Текст книги "Петролеум фэнтези"

– Итак, молодой человек, вы пишите книгу, и если не секрет, о чём? – вопросительно он устремил свой взгляд на меня.

– В принципе, моя книга о нефтяниках, в том числе и ваших, новосибирских. – как заученную фразу, ответил я ему. – Но кроме этого меня интересует плазмобур, и я ищу людей, которые могли бы посвятить меня в его секреты и приоткрыть тайну над этим изобретением.

– Да, собственно, тайн никаких нет, мы добросовестно проделали свою работу и всё изложили в нашей книге, я надеюсь, вы читали её?

В знак согласия, я кивнул ему головой, я увидел, что он это заметил, и я мгновенно понял по его реакции, что он хочет выговориться. Людям этого поколения было очень важным рассказать о том, что они копили всю свою жизнь. Если бы был жив мой отец, он бы мне всё рассказал, но он ушёл настолько рано от нас, и мне не оставил почти ничего, что он пережил лично. Старики любят говорить о том, что они видели, слышали и делали в своей жизни. Но я видел, что он хочет продолжить начатое им повествование, и набрался терпения, чтобы не нарушить ход его мыслей.

– Я пришел в лабораторию, которой руководил Покровский, совсем юным инженером и сразу же попал в кипящий котёл идей по созданию образцов новой техники. Тогда весь Новосибирск, и наш институт в частности были на неимоверном интеллектуальном подъёме. Перед нами ставили всё новые и новые задачи. Преимущественно работала молодёжь. Жить здесь было предельно интересно, гораздо лучше, чем у вас там, в Москве. От артистов отбоя не было, звёзды сменяли друг друга с такой частотой, что мы просто не успевали ходить на все их концерты. Люди защищали диссертации, под них открывались всё новые и новые лаборатории. Разработки мгновенно шли в производство. Сейчас можно только завидовать тому периоду, и я ничуть не преувеличиваю. Но с нашим плазмобуром произошло несчастье. Мы несколько затянули с промышленными экспериментами и в результате попали в непонятную для нас опалу. К тому моменту мы уже отработали первые образцы плазмобура диаметром 125 миллиметров в реальных горных карьерах и уже должны были перейти к более мощным по энергонасыщенности образцам, гораздо большего диаметра для нужд оборонной промышленности, но вдруг поступила команда из Москвы все работы остановить. Кто это придумал, я до сих пор не знаю. Но ещё какое-то время мы по инерции продолжали работать в карьерах, так как от горняков продолжали поступать заказы на техническое сопровождение наших изделий. Но постепенно тему закрыли полностью.

– А как появилась идея создать плазмобур? – спросил я его.

– Вы, наверное, уже знаете, что плазмобур – это всего лишь производная от плазмотрона. А в тот момент чуть ли не все поголовно занимались тем, как найти его прикладное применение, вот и наша задача была найти ему применение в горном деле, это был основной профиль нашего института. Тогда многие технически решения рождались, как правило, на стыке двух наук, вот мы и разработали совсем не случайно этот скважинный снаряд. В лаборатории у нас работал целый гибрид специалистов разных профессий, тогда не боялись разнородных людей объединять в один творческий коллектив. Появлялась идея, тут же создавалась новая лаборатория, причём очень быстро росла талантливая молодёжь. И мы все тогда очень старались не подвести своего шефа. Идея переросла в чертежи, а из них вырос первый экспериментальный образец, его отработали, следом появилась малая серия. Рекламы тогда не было, и мы сами искали горные объекты для его применения. Тогда я и возглавил сектор по отработке и внедрению плазмобуров. Пришлось объехать пол-Союза, чтобы найти заказчиков. Как ни странно, он больше всего понравился взрывникам, вы понимаете, это те, кто бурит шурфы под закладку взрывчатки в горных разрезах, а вот ваш брат нефтяник почему-то нас не пожаловал.

– А что, были на то причины? – осторожно спросил я его.

