказался их боцманом, который, вместе с друзьями оказавшись на берегу, набрал спиртного на всю ораву, а дальнейшее беспробудное пьянство продолжалось несколько дней. Говоря понятным языком, доктор на глазах многих свидетелей спас от смерти мужика, который на глазах начал розоветь и, проблевавшись едва ли не до вывороченных кишок, начал принимать облик нормального человека.

Во время самовыгрузки Михаил работал в береговой бригаде на куче угля, где подцеплял «перевертыши» к волокушам, а трактор их переворачивал. Тяжелый и незаурядный физический труд, но судовой врач с ним справлялся, не жалуясь и не стеная. Оказывается, и у больших начальников встречаются нормальные дети.

Помполит, списавшийся с парохода, отметил свое шестидесятилетие, после чего уволился из пароходства и оформлял переход в статус пенсионера. Перед списанием выдал на имя старшего механика доверенность на получение причитающихся ему дополнительных выплат. Но жизнь часто не подчиняется человеческим планам и намерениям, будучи очень хрупкой, когда невозможно различить невидимую грань между прошлым и будущим, которое уже больше никогда не наступит. В конце ноября «Механик Рыбачук» вернулся после затянувшихся снабженческих рейсов, и, к великому сожалению, экипаж узнал о недавней смерти уже бывшего первого помощника, едва перешагнувшего шестидесятилетний рубеж и не испытавшего столь желанной и манящей многих участи беззаботного пенсионера. Пришел, отработал и ушел, большего судьба ему не отмерила, да и пенсионный фонд на нем сэкономил.

Так и прошла жизнь одного из многих миллионов соотечественников – в постоянных повседневных заботах о существовании, словно черновик писал, а настоящая большая жизнь где-то вдалеке и все еще будет, как бы успокаивая себя надеждой. Но из таких неприметных судеб и складывается участь всего народа, обреченного на вечные мысли о светлом будущем, которое никак не наступает.

Март 2024

Снятся людям иногда…

«В твоем сердце закрытые города.

Там не станут смотреть мои паспорта.

Не дадут за проживание в аорте квитанцию.

А мне хотя бы временную регистрацию».

Дэвид Блек

Давным-давно была очень популярна песня композитора Андрея Петрова на стихи Татьяны Логиновской со словами: «Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет!» Времена романтиков давно миновали, и они уступили место иным, более приземленным пристрастиям. Но и тогда «голубые города» снились далеко не всем, а лишь жителям тех, у которых названия нет. А не имела ли в виду автор стихотворения закрытые города, у которых и в самом деле не было названия, одни лишь номера абонентских ящиков? Кто знает, может, так и было, вроде бы замаскированный под романтику очевидный намек и присутствовал?

В истории Советского Союза закрытые города занимали отдельную, совсем немалую нишу, о которой не принято было распространяться. Об их существовании знали лишь жители и имеющие к ним непосредственное отношение «специально обученные» люди. Хотя давняя пословица, упомянутая «папашей Мюллером» из, пожалуй, самого знаменитого советского телевизионного фильма «про шпионов» – «Семнадцать мгновений весны», гласит: «То, что знают двое, знает и свинья», – то есть начисто отрицает саму тайну их существования.

Кстати, во время демонстрации очередной серии фильма, снятого по книге Юлиана Семенова, пустели улицы городов и весей, охваченных телевизионным вещанием, настолько он притягивал аудиторию, поражая воображение зрителей. Хотя никто не задавался вопросом: «А как же при таких засланных в самое логово Гитлера, все знавших разведчиках война оказалась неожиданной?» Результаты войны понемногу «замыливались», уступая место победным фанфарам, будто и не было 27 миллионов жертв. Точное количество никто не знает, а советская власть, чтобы не пугать послевоенные поколения, вначале определила потери в 7 миллионов человек. Вождь всех народов не был храбрецом, немало бывало случаев, когда он впадал в мрачно-подавленное состояние, запираясь у себя на даче. О честности и макиавеллизме промолчим. Затем, уже при «Никите Первом» (вероятно, и последнем), планку подняли до 20 миллионов, потом до 27. Нашлись и другие, более поздние оценки, до 42 миллионов. Кто из них прав, знает один Бог, но то, что потери были невероятно велики, не подлежит сомнению, этому множество примеров и свидетелей. Безжалостное время унесло в пучину бесконечности миллионы жизней, оставшихся неизвестными; возможно, что и сегодня их неприкаянные души бродят среди вселенских пространства и времени.

