Текст книги "Петролеум фэнтези"

Я продолжал внимательно наблюдать за очень медленной, на первый взгляд, сборкой плазмобура и то, что этот процесс продвигался неуклонно вперёд и ни на минуту не останавливался, меня только радовало. Ребята знали, что делали. Подгонка всех технологических отверстий и зазоров проводилась ими строго согласно прописанному техническому регламенту, прилагаемому к сборочной документации. Я сам её неоднократно перечитывал после получения от деда Дмитрия и считал, что она была выполнена на высочайшем уровне технических стандартов. Старая конструкторская школа, которая была заложена русскими инженерами ещё до революции, полностью была принята и сохранена и в советский период, и оставалась до сих пор эталоном всех технических решений. Тогда, в старые времена, за кульманами работали целые группы конструкторов и инженеров, которые делали подробнейшие технические описания каждой детали, даже самой простейшей. Сейчас кульманы заменили компьютеры, а мозги конструктора или чертёжника заменили универсальные программы. Свежеобученные операторы нарисуют вам сейчас на экране компьютера всё, что вы пожелаете, самым модным стало – изобразить для вас по вашему желанию, в трёхмерной графике, ваш дом или вашу кухню. Можно всё упростить, но оторвать мысль конструктора от кончика карандаша невозможно, особенно того изобретателя, который создаёт принципиально новые технические решения. Цепочку, состоящую из последовательности: мозг, озарение, рука, карандаш, бумага, – невозможно нарушить и нереально добавить в неё что-то. Мозг и рука работают мгновенно, и если между ними добавить какую-то компьютерную кнопку, будет равносильно тому, что добавить ластик, который может моментально стереть самую гениальную мысль. Цепочка между зарождением идеи и её фиксацией должна быть наикратчайшей, практически мгновенной. Я много раз задавался вопросом: «Почему в современной литературе не появляется новых гениальных произведений»? Суть ответа, на мой взгляд, проста. Авторы перестали творить вручную на бумаге, им не слышен больше скрип чернильного пера или шуршание простого карандашного грифеля. Они больше не видят на бумаге своих исправленных ошибок, пометок, поправок, вычёркиваний ненужных слов и вписываний крайне необходимой новой мысли. Вместо вымаранного, по настоящему выстраданного рукописного листа, теперь мы имеем аккуратный чистенький печатный листочек, не содержащий как бы ничего ошибочного. Человечество постоянно выталкивает из своей среды новых гениев, которые пишут, их много, но не все становятся идолами читающей публики. Одни пишут слишком заумно, другие примитивно и упрощённо, третьи слишком вульгарно, а читающая среда изменчива, она хочет новизны, она жаждет правды и открытий, она становится всё более рациональной, она мечется между телевизором, книгой и покоем. Телевизор стал слишком навязчивым, в нём много грязи и вашей зависимости от него. Покой, безусловно, нужен, но он даёт только передышку, но не даёт дополнительного питания вашему мозгу, без которого современный человек уже жить не может. Остаётся только одно – и то, что было всегда, во все века, и то, что всегда будет с нами, – книга как источник духовной пищи. Одни их будут писать и печатать, а другие их будут поглощать. Причём пройдёт время, будет много сомнений и противоборств, споров и дискуссий о том, как должна выглядеть книга. Но из всего, что мы с вами увидим, останется только книга в печатном бумажном виде, всё остальное отомрёт, как дань временной моде.

Творчество писателя и конструктора очень схоже, каждый из них, начиная что-то новое, не знает, что их будет ожидать в конце пути. И судьбы у них очень близки. И трансформация их стилей и методов работы происходит не только параллельно, но и по одному и тому же рецепту. И проходить все болезни роста им придётся тоже по одной и той же схеме. Точно так, как нужно сохранять в литературной среде культуру пользования карандашом или гусиным пером при наличии мозгов и талантов у тех, кто держит в своих руках эти орудия творчества, точно так же нужно сохранять культуру пользования кульманом, ватманским листом, наборами мягких и твёрдых карандашей в среде творцов, создающих новые машины и механизмы.

К вечеру всё было готово. Завтра, с самого утра, мы могли начинать испытания. Народ потихоньку начал стягиваться на ужин. Петр с Аликом завершали установку морозильной камеры, которая была нам сегодня доставлена ровно в установленный срок. Все обсуждали события сегодняшнего дня, а Юра, подойдя ко мне, вновь поведал, что Алексей, едва умывшись и переодевшись, сбежал на свидание.

