Текст книги "Петролеум фэнтези"

Все были в сборе, и между ними происходила какая-то оживлённая беседа. Я подсел к ним за стол и стал вникать в суть обсуждаемой проблемы. По всему было видно, что спор их подходил к концу, и они начинали потихоньку выдыхаться. Аргументы заканчивались, и они почти были готовы пойти на примирение. А спорила молодёжь с ветеранами, и тема их бурной дискуссии была извечной – проблема отцов и детей. Это была классика всех времён, и она будет бесконечно повторяться. Но похоже, победа переходила на сторону Дмитрия и Алексея. Первым сдался Юрий и даже стал защищать сына. Солировал Николай. Оказалось, что из него вырос прекрасный дискутёр и воспитатель юных душ, и он до последнего оставался единственным, кто не признавал своего поражения. Но постепенно всё закончилось миром.

– О чём спорили? – спросил я всех.

– Да вот, решили выяснить, когда молодёжь была лучше: в наши годы или сейчас, – уже успокоившись, сообщил мне Николай.

– Ну и как, выяснили? – спросил я его.

– Как видишь, все целы, и никто даже не подрался. Да я ничуть не против того, что они такие же, как мы когда-то, но у них сейчас гораздо больше возможностей, чем у нас в нашу молодость. Вот я и пытался им доказать: если бы нас тех перенести во времени в сегодняшние дни, мы достигли бы гораздо большего, чем они. Ты то хоть меня поддержи, – он смотрел на меня и был готов вновь завестись с ещё большей силой.

Я понимал, что этот спор лучше отнести на потом, всё равно в нём никогда не будет победителей, но такая дискуссия всегда нужна и даже бывает полезной: это самый лучший способ выпустить накопившийся пар.

– А теперь у меня есть пара вопросов к Дмитрию, – дал я понять всем, что пора сменить тему. – Первый: ты своему деду позвонил и сообщил ему приятные новости? И второй: что ты планируешь дальше делать с плазмобурами? Завершить сборку оставшихся четырёх или продолжать экспериментировать на первом?

– Ни то и ни другое. Мне нужно срочно лететь в Новосибирск. Дед мне сегодня сообщил, что он закончил проектирование узла отклонителя потока плазмы, согласовал всё с Гошей, и тот готов не только взяться за его изготовление, но затем прилететь к нам сюда. Но ему там, на месте, нужен помощник, а кроме меня, ему никто не поможет. Я думаю, что оставшуюся сборку и испытания мы можем отложить на некоторое время, так как этот отклонитель более важен для нас. Я пока никому не стал об этом говорить, решил дождаться вас, – сообщил он мне.

Решение было единодушным, и все благословили отъезд Дмитрия. Ни у кого из нас, после увиденного утром, не оставалось ни малейшего сомнения в том, что риск возможного срыва продолжения нашей экспедиции миновал, а впереди нас ждал длительный этап подготовительных работ к бурению первой скважины. Я был уверен, что не только я испытывал тревожные чувства ожидания, и все мы с огромным облегчением выдохнули из себя остатки присутствующих сомнений. Если построить график наших эмоций за последний период времени, то можно будет констатировать, что сегодня мы прошли на нём самую верхнюю точку. В тот момент мы ещё не знали, сколько на нём, в дальнейшем, может быть подобных пиков и по каким поводам, а тем более мы не знали, как управлять своими внутренними эмоциями, и тем более, надо ли ими управлять в такие моменты.

После того дня время неумолимо бежало под горку. Дмитрий находился в Новосибирске, а Маша в Москве. Мы же, оставшиеся в деревне, занимались производственной текучкой, вели стройку, доукомплектовывали необходимое оборудование и готовились к монтажу «Бурового куба». По моим расчётам, мы могли начать бурение даже ранее первоначально намеченного срока, что могло быть весьма благоприятным для нас фактором. Я хотел избежать работ в поздний осенний период, а тем более зимой. Работать на износ не стоило, любая работа должна быть только в радость и приносить удовлетворение от её законченности. Мы и так сделали уже достаточно много, и я всё чаще и чаще стал задумываться об отдыхе ребят и наших семьях. Мы постепенно, все без исключения, стали превращаться в настоящих фанатиков. Неужели мы за всю жизнь не наработались? Но, думая об этом, я в то же время понимал, что это совершенно иной труд, тем более добровольный и не оплачиваемый, неизвестно чем могущий закончиться, но манящий нас всех своей новизной и непознанностью и вселяющий в нас невероятную уверенность: продолжать и не останавливаться.