– Да, собственно, веских причин не было. В семидесятые годы они гнали метры, а испытывать нашу новую технику никто не захотел, буровики гнались за длинным рублём. Насколько я знаю, они-то и свои родные разработки неохотно воспринимали, а мы приехали вообще со стороны и что-то им навязываем. Может быть, и мы виноваты, что не совсем убедительно представили им результаты наших работ. Думали, что наше академическое начальство надавит на них сверху, но наши надежды оказались несбыточными. А вы знаете, молодой человек, сколько у нас в стране невостребованных и похороненных идей до сих пор пылится на полках? Правда, наши уже не пылятся, у нас в институте недавно появилось новое начальство и устроило субботник, в итоге выкинули на свалку всю старую макулатуру, которую они посчитали никому не нужной. Пришли новые люди, появились новые идеи. А старый научный хлам оказался никому не нужным.

– И что, всё уничтожили? Всё пропало? – вдруг встрепенулся я.

– Да нет, не совсем. Мы тут собрались некоторые старые деды, которые ещё живы, и попросили дать нам разрешение забрать себе на память, то над чем мы работали долгие годы. Да вот и моя дочка Танюша нам помогала вывезти то, что смогли спасти.

И в этот момент на его глазах навернулись слёзы. Он еле сдержал себя, встал, и сказал:

– Танюша, я пойду немного прогуляюсь. Ты тут гостя не обижай, я скоро вернусь.

Пока её отец отсутствовал, Татьяна успела мне поведать о том, что старую макулатуру выбрасывали, потому что успели снять с неё цифровые копии для архива, а запылённые многотомные отчёты, чтобы не загромождать рабочие кабинеты, решили выбросить на помойку:

– Отец до конца им не доверяет, поэтому и ворчит. Но он действительно забрал к себе весь старый архив и считает, что он его спас, а может, он и прав. Я ни в коей мере не хочу разубеждать его в этом. К тому же, учитывая то, что я была у него единственной дочерью, а он всю жизнь мечтал о сыне, он вложил всю душу в воспитание своего старшего внука. Он подготовил из него настоящего физика, но удержать его здесь, в Новосибирске, не смог, и, смирившись, благословил его на отъезд в Москву. Так вот, всё, что они создали со своими коллегами, в том числе и плазмобур, он решил оставить ему. Может быть, когда-то ему это всё пригодится. Вот, собственно, и весь финал, я больше ничего добавить не могу. Запишите телефон Дмитрия, это мой сын, вы его можете разыскать в Москве.

Я всем сердцем начал понимать, что у этой семьи нет отторжения ни к моему приезду к ним, да и ко мне в целом. Чертежи плазмобура и технические отчёты, безусловно, будут ценны для нас, и где они сейчас находятся, то ли по-прежнему ещё в Новосибирске, здесь, в этом домике, или они уже переданы Дмитрию в Москву, меня меньше всего волновало, так как я понимал, что они находятся в надёжных руках, но мне больше всего хотелось увидеть живой плазмобур и узнать как можно больше о нём именно от этого седовласого человека. Только он являлся носителем истории его создания и применения. И я решил ему хотя бы чуть-чуть приоткрыть тайну моего истинного интереса к этому уникальному изобретению, но старик не дал мне этого сделать, он как будто читал все мои мысли своим проницательным умом. Именно в тот момент, когда я пытался сформулировать своё вопрос он вернулся в дом, присел рядом с нами и произнёс:

– Александр, пока я гулял, всё время думал о том, ради чего москвич прилетел к нам в такую даль? Если вы писатель, то смогли бы нафантазировать о нас, ветеранах, и сидя в Москве, а вы вот оказались здесь настолько неожиданно, и я уверен, что вас привёл к нам не только писательский интерес? Или я не прав? Но моё предчувствие такое, что вас интересует исключительно только плазмобур?

Я находился на грани потери доверия со стороны этой семьи. Зная черту излишней горделивости изобретателей, порой перерастающей в уязвлённое несправедливостями повышенное самолюбие, выработанные в них годами защитные рефлексы по отстаиванию своих изобретательских приоритетов, заставили меня раскрыть ему почти что всю правду о моих намерениях разработать и изготовить «Буровой куб». В знак доказательства того, что я не лукавлю, я достал из своей рабочей сумки стопку разрозненных своих тетрадей с выкладками и чертежами уже своего изобретения, и положил их на стол перед ним. Передо до мной впервые сидел настоящий оппонент, от которого я мог ожидать чего угодно, вплоть до самой жесточайшей критики, и я хотел, как ни странно, именно этого. Пусть он меня переубедит в противном, отговорит меня от возможно совершенно неверной идеи уже на этой стадии и положит всему конец. Но прежде, чем он начал смотреть мои записи, я ему честно сказал:

– Вы оказались правы, главная моя цель плазмобур, но то, что я пишу книгу о ветеранах-нефтяниках, тоже правда, и не важно, чем закончится наша встреча, я обязательно посвящу в этой книге целую главу вам и вашей разработке. Будьте в этом уверены.

