Текст книги "Долгий путь в лабиринте"

Третья глава

Маленький двукрылый аэроплан стоял на лесной опушке, под протянутым между деревьями тяжелым желтым брезентом. Он был без пропеллера и мотора. Разобранный двигатель лежал здесь же, на шерстяном солдатском одеяле – ребристые головки цилиндров были сняты и отложены в сторону.

Черноволосый смуглый пилот с грудью и бицепсами циркового борца – Энрико Гарсия, он же и механик, ловко орудовал шабером, счищая нагар с донышка поршня.

Настроение у Гарсия было «на нижней планке» – он делал зряшную работу. День потратил на то, чтобы освободить поршни и головки цилиндров от наросшей на них черной смолистой дряни. Теперь предстояло собрать двигатель, установить его на место. Но после нескольких полетов черная накипь вновь облепит детали машины.

Подъехали два всадника. Один из них, лет тридцати пяти, в новеньком сером френче и лаковых сапогах с твердыми голенищами, какие любят поляки, спешился и подошел к пилоту. Это был атаман Николай Шерстев.

Родного языка пилота атаман Шерстев не знал, французским же владел вполне сносно: много лет зубрил этот язык, сперва с гувернанткой, затем в гимназии. Что до пилота, то, как и многие жители восточных провинций Испании, он свободно говорил по-французски. На французском они и общались.

– Салют! – сказал Шерстев.

– Салют, шеф!

– Ремонт, я вижу, в разгаре. – Атаман поискал глазами, куда бы присесть, пододвинул ногой валявшийся неподалеку ящик, устроился на нем. – Когда думаете закончить?

– Сеньор, – пробурчал Гарсия, – я устал чинить эту рухлядь, устал проклинать день и час, когда принял за чистую монету ваши обещания и пошел к вам на службу.

– Что же случилось?

– То, что должно было случиться. Я столько раз предупреждал: нужен комплект новых поршневых колец! Меня кормили обещаниями. И вот финал: кольца сработались, масло гонит в камеры сгорания цилиндров, засоряет свечи…

– Скажите, где достать эти кольца, и они будут! Обещаю вам, Гарсия.

– Святая мадонна! Я, испанский пилот и механик, должен подсказывать русскому офицеру, где у него в России продают запасные части к авиационным моторам!..

– А эти кольца нельзя изготовить?

– Сеньор, – Гарсия театрально поклонился, – сеньор, вы разговариваете с токарем высшего разряда. На станке я могу все! Но где, скажите, станок? Где сталь специальной марки, не слишком хрупкая и достаточно жаропрочная, какая только и годится на такие кольца? Дайте мне станок и нужную сталь, сеньор, и я отстану от вас.

– Вы получите все. И надеюсь, скоро. Впрочем, кое-что зависит от вас самих тоже.

– От меня зависит, получу ли я новые кольца для поршней этой птички? Уж не шутите ли вы, шеф?

– Вовсе не шучу. – Шерстев понизил голос. – Вам я могу довериться. Можете быть уверены: не пройдет и двух недель, как весь уезд будет в моих руках! Всего две недели, каких-нибудь пятнадцать дней, дорогой Энрико. Мы немедленно переберемся в город, и вы сами выберете лучшую мастерскую и лучшую сталь для этих колец.

– Я сразу выточу два комплекта!

– Хоть четыре… Но все это осуществится при условии, что ваша птичка выздоровеет и завтра же начнет вести воздушную разведку.

– У вас какие-то новости?

– Есть сведения, что сюда высылают сильный отряд красных. Его надо вовремя обнаружить. Тогда мы быстро расправимся с ним. Дорога к уездному центру будет открыта.

– Вы сказали: «Не пройдет и двух недель…». Это реальный срок, сеньор?

– Операция уже разработана, сроки утверждены. Словом, машина запущена. В этом бою мы будем не одни, Энрико. Нам помогут. Но это строго конфиденциально.

– Можете положиться на меня, шеф.

– Значит, успокоились, господин сомневающийся?

– Спасибо, шеф. Две недели этот мотор еще протянет. Но две недели, не больше.

