Текст книги "Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г."

Из Яжолбиц великий князь 24 июля пришел в Русу и здесь, возмущенный полученной договорной грамотой Новгорода с Казимиром, «всполеся на лукавыа новгородци» и решил строго наказать взятых в плен в Шелонской битве. Там сложили свои головы сын Марфы Димитрий Исакович Борецкий, недавно возведенный великим князем в сан московского боярина и бывший посадником, Василий Губа, Еремей Сухощок и др. Некоторые из посадников, тысяцких, бояр и простых людей, как Василий Казимер и 50 его лучших товарищей, отосланы в оковах в Москву, а оттуда в Коломну в тюрьму; иных разослали по разным отрядам войск («по станом»), где их «в крепости зело держаша»; «мелких людей» приказано отпускать в Новгород. Отсюда великий князь двинулся к устью Шелони, на Ильмень, куда прибыл 27 июля.

Между тем от воевод, посланных на Двину, получено было известие, что князь Василий Шуйский-Гребенка, соединившись с заволоцкими, двинскими и корельскими людьми, бился с ними на воде и на суше, но войска его были разбиты, и сам он, еле живой от ран, взят был своими людьми и поспешно увезен в Холмогоры (откуда потом он ушел в Новгород); земля Двинская приведена была под руку великого князя. В то же время оставленный в Москве Андрей-меньшой задумал воспользоваться в этой войне добычей: он послал из Вологды своего воеводу Семена Федоровича Сабура на р. Кокшенгу: Сабур повоевал многие погосты и села и вернулся домой с большим полоном. Победы великокняжеских войск сплотили на этот раз всех новгородцев «во едину мысль»: сначала они еще думали сопротивляться, несмотря на страшное поражение их ратей на Шелони; они ждали посла, отправленного к Казимиру чрез Ливонию, но посол, возвратившись, заявил, что магистр ордена не пропустил его в Литву; ко всему этому открылась измена: некто Упадыш заколотил железом 55 пушек, за что и был казнен. Все-таки новгородцы пытались сопротивляться: выжгли окрестные посады, церкви, монастыри, учредили бессменную стражу и т. и. На их беду, от многочисленного стечения в город окрестных жителей возник сильный недостаток в съестных припасах; народ винил тех, кто прогневал великого князя; самые приверженцы Литвы пали духом. Наконец, как уже сказано, все пришли «во едину мысль»: отправили к устью Шелони к великому князю нареченного архиепископа, архимандритов, игуменов и многих лучших людей ходатайствовать за Новгород: послы сначала просили бояр, эти – братьев Ивана Васильевича, чтобы ходатайствовали за Новгород; допущенные к великому князю, они молили: «Смилуйся о своей отчине, уложи своего гнева, меча своего поуйми, огнь в земли угаси, грозы своее утиши, землю свою, господине, поукроти, старины в земли не изруши, дай света видети, безответных людей пожалуй, смилуйся, как ти Бог положит на сердци». Братья великого князя также печаловались за Новгород, и по их печалованью великий князь «гнев свой [с] сердца им сложил, и нелюбие свое им отдал, и мечь свой унял и грозу свою в земли удержал»; пленных отпустил без откупа, «а войнам и грабежам учинил дерть и погреб всему» (все предано забвению). По мирному договору новгородцы должны были выплатить великому князю за свою вину 15 500 новгородских рублей (около 80 пудов серебра), которые должны были быть выплаченными в разные сроки от 8 сентября до Пасхи; вернуть прилегающие к Вологде земли: берега Пинеги, Мезени, Немьюги, Выи, Поганой Суры, Пильи горы, места, уступленные Василию Темному, а потом отнятые ими; обязались платить великому князю «черную дань», а митрополиту – судную пошлину, ставить архиепископов только в Москве, не контактировать с польским королем и Литвой, не принимать к себе князя Можайского, сыновей Шемяки и Василия Боровского, отменить вечевые грамоты, верховную судебную власть оставить за великим князем, не составлять судных грамот без утверждения великого князя. Иван Васильевич по этому договору, утвержденному крестным целованием, возвратил Новгороду Торжок и последние завоевания в Двинской земле. Вслед за тем новгородцы должны были примириться и с псковичами… Угостив Феофила и его спутников, великий князь отпустил их и тогда же послал в Новгород боярина Федора Давидовича для приведения граждан к присяге. Устроив таким образом дела, великий князь вернулся в Москву 1 сентября; семья, бояре и граждане, митрополит с духовенством перед Кремлем встречали великого князя при радостных кликах. Распуская рати, Иван Васильевич несколько задержал царевича Даньяра: честил и дарил его, так как у него новгородцы убили 40 татар «в загоне», и, наконец, отпустил его в Мещеру. Братья великого князя Юрий, Андрей и Борис разъехались по своим отчинам «велми ополонившеся, и людие их, серебром, и коими и порты». Точно так же и Михаил Андреевич Верейский с сыном Василием возвратился прямо в свою отчину, тоже «велми ополонившеся», кроме того, что с г. Демона он взял откуп в 100 новгородских рублей. Месяца через три с небольшим (в декабре) в Москву приехал Феофил и был посвящен в архиепископы. По окончании обряда он с амвона смиренно просил великого князя об освобождении томящихся в оковах знатных новгородцев, и просьба его была удовлетворена⁴⁰³.

