Текст книги "С чего начинается Родина. Книга 10"

Большинство будущих курсантов являлись местными жителями или проживающими в Дальневосточном регионе, расстояния в котором измеряются сотнями и тысячами километров. Жителям центральных районов страны при взгляде на мировую мелкомасштабную карту таковое и в голову не могло прийти. Неоднократно можно было услышать: «У вас там на Камчатке…» – хотя расстояние от Камчатки до Владивостока почти вдвое больше, чем от Москвы до Сочи. Услышав об этом, большинство недоверчиво кивают, словно чувствуют какой-то подвох: «Быть такого не может, у вас же там все рядом». Но факты – упрямая вещь, географию своей страны в школе нужно было изучать, а не «проходить». Таким образом, поступающим учиться из соседних регионов Дальнего Востока нужно было «отмахать» немало километров, чтобы оказаться во Владивостоке.

Отправившим заявления с пакетом документов приходил вызов из училища, который и являлся основанием для оформления пропуска во Владивосток. Авиационные регулярные рейсы «Аэрофлота» соединяли города Дальнего Востока, ибо Транссибирская магистраль, связывающая с европейской частью страны, проходила вдоль южного азиатского участка границы, не охватывая расположенные к северу от нее населенные пункты. Оставалась одна надежда – на авиационное сообщение, которое осуществлялось турбореактивными Ан-24 и реактивными Як-40 пассажировместимостью 50 и 40 человек соответственно. Они идеально подходили для обслуживания местных воздушных трасс и отличались надежностью. По крайней мере, об их авариях никакой информации в СМИ не появлялось. Да в них и о других чрезвычайных происшествиях никогда не сообщалось – к чему народ будоражить? Так и шли от победы к победе. Кстати, до сих пор продолжают эксплуатироваться те самые «аннушки», перешагнувшие 50-летний рубеж, которым обещают найти замену, хотя «обещанного три года ждут». В нашем случае и три года задержки совсем не плохо, если не соврут.

С прибытием в аэропорт Владивостока пропуск требовали пограничники, «зеленые человечки», встречавшие прилетевших пассажиров у трапа самолета, а затем и кассир рейсового автобуса, идущего в город. Но зачастую контроль за прибывающими на этом не заканчивался, и бдительные стражи устраивали контрольные проверки на самом въезде в город, останавливая автобусы у ростральной колонны, чтобы держать народ, да и билетерш, в тонусе. Иногда им удавалось выявлять «нелегалов», которых довольные «зеленые человечки» уводили с собой для разбирательства, и поощрение начальства они наверняка заслужили. Но времена уже были не те, все-таки конец шестидесятых – это не конец сороковых, нарушителям пограничного режима едва ли можно было предъявить серьезное обвинение, обычно они отделывались штрафами и запретом на въезд. Какой же уважающий себя диверсант поедет без пропуска в рейсовом автобусе. Вероятно, кассиры-билетеры иногда решались подзаработать, надеясь на удачу, но везло не всегда, случалось, что и попадались. В результате впервые прибывшим, для того чтобы добраться из одного закрытого города в другой, предъявлять пропуск приходилось раз пять, что само по себе настораживало.

Пограничное командование прекрасно понимало, что особых проблем для преодоления формальных «рогаток» не было, особенно у хорошо знакомых с междугородной транспортной сетью Владивостока, поэтому время от времени устраивало «облавы», иначе потенциальные нарушители совсем обнаглеют и перестанут тратить время на оформление требуемого очень важного клочка бумаги. Да и налицо эффективность работы «закордонников» в случаях выявления нарушителей, которых было предостаточно. «На то и щука в реке (море), чтоб карась не дремал», – подмечает народная пословица.

Впервые приезжающие и знать не могли о возможных вариантах нелегального проникновения в город, но если они становились курсантами, то вскоре уже разбирались во всей кажущейся сложности, которая и в самом деле только таковой представлялась. Освоив транспортную систему городских и междугородных сообщений, через месяц-другой преодоление проверок на дорогах уже не виделось таким сложным делом, хотя в нелегальных способах до поры до времени нужды не возникало. Перешедшие из абитуриентов в курсанты недавние школьники становились официальными резидентами, что их во всех отношениях устраивало, и не требовалось отвлекаться на предварительную разработку выбранного обходного маршрута.