– Слово, Гарсия!.. Теперь еще одна приятная акция. – Шерстев обернулся к спутнику, который стоял в отдалении с лошадьми: – Иди сюда, Леван!

Спутник приблизился. Обутый в кавказские сапоги, обтягивавшие ноги, словно чулки, он ступал бесшумно и мягко. На нем была черкеска из мягкой серой ткани и папаха, вооружение составляли наган и кольт на ремнях крест-накрест через плечо, кинжал и две гранаты на поясе. Ему можно было дать лет сорок: поджарый, длиннолицый, с темными овальными глазами, большими и влажными.

– Отсчитай двести рублей, Леван!

Из-за пазухи горец вытянул сафьяновый мешочек, распустил завязки и высыпал двадцать золотых десятирублевок. Затем все так же молча вернулся к лошадям.

– Благодарю, – сказал пилот, засовывая деньги в карман комбинезона. – Кстати, где вы раздобыли этого типа? Что заставило его покинуть свои горы и ринуться сюда, в водоворот волнующих событий?

– Но и вы покинули родину!

– О, я совсем другое дело, сеньор!

– Не вижу разницы.

– Всадники едут, хозяин, – вдруг сказал Леван, и голос у него оказался высокий, как у женщины. – Много всадников, десять или двенадцать.

– Где они?

– Вон туда смотри! – Горец показал на далекую, у самого горизонта, линию холмов. – Двенадцать всадников.

– Едут к нам?

– Да, хозяин.

Шерстев поднес к глазам бинокль.

– Двенадцать всадников, – сказал он. – Ну и зрение у тебя, Леван!

– Теперь тринадцать, хозяин.

– Верно! – воскликнул Шерстев. – Верно, тринадцать!

Кавалькада приближалась. Лошади шли широкой рысью, вскоре атаман уже мог различить лица людей. Впереди ехал конник с повязкой на глазу.

– Глаз у Гаркуши не прошел, хозяин. Совсем не заботится о себе человек!

– А женщину видишь?

– Раньше не видел. Теперь вижу. Рядом с Гаркушей едет. Кто такая, не знаю.

Шерстев спрятал бинокль и обратился к авиатору:

– Возвращается наша экспедиция. Мне кажется, съездили не впустую.

– Отлично, шеф!

– И еще: они везут даму. По виду городскую.

– Сеньор проливает бальзам на мое израненное сердце! – Гарсия отбросил головку цилиндра, с которой счищал нагар, поднялся на ноги и стал глядеть в сторону далеких холмов.

– Вот вам бинокль.

Пилот приставил бинокль к глазам, стал крутить маховичок настройки.

– Ага!.. Хвала святой деве Марии, таинственная незнакомка отнюдь не страшилище… А я весь в масле и копоти, и нету времени смыть эту грязь!..

– Ну и поза у вас! – сказал атаман. – Как-то я наблюдал за сеттером, когда он делал стойку на дичь…

– Полагаете, мы похожи? Ну что же, нет возражений. Испанцы – люди особой породы. Им нужна встряска – женщина, коррида, аэроплан, – все равно что!

– Северяне – тоже люди с характером.

– Нет, нет, не говорите, сеньор. У вас кровь течет в жилах спокойно, будто ручей по равнине. У испанцев она бурлит, словно горный поток.

– Бурлит, пенится и ударяет в голову, как только на горизонте появилась юбка, не так ли?

– Вы недалеки от истины. Таковы испанцы. И я не хотел бы хоть в чем-нибудь изменить своей природе.

– Вспомните о Дон-Кихоте. Он плохо кончил.

– Для меня он пример. Дон-Жуан тоже.

– Испанцы, испанцы!.. Иной раз завидую вашему умению жить, не заглядывая в будущее. А у меня день и ночь голова отягощена думами о завтрашнем дне России.

– Нечто подобное утверждают и большевики. Их антиподы – тоже.

– Меньшевики?

– И еще эсеры. Вам не кажется странным: враждуя между собой, вы в то же время твердите, что заботитесь о будущем своей страны. Как это увязать, сеньор?

– Видите ли, у людей различные вкусы. Одни мечтают вместо свергнутого царя посадить на трон мужика и солдата. Другие, напротив, не желают, чтобы дворцы Петербурга и Гатчины провоняли махоркой.