Старик сидел молча и листал одну тетрадку за другой, останавливая свой взгляд преимущественно на моих чертежах и схемах. Перелистав все, он отодвинул всю стопку в сторону, но одну из моих тетрадей он аккуратно положил на самый верх стопки и очень проницательно посмотрел на меня:

– Объясните мне, для какой цели в этой схеме вам нужен плазмобур, вы же можете вполне применить трёхшарошечные долота, тем более они сейчас настолько усовершенствованны, да и импортных долот на рынке предостаточно? Вы что, хотите сказать, что этот ваш куб будет востребован заказчиками, которые привыкли работать на традиционных буровых установках, и вы рассчитываете на то, что вам удастся их переубедить? Вы понимаете, сколько у вас будет противников?

– Да я ничуть не буду делать даже малейших попыток, пусть они продолжают работать как привыкли, я даже близко такой цели перед собой не ставлю, – ответил я ему. – Моя задача гораздо проще, я хочу переубедить прежде всего самого себя, я ведь в определённой степени тоже жертва старых стереотипов. То, что привело меня к идее создания «Бурового куба», произрастало из моего детства, моей юности и последующих лет, я вынашивал эту идею слишком долго, но мною двигало только одно, как упростить труд буровика, сделать его менее опасным и более комфортным. Это всё и привело к идее малогабаритности изделия, это отправная точка всей моей конструкции. То, что я предлагаю работать с короткими трубами и тем самым отказаться от традиционной мачты, кронблока и вертлюга, и в итоге все рабочие механизмы как бы приземлить ближе к уровню рабочей площадки, я думаю, у вас не будет вызывать сомнения. Всё это можно сделать, и даже многие известные механизмы адаптировать применительно к кубу. Но я перебирал многие варианты компоновки низа бурильной колонны, многократно просмотрел многие учебники и научные статьи, как новые, так и старых лет, и ничего не нашёл другого, как только ваш плазмобур. Теперь я вам скажу, почему именно он. Цель любого бурения, особенно эксплуатационного, как можно быстрее дойти до заданной отметки, проделать это без осложнений и создать устойчивый ствол скважины, который будет являться рабочим каналом как для добычи нефти, так и спуска в скважину различных геофизических приборов и насосного оборудования. Так как сама установка малогабаритная, я хотел бы в принципе отказаться от применения обсадных труб и их цементирования, но для этого в процессе бурения требуется получить идеальное качество скважины с прочными стенками и равномерным диаметром по всему её стволу, вплоть до кровли продуктивного горизонта. Сам нефтеносный пласт трогать нельзя, чтобы его не закальматировать и тем самым не нарушить его естественную проницаемость.

Я видел, что мой рассказ вызывает в старике всё больший и больший интерес, а так как я подходил всё ближе и ближе к роли плазмобура в моей схеме, он даже не пытался меня прерывать. Я продолжал:

– Итак, первое, что меня привело к плазмобуру, это отказ от использования традиционной обсадной колонны и цементирования. Второе, в моей конструкции, из-за её малых размеров, мне необходимо уйти от процесса создания чрезмерных вертикальных осевых усилий на низ забойного снаряда, как это делается при вращательном бурении. И это может обеспечить только ваш плазмобур, углубление, которое будет происходить путём создания расплава на его конце, и его проникновение в пласт даже нужно будет сдерживать, чтобы обеспечить процесс выдавливания расплава в бока и его охлаждения для формирования и придания стенкам скважины цилиндрической формы повышенной плотности, фактически создать как бы керамический полый стакан.

И тут он впервые за всё время меня перебил и задал мне вопрос, как будто всё то, о чём я ему рассказал, не вызывало у него сомнения:

– А как вы собираетесь вскрывать нефтяной пласт, будете переходить на трёхшарошечные долота?