Во время учебы, особенно в первые месяцы, все еще донимала тоска по родному дому, прежним друзьям и городам. При первой возможности старались вырваться домой хотя бы на пару дней. Обратные билеты из родных мест, которые в большинстве также относились к пограничным зонам, ибо практически все население громадного региона сосредоточено в его южной части, до Владивостока покупали по адресу: г. Владивосток, ул. Станюковича, д. 58, общежитие.

Режим прописки был обязателен по всей стране, не говоря о закрытых территориях. Всем иногородним курсантам приходилось выписываться из мест прежней прописки, где они прежде проживали, и вновь прописываться по вышеуказанному училищному адресу. Курсантские билеты с печатями (такие же, как студенческие) также давали законное право для въезда и выезда из города.

После окончания училища молодых специалистов, распределенных в Дальневосточное морское пароходство, прописывали по компании и в паспорта ставили штамп «г. Владивосток, ДВ пароходство», что являлось чисто эфемерным и непонятным. В компании работало около 60 тысяч человек, а плавсостава – порядка 15 тысяч, и большинство без своего угла во Владивостоке. Дальневосточное пароходство не имеет какого-то конкретного адреса, тем более что по нему прописаны тысячи мореходов. Так именовался лишь его главный офис, в котором не было ни одного приспособленного для жилья места и даже койки, разве что у генерального директора в комнате отдыха. Надувательство сплошное, а точнее, сговор государства и работодателя, чтобы избежать предоставления даже койки в общежитии. В таких случаях отвечали, что обеспечен жильем на судне. Чистой воды лицемерие! Да и штамп в паспорте поставить неизмеримо легче, чем предоставить какой-либо собственный угол для проживания на земной тверди.

В компании отсутствие жилья являлось самой насущной, хронической проблемой, которая лишила пароходство многих молодых специалистов, приверженцев выбранной профессии. Альтернативой являлась постановка в очередь на жилье, которая в среднем занимала 20—25 лет, то есть за эти годы пройдет целая жизнь и тебе будет уже под 50, а дети вырастут, слоняясь по съемным квартирам в самых неблагополучных районах города, при постоянно отсутствующем отце. Что их может ждать, ведь одни лишь привозимые игрушки и обновки не заменят папу, скорее всего, лишь подтолкнут к неблагополучным компаниям оболтусов. А сколько семей разрушено по этой причине! Но подобные издержки никого не волновали, в первую очередь потому, что оценить потери от чего-то неконкретного можно лишь гипотетически, хотя не вызывает сомнения: они были колоссальными.

В компании ежегодно вводилось несколько новых домов, но проблема не уменьшалась. Капитанов перед утверждением на коллегии министерства инструктировали в пароходстве, чтобы на вопрос о наличии жилья отвечали: «Обеспечен», – но так и подмывало добавить: на судне во время работы и только. Они в своем подавляющем большинстве также не имели мало-мальского собственного угла. На всех уровнях это было хорошо известно, но необходимо соблюсти формальную процедуру, по сути дела дурить друг друга. «А король-то голый!» – вырвалось у непосвященного мальчика из андерсеновской сказки.

В основном борьба за квадратные метры протекала на местном уровне, да и так называемая жилищно-бытовая комиссия преследовала свои собственнические цели в подковерном ратоборстве. Иногда на этой почве вспыхивали скандалы, но их старались быстро погасить, дабы не выносить сор из избы. Профсоюз, как и другие искусственные профессиональные объединения по всей стране, по своей сути являлся придатком администрации и партийного комитета, послушным и управляемым. Получаемые из общего котла премии с лихвой компенсировали раболепную и соглашательскую политику. Защита прав трудящихся, как это было принято, касалась лишь морально-бытовых вопросов, да и «хлебные» жилищно-бытовые вопросы профсоюз тоже не оставлял без внимания. «Мы не против интимности, но вокруг должен стоять коллектив!» – по определению Жванецкого. Особенно нравилось разбирать обращения покинутых жен, типа: «Мой муж подлец, верните мне мужа!» Покопаться в чужом белье – что может быть увлекательней?