– Вы в числе последних?

– Разумеется. И твердо верю: Россия останется Россией, что бы ни произошло!

Снова показались всадники. Они вынырнули из пологой ложбины и были уже совсем недалеко.

Первым подъехал Гаркуша. Спешившись, стащил шапку с головы, поклонился атаману.

– Батько, – сказал он, – все зробили, як ты приказал. Масла привезли богато.

– А девушка откуда?

– Городская. В село за харчами пришла.

Гаркуша стал рассказывать, при каких обстоятельствах встретил Сашу. Шерстев слушал и краем глаза наблюдал за незнакомкой. Вот к ней подошел Энрико Гарсия, церемонно поклонился. Видимо, предпринял попытку начать разговор и вдруг всплеснул руками. Его лицо расплылось в улыбке.

– Что такое? – строго спросил атаман.

– Сеньор, – ошеломленно сказал Гарсия, – сеньор, эта девушка знает испанский!

Он снял Сашу с лошади, бережно опустил ее на землю.

– Грасиас. – Саша широко улыбнулась. – Мучас грасиас. Большое спасибо.

– Эс устэ эспаньола? – прошептал авиатор.

– Ё сой руса, – рассмеялась Саша. Она уже разобралась в обстановке и теперь обращалась к Шерстеву: – Русская я, как, наверное, вы сами. Ведь вы русский, правда?

– Русский, – подтвердил Шерстев. – Но об этом позже. Как вы сюда попали?

Саша развела руками и посмотрела на Гаркушу, как бы приглашая его вступиться.

– Батько… – нерешительно начал тот.

– Помолчи! – Шерстев снова посмотрел на Сашу. – Кто вы такая? Какие имеются документы?

– А по какому праву мне задают вопросы? – Саша постаралась, чтобы голос ее звучал сердито. – Сами вы кто, милостивый государь? Надо представиться даме, а уж потом расспрашивать. Как ваше имя?

– Допустим, Николай Юрьевич, – сказал Шерстев.

– Ну, а я – Александра Андреевна, – в тон ему ответила Саша. – Увы, документами не запаслась. Не предполагала, что окажусь в вашем обществе.

– Как вы здесь очутились?

Саша резко обернулась к Гаркуше:

– Будете и дальше стоять истуканом? Говорите же. А то ваш начальник убежден, что я рвалась к нему в гости.

Одноглазый раскрыл было рот, но атаман взглядом остановил его. Возникла пауза.

– Постоянно живете в городе? – спросил Шерстев.

– Да.

– Путешествуете?

– Очень точно сказано. Именно путешествую. Совершаю увеселительную поездку, чтобы удовлетворить одну из своих причуд.

– Какую именно?

– Иной раз возникает желание поесть.

– Имеются и другие причуды?

– Работать и получать жалованье.

– А что вы умеете делать?

– Докторица она, – сказал Гаркуша. – Вот глаз мне промыла. Ловко зробила.

– Вы врач?

– Фельдшерица.

– Как же не могли найти работу в городе?

Саша не ответила. Повернувшись к пилоту, заговорила по-испански. Тот просиял, утвердительно наклонил голову. У них завязалась беседа.

Шерстев движением руки прервал разговор.

– Гаркуша, – сказал он, – вези ее в штаб. Не отпускай ни на шаг. Головой отвечаешь за эту девицу.

Одноглазый подсадил Сашу на лошадь. Они уехали.

– Не слишком ли сурово обошлись с гостьей? – сказал Энрико Гарсия. – Не понимаю, что вас насторожило.

– Очень бойкая особа. Начальник патруля утверждает, что легко уговорил ее ехать с ним.

– Ну так что?

– А зачем ей нужен этот увалень?

– Гаркуша?.. Об этом я не подумал. Действительно, они… не созданы друг для друга.

– Кривоногий увалень, – продолжал Шерстев, – от которого за версту несет гнилью. И я должен поверить, что хорошенькая девушка польстилась на подобное сокровище?

– Я понимаю, сеньор. Только… не лжет ли Гаркуша?

– Но приехала же она с ним!