Ответ на этот вопрос у меня уже давно созрел, и я ему не задумываясь ответил:

– Чтобы не изменить структуру нефтяного пласта, точнее призабойной зоны, мы продолжим углубление скважины после прохождения глинистой покрышки вновь плазмобуром, но будем его использовать в низкотемпературном режиме, как это вы в своё время делали при проходке гранитоидных пород в горнорудных карьерах при бурении взрывных скважин, но для этого нам дополнительно понадобятся мощные водяные насосы и воздушные компрессоры для выноса разрушенной горной породы, то есть шлама, на поверхность, а также оборудовать устье скважины колонной головкой и превентором для предотвращения возможного выброса нефти. То есть в нефтяном пласте мы откажемся от создания расплава, а будем делать всё то, что описано в ваших работах. Будем нагревать породу до порядка 600 градусов, затем резко её охлаждать, провоцируя создание трещин и сколов, а также шелушения песчаников, пусть мы потеряем в скорости, но мы сохраним нефтеносный пласт нетронутым. Но есть одно но, на самом плазмобуре или в непосредственной близости над ним необходимо установить датчики, которые зафиксируют границу перехода из глинистой покрышки в песчаный нефтяной пласт. Нам нужно будет чётко поймать границу перехода, и я пока не знаю, что лучше применить, так как установка датчиков потребует создания дополнительной линии связи, а на первом этапе нам бы не хотелось излишне перегружать всю конструкцию. Можно, конечно, что-то позаимствовать у промысловых геофизиков, но я даже предпочту вообще отказаться от идеи датчиков, если мы не найдём простого решения. По крайней мере можно будет использовать какие-то косвенные данные, допустим, резкий скачок повышения давления на устьевом манометре, или нам удастся уловить первые признаки углеводородов на поверхности. Во всяком случае, по мере приближения к нефтяному пласту нам будет необходимо соблюдать предельную бдительность. Но вы понимаете, что я хочу использовать плазмобур в двух совершенно разных режимах работы в высокотемпературном и на пониженных мощностях?

Он согласно кивал головой по мере продвижения моего повествования, и мы незаметно друг для друга перешли к нюансам работы плазмобура. Тут уже вся инициатива была на его стороне, и он с удовольствием посвящал меня во все свои многие секреты. С моей души свалился груз подозрений в мой адрес, и я радовался тому, что мы с опозданием, но всё-таки нашли друг друга.

Видя, что в моём собеседнике разгорелось любопытство и даже поддержка, я наконец решился спросить его о самом главном:

– Скажите, пожалуйста, а имеется ли возможность увидеть плазмобур вживую, и если да, то где, возможно, здесь, в Новосибирске, или там, где его сейчас применяют?

Старик, видимо, растерялся, не рассчитывал, что я переведу разговор в практическую плоскость, по нему было видно, что он взял паузу и что-то перебирает в своих воспоминаниях, но, собравшись с духом, сказал:

– То, что чертежи плазмобура целы и они у меня, вы это уже поняли, а вот с натурными образцами дело обстоит сложнее. Всего было выпущено двадцать экземпляров, один оставался в институте, и он точно сейчас хранится в нашем музее, но без меня вам туда лучше не ходить, а я дал себе слово, что моей ноги там больше не будет. Другие плазмобуры испытывались в трёх разных местах, но большее их количество было отправлено в Криворожский бассейн, а это, как вы догадались, уже Украина. Я думаю, если искать живой образец, то только там. У меня там много друзей, до сих пор мне шлют поздравления с разными событиями, я могу у них уточнить по телефону, есть ли смысл к ним ехать, и результаты передам вам. Такой ответ вас устроит?

– Более чем. Я вам и так крайне признателен за то время, которое вы мне уделили, – ответил я ему, вставая и собирая со стола свои тетрадки, давая им понять, что я собираюсь их покинуть. Я уже прикинул, что успею ещё на последний рейс в Москву, не задерживаясь здесь. Моя миссия была выполнена.

Старик тоже встал и вдруг неожиданно обратился к своей дочери:

– Татьяна, я надеюсь, ты уже дала Александру телефон нашего Дмитрия? Это мой внук и моя главная надежда, я вам рекомендую с ним обязательно встретиться.