Даже письма в адрес жителей закрытых городов предполагали секретность; не будь указанных номеров «почтовых ящиков», мало бы кто задумывался об их существовании, а тут откровенная подсказка в самом адресе сразу же наводила на крамольные мысли. Можно лишь с уверенностью утверждать об отсутствии каких-либо сведений о таких городах в средствах массовой информации.

Закрытые города делились на две категории: прежде всего, так называемые «атомные», в которых производились ядерное оружие и его компоненты. Хотя указанная категория чисто условная, ибо к ней также относились и иные засекреченные производства, не связанные с трансурановыми элементами менделеевской таблицы. Прежде всего это касалось производства новых видов вооружений, военно-морских баз и прочих не подлежащих огласке объектов.

Вторую категорию составляли не только города, но и все населенные пункты, относящиеся к пограничным, а глубина таких территорий также определялась специальными постановлениями высших государственных органов.

Обе категории объединяло одно общее для них законодательное правило – определенный порядок допуска для их посещения соотечественниками, об иностранцах и речи не могло быть. Собственным гражданам попасть в такие населенные пункты было совсем не просто, а во времена «всеобщей шпиономании» и вовсе проблематично. Люди в закрытой «железным занавесом» стране были воспитаны на кинофильмах, похожих, как близнецы, по незамысловатым сюжетам, таким как «Над Тиссой», «Тайна двух океанов», «Один из нас» и целый ряд других, снимавшихся по конъюнктурным соображениям книжных сценариев известных авторов, быстро улавливающих потребу дня. Чего стоит простой и наивный сюжет, когда матерый «шпион» самым хитроумным способом пробирается через границу, чтобы уничтожить лесопилку, но бдительные пограничники, настоящие Карацупы с верным псом следопытом Ингусом, в последний момент хватают его, тем самым сберегая народное добро. Не могли придумать что-либо более существеннее лесопилки в Закарпатье! За шпиона и его шефов обидно, какие-то они мелочные. Действиями легендарного пограничника на протяжении нескольких поколений восхищалась вся страна, и он долгое время являлся символом, своего рода иконой, на которую молились подрастающие поколения. Поневоле вспоминаются иронические стихи Владимира Высоцкого: «Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь – они в окно… Но могут действовать они не прямиком: шасть в купе – и притвориться мужиком, а сама наложит тола под корсет. Ты проверяй, какого пола твой сосед!» Не правда ли, смешно? Смешно-то смешно, если бы не было так грустно.

На этой почве возникало множество недоразумений и смехотворных ситуаций, когда сверхсознательные граждане спешили сообщить «куда надо», как в сатирическом романе Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения бравого солдата Ивана Чонкина», загружая сотрудников «органов» пустопорожними хлопотами, отвлекающими от насущных проблем и забот. Но каждое обращение фиксировалось в специальном журнале, и реагировать на него нужно было должным образом, иначе место можно было потерять, а может быть, и голову.

Кстати, вероятнее всего, Войнович в чем-то следовал очень известному сатирическому роману Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». А сколько возмущенных голосов благородного негодования вызвал вышедший из печати шедевр Войновича и какими только словами автора не обзывали, но ему было не привыкать, с таким складом критического ума родился. Еще Аристотель говаривал: «Пусть меня бичуют, лишь бы меня там не было!» Как бы его ни хаяли, но ни один из самых ярых гонителей не предложил заклеймить позором и нехорошими словами гимн космонавтов «Заправлены в планшеты космические карты», написанный тем же Войновичем.