Новгород, как известно, на востоке владел громадными землями, это Вятка и Пермь (древняя Биармия). Самоуправления в этих землях он не нарушал, так как они важны были для него главным образом в торговом отношении. Но, теряя мало-помалу самостоятельность, Новгород терял и колонии. Мы видели, что Василий Васильевич, смирив в 1456 г. Новгород, в следующие два года направлял удары на новгородскую колонию Вятку, которую и покорил. Теперь сын его, еще более смирив Новгород, устремляется также на другую колонию Новгорода, Пермь, действуя как будто по плану и примеру отца. Пермская земля была важна по меновой торговле драгоценными мехами; кроме того, она богата была так называемым закамским серебром, из-за которого ссорился с новгородцами Иван Калита. Из договора 1471 г. видно, что Пермь была в числе новгородских владений, хотя в церковном отношении зависела от Москвы. Но Ивану Васильевичу нужно было подчинить ее Москве и в политическом отношении. При заключении договора в 1471 г. Пермь в числе других новгородских волостей складывает крестное целование к Новгороду и переходит к великому князю. Но пермичи, кажется, предпочитали почему-то Новгород Москве, и таким образом последней приходилось брать этот край с оружием в руках. В 1472 г. за пермичами оказалось «неисправление» – они обидели чем-то некоторых москвичей, и великий князь ухватился за этот случай: зимой этого года он послал на Пермь воеводу Федора Пестрого, который, придя к устью Черной реки на Фоминой неделе, отправился далее на плотах до селения Афаловского, а оттуда на конях – к г. Искору, отпустив другого воеводу, Гавриила Нелидова, «на Низ»: на Урос, Чердынь и Почку, на тамошнего князя Михаила. Не доходя до Искора, Пестрый встретился с пермичами на р. Колве, разбил их и взял в плен их воеводу Качаима; затем взяты были Искор и др. города с их воеводами. В устье Почки (впадающей в Колву) Пестрый срубил городок и засел в нем с пленными. Так же успешно шли дела и у Нелидова. Из срубленного городка Пестрый и Нелидов привели всю Пермскую землю под власть великого князя; отсюда же Пестрый отправил в Москву и знаки побед своих: князя Михаила, плененного Нелидовым, воевод, 16 сороков соболей, соболью шубу, почти 30 поставов сукна, три панцыря, шлем и две булатные сабли⁴⁰⁴.

В связи с делами новгородскими было нашествие на Русь в том же 1472 г. хана Ахмата.