Мы уже все стояли на крыльце их дома и прощались, как неожиданно старик попросил меня задержаться на несколько минут, а сам пошёл в дом. Когда он вернулся, моему изумлению не было предела, в руках он держал увесистую кипу плотно переплетённых отчётов.

– Вот, возьмите с собой, мне они уже не нужны. Но я их вам передаю при одном условии, что вы возьмёте Дмитрия в свою команду, я уверен он будет вашим хорошим помощником. Не смотрите на то, что он молод, он у меня талантлив, и ему следует поработать над серьёзным проектом. Он сейчас в Москве, и не тяните со встречей с ним. Я ему сам позвоню и дам ему все необходимые инструкции и наставления. А теперь прощайте, я вам желаю достичь всего того, что вы задумали. Идея у вас хорошая, и не бойтесь трудностей, они все преодолимы. Даже если я не найду плазмобур, вы его сможете изготовить сами по этим чертежам, они очень подробные, со всеми необходимыми деталировками. Ну всё, счастливого вам пути.

Встреча с Дмитрием

Я вернулся в Москву уже глубокой ночью и, взяв такси, под самое утро я уже был на даче и, никого не будя, тихо улёгся спать. Я проснулся от того, что лучи яркого солнечного света через незанавешенное окно стали попадать на моё лицо и невольно раздражать меня. На часах был уже полдень, но в тот момент когда я пытался встать с кровати на пороге спальни увидел мою жену, её лицо выражало массу вопросов:

– Что, неудачно съездил, коль так быстро вернулся?

– Да нет, совсем даже удачно, просто, сделав там все дела, я решил сэкономить время перед экспедицией и ещё раз перепроверить, всё ли я приготовил к отъезду.

– Ну и хорошо, что ты удовлетворён, а то я тебя увидела тихо спящим, как только сама проснулась, и грешным делом подумала, что, что-то не так, и решила дать тебе выспаться.

За утренним традиционным кофе я ей рассказал и о старике, и о Татьяне, и о пока таинственном для меня их сыне и внуке Дмитрии. Но тут же вспомнил, что мне нужно было ему позвонить, скорее всего, его дед уже успел его предупредить, и мне будет крайне неловко прежде всего перед стариком. Я набрал номер телефона Дмитрия, и мне ответил не по возрасту серьёзный мужской голос, но когда я представился, его голос постепенно стал превращаться в юношеский. Даже без его объяснения я понял, что дед ему позвонил, выполнив своё обещание. Причину моего звонка объяснять не приходилось, и я его спросил:

– Дмитрий, можем ли мы увидеться с вами сегодня? Если вы сейчас не заняты, то дайте мне ваши координаты, где бы я вас мог забрать, нам нужно срочно поговорить, и лучше это сделать у меня на даче.

Но когда я услышал его объяснение, я ушам своим не поверил. Дмитрий находился совсем рядом от нашей дачи в Троицке, и объяснил мне, что он проработав некоторое время в МГУ, перебрался из Москвы в Троицк, и только что устроился работать в один из физических институтов наукограда, его мать и дед пока не знают о его переезде. Охотно откликнувшись на моё предложение, он мне сказал, что доберётся до нас самостоятельно на такси, как только освободится, а я объяснил ему, как наиболее просто добраться до нашей дачи, так как расстояние от нас до Троицка было около трёх километров. Договорившись обо всём, мы стали его ждать.

Дмитрий оказался очень приятным и общительным взрослеющим юношей, такой же высокий и очень похожий на своего деда. По внешнему виду ему можно было дать не более тридцати лет. Как всегда, любая встреча начинается с чая, и мы тоже не стали отступать от этой традиции. Мы с женой стали расспрашивать его о том, как ему Москва, где он живёт и почему вдруг поменял МГУ на Троицкий институт. Из его рассказов мы поняли, что он, защитив кандидатскую диссертацию, решил попрактиковаться в МГУ, но очень быстро пришёл к выводу, что новосибирская научная школа ничуть не хуже, чем московская, а так как он практически сбежал из родного дома, ему возвращаться домой было стыдно, и к этому шагу он ещё не был готов. По этой причине он и решил попробовать найти применение своим знаниям по физике плазмы в другом месте. В Троицке он жил в арендованной квартире и, как мы выяснили у него, до сих пор был не женат.