– Как он на меня похож, – единственное, что он смог произнести. – В молодости я был точно такой. Делать нечего. Любовь есть любовь, и мне его не удержать.

Но не успел Юра договорить последних слов, как перед нами появился Алексей вместе с Машей. По ним было видно, что они оба счастливы и души не чают друг в друге. Но обратились они не к отцу, а ко мне, и обращение это было очень интересным. Его смысл был в том, что Маша очень хотела познакомиться именно со мной и рассказать о своей диссертационной работе. То ли Алексей ей успел о наших целях рассказать, то ли это была её личная инициатива, но я пока не понимал, о чём пойдёт речь. И почему она выбрала именно меня, а не кого-то другого? Я видел что она колебалась с прямым вопросом, не находила нужных слов, чтобы начать наш диалог, и я решил прийти ей на помощь:

– Маша, вас интересуют мои знания о Лениногорске или что-то другое? – спросил я её, давая ей понять, что я открыт для разговора с ней.

– Вы меня простите, я не знаю с чего начать. Алексей так быстро уговорил меня пойти познакомиться с вами, но я, увидев вас, просто растерялась. Он мне так много рассказывал о вас, о том, что вы коренной лениногорец, мой земляк, долго проработали в нефтяной промышленности и что не откажете мне поговорить с вами. А для меня это крайне необходимо. Дело в том, что я завершила подготовку диссертации и выхожу на её защиту, и мне важно получить оценку независимых экспертов. В диссертации я провожу, на примере Лениногорска, сравнительный анализ социальной ответственности нефтяников перед горожанами в советский и современный периоды. Материалов было мало и мне пришлось докапываться до всего самой. Мне крайне трудно критически оценить ценность этой моей работы, и я никак не решусь, стоит ли её защищать. Я в ней пишу об упадке города в последние годы, и мои выводы неутешительные. Я предлагаю пути решения перезревших социальных проблем, но мой руководитель отговаривает меня от их публикации. Говорит мне, что в таком виде диссертация получит отрицательную оценку. Я хочу, чтобы вы и ваши друзья её прочитали и честно мне посоветовали, что мне дальше делать, – почти что умоляя, попросила она меня.

– Не волнуйтесь, мы обязательно прочитаем всё, что вы написали, но есть одно «но»: никто из нас никогда не выступал научным экспертом, тем более по диссертациям, – сказал я ей.

– Мне не нужен официальный отзыв, мне нужно ваше мнение как опытных людей. К местным лениногорским нефтяникам я не пойду, несмотря на то, что мой отец проработал у них всю свою жизнь, а кроме вас мне обратиться не к кому. Сейчас время такое, почти все диссертанты испытывают аналогичные трудности, если берутся за работу не по заказу. А я была воспитана отцом писать только правду и говорить только свои мысли. Если бы он был жив, у меня бы этой проблемы не возникло, и лучше, чем он, никто бы не дал мне совета. Но его нет, а у меня ситуация просто безвыходная.

– Хорошо, мы вам поможем, можете полностью на нас рассчитывать. Скажите, Маша, а где вы собираетесь работать после защиты диссертации? Об этом вы думали? – спросил я её.

– Если честно, то да. У меня первое высшее образование экономическое по нефтяной отрасли, я училась в Губкинском институте, а второе социологическое, получила в МГУ. Свою диссертацию тоже написала в МГУ. Как и все поступают при поиске работы, подготовила своё резюме, разослала его во всевозможные нефтяные компании, а ответа так ни от кого пока не получила. Мама очень хочет, чтобы я вернулась в Лениногорск, была рядом с ней, но здесь работу мне не найти, у них тут своя экономика, а моя им не подойдёт. Они знают суть моей работы, мои выводы, мои предложения, и они будут первыми противниками того, что я написала. Ситуация для меня почти безвыходная, – продолжала она.

– Маша, мне кажется, что вы преждевременно и напрасно волнуетесь. Ценность любой работы оценивается всем научным сообществом, а не только диссертационным советом, и только во времени, а не сиюминутно. Приносите вашу работу, мы её почитаем. Но у меня к вам есть отдельная просьба, постарайтесь сделать так, чтобы Алексей сегодня долго не задерживался. Завтра у него и у нас очень ответственные испытания, и он в них один из главных участников. Нам нужно, чтобы он был в форме. А если хотите, приходите завтра к нам, и посмотрите то, что мы будем делать. Возможно, то, что вы увидите, будет интересно и для вас. Договорились?