Испанец промолчал.

– Кстати, о чем вы говорили?

– Попросила покатать ее на аэроплане.

– Что вы ответили?

– Какой мужчина откажет в просьбе красивой девушке? Я сказал «да».

– Вы подниметесь, и она заставит вас перелететь к большевикам.

– Меня? – Испанец гордо выпрямился. – Пилота Гарсия никто не заставит делать то, что ему не по душе. Сеньор, разумеется, шутил?.. Если начистоту, то в ее просьбе видится другое: уверенность, что вы быстро во всем разберетесь, снимете свои подозрения. Вы умный человек, шеф. Как следует допросите девушку – и все станет ясно.

– Это я и собираюсь сделать.

– И не слишком сердите ее.

– Что вы имеете в виду?

– Боги послали нам очаровательную гостью. Если такая улыбнется тебе – чувствуешь себя мужчиной. Еще я подумал, что во всей этой истории пока нет выигравших, но уже есть проигравший.

– Кто же это?

– Гаркуша, шеф. Как это вы сказали ему? Ага! «Головой отвечаешь за девушку». Кто бы мог подумать, что вы такой шутник, шеф?

И Гарсия расхохотался.

Четвертая глава

Этот день атаман Шерстев начал, как обычно, с занятий гимнастикой. Упражнения проводились на лесной поляне и состояли из наклонов и приседаний. Потом он четверть часа энергично размахивал руками, в которых были зажаты двухфунтовые гантели. Гимнастика продлевает жизнь. Шерстев много лет назад прочитал об этом в одном бельгийском журнале. В том же номере сообщалось о вреде алкоголя и табака и были напечатаны рисунки, изображавшие печень пьяницы и легкие курильщика. Художник не поскупился на краски, рисунки впечатляли. Николай Шерстев перестал курить и не прикасался к спиртному. Тогда же он принял решение по утрам делать гимнастику.

Атаман еще продолжал упражнения, а ему уже приготовили ванну. В кустарнике был установлен раскладной бак из красной резины, в него натаскали десяток ведер теплой воды из походной кухни. Леван сунул в бак руку, убедился, что вода нужной температуры, и стал ждать хозяина.

Тот не замедлил явиться и вскоре уже плескался в баке, куда предварительно вылил стакан крепкого уксуса: в бельгийском журнале утверждалось, что уксус легко расправляется с болезнетворными бактериями.

Процедура подходила к концу. Леван уже собирался подать хозяину мохнатую простыню, как вдруг заметил приближающегося Гаркушу и преградил ему дорогу.

– До атамана треба, – сказал Степан Гаркуша.

Леван не шелохнулся.

– Батько! – крикнул бандит, став на цыпочки и заглядывая через плечо стража. – Дозволь слово сказать!.

– Кто там еще? – недовольно проговорил Шерстев.

Бандит назвал себя.

Леван оглянулся на хозяина. Тот кивнул.

Гаркуша приблизился. Шерстев лежал, согнув ноги в коленях – ванна была коротковата, – и ладонями наплескивал воду себе на грудь. Он не изменил позы, только повернул голову к подошедшему.

– От девицы я, – сказал Гаркуша. – От докторши…

Руки атамана перестали двигаться.

– Чего ей надо?

– Побалакать с тобой желает.

Атаман недобро усмехнулся, вылез из ванны, принял из рук Левана простыню, стал вытираться. Затем он закутался в простыню и присел на брезентовую разножку. Леван уже держал наготове фарфоровую кружку с простоквашей – Шерстев всегда пил простоквашу после купания.

– Твердит и твердит: «Веди до атамана», – продолжал Гаркуша. – Я ей: обожди, батько сам вызовет. А она свое: «Нема часу, веди!»

– Гляди какая нетерпеливая. Чего же ей надобно? Или какой-нибудь разговор был у вас?

– Был, батько.

– О чем же? – Шерстев взял у Левана кружку, отпил. Видимо, простокваша понравилась, потому что он тут же сделал второй глоток, побольше. – О чем вы с ней говорили?

– О тебе, батько, – вздохнул Гаркуша.

– Интересовалась мною?