По аналогии с автором «Чонкина» должны быть пригвождены к позорному столбу произведения сатирическо-гротесковые, такие как «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Дон Кихот» Сервантеса, «Приключения Гулливера» Свифта. Возможно, так и было когда-то, но призма времени неумолима, она отсеивает незначительное и увеличивает настоящие шедевры. Они и в самом деле стали классическими. Возможно, через какое-то время и «Чонкин» окажется в этом ряду, как известно, в своем отечестве нет пророков. Ну а Салтыкова-Щедрина до сих пор вспоминают совсем не лицеприятными словами, такой сокрушительный сарказм едва ли где еще найдешь. В какой-то степени это относится и к Гоголю, но тем не менее его «Ревизор» входит в литературную и театральную классику. Больше всех повезло Ярославу Гашеку с его Швейком, по одной лишь причине: австро-венгерская монархия развалилась, и, по большому счету, плевать в его сторону было некому. Недаром империю Габсбургов называли лоскутной и плохо сшитой. Вот и представляют мир в черно-белом свете, без промежуточных тонов, самозваные глашатаи, присвоившие себе право судить и миловать вроде бы от имени народа, мнение которого никто не спрашивал.

Со временем этот зудящий пыл понемногу утих, как-никак доносительство не было сиюминутным, оно произрастало с конца двадцатых-тридцатых годов прошлого века и всячески пропагандировалось на государственном уровне. Наследие Павлика Морозова пустило глубокие корни, как у пустынного саксаула, поощрялось и всячески поддерживалось: именами особо отличившихся «стукачей» называли пионерские дружины, им возводили гипсовые, а иногда даже бронзовые или мраморные памятники и посвящались выпускаемые, как на конвейере, книги.

Впрочем, сегодня, к великому сожалению, наметилась, казалось бы, навсегда ушедшая в прошлое тенденция, возвращающая к далеко не лучшему из человеческих качеств. Создается впечатление, что цивилизация, завершив очередную спираль, снова вернулась в прежнюю точку с обновлениями, произошедшими за период совершенного цикла. «Шерочка с машерочкой» наверняка бы очень сильно изумились, оказавшись в ближайшем полицейском «участке» в настоящее время из-за обычной прогулки, держась за руки, по питерским проспектам. Да и обычную радугу, не дай бог, ребенок нарисует – тогда уж точно простым внушением родителям не отделаться, если какой-нибудь доброхот из близких «друзей» стукнет. Такие вот «традиционные христианские ценности», ссылка на которые выглядит откровенным лицемерием и ханжеством. Хотя одной из главных христианских заповедей является «Не укради!». Почему бы не начать с нее, глядишь, и результаты появились бы очевидные и понятные. Что-то совсем уж несуразно получается, когда говорят и поклоны бьют, крестясь правой рукой, а левой воруют.

По этому случаю вспоминается совсем свежий – по их понятиям, не заслуживающий внимания – воочию наблюдавшийся эпизод. Действие происходило возле обычного кондоминимума в южнокорейском Сеуле. На пешеходной дорожке с наклоном шириной около метра, мощенной плиткой, на одном из блестящих металлических поручней появилась привязанная к горизонтальной его части современная ручная видеокамера в футляре. Похоже, кто-то ее обронил, и следующий прохожий поднял и привязал к поручню. Там она и провисела 10—12 дней и ночей, за которые никто не покусился на бесхозную дорогую вещь – скорее всего, такая мысль даже в голову никому не приходила. И только спустя почти две недели камера исчезла. Не вызывает сомнений, что настоящий хозяин наконец-то отыскал свою пропажу. И никакого треска орды щелкоперов по этому поводу слышно не было, подумаешь – обыденное явление. Каков урок! Так где же настоящие христианские ценности, а не их псевдозаменители?