– Я обязательно приду, а то Алексей, мне кажется, пытается от меня что-то скрывать, – сообщила она мне, явно успокоившись.

– Вы на него не обижайтесь, придёт время, и вы обо всём узнаете, возможно, нам и экономисты понадобятся. Только то, что вы увидите завтра, об этом – моя вторая личная к вам просьба, – никому не рассказывать, даже вашей маме, – сказал я ей на прощание.

Наступившее утро было тёплым и, по-весеннему, очень солнечным. Настроение у всех было приподнятым, и в ожидании предстоящих испытаний мы ещё вчера вечером приняли решение не проводить сегодня никаких других работ. Это желание было общим. Все ждали долгожданного результата, и сегодняшний день должен был дать нам ответ, от которого будет очень многое зависеть. Не было никакой нервозности, даже я сам, перенервничав позавчера, сегодня был полон только положительных эмоций. Эксперимент проводили пятеро: Дмитрий, Алексей, Николай, Саня и Пётр, – остальные были готовы в любой момент прийти им на помощь. Была среди нас также Маша, которая выполнила своё обещание.

Всё было готово к началу испытаний. Пётр находился в кабине автокрана и проводил манипулирование по подъёму плазмобура над бетонным блоком, Алексей управлял подачей электроэнергии, Николай отвечал за сжатый воздух, Саня за воду, и только Дмитрий, один, находился в непосредственной близости от точки соприкосновения головной части плазмобура с бетонным блоком и управлял всем процессом при помощи специального пульта. Он же сам регулировал вертикальное перемещение плазмобура при помощи небольшой лебёдки. Все остальные стояли полукругом и наблюдали за началом процесса издали. Было очень тихо, и Дмитрий начал подавать голосом команды, сначала Николаю, а затем Алексею. Все надеялись увидеть какое-то пламя, искры, вылетающие из кольцевых сопл плазмобура, но ничего этого не было. Но неожиданно для всех из-под головной части плазмобура стали вылетать мелкие осколки бетона и самая настоящая пыль, которая из-за своей мелкодисперсности просто весела в воздухе и напоминала клубы дыма. Плазмобур уверенно углублялся в бетон, и, как нам показалось, с очень высокой скоростью. Дмитрий вновь дал команду, но уже на приостановку подачи воздуха и электроэнергии, и Николай с Алексей мгновенно исполнили его указание. Через мгновение после того, как рассеялась пыль и плазмобур был приподнят над бетонным блоком, он попросил всех подойти и внимательно осмотреть место бурения.

То, что мы увидели своими глазами, оказалось идеальным сквозным цилиндрическим отверстием. Мы, как один, не договариваясь, без каких-то внешних команд, стояли и аплодировали Дмитрию. Всё свершилось за какие-то мгновения, только мы одни знали о том, что произошло на самом деле, и ни один случайный прохожий ничего бы не понял.

Все стали расспрашивать Дмитрия, что он наблюдал, находясь совсем близко от эпицентра бурения, и при какой температуре происходило разрушение бетона, а он со своей стороны, сказав что температура была порядка 650 градусов, дальше стал отшучиваться, что ничего остального он не видел. Но потом, вполне серьёзно, сказал нам всем, что сегодня он торопился и совсем забыл заснять первый эксперимент на видеокамеру: «Мы, физики-экспериментаторы, народ не суеверный, и мы обязательно должны вести съёмку всех испытаний, в том числе и первых, чтобы потом, при повторном просмотре, уточнять наши первоначальные выводы. А сегодня я действительно забыл это сделать. Но вы все видели результат, и это самое важное».