– Пытала, какой ты есть человек. Ну, я и рассказал… Вдруг как всплеснет руками: «Веди до твоего батьки!»

Возникла пауза. Шерстев опустил кружку.

Сомнения относительно личности девицы за ночь не рассеялись. В постели, затем во время гимнастики он все прикидывал, как лучше повести допрос этой особы. А теперь оказалось, что она сама ищет встречи с ним!

Шерстев поглядел на Гаркушу. Тот стоял, вытянув шею, и ждал.

– А ты как о ней думаешь?

Гаркуша засопел, переступил с ноги на ногу, но не ответил.

– Ну, хорошо. – Шерстев встал с разножки, отдал пустую кружку Левану. – Отправляйся, приведи ее. – И, запахнув простыню, зашагал прочь от ванны.

Полчаса спустя он покончил с завтраком, и тогда Леван ввел Сашу.

Шерстев принял ее в своем «штабе» – сторожке лесника, единственном «капитальном» строении в здешнем лесу: банда разместилась в наспех сооруженных землянках и шалашах, возле которых были устроены коновязи. Особняком расположились только артиллеристы: для орудий были устроены ровики, люди имели две потрепанные палатки.

За завтраком атаман обдумал несколько фраз, с которых решил начать разговор. Прежде всего поблагодарит девицу за помощь, которую она оказала одному из членов отряда, вылечив ему глаз. Далее, предложит ей место в отряде, поскольку она доказала, что является хорошим лекарем. В заключение выразит готовность содействовать в устройстве ее сердечных дел… Это ловушка. Если Гаркуша нужен был ей, чтобы проникнуть в отряд, девица может сейчас отказаться от него. Тем самым она выдаст свои истинные намерения.

Так рассуждал атаман. Однако с самого начала беседа вылилась в иное русло.

Войдя, Саша приветливо кивнула главарю банды, быстро оглядела комнату. Взгляд ее задержался на подоконнике со стопкой книг.

– Ваши?! – воскликнула она. – Боже мой, Державин, Фет, Тютчев, Кольцов, Пушкин!.. Я не ошиблась?

– Все правильно.

Шерстев с удивлением видел, как девушка приблизилась к подоконнику, ласково коснулась пальцами синего переплета.

– В этом издании есть и «Водопад», и «На смерть князя Мещерского»!..

– Вы что, изучали Державина?

– Вас это удивляет? А, ну конечно: «простая фельдшерица». Так вот, я не фельдшерица!

Находившийся у двери горец Леван подошел и встал рядом с хозяином.

– Можете вы удалить слугу?

Шерстев молчал.

– Я жду, атаман!

Шерстев смотрел на девушку и чувствовал, как в нем закипает злость. Едва сдерживаясь, глухим от волнения голосом сказал, что полностью доверяет Левану, при нем можно говорить о чем угодно.

Тогда Саша взяла со стола карандаш, на клочке бумаги крупно вывела: «Лелека» и пододвинула бумагу Шерстеву.

Атаман пальцами потер виски. Казалось, он силится понять написанное и не может. Вот он еще раз скользнул глазами по бумаге. Помедлив, поднял голову, стал рассматривать Сашу, будто видел ее впервые.

Саша выдержала его взгляд.

– Леван, – сказал Шерстев, – придется тебе ненадолго выйти. Будь поблизости, я позову тебя.

Горец, зло поглядев на Сашу, вышел.

– Мы одни, – сказал атаман.

– Шесть дней назад я покинула уездный центр, чтобы разыскать отряд, которым командует Николай Шерстев. Я знала: этот отряд недавно отделился от войск атамана Григорьева и перебрался в наш уезд. Шла под видом мешочницы. В селе Марьино наткнулась на группу вооруженных всадников. Со старшим группы удалось сблизиться: у него болел глаз, а я знакома с основами медицины… Поступила так, потому что предположила: группа Гаркуши может иметь связь с отрядом Шерстева или хотя бы знать об этом отряде. Встретив вас вчера вечером, я уже не сомневалась, что нахожусь на верном пути. Сегодня исчезли последние сомнения: узнала вашу фамилию, а теперь еще увидела и это. – Саша показала на стопку книг на подоконнике.