Время летело так быстро, что мы не заметили, как лето перевалило за свою половину. К этому моменту мы уже практически завершили всю стройку и подходили к финальной фазе сборки бурового оборудования. Ещё две недели, и наш «Буровой куб» будет готов. Увы, мой уважаемый читатель, из-за обилия новизны, которая становилась нашей интеллектуальной собственностью, я не имею права описывать некоторые технические решения, которые созрели в нас по ходу творческого процесса, но наш куб действительно выглядел компактным, почти именно таким, как мы его задумывали первоначально, и впоследствии его вполне реально можно будет выпускать в блочном исполнении. Единственное, чего мы пока не знали, – какова будет скорость проходки скважин, так как часть технологических операций должна была нами осуществляться вручную. Дмитрий с Гошей, который успешно влился в наш коллектив, заверяли нас, что они гарантируют нам скорость бурения в диапазоне от восьми до двенадцати метров в час, и это при условии, что наш плазмобур будет работать на чистом воздухе. Но если в качестве рабочего агента применять слабо обогащённую газовоздушную смесь, с использованием углеводородных газов, то скорость проходки можно будет как минимум удвоить. Но это касалось уже модернизированной установки на перспективу.

Возвращение Дмитрия и появление Гоши явилось переломным моментом нашей творческой активности, которая постепенно стала затухать из-за множества второстепенных хозяйственных вопросов. С их приездом мы вновь вернулись к вечерним техническим дискуссиям, а наша молодёжь шутила, что мы вновь открыли вечернюю школу и создали атмосферу взаимопроникновения новыми, встречными знаниями. Если кто-то из вас работал в прикладной науке, то знает, что большинство оригинальных разработок рождалось на стыке двух или даже нескольких наук, по этой причине и создавались творческие коллективы из специалистов разного профиля. Что-то подобное происходило и с нами. Все эти изменения произошли в нас по той причине, что наши новосибирские друзья привезли с собой не только готовый отклонитель потока плазмы, но ещё один важный элемент компоновки низа бурильной колонны – формирователь стенки скважины из расплава породы. Он был выполнен очень оригинально, и это решение могло родиться только в Новосибирске. Если бы за его проектирование и изготовление взялась наша часть команды, мы бы его сделали строго цилиндрическим. Их же вариант был выполнен в качестве слегка ниспадающего конуса, и это было сделано исключительно для того, чтобы продавливать расплав не только в боковом направлении, но и вертикально вниз, в сторону забоя скважины. К тому же проблемы с поиском гравия и цемента, ожиданием доставки дизельных электростанций и многим другим ушли в прошлое, и у нас стало появляться больше свободного времени для творчества. Гоша был хорошим рассказчиком всевозможных жизненных историй, порой казалось, что он осведомлён в любом вопросе и на любую тему. Он мог слушать собеседника и давать бесценные советы, он мог буквально здесь, в поле, с применением простейшего инструмента взяться за изготовление даже сложных деталей. Такие люди, как он, – большая редкость. Он обладал способностью делиться своими знаниями без малейшей хитрости и назидательных нравоучений. Поражала воображение культура его технического языка. Всё он называл своими именами и никогда, ни при каких условиях, не использовал слова-заменители или паразиты, которыми, чего греха таить, зачастую изобилует язык буровиков. А он был всего лишь простым, но высоко квалифицированным слесарем. Как-то раз он мне высказал следующее: «Если бы судьба нас свела с вами в семидесятые годы, то сейчас все буровые работы проводились бы только с применением плазмобуров. Сколько лет потеряно попусту». В его словах была горечь обиды, и печаль: «А сколько не востребованных временем разработок пылится на полках наших многочисленных институтов? Это нам в итоге повезло, что судьба нас связала. Пройди ещё пару лет, и мы со своим плазмобуром потерялись бы навсегда. Но мы верили до конца, и, возможно, именно наша вера дала нам возможность перетерпеть все обстоятельства».