После некоторого затишья и полученной нами порции положительных эмоций Дмитрий предложил провести второе испытание на повышенной мощности, способной довести бетон до расплава. Дмитрий с Алексеем, посовещавшись между собой, вновь дали команду остальным участникам эксперимента занять свои места, а остальным отойти на некоторое расстояние. Всё повторилось ровно в той же последовательности, как и в первый раз. Мы не имели ни малейшего понятия о том, что должно произойти в момент вхождения плазмобура в бетон. Если в первый раз мы стали реагировать на клубы пыли, то в этот раз плазмобур просто погружался в бетон с ещё большей скоростью, и до нас до всех дошло, что эксперимент закончен, лишь после команды Дмитрия прекратить подачу электроэнергии и сжатого воздуха. Наконец он дал последнее указание Петру приподнять плазмобур стрелой автокрана, так как в этот раз он не пользовался ручной лебёдкой, а держал в руке, наготове, точечный термометр и почти мгновенно начал промерять им температуру прогрева бетонного блока в месте нахождения точки бурения. Лишь завершив многократные измерения, он разрешил нам подойти вплотную к нему. То, что мы увидели своими глазами, нас всех поразило ещё больше. Отверстие получилось гораздо более идеальным, чем в первом случае, а его стенки блестели под лучами солнца и показались нам чуть ли не зеркальными.

– По сделанным мною замерам могу сказать вам: бетон прогрелся примерно на шестьдесят сантиметров, но толщину спекаемости пока назвать не могу. Мне необходимо будет распилить этот бетонный блок на куски, точнее вырезать из него сегмент вокруг ствола и путём его постепенного разрушения, вручную, определить эту самую толщину, а кроме того определить прочность полученной спекшейся стенки ствола. Но второй показатель, прочность, можно определить только в лабораторных условиях, – сообщил он нам.

– А какая была в этот раз температура? – спросил его Николай, одновременно высказывая своё восхищение увиденным.

– Пульт управления я настроил чётко на требуемый диапазон температур 650-1350 градусов, чтобы не превышать верхнюю границу, и нагрузку дал по максимуму. То есть мы только что проделали два пограничных эксперимента, а для того, чтобы научиться наиболее экономично и эффективно управлять плазмобуром, таких испытаний, на разных режимах, нужно провести множество. Я думаю, что на сегодня достаточно, главное, что у нас у всех сложилось окончательное представление о возможностях этой техники.

На всё, с подготовкой, ожиданиями и самим экспериментом, у нас ушло не более часа. Так бывает всегда, когда чего-то долго ждёшь, готовишься, обсуждаешь, споришь, нервничаешь, а всё самое главное происходит чуть ли не мгновенно. И остаётся только память и конечный результат. Для нас увиденное стало очередным переломным фактором, укрепившим во всех нас веру, что мы приехали сюда не зря.

В этот день мы решили больше ничего не делать и отдохнуть. По дороге к дому Петра меня догнала Маша и протянула мне пакет, и я по ней понял, что в нём была её диссертация.

– Вот, как обещала, принесла. Посмотрите на досуге. Кроме диссертации, я вам даю ещё несколько глав, которые в неё не вошли. На мой взгляд, они бы придали моей работе более законченный вид, но мой руководитель категорически против них, – сказала она.

– А в этих главах у вас что-то не связанное с темой диссертации или в них самая критическая часть ваших выводов? – решил я поддержать начатый ею разговор.

– Если в двух словах, то мои выводы говорят о том, что нефтяники утратили в городе свой авторитет и перестали нести какую либо социальную ответственность. Все мои выводы построены строго на статистических данных, которые ещё начинал собирать мой отец, а я лишь продолжила его работу. Когда я начинала писать первые строки своей работы, он был ещё жив, и мы успели с ним многое обсудить. Все, что я написала, можно перепроверить, и кропотливый исследователь получит тот же результат. Если раньше на нефтяную отрасль работал практически весь город, то сейчас и семи процентов не будет. Вы сами хорошо знаете, какой у нас раньше в Лениногорске был подъём. А сейчас роль инженерно-технического персонала и трудового коллектива никакая. Решения принимает узкая группа людей. Вроде бы и добычу нефти им удалось стабилизировать, и баланс положительный, но они живут своей совершенно отдельной жизнью. Вроде бы ходят с нами по одним и тем же улицам, дышат тем же воздухом, дети их учатся в тех же школах, но они стали чужими для города. Но это не самое главное. Я предложила в своей работе пересмотреть принципы проведённого акционирования и дать доступ к управлению предприятием широкому кругу специалистов, проведя перераспределение части акционерного капитала в пользу трудового коллектива. Возможно, эти мои рассуждения не до конца оформлены, не всё в них продумано, но, на мой взгляд, без этих изменений средний класс в стране не вырастить. Именно вырастить, возможно, директивно, но обязательно при поддержке государства. Вы почитайте, мне трудно пересказывать, хотя я наизусть знаю каждую свою строчку, – сказала она.