– При чем здесь книги?

– Не каждый день встретишь командира вооруженного отряда, который бы возил с собой библиотечку русских поэтов. А вас так и характеризовали: интеллигент, книголюб, эстет…

– Кто характеризовал?

– Особа, знакомая нам обоим. Лелека.

– Он слишком мало знает меня, чтобы иметь право…

– Не он, а она.

– Люся?! – вскричал Шерстев. – Что с ней? Она здорова?

– Вполне здорова.

– А кем вы приходитесь Люсе?

– Подругой. Я тоже москвичка. Сейчас живу в здешнем уездном центре.

– Люся в Москве?

– Была там.

– Как это понять? Где же она теперь?

– У меня. – Саша выдержала паузу. – Приехала, как только узнала, что с братом случилась беда.

– С Константином?

– Вам не известно, что он арестован? – Саша и вправду была удивлена.

Шерстев вскочил на ноги, с грохотом свалив стул:

– Арестован? Кем?

– Его забрали в ЧК.

Вошел горец, вопросительно посмотрел на атамана.

– Ничего, Леван, иди и затвори дверь. – Шерстев обернулся к Саше: – Когда взяли Константина?

– Вероятно, недели полторы назад, – сказала она, все еще не веря в неосведомленность атамана. У бандитов такого ранга агентура действует во многих населенных пунктах округи и, конечно, в уездном центре. Как же Шерстев проморгал арест своего единомышленника?

– Рассказывайте! – потребовал атаман.

– С Константином Петровичем мы мало знакомы. О том, что живу в одном с ним городе, узнала из письма Люси… А потом вдруг приезжает она сама.

– Кто сообщил Люсе об аресте брата?

– Как я поняла, один из сослуживцев Константина Петровича – его приятель или доброжелатель.

– Кто именно?

– Люся не назвала этого человека.

– А вам известно, где работал Константин?

– Да, он служил в ЧК.

– Об этом вы узнали тоже от Люси?

– От него самого. Мне Люся писала о брате, ему – о своей подруге, то есть обо мне. Получив письмо, он разыскал меня, помог устроиться на работу в уездный ревком. Печатала там на машинке… Для Константина Петровича всегда закладывала лишний экземпляр.

– Черт возьми! – вырвалось у Шерстева. – И вы оставили такую службу!

– Кто-то позвонил мне и сказал, чтобы я уходила, иначе буду арестована.

– Люся уже была у вас?

– Приехала за два дня до этого. Бедняжка, плакала, бегала по учреждениям – хлопотала за брата… Когда я упомянула о звонке неизвестного доброжелателя, она сказала, что догадывается, кто этот человек.

– Тот, кто написал ей письмо?

– Совершенно верно.

– Кто же он?

– Я спрашивала, но она промолчала.

– Так… Каким образом вы оказались здесь?

– Я уже говорила, что искала вас.

– Выходит, вы еще в городе знали о моем отряде? Как это удалось?

– Странный вопрос. Ведь я работала в ревкоме. А там вы хорошо известны. Для ревкома не тайна и численность вашего отряда: тысяча сабель. В последнее время стало известно и о ваших пушках.

– О батарее? – с тревогой переспросил Шерстев. – Вы уверены?

– В ревкоме считают, что у вас пять трехдюймовок. Там даже знают, сколько снарядов…

– Сколько же?

– По двадцать на ствол.

– Дела! – пробормотал атаман. Он нахмурился, закусил губу. – Вести не очень приятные…

– Хочу подчеркнуть: как мне кажется, сведения поступили из отряда. Боюсь, у вас завелась гниль…

– Знают ли в ревкоме об аэроплане?

– Нет. – Саша тряхнула головой, как бы внося поправку. – Во всяком случае, мне об этом неведомо. Думаю, пока ваш аэроплан – тайна для города.

– Так, – сказал Шерстев. – А почему все-таки искали меня? Чем могу быть полезен?

Задав этот вопрос, он увидел, что собеседница сникла, уронила руки на колени. Казалось, она не знает, что ответить.

– Еще вчера, – наконец сказала Саша, – еще вчера я была уверена, что, отыскав вас, буду просить о помощи. А сейчас отчетливо вижу, в какую авантюру впуталась.