Чтобы у вас, мой дорогой читатель, сложилось правильное представление об уровне наших вечерних технических дискуссий, я вам приведу лишь один наглядный пример накала страстей, которые на них кипели. Поступали мы следующим образом. Каждый из нас, то ли в процессе монтажных работ, то ли в процессе переборки и реставрации старого оборудования или во время личных рассуждений, должен был обязательно запомнить любой непонятный ему вопрос, не находящий ответа, и в тот же вечер вынести его на общее обсуждение. Лучше было обсудить всё по горячим следам, чем оставлять всплывшую проблему на потом. Мы всегда были готовы к неожиданным поворотам, мы их уже столько прошли, иногда мы заходили в тупик и подолгу не могли найти нужного решения, но во всех случаях всё заканчивалось благополучно, так как все наши решения принимались исключительно нашим коллективным разумом. Вот в один из таких вечеров у нас и разгорелся творческий спор, а касался он технологии бурения. И, как в большинстве случаев – а мы к этому привыкли, – наиболее острые вопросы перед нами ставил Николай. На этот раз он начал издали, со своих любимых вспомогательных вопросов – именно в такой манере он всегда разогревал дискуссию. А мы все уже знали: если он начал слишком издалека, то и вопрос, который он в конце концов нам задаст, будет очень существенным.

– Мужики, а вы знаете, что больше всего буровикам приносит неприятностей? – спросил он неожиданно всех нас.

– Неконтролируемые выбросы, – высказал мнение Алик.

– Бесконечные спуско-подъёмы инструмента, – добавил Борис.

– Простои из-за ожидания подвоза труб или цементирования скважины, – высказался Алексей.

– Вот никто из вас и не угадал, – решил продолжить Николай. – То, что вы назвали, тоже присутствует. Но с выбросами уже научились бороться, технологии отработаны, превенторные установки перестали быть дефицитом, и без них ни одно бурение уже не производится. К спуско-подъёмам инструмента все тоже привыкли, и они неизбежны, вся работа буровика в основном из них и состоит. Долота приходится менять постоянно, но они тоже совершенствуются, всё больше стало применяться алмазных долот. Тут, как раз, есть реальный позитив. С трубами тоже, как бы, нет проблем. По моему мнению, многие старые организационные проблемы давно уже стали не актуальными для буровиков. Но из-за дороговизны объёмы бурения, в целом, многократно упали. Но это не самое главное – это проблемы заказчика: есть у него деньги – бурим, нет денег – устраиваем перекур, но сидим без зарплаты. А вот одна, реальная старая проблема, сохранилась по сей день. Конечно, мы о ней знаем, причём можем предсказать, когда она произойдёт, умеем с ней бороться, но тем не менее она регулярно происходит, и причём, как всегда, неожиданно.

– Ну не тяни, ты нас и так уже достаточно заинтриговал, нет смысла играть в угадалки, – попытался ускорить его вопрос Алик.

– Вы меня не торопите. Я для чего стал об этом вам рассказывать: да только потому, что я думаю – мы тоже неизбежно с этим явлением столкнёмся, а как мы будем с ним бороться, никто из нас пока не знает, – не сдавался Николай, ещё более подогревая в нас наше любопытство.

– Николай, ну хватит, мы все уже созрели и, видишь, внимательно тебя слушаем, – продолжал настаивать Алик.

– Ну наконец-то я понял, что вы готовы выслушать мой вопрос, но не мешайте мне его правильно сформулировать, он действительно важен, – успокаиваясь и окончательно заворожив нас, произнёс он. – Я хотел поговорить с вами о вероятности возникновения прихватов при бурении плазмобуром, потому что эти прихваты инструмента при бурении – действительно основной бич для буровика. А сколько дорогостоящего инструмента мы оставили в скважинах! Перебуривали стволы, занимались раскачиванием инструмента, чего только не придумывали, но так до конца и не решили, а проблема по-прежнему висит в воздухе. А мы, как я понял, будем стремиться к тому, чтобы наше бурение было безаварийным. Прихват – это самая классическая авария в бурении. Вот эту тему я вам и предлагаю сегодня обсудить. Прошу высказываться, – подытожил Николай.

Первоначально в воздухе повисла тишина, и все задумались над тем, с чего начать обсуждение. Вопрос действительно был важным и очень своевременным. Все продолжали молчать, и я был вынужден первым начать дискуссию с Николаем и всеми остальными.

– Николай, уточни для всех, что провоцирует прихваты, то есть какова природа их возникновения? – спросил я его.