– Маша, я обязательно прочту, затягивать не буду. Скажу вам честно, вы меня заинтриговали. Я и сам часто думаю на эту тему, и даже, возможно, наши взгляды окажутся близки. А пока лучше скажите мне, вы что-нибудь поняли из того, что только что увидели? – спросил я её.

– Я не большой знаток бурения, но мне показалось, что вы испытывали какой-то принципиально новый буровой инструмент. Но почему здесь, в этой глуши? – ответила она мне вопросом на вопрос.

– Вы угадали, вернее, всё правильно увидели своими глазами. А то, что это произошло в твоей родной деревне, – это не случайно, и это не глухомань, как ты выразилась, а центральная часть России. И поверь, здесь скоро всё изменится, если наш план сработает. Но пока это всё, что я могу тебе сказать. Вот прочту твою диссертацию, посмотрю, на что ты профессионально способна, тогда подробнее поговорим, – ответил я ей.

– Теперь вы меня заинтриговали. Я же спать не смогу, только и буду думать о ваших словах. Я излишне впечатлительна и совсем неопытна, но я научилась слышать правду. Я не предсказательница, но мне кажется, вы приехали к нам надолго, а это фермерское хозяйство, в которое вас втянул Пётр, или вы сами в него добровольно вошли, – всего лишь прикрытие каких-то иных ваших дальнейших планов. Что, я не права? – вновь спросила она меня, приостановившись и глядя в полуоборот мне в глаза.

Разговорившись с Машей, я совершенно не заметил, как к нам присоединился Алексей и очень тихо, не выдавая себя, шёл чуть сзади за нами. Наверное, он слышал весь наш разговор, но за всё время ни разу не вмешался в него. Хорошо, что я не стал расспрашивать её о нём, иначе получилась бы очень неловкая для меня ситуация. Алексей обозначил своё присутствие рядом с нами только в тот момент, когда мы подошли к берегу реки, и ему скрывать своё присутствие было бессмысленно.

– Алексей, иди к нам. Что ты там стоишь один? – позвал я его. – Маша, вот на этом самом месте мы прожили в прошлом августе почти целый месяц.

– А мы с мамой приехали в самом начале сентября, сразу, как только закончились дожди, видимо, разминулись с вами на несколько дней. Но Степаныч нам ничего не говорил, а именно он нас снабжает всеми деревенскими новостями, старыми и новыми, – сообщила она.

– Ну ладно, пойду читать диссертацию, а вы можете погулять сегодня по окрестностям. Ты, Маша, покажи Алексею как следует, всё, что сочтёшь нужным, возможно, именно ему придётся задержаться в этих местах надолго, – сказал я ей таинственно, для поддержки Алексея.

Она – совсем юная девушка, и откуда в ней такая уверенность, её завершённые и вполне сформировавшиеся мысли, неудержимая смелость пойти наперекор своему руководителю, встать на защиту любимого города, а не пойти в том же соглашательском направлении, как идут многие другие? Возможно, и защита её диссертации уже могла состояться, и скорее всего она была бы давным-давно трудоустроена. Почему она выбрала этот путь борьбы? Борьбы жёсткой и несправедливой. Многое в ней для меня оставалось непознанным и таинственным. У меня было единственное желание – побыстрее прочитать её работу. Именно с этими размышлениями я наконец-то добрался до дома Петра и сразу же приступил к чтению.

Что меня поразило больше всего? Я вроде бы читал работу на экономическую тему с социологическим уклоном, но мне казалось, что я по ней изучаю историю города Лениногорска, описанную цифрами и сопоставлениями. Но мне показалось, что я читаю как будто о двух совершенно разных городах. Раньше мне казалось, что я знаю свой родной город достаточно хорошо, но эти мои знания были ровно в том объёме, который был сформирован и сохранён во мне в юношеские годы. Откровенно скажу, что на каком-то из этапов чтения мне хотелось остановиться и не портить свои старые воспоминания, пусть город останется навсегда во мне таким, каким я его знал до моего отъезда из него. Но мне хотелось побыстрее добраться до выводов Маши и её предложений, докопаться до глубины её мыслей, понять причину конфликта. Не буду кривить душой, я уже тогда понимал, что между ней и Алексеем уже сложились прочные отношения, между ними была любовь, которая скорее всего закончится созданием новой семьи, и рано или поздно она станет членом нашей команды. Этот факт был для нас очень благоприятным, и не только потому, что Алексей, возможно, встретил свою судьбу, но и в связи с тем, что в их зародившейся дружбе я видел свой меркантильный интерес, нам нужен был такой специалист, как она, и я очень хотел сделать на неё ставку.