– Выражайтесь понятнее. Вас послала Люся?

– Нет. Почему-то она не любит вас…

– Но Люся знала, что вы намеревались разыскать меня?

– Да, я сказала.

– Так в чем же дело?

– Кто-то сообщил ей, что брата допрашивают по двенадцати часов кряду. Он пытается отмолчаться. Понимает, что после завершения расследования будет казнен. Вот и тянет время.

– Надеется на спасение?

– Вы бы не надеялись?

– Кто же может прийти к нему на помощь?

– Кроме вас, некому.

– Не могу, – твердо сказал Шерстев. – Ничего не добьюсь, только погублю отряд. Сунуться в город одними моими силами – безумие. Вот несколько позже…

– А что может измениться?

– Многое. Перемены наступят в самое ближайшее время… Словом, скоро мой отряд уже будет не одинок. И тогда я заставлю задрожать от ужаса этот чертов город!

– Город-то задрожит. Но к этому времени Костя Лелека будет убит. И это еще не завершение трагедии.

– Что вы имеете в виду?

– Боюсь, уйдет из жизни и Люся… Пока она суетится, на что-то надеется… Третьего дня под большим секретом сообщила мне, что готовит брату побег.

– Его можно спасти, только совершив налет на тюрьму. А побег – чепуха. Представляете, как в подвалах ЧК стерегут своего бывшего сотрудника?

– То же самое говорила и я. Но она настаивала. И в конце концов убедила меня. Сейчас я верю, что побег может получиться.

– Каким образом?

– Приятель Константина Петровича, тот самый чекист, через два дня на третий дежурит в тюрьме, возглавляет смену. Обещал Люсе выпустить брата, если она сможет принять беглеца и тотчас выпроводить из города.

– За чем же остановка?

– У Константина Петровича повреждена нога. Самому ему из города не выбраться. Нужна чья-то помощь. Следовательно, побег бесполезен: с огромным трудом его вызволят из тюрьмы, а спустя час исчезновение заключенного будет обнаружено, чекисты прочешут город, отыщут беглеца, схватят его или пристрелят… И все же приятель Лелеки продолжает искать. Надеется совершить невозможное.

– Почему такая заинтересованность, настойчивость?

– Видите ли, он… неравнодушен к Люсе.

– Откуда вы знаете? Вы же не видели его!

– Это сказала Люся.

– А сама она? Тоже интересуется им?

– Не думаю. Скорее всего, нет. Но Люся так любит брата!.. Ради его спасения она может пойти на все.

– Как вы оказались в здешних местах?

– Мне надо было уйти из города… Последнюю ночь мы обе не спали. Проговорили до рассвета. Я назвала несколько сел, в которых намеревалась укрыться на первое время. Объяснила Люсе, что, по данным ревкома, в тех местах появился большой, хорошо вооруженный отряд, враждебный Советской власти. К тем селам и следует пробираться – большевики туда не сунутся… Так вот, упомянув об отряде, я назвала его командира, то есть вас. Люся вскрикнула, закрыла лицо руками и расплакалась.

– Она что-нибудь сказала?

– Ничего ровным счетом. Как всегда, была сдержанна, скрытна. Поэтому я не знаю о ваших отношениях. Но мне кажется, когда-то между вами произошла размолвка.

– Почему вы так думаете?

– Думаю, и все. Разве я ошиблась? Вот видите, вы молчите!

– Люся ничего не передала для меня? – вдруг спросил Шерстев. – Быть может, записку? Или на словах?..

Саша покачала головой.

С минуту они глядели друг на друга. Потом атаман встал, прошел к окну. Все, что он услышал, было убедительно. Собеседница держалась безупречно, не сфальшивила даже в мелочи. А чувство настороженности, тревоги, возникшее, как только он увидел девицу, не ослабевало. Сейчас надо было решить, как дальше вести разговор.

Вошел Леван.

– Хозяин, – сказал он, встав у распахнутой двери, – большой гость приехал!

В комнату шагнул полковник Черный. Саша сразу его узнала: у Кузьмича имелись фотографии многих бандитских главарей.