Рассказывая с увлечением о своей специальности, он нам поведал, что в момент ухода из МГУ у него на выбор было два предложения, первое – это Троицк, и второе – его упорно приглашали в США поработать в одном из известных университетов, но в итоге после долгих колебаний он всё же выбрал Троицк, где ему предложили заняться прикладным применением плазменной техники. Фактически он должен был повторить путь своего деда.

Со своей стороны, я ему рассказал о своей поездке в Новосибирске, моём знакомстве с его родственниками, своих впечатлениях от общения с ними, расхвалил ему его деда, за внимательное отношение ко мне и за его боевой настрой, а также за его позитивную оценку моих идей.

– Но если бы в первый момент знакомства вы сказали ему что вы нефтяник, он бы с вами даже разговаривать не стал, и выставил бы вас за дверь, он у меня очень суровый. Хорошо вы придумали эту версию своего прикрытия с писателем, но дед вам всё равно не верит до конца, и считает, что вы никакой не писатель, а просто увлечены своей идеей. Но поняв, что вы затеяли что-то очень важное, только после этого он пошёл вам навстречу.

– Послушайте, Дмитрий, я действительно пишу книгу о нефтяниках, и у меня параллельно есть вторая мечта, что, по-вашему, человек не может быть увлечён сразу двумя целями? Поверьте, мне нет никакого смысла вас обманывать, и я прошу вас сообщить об этом своему деду, я ни на грамм не хотел бы в его глазах испортить его первое впечатление обо мне. И то и другое сущая правда. Но почему он не любит нефтяников, он мне об этом ничего не говорил? Но я вам должен сказать, что я действительно нефтяник, но бывший, и к ним тоже имею массу претензий, но своих, личных. А деду я даже не успел об этом сказать, и времени у нас на излишние взаимные представления с ним не было, для нас идея была важнее. Но он меня действительно раскусил насчёт того, что не только книга меня к нему привела, и хорошо, что это произошло, иначе бы наш разговор с ним не получился. Передайте ему, что он напрасно до сих пор ещё держит в себе сомнения.

– Вот и хорошо, что вы вчера обошлись без выяснения вашей бывшей профессии. Его можно понять, почти вся его научная деятельность была напрасной, а труды годами пылились на полках. Вот по этой причине он никому и не доверяет. Он никогда об этом никому не говорил, кроме меня, а он не любит нефтяников потому, что именно они в своё время поставили крест на его многолетних работах, да и к тому же по этой причине была расформирована лаборатория, в которой он трудился с самого её основания. К этому моменту ими уже были получены положительные результаты полевых испытаний плазмобура, за которые дед отвечал лично, а их без объяснения причин вышвырнули за дверь, даже не провели заключительное заседание учёного совета института и не дали даже устной оценки их труда. С тех пор дед перестал что-либо создавать, просто ходил на работу и протирал штаны. Фактически всю свою оставшуюся жизнь он посвятил мне, точнее моему воспитанию.

Мне, видимо, следовало сказать Дмитрию о тех фактах, которые я обнаружил в Интернете, готовясь к поездке в Новосибирск, но не знал, как лучше начать. Но после мучительных раздумий, я решил сказать ему всё как было на самом деле:

– Дмитрий, я не сказал вашему деду одну очень важную вещь, чтобы его излишне не расстраивать, но я обнаружил, что одной группой учёных из Казани разработки вашего деда, на мой взгляд, полностью заимствованы у него, и ими зарегистрирован совершенно свежий патент. Вам лично самому что-либо об этом известно? Мы можем серьёзно говорить с вами на эту тему?

– Да, я, безусловно, знаю об этом, и я тоже об этом молчу, и дед, естественно, ничего пока не знает, так как на научные темы уже давно ни с кем не общается, кроме меня. Да это и не страшно, пусть хоть будет тысяча аналогичных патентов, всё равно приоритет за дедом и его старыми коллегами, так как при возникновении спора приоритет отдаётся более ранней публикации, вы, наверное, уже прочли монографию, изданную в 1971 году. Ничего более серьёзного по этой теме не издавалось. Поверьте мне, я знаю всех наперечёт серьёзных плазмафизиков в нашей стране, и эти ребята из Казани – они не мои конкуренты. Пусть работают, создают, от этого будет только общая польза. Но мечта деда всегда была недостижимой, больше всего он хотел пробурить нефтяную скважину. Да, я почти забыл сказать то, что просил вам передать мой дед, он дозвонился до своих старых коллег на Украине, и они обнадёжили его тем, что помогут найти для вас живой плазмобур, но надо будет думать над тем, как его вывезти с Украины.