– Причин, конечно, много. Это искривлённость ствола при бурении, неправильные углы набора кривизны, ну и самое основное – это физико-химические свойства вмещающих пород, таких, как глины и соли. Глины набухают под воздействием бурового раствора, особенно когда бурят на чистой воде или растворе на водной основе, и, как следствие, обваливаются в затрубное пространство, ну а соли плывут и пережимают буровой инструмент или обсадную колонну, вплоть до их смятия. Конечно, из всего набора возможных факторов риска в нашем разрезе, здесь, в Татарии, наиболее опасны глинистые пропластки, которые очень многочисленны. На участках эксплуатационного бурения мы их все знаем, но могут встречаться и не опознанные ранее глинистые линзы, – ответил он.

– Теперь у меня несколько вопросов к Дмитрию и Гоше, – продолжил я. – Первый: можно ли будет повторно расплавить спекшеюся породу, и если да, то как этим процессом управлять?

– У меня ответ утвердительный: да, можно, – стал отвечать Дмитрий. – Если это нельзя будет произвести при той же мощности плазмобура, при которой осуществлялся первичный расплав, то для вторичного расплава мы можем краткосрочно, на локальном участке, дать повышенную мощность. Скажу сразу, запас мощности мы имеем.

– Хорошо, теперь второй к вам вопрос, – продолжил я. – Выдержит ли корпус плазмобура и оболочка формирователя стенки скважины увеличение мощности?

– Для металлических поверхностей опасно только прямое воздействие потока плазмы, а во всех наших случаях этот поток направлен исключительно в сторону породы, плазма соприкасается только с нею. К тому же, если вы обратили внимание, корпус формирователя стенки скважины, или по-другому – расширителя, мы покрыли слоем нового тугоплавкого металла, кстати, Гоша принимал личное участие в его получении на мини-металлургической печи, и это ещё одна новинка, которую мы будем испытывать. Возможно, вы помните, а я вам об этом сообщил во время первого нашего совместного эксперимента, когда мы получили расплав, что глубина прогрева бетонного блока составила шестьдесят сантиметров. Но вы ещё не знаете, что я этот блок разрушил. Так вот – и я был сам этим поражён – образовавшееся при его спекании кольцо сохранилось первозданным, и я думаю, что вновь обретённая им при спекании прочность не ниже прочности металла. Вы, наверное, все видели или слышали о применяемых керамических деталях в машиностроении на наиболее изнашиваемых участках, так вот полученное нами спекшееся кольцо напоминает то же самое, то есть керамику, – продолжал Дмитрий. – А тот участок бетонного блока, в котором мы бурили на самой низкой мощности, разрушился полностью, и этот результат для нас тоже важен.

– Ну и наконец, у меня к тебе последний вопрос, – вновь обратился я к Дмитрию. – Какой промежуток времени требуется для превращения расплава в твёрдую фазу?

– То, что я сам увидел во время первого эксперимента, составило буквально считанные секунды, но для того, чтобы происходило первичное формирование поверхностной твёрдой корки, необходимо останавливать подачу мощности на плазмобур, то есть он должен работать циклично, именно в этом направлении мы и будем продолжать вместе с Гошей и Алексеем наши эксперименты, мы переходим к набору статистической информации, которая нам позволит делать все дальнейшие выводы.

– К чему ты задаёшь все эти вопросы? – неожиданно спросил меня Николай. – Я же поставил вопрос о прихватах, а ты увёл разговор в сторону?

– Не торопись, сейчас всё поймёшь, – попытался я его успокоить, – а тебе огромное спасибо, что именно эту проблему прихватов ты затронул. У меня, по ходу обсуждения, родилась одна идея – послушайте, а дальше её обсудим. Те самые шестьдесят сантиметров, о которых только что напомнил нам Дмитрий, должны стать нашей точкой отсчёта. Не забывайте, что наша буровая установка малогабаритна и работать мы будем с применением однометровых бурильных труб, то есть, при теоретическом возникновении прихвата в нашем случае, у нас минимальный лимит вертикального маневрирования нашим буровым инструментом, вот этот один метр будет для нас пределом. Я не исключаю, что прихваты могут возникнуть и практически, и, чтобы их предотвратить заранее, я предлагаю следующую технологию строительства ствола скважины. Допустим, мы возобновляем цикл углубления скважины, то есть, как сказал Дмитрий, после приостановки подачи мощности на плазмобур, мы вновь её наращиваем до прежней и углубляем скважину на 25 сантиметров, после чего прекращаем подачу электроэнергии и приподнимаем весь инструмент на 50 сантиметров вверх, то есть выводим его в зону уже затвердевшей стенки скважины, затем вновь опускаем его в состоянии покоя на 50 сантиметров, то есть возвращаем его на забой скважины, вновь углубляем ствол скважины на 25 сантиметров и, отключив электроэнергию, повторно приподнимаем на те же 50 сантиметров, то есть всё это напоминает нам работу как бы швейной машинки. В итоге на каждой метровой трубе мы будем делать четыре циклических углубления. Тем самым, мы поставим заслон любым прихватам. Но если вдруг прихват всё же произойдёт, то мы его почувствуем сразу же, всего лишь в 25 или в 50-сантиметровой зоне, и будем его ликвидировать за счёт повышенной мощности, провоцируя повторный расплав породы. Да, мы потеряем в скорости, но избежим всего того, о чём Николай нас своевременно всех предупредил. Вот такая моя идея, и я готов её обсудить.