Всё самое интересное для меня оказалось именно в тех главах, которые оказались несправедливо зарецензированными. Первоначально мне казалось, что их написала не она, а я сам. А касались они – я надеюсь, вы все догадались, – построения народного предприятия.

По горячим следам, в тот же вечер, я решил сам навестить семейство Маши. К моему удивлению, старшие уже спали, а Маша одна сидела на веранде и рассматривала какие-то документы.

– Не помешаю? – обратился я к ней, войдя. – Вы чем-то заняты?

– Совсем нет. Мама с бабушкой ложатся рано, старая привычка. А я люблю посидеть по вечерам, интернета здесь нет, вот читаю старый журнал «Нефтяное хозяйство» – помните, такой выпускался? Папа его постоянно выписывал, а все годовые подшивки привозил сюда в деревню. У меня тут целая библиотека собралась. Читаю и думаю: раньше писали по-другому. В этих журналах вся жизнь нефтяников как на ладони. Сейчас, конечно, тоже много публикаций, учёные и производственники всегда много писали, это в них не вытравить. Статей действительно много, но они все какие-то профильтрованные, но самое опасное то, что я почти не встречаю региональных обобщений. Каждая компания пишет про себя, – вздохнула она с грустью.

– Давайте лучше поговорим о вашей работе, – попытался я увести начавшийся между нами разговор от грустных эмоций. – Я пока оставил вашу диссертацию у себя, хочу перечитать ещё раз отдельные моменты. Но мне показалось, что это не одна диссертация, а целых две. Я думаю, что вам лучше их разделить и выйти на защиту только с первой частью. Этого объёма вполне достаточно, и руководитель ваш успокоится.

– А вы считаете, что те отдельные главы – это чушь? – начала сопротивляться она.

– Я этого не сказал и пришёл поговорить с вами именно о второй части. На мой взгляд, ваше предложение о новом типе акционерного общества правильное, но не доработанное. Вы за основу его построения предлагаете брать уже действующее предприятие, фактически предлагаете провести пересмотр акционирования. Это очень смело, но эту вашу идею никто не поддержит. Вы только всех разозлите и ещё больше настроите против себя. Нужно строить такое предприятие с нуля, в чистом, неосвоенном поле. Акции просто так никто не отдаст и делиться ими не будет. Да это скорее всего будет выглядеть несправедливо и противозаконно. Тем более вы знаете, что во многих компаниях собственность многократно перекупалась. Не буду спорить с вами, скорее всего это делалось умышленно и очень продуманно. Вы же знаете, как раздуты штаты офисных работников, не участвующих напрямую в создании промышленного продукта, приносящего основную прибыль. Вот эта огромная армия юристов и экономистов и прикрывает все сделки с акциями, а также все коммерческие хитрости. Вы их никогда не переубедите. Они вас просто не услышат. К тому же, нефтяники имеют очень мощное лобби на всех уровнях власти и приносят основной доход в бюджет. Ломать и перестраивать сложившуюся форму акционерной собственности никто не будет. Это государственная опора, это некий монолит современного процветания государства. Поэтому мой вывод таков: вы зашли в тупик, из которого выхода нет, – попытался я ей разъяснить свою точку зрения.