Когда жажда доносительства почти сошла на нет, появились иные приоритеты, да и надежды выглядели радужными. (Ни слова больше про радугу.) Страна находилась на подъеме, и впереди, казалось, ожидало светлое, не отягощенное прежними пороками будущее. Но, как показало дальнейшее развитие событий, избавиться от неблагоприобретенных духовных изъянов совсем не просто, на что потребуется не одно поколение, да и то лишь при наличии политической воли. А пока говорить об этом не приходится, и чем дальше страна будет следовать по своему «особому» ото всех пути, тем труднее будет выход из колеи, неизвестно куда ведущей – скорее всего, тупиковой.

В свое время премьер-министр Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин сказал: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России», – за что его и убили те, которым спокойствие и благосостояние собственного народа были как застрявший в горле ком. И в самом деле, страну не узнать за последние 25 лет, хотя дальновидный премьер имел в виду совершенно противоположное. К великому сожалению, Столыпин всего лишь исключение на нашем историческом небосводе, и когда появится кто-то подобный ему, неизвестно, если вообще появится. Но не стоит забегать вперед, ибо нас интересуют формальный и не совсем режимы пропуска и доступа в закрытые города, которых у нас больше, чем открытых в иных странах.

Коснемся лишь пограничных городов, поскольку никакого опыта проникновения в «атомные» в послужном списке нет из-за отсутствия необходимости. Наверное, и в них немало лазеек, ведь система одна и та же, да и находчивость народа произросла не на пустом месте и совершенствовалась десятилетиями. Естественно, что на их жителей столь строгие правила не распространялись, достаточно было лишь показать паспорт с пропиской. Нерезидентам нужно было получить приглашение или командировочное удостоверение и оформить специальный пропуск в отделении милиции. Без него никакой кассир не выпишет билет на самолет или поезд, и даже в автобус не посадят. Люди дорожили местом работы, и подставляться по мелочам никому не хотелось даже за соответствующие «чаевые». А вдруг проверка – и тогда одним увольнением не отделаешься. Себе дороже, не дай бог, попадешь в число неблагонадежных – и тогда многое в твоей жизни будет ограничено по неизвестным тебе причинам. Стандартная штампованная фраза в характеристике с места работы: «Морально устойчив. Политику партии и правительства понимает правильно», – может поменяться на 180 градусов с внесением одной лишь частицы «не», и тогда… «Что написано пером – не вырубишь топором!» Правда, не совсем понятно, кто оценивает правильность понимания политики. Невольно напрашивается аналогия с анализом характеристик нацистских бонз, проведенным Штирлицем: такие же по содержанию рубленые, как заклинания, фразы. Слишком много общего с преступным режимом набирается, что не может не настораживать.

Но одними формальностями дело не заканчивалось, и у трапа прилетевшего самолета пассажиров встречали суровые пограничники, «зеленые человечки», тщательно проверяя законность появления в пограничной зоне. Если же оформленного надлежащим образом пропуска не было, то попавшихся нарушителей уводили с собой для разбирательства. Интересно было бы узнать количество пойманных во время подобных «облав» затаившихся недругов-шпионов. Наверняка такая статистика существует в архивах пограничных округов, жаль, что засекречена – сколько бы замысловатых сюжетов с закрученными интригами можно было бы извлечь.

Но, будучи в здравом уме и твердой памяти, самопроизвольно напрашивается вопрос: какой же больной на голову лазутчик направится прямо к черту на рога? Таким умудренным оформить легальный пропуск – раз плюнуть.

Помимо формального контроля, устраивались неожиданные проверки на прибывающих из аэропортов автобусах и поездах различного следования. Самое настоящее воплощение непреложной истины «Доверяй, но проверяй».

Нерегулярная периодичность таких проверок вполне объяснима: для осуществления тотального контроля не хватало пограничных нарядов, а их увеличение было не под силу бюджетам секретных служб. Хотя широко бытует мнение, что денег они не считали, но все же существовали какие-то разумные пределы и для них. На въезде в «атомные» города, вероятнее всего, подобных прорех не было вовсе или же гораздо меньше.