– Оригинально, – вступил в дискуссию Гоша. – Мы как-то об этом не подумали. Хорошо, что эта тема возникла, нам будет над чем поразмышлять. Мы постепенно все начнём углубляться в технологию бурения, и это, скорее всего, лишь первый вопрос, который всплыл на поверхности. У меня тоже кое-что накопилось, в частности, как вы собираетесь определять границу вхождения плазмобура в нефтяной пласт, а это нам крайне необходимо знать, чтобы своевременно перевести работу плазмобура на пониженную мощность, чтобы не нарушать коллектор в зоне ствола скважины? Нужны какие-то датчики?

– Я думал над этим вопросом, но однозначного решения не нашёл, – начал я ему отвечать. – Прямых методов обнаружения кровли и подошвы пласта я пока предложить не могу. Вызывать геофизиков и извлекать из скважины весь наш инструмент, освобождая ствол для спуска их приборов, я не вижу смысла, это приведёт к увеличению сроков бурения. Нужно создавать какие-то встроенные датчики в корпус самого плазмобура или же над расширителем устанавливать отдельный геофизический блок, допустим, гамма каротажа, но это всё вопросы будущего, а на сегодня остаётся лишь один косвенный метод – улавливать на поверхности признаки углеводородов нашим детектором, который достаточно эффективен. Мы можем также анализировать шлам, который будет выноситься на поверхность после перехода на низкотемпературный режим работы плазмобура. Чётко границы пласта мы всё равно отбить не сможем, но эффективную мощность или высоту коллектора мы приблизительно установим, а это нам понадобится для предварительного подсчёта запасов нефти и будущего обоснования. Вот видите, сколько у нас ещё не решённых проблем – и целой жизни не хватит.

– Я опасаюсь, что часть углеводородов будет выжигаться на забое плазмобуром, и мы в первый момент их не успеем уловить на поверхности, – выразил Гоша своё опасение. – Но, с другой стороны, появятся продукты горения, и детектор должен быть настроен и на их улавливание. Кроме того, возможно, мы сможем зафиксировать точку самопроизвольного возрастания скорости проходки за счёт примеси к плазме углеводородных газов в момент вхождения плазмобура в нефтяной пласт или в газовую шапку, тем самым мы отобьём кровлю продуктивного пласта. Это может сработать лучше любого датчика.

Никто из нас не заметил, что время перевалило за полночь, а никто даже не помышлял расходиться на ночлег. В это время сезона ночи были ещё короткими, и мы поняли, что мы засиделись, только когда забрезжил рассвет.

Подходил к концу июль, вся подготовительная работа была нами завершена, и мы решили, что наступила пора совершить первый рейс за дизельным топливом. За этот процесс взялись отец с сыном. Но в последний момент Юра неожиданно предложил заменить Алексея на Петра, и рано утром они, пока мы ещё все спали, отправились на нефтебазу. Алексей остался в нашем лагере, который мы всё-таки поставили у полюбившегося нам омута и жили в нём без малого уже почти три месяца.

Первым, с кем я столкнулся в то утро, был именно он, Алексей.

– Ты почему не поехал с отцом? – спросил я его.

– Сегодня возвращается Маша, и будет неправильно, если я её не встречу. Она вернулась только вчера вечером из Москвы в Лениногорск, и рвётся к нам, и просила, чтобы мы с вами её дождались. Возможно, она вот-вот уже приедет, – поведал он мне. – По телефону я не всё понял, но мне показалось, что она чем-то расстроена. Раньше я её такой грустной не знал. Я попытался её расспросить, но она ответила, что расскажет обо всём при встрече.