Нерастраченная энергия уходила на социалистическое соревнование с подведением его итогов, организацию и поддержание всяческих починов, внедрению их на флоте, включая сбор металлолома. Процветали разные спортивные мероприятия, особенно сдача норм ГТО («Готов к труду и обороне»), хотя найти среди портовых сооружений спортивную стометровую дорожку или кучу металлолома было совсем не безопасно, да и портовики смотреть будут как на буйнопомешанных, не от мира сего. А с металлоломом еще хуже: а вдруг среди него окажется какая-то важная для портового хозяйства деталь – тогда и под уголовную статью можно загреметь. К тому же у порта свой план по сдаче металлолома, и делиться с приходящими пароходами ему как-то не с руки. Выходите в город и там собирайте пустые консервные банки или что-либо потяжелее. Правда, неизвестно кому сдавать ненужный хлам, хранение которого на судне тоже запрещено: техника безопасности, связанная с его креплением и хранением во время шторма, является обременительной для экипажа, и к тому же пароход грузы должен возить, а не давно списанные, не нужные никому железяки. Все-таки совестно у пионеров работу отнимать, соперничая с ними, кто бесхозную ржавую железяку первым подхватит.

Большинство таких новшеств никоим образом не подходило действующему плавсоставу, но интенсивная переписка от этого не становилась менее напряженной. Помполиты и председатели судовых профсоюзных комитетов следили за датами исполнения профсоюзных указаний и вовремя рапортовали об их исполнении. Таким образом, все были при деле и принимали активное участие в этой бумажной казуистике. В штатном составе сотрудников профсоюзного комитета даже числились такие непонятные должности, как инженеры по социалистическому соревнованию! Круто! Правда, не совсем понятно, как инженерная приставка уживалась с языком для наклеивания профсоюзных марок в членских билетах. Удивляться нечему, ведь профсоюзы, по мнению основателя государства, самого первого вождя, есть не что иное, как «школа коммунизма»! Вот так-то! Получите, злопыхатели!

Для вновь принятых курсантов потянулись годы учебы, привыкание к дисциплине, многочисленным предметным преподавателям и форме обучения, в корне отличающейся от школьной. Кто-то быстро освоился с новыми требованиями и вскоре чувствовал себя как рыба в воде. Но немало было и таких, которые, оторвавшись от родительской опеки и школьных методов обучения, когда не нужно готовить ежедневные уроки, забросили учебу и в конце первого семестра споткнулись на первых экзаменах. После холодного отрезвляющего душа некоторые сумели преодолеть отставание и в дальнейшем уже не запускали предметы. Но большая часть курсантов-новобранцев, не сдав зачеты и будучи не допущенной к экзаменам, еще более запуталась, словно муха в паутине. Красный флажок на часах упал, и последовали «выносы тел» – уговаривать и отсрочивать временные рамки не было принято, выяснилось, что и на второй год не оставляют. Впереди их ожидала воинская служба, нужно отдавать долг Родине, если с учебой не справились. Там и затерялись их следы. «Разбудит утром не петух, прокукарекав, сержант поднимет, как человека!» – напоминает Высоцкий.

У большинства курсантов на адаптацию к новым жизненным условиям ушло немного времени, и вскоре они оказались в привычном для себя состоянии, сказывалась привитая с детства самостоятельность, без излишней опеки родителей. Врожденные качества постепенно перерастали в характеры, гораздые принимать собственные решения и анализировать текущие события. Внутренние обновления не заняли много времени, и через месяц-другой они уже чувствовали себя «старожилами», свободно ориентируясь в еще вчера непонятной обстановке. Учеба тоже не стала чем-то необычайно сверхъестественным и вошла в обычную, повседневную колею.

Незаметно пролетели первые три курса, и вчерашние пацаны уже официально приобрели статус старшекурсников, хотя, в принципе, это не давало каких-то осязаемых преимуществ. Но так только казалось, а преимущества сформировались сами собой, и они заключались в обретении собственной уверенности, как и в отношении офицерского состава строевой части, к которой принадлежали командиры рот. Конечно, они более пристрастно относились к курсантам младших курсов, что у офицеров существует на подсознательном уровне. Позади остались три плавательские практики на различных судах и знакомство с иностранными портами и городами, еще недавно казавшееся недосягаемым.

Со времен Плутарха, в начале современного летоисчисления, известна неоспоримая истина, что привычка делает для людей обычными события, которые по своей сути являются ужасными. Что же тогда говорить о не таком уж существенном изменении в жизни по сравнению со страхами ветхозаветных времен.