Владивостоку в этом случае «повезло» вдвойне, ибо он одновременно относился к пограничным городам и к тому же являлся главной базой Тихоокеанского военно-морского флота Советского Союза.

Наряду с секретными объектами в бухте Золотой Рог располагались два крупных порта: морской торговый и рыбный, к причалам которых ежедневно швартовались десятки пароходов под серпасто-молоткастым красным флагом страны победившего социализма, как у Маяковского в стихотворении, почти поэме, о советском паспорте.

Большая часть совсем не малого Приморского края с многочисленными островами, площадь которого раз в пять превосходит среднеевропейский субъект федерации – можно сказать, «покрывает как бык овцу» с небольшой натяжкой, – также входила в пограничную зону. Снова приходится упираться в такое прилипшее словцо, которое приобрело в Стране Советов нарицательное значение.

Острова Римского-Корсакова, названные в честь мореплавателя, брата известного композитора, со своей самобытной природой, уникальными ландшафтами и обилием разнообразных моллюсков и рыбных запасов были и остаются предметом зависти любителей дайвинга и рыбалки. Впрочем, что говорить о них, если ближайший к Владивостоку архипелаг Императрицы Евгении и самый большой из его островов – Русский, административно входящий в состав Фрунзенского района города, также не были доступны простому обывателю. На деле получалось, что исключительные по своим уникальным природным параметрам острова охранялись от собственного населения, а не от каких-то злобных соседей, так и норовивших их захватить.

Остров Русский, сегодня соединенный с полуостровом Муравьев-Амурский, на котором расположен Владивосток, великолепным вантовым мостом длиной более трех километров, под которым проходят суда всех размеров, в советское время был полностью закрыт для посещения местными жителями. Его многочисленные бухты привлекали рыбным изобилием и особенно зимней рыбалкой, когда крупная корюшка, называемая «зубаткой», хватала на голые крючки «самодуров». Оказавшись на льду, распространяла устойчивый запах свежих огурцов, что, в свою очередь, побуждало заядлых рыболовов принять чарку-другую в сложившейся компании друзей по интересам.

Разрешение на островную подледную рыбалку могли выхлопотать лишь «приближенные» к соответствующему ведомству люди. Тысячи остальных рыбаков на обширной акватории замерзшего Амурского залива могли только завидовать своим более удачливым коллегам по рыболовному хобби.

Город был совсем не маленький, с населением за полмиллиона человек и десятком вузов, не говоря о средних специальных учебных заведениях, и количество студентов исчислялось десятками тысяч. Контролировать ежедневное перемещение тысяч людей совсем не простое дело – сам черт ногу сломит. И это при том, что порты были закрыты для захода судов под иностранными флагами – для них определили Находку в 60 милях от Владивостока и строящийся порт Восточный по соседству с ней.

Но каким бы забором ни ограждали запретную территорию с сотнями тысяч населения, проживающего на ней, всегда находятся едва заметные прорехи, становящиеся самыми настоящими тропами, по которым просачиваются не имеющие официальных пропусков лица, жаждущие оказаться внутри запрета, который лишь притягивает и добавляет в кровь адреналина. Такова была общая картина существующих препон для посещения города Владивостока вплоть до ельцинского указа 1991 года об открытии города и порта.

Не будем уходить от нашей основной, более конкретной морской темы, начиная с самого начала, когда школьные выпускники, снедаемые романтикой, старались поступить в Дальневосточное высшее инженерное морское училище, которое давало шанс увидеть остальной мир в закрытой стране со многими закрытыми городами, где рассчитывать на посещение зарубежных стран было нереально. Получается самая настоящая квадратура круга: упомянутые города были закрытыми в квадрате, что не поддается осмыслению – закрытые города в закрытой стране! Круто!