Действительно, ждать её приезда нам пришлось недолго, но к нашему удивлению, она приехала одна, без бабушки и мамы. Это уже что-то значило и не предвещало радостной встречи. Не заезжая в деревню, она сразу же подъехала к нашему лагерю, но было странно: она не хотела выходить из автомобиля, и продолжала в нём сидеть. Нам ничего не оставалось, как подойти к ней. Но когда мы увидели ее через лобовое стекло автомобиля плачущей, в нас буквально всё перевернулось.

– Что-нибудь случилось в Лениногорске? – первое, что я спросил через приоткрытое водительское боковое стекло.

Но она не отвечала и продолжала молчать. Мы видели, что она собирает в себе последние силы, сжимая как бы все свои эмоции в кулак, чтобы нам сказать что-то важное. Но пересилив страх и наконец выйдя из автомобиля, она почти бессильно нам поведала, всего лишь одной фразой, ради которой мчалась к нам за поддержкой:

– Да нет, в Лениногорске всё нормально, а вот в Москве у меня проблемы.

В моей голове мгновенно промелькнула вся вереница возможных неприятностей, которые могли бы довести её до такого состояния. Но я не хотел гадать и расспрашивать её сам, было более правильным дождаться её личного объяснения.

– Из Москвы я уехала насовсем, – вновь выдавила она из себя, и её слёзы, ещё с большей силой, полились градом. Она была явно на грани нервного срыва.

В таком состоянии было бессмысленно её о чём-то расспрашивать, нужно было дать ей успокоиться. Алексей был в полной растерянности и даже не делал никаких попыток её успокоить, а просто стоял рядом с ней. Нужно было что-то найти из успокоительных средств, но я знал, что в нашей аптечке их не было. В деревне их тоже бесполезно было искать. Народные средства мы по договорённости не держали, так как сами ввели сухой закон. Я постепенно стал соображать, раз в Лениногорске у неё всё в порядке, значит, все живы и здоровы, и причина вероятнее всего в Москве, только в ней. И тут до меня наконец дошло: скорее всего, этот нервный срыв произошёл из-за диссертации. По идее, она должна была вернуться ещё месяц назад, она же нам обещала, но почему так долго молчала и не давала о себе ничего знать. При её почти что творческом фанатизме и вере в свою работу, которую они начинали обсуждать ещё с её отцом, она скорее всего не выдержала финального испытания судьбы. Но что там произошло, и каковы причины возможной трагедии? То, что она приехала немедленно к нам, означало, что она верила в нас и надеялась от нас получить поддержку. Ей нужно было перед кем-то выговориться, всё объяснить и успокоить свою душу. Но чтобы вывести её из состояния депрессии, я всё же решил начать задавать ей вопросы, так как был почти уверен, что она первая не заговорит.

– Скажи, причина всего, что с тобой происходит, – диссертация? Ты её завалила? – решился я спросить Машу.

– Нет, не завалила. Я просто отменила её защиту, – продолжая плакать, ответила она. – Сначала я испытала гордость за этот поступок, а потом наступил страх. Я не знала, как всё случившееся объяснить маме, Алексею и вам, мне стало стыдно перед всеми за своё ребячество, возможно, я поступила глупо и необдуманно. Но что мне давала эта диссертация, эти кандидатские корочки, что я, стала бы умнее, талантливее и передо мной распахнулись бы все двери?

– Но всё-таки, почему ты отменила защиту диссертации? – вновь спросил я её.