У молодых ребят с недавно разбуженными чувствами первой влюбленности в своих городах и весях остались предметы их обожания. Едва ли кому-то удалось избежать такой участи, которая неизбежна, и никак не хочется именовать ее прозаичным объяснением созревания и взросления личности. Чаще всего таковыми оказываются их одноклассницы, соседки или просто знакомые, которых они знали с малых лет. Уезжая надолго в другой город, все пары испытывали самые настоящие трагедии, клялись писать едва ли не каждый день, при первой возможности встречаться, да мало ли причуд у первой любви. Пройдет немного времени, и большинство связей разрушатся, а вчерашние пристрастные обретут других партнеров, разлука быстро все расставляет по местам, и вскоре становится понятно, что это всего лишь юношеская увлеченность. Но это будет потом, а вначале все развивалось как и должно. Самые отчаянные девчонки пытались последовать за своими «сужеными», как они полагали. В этом они чем-то напоминали жен декабристов, последовавших за своими мужьями в сибирскую ссылку.

Надо заметить, что история с женами декабристов сильно преувеличена советской пропагандистской машиной, чтобы показать «звериный оскал» царизма. На самом деле таковых жен было всего лишь семь, а одна и вовсе француженка, на сотни ссыльных, да и жили они там совсем не так, как в более поздние годы на Колыме узники сталинских лагерей.

Романтическим отношениям во многом способствовала очень популярная в те годы песня Love Story, прекрасно гармонировавшая с великолепной музыкой французского композитора Френсиса Ле, за что он получил заслуженную премию «Оскар». Да и немногим более ранний также французский фильм «Шербурские зонтики» с прекрасной аранжировкой композитора Мишеля Леграна тоже не уступал по популярности, и переведенная на русский язык песня «Улетаешь, милый» в исполнении Людмилы Сенчиной, в паре с «Историей любви» творили чудеса. Эти песни являлись самыми настоящими гимнами влюбленных и размягчали самые каменные сердца. Именно они звучали из открытых окон, танцевальных площадок, по радио и телевидению, как и из портативных магнитофонов, только что появляющихся и бывших гордостью их владельцев.

Любовь с первого взгляда встречается не так уж и редко, как об этом принято говорить. С ее вспышкой мгновенно исчезают очевидные недостатки, столь хорошо проявляющиеся в другом ракурсе, а влюбленный напоминает токующего тетерева в период гона, когда он становится самой легкой жертвой приближающегося охотника. Какие бы противные доводы ни приводили влюбленному «джигиту», он их не слышит. Впрочем, иногда завязавшаяся история отношений заканчивается вполне благополучно, но чаще всего выходит совсем по-иному: поломанные, ожесточенные судьбы и ущербные дети. Изредка случаются и истории с благополучным концом, хотя вряд ли найдутся люди, выпячивающие свои особые отношения в публичное пространство, ибо индивидуально-сокровенное должно оставаться между ними. А откровенное позерство, без сучка и задоринки, лишь наводит на мрачные размышления, особенно когда становится очевиден большой каблук, не терпящий возражений.

Одна из влюбленных пар, назовем их Зиной и Семеном, была знакома с раннего детства, и больше всего их сблизила школа, до выпуска из последнего класса учились вместе и проживали в одном небольшом городе Восточной Сибири. В старших классах девчонки начинают приобретать свои женские, определенные природой черты, именуемые женственностью. Своего рода превращение гадких утят в красавцев-лебедей. Едва ли они осознают собственную привлекательность, разве что на чисто подсознательном уровне. Но девчонки взрослеют быстрее мальчишек и вскоре уже во всю пользуются своим данным природой даром. Понимание приходит быстро, изрядно добавляя во врожденную женственность, и тогда берегитесь, пацаны, у которых голову сносит с появлением новых, еще незнакомых чувств. Последние тихони становятся буйными, необузданные – молчаливыми и застенчивыми, острые на язык – косноязычными. Метаморфозы происходят на глазах, особенно проявляясь, когда одна из девчонок и впрямь становится красавицей. У многих шеи так и поворачиваются в ее сторону, не в силах подчиняться здравому рассудку.