Шерстев широко улыбнулся и принял гостя в объятия. Затем обратился к Саше:

– Сделаем перерыв. Позже я позову вас.

– Могу я попросить о любезности? – сказала она. – Пусть меня отведут к авиатору.

– Это зачем?

– Глупо упустить возможность час-другой поболтать с настоящим испанцем. Такая практика в языке!..

Шерстев был в нерешительности.

– О, я понимаю ваши опасения, – воскликнула Саша. – Но есть хорошее решение. Пусть авиатор разговаривает со мной, держа наготове заряженный револьвер. Полезно присутствие и еще кого-нибудь. Скажем, Гаркуши. Тогда наблюдение за подозрительной особой будет вестись в четыре ока. Эти мои слова надо понимать буквально: час назад я сняла повязку с глаза упомянутого Гаркуши.

– Хорошо, – сказал атаман. – Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. Гаркуша проводит вас к стоянке аэроплана и не будет мешать беседе с пилотом… Леван, ты все понял?

– Хоп! – сказал горец.

– Сдашь нашу гостью на попечение Гаркуши и объяснишь ему, что надо.

Саша и Леван вышли.

– Ну и фифа, – сказал Черный. – Где ты ее раздобыл?

– Сама явилась. Утверждает, что подруга сестры Константина Лелеки.

– Подруга сестры Кости?.. Известно тебе, что дело его – труба?

– Мне сообщили, я не поверил.

– Кто сообщил?

– Эта особа. Потому и не поверил. Все пытаюсь выяснить, что она за птица. Пытаюсь, но пока все темно.

– А держится хорошо.

– Отлично держится. Думаю, большинство из того, что она рассказала, чистая правда.

– Большинство или все?

– Может, и все.

– Так какого же рожна!..

– Погоди! Ты батьку Григорьева хорошо знал?

– Не очень.

– Ну а я вырос у него на глазах. Хитер батька, как змий. Пестовал меня и всегда остерегал: «Бойся того, кто кажется слишком хорошим, у кого все идет слишком гладко».

– Не понимаю, какая здесь связь?

– У нее все слишком гладко. Я ей вопрос, она мне ответ, да такой, будто заранее все изложила на бумаге и карандашиком каждую запятую выправила… Батько Григорьев перед глазами стоит и перстом покачивает: «Остерегись, человече!»

– Не пережимаешь?

– А суди сам! Она принесла весть о Косте Лелеке. Не успел я переварить услышанное и засомневаться, как являешься ты и все подтверждаешь.

– Ну, хватил ты, друг Коля! – Черный вцепился руками в край стола, напрягся – казалось, вот-вот бросится на собеседника. – Если ты и меня зачислил в тайные чекисты, разговор с тобой будет соответственный!

– Перестань, – поморщился Шерстев. – Тут дело серьезное. Все думаю: девица сообщила об аресте Лелеки, потому что понимала – вот-вот в отряд придет подтверждение.

– А барышня заработает очко в доверии?

– Именно так.

– Не советовала ли она освободить Костю?

– Нет. Более того, косвенно предостерегла от такого шага. Ревкому, мол, и ЧК известна численность отряда, его вооружение.

– Там и в самом деле располагают данными об отряде?

– Даже знают, сколько у меня снарядов. Она назвала цифру: двадцать выстрелов на орудие.

– Точная цифра.

– Видишь, еще очко заработала!

– Послушай! – воскликнул Черный. – А не в твою ли пользу это очко? Может, перебрал ты в своих подозрениях и страхах? Повсюду в стране люди, недовольные властью большевиков, бегут к их противникам, объединяются, добывают оружие… Почему не предположить, что подруга Люси Лелеки – одна из таких патриоток?..

– Можно бы и предположить, – вздохнул Шерстев. – Вот только батько Григорьев перед глазами маячит…

– Ну, ладно! – Черный встал, выпятил живот, похлопал по нему ладонями. – Здесь, дорогой друг, непривычно пусто: не ел со вчерашнего дня. Знаю, и ты не враг чревоугодия. Так вот, прикажи, чтобы соорудили обед повкусней. И барышню к столу пригласи. Поболтаем с ней, приглядимся…