– Но вы же сказали, что вы увидели две диссертации. Значит, вы не против того, что я написала во второй части. Я вас правильно поняла? – её сопротивление возрастало. – Или мне всё бросить и забыть, но я же вижу стагнацию органов местного самоуправления, их неспособность что-то придумать новое, вовлечь людей в предпринимательство. Действующие предприятия не развиваются, а просто поддерживают уровни добычи, определённые лицензионными соглашениями. Инициативы внутри коллективов нет, она просто административно запрещена. Нет никакой новизны, технологии добычи десятилетиями не меняются, везде сплошная рутина. И что? Нефть всю добудут и уйдут, а старый нефтяной район и людей просто бросят. Только качественно новые отношения в трудовом коллективе способны дать толчок развитию. Вы понимаете, что я хочу сказать? Должен работать коллективный разум, а не втупую выполняться чей-то, скорее всего, неверный приказ. Уже давно пора уйти от примитивной добычи и перейти на её глубокую переработку, а прибыль вкладывать в принципиально новые производства, не связанные с нефтяной отраслью. Я не считаю производство бензина и дизельного топлива глубокой переработкой, это всего лишь промежуточная стадия. Но они, как и сама нефть, несмотря на то, что успешно продаются, к сожалению, не создают высокой прибавочной стоимости. Всем нужны очень быстрые деньги, и мало кто задумывается об упущенной прибыли. По этой причине сырьевые регионы не развиваются, а люди, добывающие нефть, по-прежнему остаются бедными. А я хочу, чтобы в наш город приезжали новые люди с разных концов России и привозили сюда свои не реализованные проекты. Нефть должна для всех стать только источником первоначального дохода, который будет коллективно перераспределён в другие отрасли. Я хочу покупать всё местное, произведённое здесь, а не привезённое непонятно откуда. То есть одна прибыль должна порождать другую, а та в свою очередь должна работать на третью и так далее. Деньги должны вариться здесь и постоянно приумножаться. Мы должны создать такие привлекательные для всех условия, которые остановят отток населения. Но это можно осуществить только одним способом: сделать всех акционерами, равноправными участниками в принятии решений. Допустим, получилась прибыль, объявляем конкурс, например, на строительство новой хлебопекарни, отбираем лучшее решение, при этом всё делаем публично и открыто, так как это наши коллективные деньги, а не какого-то отдельного лица, и принимаем решение. Постепенно мы насытим город всем необходимым, а излишки будем продавать в другие регионы. Мы не будем находиться в замкнутом пространстве и будем сотрудничать со всеми желающими. Но, создав стабильность и показав, что мы дальше можем расти, мы сохраним всех людей, создав им перспективы на будущее. Я сторонница исключительно производственных предприятий, они важнее любых банков и администраций. Для меня производство первично, а все вспомогательные конторы вторичны.

– Маша, а кроме того, что ты мне дала почитать, у тебя что-то дополнительное имеется? Я имею в виду твои личные записи размышлений именно на эту тему? – спросил я её.

– Есть, но они остались у меня в Москве, – ответила она.

– Меня интересует то, каким ты видишь принцип построения этого акционерного общества, роль в нём государства и инициативной группы – без них же не обойтись. Всегда во главе какой-то идеи кто-то стоит, инициирует её, развивает, подбирает людей, создаёт проект и осуществляет его. В любом деле должны быть лидеры. Ты об этом не думала? Я сам разрабатываю идеологию построения народного предприятия, и много думаю на эту тему, и даже обсуждаю со своими друзьями. То, что я от тебя услышал, во многом совпадает с моим подходом, но в отличие от тебя, я предлагаю его создавать здесь, где мы сейчас с тобой находимся, на базе нового, ещё не открытого нефтяного месторождения. Только так мы избежим конфликта интересов и не затронем самолюбие влиятельных людей. А вот как преподнести эту идею и кому, мы должны проработать вместе с тобой, если ты не возражаешь, – предложил я ей.

– Теперь я поняла, почему вы сюда приехали. То, что было утром, – это подготовка к настоящему бурению. Я верно говорю? – спросила она.

– Да, всё именно так. Мы ищем нефть, и мы её найдём. Точнее будет сказать, мы уже знаем, где её искать, а бурить скважины мы будем совершенно новой техникой, которой ни у кого нет. То, что ты увидела сегодня, – это было испытание плазмобура, и это будет шаг, который перевернёт все старые представления о возможностях бурения. А если следовать твоей логике, то первую прибыль мы вложим в строительство современной газовой электростанции, а вторую – в научно-технический центр физики плазмы и её прикладного применения, в том числе и для наших нужд. У вас какие планы на пребывание в деревне? – вновь спросил я её.

– Через неделю мы будем должны уехать отсюда, так как на середину июня у меня назначена защита диссертации, а после неё я вновь вернусь, – ответила она.

– Безусловно, защищаться вам надо, и не переносите этот процесс. Но также подумайте о моём предложении войти в нашу команду, хотя мы зарплату своим не платим, но, надеюсь, временно. И не забудьте взять с собой все ваши записи, мы с вами их обязательно подробно обсудим. Не буду скрывать от вас, я уже начал писать обоснование по этому вопросу на имя президента страны, и мне нужен надёжный, компетентный помощник. Я очень на вас рассчитываю. А теперь мне нужно возвращаться к друзьям, я с ними ещё не успел обсудить результаты испытаний. Ещё увидимся.