Почему возникает любовь? Ответов бесчисленное множество, но толком объяснить никто не может, да и в будущем тоже вряд ли кто найдет ответ, потому что его не существует. А если кто-то и пытается говорить что-то конкретное, то это неправда, только детям присуща такая привязанность, которую они принимают за любовь, не понимая ее истинного значения. По мере взросления близкий горизонт расширяется – и приходит осознание настоящей любви к родным и близким, не за конфеты и подарки.

В нашем случае Семен, успешно сдав вступительные экзамены, уехал во Владивосток, тем самым обрек вспыхнувшую любовь на долгое расставание. Зина, не мудрствуя лукаво, будучи по характеру решительной и непреклонной, хотела последовать за ним, поступив на факультет журналистики местного университета. Тогда еще существовало понятие классического университета, в отличие от настоящего времени, когда третьеразрядные вузы присвоили себе столь почетное имя, хотя, положа руку на сердце, не имели на это оснований ни по каким параметрам.

В то время в самом разгаре были бесконечные ожесточенные дискуссии между «физиками» и «лириками». Незадолго до этого по экранам страны прошли популярные кинофильмы «Журналист» и «Дайте жалобную книгу», которые стали мощным стимулом для молодежи, привлекая прекрасно сыгранными ролями известных актеров с их показной независимостью, будто они являлись едва ли не демиургами, разбираясь в сложных ситуациях и решая многие проблемы.

Все бы хорошо, но поступающим необходимо было иметь минимум два года стажа работы в печатных средствах массовой информации и к тому же предъявить напечатанные в газетах публикации собственного сочинения. Зина пописывала кое-какие стихи в местную газету, но из-за опасения оказаться непонятой и подвергнуться излишнему вниманию знакомых, которые неизвестно как посмотрят на ее поэтическое начало, издавалась под псевдонимом. Впоследствии такое чеховское «как бы чего не вышло» переросло не в самое лучшее качество. Для нее было крайне важным, как она выглядит в глазах знакомых и посторонних, своего рода мания, не дающая никаких дивидендов, на самом деле производящая обратный эффект, по сути дела нарциссизм, созданный в собственном воображении. Получается, что доказать свое авторство было сложновато или вовсе невозможно. Трудно было заранее предположить, что стихи понадобятся как подтверждение собственных творческих способностей на популярном факультете. Поэтому попытка была заранее обречена. На следующий год Зина поступила в областной пединститут, там было намного легче, ибо журналистики не было и в помине, а окончивших ожидала работа простым учителем словесности в средних школах. Мечта о журналистике так и осталась мечтой, обернувшись более приземленной действительностью.

Наступили месяцы разлуки, и обоюдные чувства изливались лишь в письмах, которые наверняка хранятся во многих семьях, подальше от посторонних глаз, и одно их перечитывание снова возвращает супругов в их бесшабашную и не омраченную ничем юность. Стираются не лучшие воспоминания и воскресают дорогие и памятные. Потому, как правило, старшие поколения всегда тоскуют и сожалеют о прошедших временах, приукрашивая и отожествляя их едва ли не с «царствием небесным», хотя на самом деле все было совсем не так.

Существует неопровержимая истина: разлука лишь обостряет взаимные чувства и является лучшей проверкой на прочность. Редкие встречи сильнее разжигают влюбленные сердца, когда любовь переплетается с неудовлетворенной страстью и трудно разобраться, что первично, а что вторично.

Время шло, и вчерашние школьники после окончания четвертого курса прошли большую школу становления и возмужания, море и заграница уже не казались чем-то неизведанным. Впереди ожидала самая продолжительная плавательская практика на судах пароходства. Пять месяцев плавания в неведомые до этого страны без заходов в отечественные порты притягивали своей новизной, казались интересными и увлекательными, но предстоящая разлука с близкими людьми сжимала сердца и навевала тоску, хотя ее время еще не пришло. Не избежал этих чувств и Семен и, отправляясь на судно, которое станет ему родным домом на ближайшие несколько месяцев, отправил Зине письмо, внутри которого не было слов, лишь засохший цветок, как символ будущей встречи, о которой уже начинал мечтать еще до выхода в море.