– Я вам говорила, что работу писала в МГУ, и защита должна была состояться там. Накануне защиты я решила пригласить на неё некоторых преподавателей из Губкинского института, так как работа была посвящена нефтяной теме, вы её читали. Но никто из них не пожелал прийти и поддержать меня, хотя бы своим присутствием. Я, конечно, послушалась вас и убрала из диссертации все острые моменты, чем доставила нескрываемое удовлетворение своему руководителю. Более того, он заблаговременно провёл со всеми членами Учёного совета необходимые беседы, а мне сообщил, что защита пройдёт на ура. Так и сказал, слово в слово. Но в самый последний момент я узнала, что он использовал часть моей работы, без всякой корректировки и согласования со мной, для своей докторской диссертации. Причём он заимствовал у меня также те главы, которые я не включила в свою работу. И тут я поняла: всё последнее время с его стороны по отношению ко мне и к моим предложениям и выводам, была сплошная преднамеренная интрига. Я не школьница, я знаю, что в научной среде бывает всякое, но присвоить мои мысли я ему никогда не позволю. Вот я и пошла после этого в Учёный совет и написала заявление, что моя работа требует дополнения новыми разделами, и официально приложила те самые главы к своей просьбе перенести защиту диссертации на один год. А этого плагиатора я официально попросила отстранить от руководства моей работой. А сдаваться, как вы, возможно, подумали, я не собираюсь и работу я допишу, но выглядеть она будет совершенно по-иному, – поведала она нам истинные причины событий, испытать которые ей пришлось за последнее время.

– Не знаю, что тебе и сказать, – ответил я ей. – С одной стороны, ты лишила нас права порадоваться за тебя, мы действительно все тебя ждали с радостной вестью, но с другой стороны, ты, несомненно, во всём права, и, скорее всего, твоё время ещё не пришло, но оно от тебя никуда и не убежит. Когда я тебе советовал выходить, не затягивая, на защиту, я преследовал только одну цель: чтобы ты быстрее избавилась от старого груза той статистики, к которой ты постоянно возвращалась и которая не давала тебе двигаться вперёд. Через защиту её нужно было как можно быстрее отрезать, получить диплом кандидата и забыть. То, что ты уже написала, ты правильно говоришь, это всё только для тебя самой, и никто никогда эти твои статистические выводы читать и изучать не будет. Время сейчас не то. Считай, что это был всего лишь промежуточный этап твоей научной деятельности, твоего вхождения в большую практическую науку, – нужно было срочно менять тему разговора, чтобы окончательно её успокоить, и я им предложил. – А сейчас лучше пойдёмте все вместе, посмотрим на наш «Буровой куб», завтра мы начинаем бурение первой скважины.

Нам с Алексеем удалось уговорить Машу остаться в деревне и обязательно присутствовать на забуривании первой скважины, а на вечер я её пригласил присутствовать на нашем предстартовом совещании. Это было слишком громко сказано про совещание, у нас не было ни повестки дня, ни назначенных докладчиков, ни приглашённых со стороны оппонентов, предполагалось, что это будет последний выдох перед марафонским забегом. Все мы уже давно находились на беговой дорожке и ждали выстрела стартового пистолета. Время тренировок прошло, все технологические карты прописаны, сформированы бригады для круглосуточного бурения, даже форму суточной отчётности мы успели придумать, но было одно очень важное дополнение: всё, что мы начнём делать завтра, мы будем делать впервые, и, чтобы не потерять ни одной крупицы информации, мы решили весь процесс бурения записывать на две видеокамеры и при необходимости производить контрольные просмотры.

Тем не менее, тот памятный вечер выдался для нас очень жарким. А подлил масла в огонь, неожиданно для всех, наш узбекский бригадир Фарход. Предполагалось, что миссия его бригады выполнена, и со дня на день они должны были все возвращаться к себе на родину. Мы думали, что он пришёл на эту встречу, чтобы попрощаться с нами, а услышали от него обиду, которую он высказал очень прямолинейно: «Мы помогли вам всё построить, а вы нам не даёте возможность посмотреть на результат. Мои ребята против отъезда и просят вашего согласия остаться вместе с вами до конца, они согласны работать даже без оплаты»! За всё проведённое с ними время мы были свидетелями их терпения и трудолюбия, желания всё узнать и во всё вникнуть, к ним не было ни одной претензии ни по качеству их труда, ни по дисциплине, а порой они сами напрашивались на самые ответственные участки монтажа оборудования. Они не только влились в наш коллектив, но и стали для всех для нас просто незаменимыми. Не будь их вместе с нами, мы вряд ли могли бы так быстро завершить этап подготовки.

В тот вечер у меня была своя цель, которую на некоторое время перебил Фарход своей пламенной речью, и когда, ко всеобщему удовлетворению, всё было улажено и Фарход получил нашу коллективную поддержку, я решил как можно быстрее начать разговор, ради которого я и настоял на присутствии Маши. До того момента я старался эту тему не обсуждать, а вынашивал её только в себе, но более удобного момента для её освящения я не видел. Рано или поздно она всё равно бы возникла, а она касалась нас всех.