Новость действительно была приятной, и я вслух произнёс:

– Старая гвардия не подведёт.

Уже вечерело, мне предстояло ещё раз проверить мою готовность к экспедиции, и я решил показать Дмитрию купленные мною технические приборы – георадар и детектор углеводородных газов. Я достал из багажника своего джипа коробки с техникой и стал их демонстрировать. В его глазах появился блеск и неподдельный интерес к тому, что он увидел:

– А для чего вам всё это надо? – спросил он меня. – Это же всё для какой-то археологии, вы ещё вдобавок, случайно, не чёрный копатель?

– Да нет, совсем даже близко к этому не стою. Я вот через пару дней отправляюсь на целый месяц в экспедицию в Поволжье, а техника мне действительно нужна для поисковых работ, но не археологических, а технических. Но вы угадали, это почти одно и то же.

– А у вас, случайно, не будет лишнего места в вашей машине во время этой поездки, она вон какая у вас большая? – спросил он меня предельно серьёзно. – А то вот я вышел на работу, а в кабинете сижу один, все в отпусках до конца августа, и мне сказали, что этот месяц я вообще могу не выходить на работу, а дожидаться дома возвращения всех моих новых коллег. Поверьте, я вам ничуть не помешаю, а заодно там, в поездке, и поговорим о плазмобуре.

Лучшего я и не ожидал. Во-первых, у нас там действительно будет время поговорить о многом, кроме того, он технарь и быстро освоит эти приборы, и, наконец, в любой экспедиции всегда нужны лишние руки и ноги, а с головой, я видел, у этого парня был полный порядок. Я его отвёз в Троицк, заодно узнав, где он живёт, и договорился с ним, что все оставшиеся дни мы будем регулярно созваниваться.

Вот так неожиданно для меня наша команда стала молодеть, и это был очень хороший признак. Через день к нам прибавится ещё сын Юры, о котором я пока мало что знал, но, по словам его отца, он был его незаменимым помощником по его бензозаправочному бизнесу.

Уже вечером, сидя втроём на даче традиционно с тёщей, жена неожиданно спросила меня:

– А если бы у нас был сын, ты бы взял его с собой?

– Я взял бы нашего зятя, но они живут слишком далеко, но я бы и нашу дочь уговорил поехать со мной, ей бы это тоже было всё интересно.

– А ты вообще то хочешь их посвящать в свою затею? – продолжила она.

– Придёт время, поверь, они первыми от меня узнают обо всём, – с теплотой ответил я ей.

Но в этот момент к нашей беседе подключилась моя тёща, которая была моим главным арбитром и которая уже была обо всём осведомлена, пока я летал в Новосибирск, и как бы невзначай попыталась в очередной раз дать оценку моим действиям:

– Ну ты и авантюрист, я от тебя такого никогда не ожидала! – сказала она мне, но голосом не осуждающим, а на оборот одобряющим, и тут же продолжила. – Когда мы с мужем работали в экспедиции, на бурении Аралсорской сверхглубокой скважины СГ-1, к нам в гости приехал министр нефтяной промышленности СССР Шашин. Он был у нас не по работе, мы тогда относились к Министерству геологии Казахстана и ему не подчинялись, а в наши края он приехал в отпуск на охоту, он был большой любитель пострелять, по-другому он отпуска и не проводил. Вот по пути, зная, что мы работали в тех казахстанских степях, он не минул к нам заехать. И я оказалась свидетельницей его разговора с моим Юрой, это было как раз после того как Шашин осмотрел нашу самую мощную буровую установку в стране на то время. Так вот, он сказал моему мужу те же самые слова: «Знаешь, Юра, я всё от тебя мог ожидать, но я не знал, что ты такой авантюрист»! Я эти его слова помню всю жизнь и лучшего о своём муже я никогда ни от кого больше не слышала. А что касается тебя, то я думаю, что у тебя всё получится, а за авантюриста не обижайся, именно на таких людях всё и держится.