Из длительного плавания вернулся уже в разгар осени, «надышавшись пылью заморских дорог», когда учебные занятия уже в разгаре и нужно было наверстывать учебу. Узнав, что Зина находится в их городе, отказался от посещения учебных занятий и, несмотря на грозившие ему неприятности, вылетел в родной город. На извилистом пути влюбленных зачастую встречаются препятствия или неожиданные барьеры, которые изменили множество судеб, и включить задний ход при их преодолении не всегда становится возможным в силу различных обстоятельств и личных качеств каждого. Самовлюбленные, эгоистические натуры с непреклонными характерами часто обрекают сложившиеся отношения на полный разрыв вне зависимости от истинной возникшей причины. Не избежал этой участи и Семен, непредсказуемое препятствие едва не испортило его отношения с Зиной навсегда.

А причина и вовсе была простой, в иных условиях подвох сразу же стал бы очевиден, но острота ожидания предстоящей встречи затуманила рассудок, и стремительная реакция сделала свое дело. Один из одноклассников, известный шалопай и насмешник, настоящий генератор всяческих каверз, с которыми Семену уже приходилось сталкиваться, и здесь подсуетился, подбросив ложку дегтя в складывающиеся медовые отношения с Зиной. На этот раз он возник в роли какого-то оборотня, приносящего лишь одни неприятности. Поддерживая отношения с подругой Зины, на правах старого друга пустил слух, что Зина уехала в другой город и встречаться с Семеном не хочет. О подобных «друзьях» говорят: «Еще парочку таких – и врагов не надо!»

Новость на какое-то время лишила Семена рассудка, затмив разум и способность сделать простой вывод из слов вчерашнего одноклассника, выходки которого были хорошо известны. Стремление создавать пакости своим ближним на ровном месте в его представлении понималось как безобидные шутки и подначки, без осознания, что некоторые из них могут испортить судьбу или грозить серьезными последствиями, включая трагические развязки. Так уж выходит, что каких-либо моральных ограничений в использовании своего подлого арсенала у него не было. Люди такого типа не в состоянии оценить результаты своих неадекватных действий, они думают по-другому – сознание так работает. «Умный человек наносит обиду дураку одним лишь фактом своего существования!»

С этим одноклассником Семен проучился с первого класса до последнего и даже сидел за одной партой, что чем-то походило на дружбу. После целенаправленного обмана, на который поддался, словно голодный кот на сметану, в расстроенных чувствах он улетел во Владивосток, нужно было догонять ушедших вперед однокашников, да и писать объяснительную факультетскому начальству о причине задержки в рейсе.

Обман выяснился гораздо позднее, когда Семен узнал, что его возлюбленная специально задержалась на несколько дней в своем городе, надеясь встретить Семена, но бывший «друг» и тут не промахнулся, продолжая лицедействовать в своем подленьком сценарии. Он обманул Зину самым простейшим образом, сообщив о нежелании Семена ее видеть. Правда, не совсем понятно, почему Зина, прекрасно зная адрес родителей Семена, не наведалась к ним, дав знать о себе, – наверное, непреклонный характер не позволил по уши влюбленной и «трепетной». Как-то не сходятся полярные утверждения: по уши влюбленная, по всей логике, должна была со всех ног помчаться по известному адресу, и интрига на этом бы и закончилась.

Как бы то ни было, но «невинный розыгрыш» взрослого оболтуса принес много страданий обоим, вот уж действительно «услада девиантного поведения»! Зачем ему понадобилось прикладывать столько усилий, чтобы внести сумятицу в отношения обоих, вряд ли он сам смог бы объяснить, в глубине души понимая, что рано или поздно обман раскроется. Может быть, неудовлетворенное самолюбие, но закрученная им интрига на какое-то время удалась в полной мере. Все-таки представляется вероятным приведенный выше афоризм о реакции «дуремара» на отношения более способных и удачливых знакомых.

Последующие недели растянулись надолго, чем-то напоминая бесконечно-темную полярную ночь, с потерей сна в постоянных рысканиях в закоулках памяти в попытках отыскать логическое обоснование случившемуся. Но тщетно, создавшаяся загадка не имела решения или даже мало-мальского объяснения, будто без вмешательства внешней непреодолимой силы не обошлось, неизвестный «нечистый» каким-то образом все перепутал и устроил заваруху, чтобы бесов потешить.

Однажды поздней осенью, когда группа курсантов в одном из кабинетов занималась практическими занятиями, в дверь заглянул помощник дежурного по училищу офицера, знакомый курсант-старшекурсник и известил Семена, что у входа в учебный корпус его ожидает какая-то девушка. Сердце забилось чаще, но он успокоил себя, боясь ошибиться. Никаких знакомых девушек в городе у него не было, и Семен, теряясь в догадках, направился к выходу. Перед ним действительно стояла Зина, просверливая его вопрошающими и тревожными глазами, ее также не отпускали сомнения. Очевидно, неожиданное появление в городе столь многого ей стоило, учитывая несгибаемость и непреклонность. Лишь крайнее желание, поднявшее на высший уровень, могло заставить перешагнуть через условности несгибаемого характера, ставшие красными флажками. Человеку, оставшемуся наедине со своими сомнениями, свойственно «накручивание» самых неблагополучных сценариев, а если таковое состояние остается надолго, то и вовсе может стать непоправимым – иными словами, сомнения перейдут в твердую уверенность. Но глаза встретились, и сомнений не стало, они сказали намного больше непроизнесенных слов.

Несколько часов они бродили по городу, ни замечая ни времени, ни прохожих, ни ветреной прохладной погоды с моросящим дождем поздней осени. Уже вечером на перекрестке главных улиц города, одна из которых сегодня носит первозданное имя Светланская, выделяясь среди все еще множества безличных Ленинских, зашли в гостиницу «Золотой Рог», надеясь получить ночное пристанище для Зины. Похоже, им прежде никогда не приходилось сталкиваться с проблемой гостиниц в Стране Советов.

Как известно из старого советского опыта, в гостиницах всех городов без исключения свободных мест никогда не оказывалось, они имелись в наличии только для командировочных, ответственных работников и организованных групп. «Аборигенам», проживающим в городах их нахождения, места в гостиницах не предоставлялись ни под каким соусом. Для них это был запретный плод и табу навсегда. Зачем советскому человеку номер в гостинице, если он прописан в этом же городе? Невольно напрашивались самые непритязательные сюжеты, глубоко противные моральному кодексу строителей коммунизма.

Впрочем, для иногородних иногда бывали и исключения, когда в протягиваемый паспорт вкладывалась банкнота минимум 10-рублевого достоинства, в столичных городах – 25.

Дежурный администратор на «ресепшене» (такого слова тогда не знали) сразу же ответила привычной фразой: «Свободных номеров нет», – и добавила, что даже при наличии таковых Зину поселить в гостинице нельзя из-за отсутствия пропуска на въезд во Владивосток.

Как позднее рассказала Зина, у себя дома она купила билет через знакомую кассиршу – в небольших городах многие знали друг друга, а в пути попалась словоохотливая попутчица, которая и выдала «государственную тайну», объяснив, как беспрепятственно доехать из аэропорта до города. Всего-то нужно объяснить встречающим у трапа пограничникам, что направляешься в город-спутник Артем или в открытую для всех, включая иностранцев всех флагов, Находку. Затем доехать автобусом до пригородной станции Угольная, а оттуда электричкой в самый центр Владивостока. Пригородные электрички никто не проверяет, разве что контролер пройдет, разыскивая «зайцев». Воспользовавшись бесплатным советом словоохотливой попутчицы, Зина благополучно преодолела все кордонные препоны, хотя ранее никакую подготовку в обход пограничных правил не проходила. На деле получается, что запрет на въезд в город был чисто формальным.

Выслушав дежурную, влюбленная пара погрузилась в уныние: «Что делать, не ночевать же на улице?» В курсантском общежитии на улице Станюковича, которое во времена автора «Максимки» и «Вокруг света на „Коршуне“» именовалось красивым словом «экипаж», непонятно почему ставшим устарелым, поселить Зину было невозможно, к тому же там одни «лица мужеска пола».

Не вызывало сомнений, что дежурный администратор видела на своем веку много театральных трюков от желающих получить желанный номер, но с искренним проявлением разочарования и отчаянной безнадеги на лицах неопытных влюбленных, которых за версту было видно, похоже, встречаться не приходилось. Она на глазах подобрела – наверное, в душе шевельнулись так редко встречающиеся участие и стремление помочь ближнему – и произнесла совсем другим тоном, мягким и добросердечным, что свободный номер на одну ночь найдет, но без пропуска в город поселить не имеет права. Но тут же, увидев вновь изменившиеся лица, посоветовала сходить в районный отдел милиции, находящийся неподалеку, и попросить начальника оформить пропуск, куда повеселевшая и обнадеженная молодежь сразу же направилась.