Как мы видели, готовясь к борьбе с Иваном Васильевичем, новгородцы возлагали большие надежды на помощь Казимира. Но Казимир, на их беду, сам был занят делами на западе по поводу избрания его сына на чешский престол. Тем не менее польский король для отвлечения Ивана Васильевича от Новгорода хотел поднять на Москву татар: он послал в Орду бывшего у великого князя Московского в холопах Кирея из литовских татар, который перебежал к Казимиру и пользовался его особым доверием. Еще в конце 1470 г. он был отправлен к хану с дарами; там он сумел подарками привлечь на свою сторону ханских вельмож, пресмыкался пред ханом, оговаривал московского князя, побуждая его идти на Москву с Ордой – с одной стороны, в то время как польский король пойдет с другой. Но неспокойное положение дел в самой Орде не позволяло хану сделать решительный шаг: целый год он держал Кирея, кочуя верстах в пятидесяти от Сарая, который в это время был разграблен вятчанами. В то время как Иван Васильевич уже рассчитался с Новгородом, Ахмат отправил с Киреем своего посла к Казимиру с известием, что он немедленно начнет войну с московским князем⁴⁰⁵. Действительно, 30 июля 1472 г. Ахмат двинулся к русской границе, ведя с собой и московского посла Григория Волнина, присланного к нему великим князем для мирных переговоров. Иван Васильевич отправил пока к Оке боярина Федора Давидовича с коломенской ратью, Даниила Холмского, князя Оболенского-Стригу и братьев своих. Не доходя до русской границы, хан оставил своих жен, а также старых, больных и малолетних и, продолжая путь к литовской границе, подошел к г. Алексину⁴⁰⁶. Узнав об этом, великий князь и сам с царевичем Даньяром отправился в Коломну. В Алексине воеводой был Семен Беклемишев. Так как город не успели привести в оборонительное положение – там не было ни пушек, ни самострелов, ни пищалей, – великий князь приказал распустить осаду (гарнизон). В то время как Беклемишев хлопотал о посуле от алексинцев, которые давали ему пять рублей, а он требовал шестого для жены, татары неожиданно подступили к городу: воевода бежал с женой и слугами за Оку; татары бросились за ним, но не успели перехватить. В это время на берег Оки пришел Василий Михайлович Удалой, князь Верейский, с небольшим отрядом и так успешно повел дело, что татары не смогли перебраться через Оку. Вскоре подошли с большим количеством войск князь Юрий Васильевич – из Серпухова, брат его Борис – с Козлова брода со всем двором, а вслед за ними пришел с великим полком великого князя воевода Петр Федорович Челяднин. Не успев переправиться чрез Оку, Ахмат приказал идти на приступ города; но тут много погибло татар. Несмотря на то что у алексинцев не было никаких средств к обороне, они решили защищаться до смерти, а потому, когда татары зажгли город, они предпочли лучше погибнуть в пламени своих жилищ, нежели отдаться в руки врага. С болью в сердце смотрели с другого берега Оки князья и ратные люди на гибель города и граждан его, но помочь не могли, потому что в этом месте Ока очень глубока и переправа через нее была невозможна. Между тем множество русских полков и особенно князь Юрий Васильевич («понеже бо имени его трепетаху») навели на татар и самого Ахмата некоторый страх, тем более что последние от своих соплеменников, служивших великому князю, узнали, что на берег собрались еще не все войска: великий князь с большими силами стоит под Ростиславлем, царевич Даньяр с татарами стоит в Коломне, князь Андрей Васильевич большой с царевичем Муртозой, сыном царя Казанского, стоит в Серпухове. Кроме того, Ахмат опасался, как бы татарские царевичи, служащие великому князю, не напали на Орду и не забрали бы в полон его цариц. Эти обстоятельства заставили хана бежать от Алексина. Есть еще известие, что в войске Ахмата открылась моровая язва, и это обстоятельство заставило его удалиться в свои улусы. Ушел и великий князь. Он прибыл в Москву 23 августа и вскоре отправился в Ростов, куда ради безопасности уехала его мать перед приходом к Алексину Ахмата и там заболела. В сентябре Иван Васильевич, как и его младшие братья, возвратился из Ростова в Москву к похоронам брата Юрия Васильевича.

Конечно, вследствие того, что Казимир поднимал на Русь Ахмата, хотя сам и не выступал против великого князя, в 1473 г. послана была рать к Любутску, которая повоевала только окрестные волости, но городу ничего не сделала. Жители Любутской волости отплатили за этот набег москвичей тем, что напали на князя Семена Одоевского, который и был убит в бою. Что касается Ахмата, то, кажется, достоверно можно утверждать, что через год с лишним после его прихода к Алексину между ним и Иваном Васильевичем был заключен мир: летописи передают, что летом 1474 г. из Орды пришел в Москву Никифор Басенков с послом от Ахмата Каракучуком; с ним была свита из 600 человек, которых, по замечанию летописи, кормили, как это обыкновенно бывало с посольствами; кроме того, с послом пришло 3200 купцов с конями и разными товарами; коней было 40 000 голов⁴⁰⁷.

Мы только что упомянули о смерти Юрия – он скончался 12 сентября 1472 г. Юрий Васильевич женат не был, а потому в духовном завещании, отказав некоторое движимое имущество матери, братьям и сестре, княгине Рязанской Анне, не сделал никакого распоряжения относительно городов своего удела: Дмитрова, Можайска и Серпухова. Великий князь взял эти города себе и тем, естественно, возбудил в братьях зависть. Чтобы несколько успокоить их, он дал Борису Вышгород, Андрею меньшому – Тарусу, а Андрея Васильевича Углицкого, кажется, более всех недовольного старшим братом, успокоила мать, дав ему свой городок Романов. Чтобы старшие после него братья, Андрей и Борис, не претендовали в будущем на удел или на долю в уделе Юрия, великий князь в этом смысле заключил с ними договоры в 1473 г.⁴⁰⁸

В отношениях великого князя с Ордой так же, как и с Западной Европой, небезосновательно приписывают важное значение его женитьбе на греческой царевне Софии, дочери морейского деспота Фомы Палеолога, племяннице последнего греческого императора Константина Палеолога. Так как этот брак состоялся в год нашествия Ахмата, следуя хронологическому порядку изложения событий, мы и перейдем к описанию этого акта, важного не только в жизни Ивана III, но и Руси вообще.

В 1467 г. 22 апреля скончалась первая супруга Ивана Васильевича «христолюбиваа, добраа и смиренная» Марья Борисовна, дочь Бориса Александровича, великого князя Тверского. То обстоятельство, что покойница распухла до того, что покров опущенными книзу краями едва не достигал до самого тела, подало повод к толкам, что великая княгиня умерла от «смертного зелия»⁴⁰⁹. Узнали, что Наталья, жена дьяка Алексея Полуектова, «печалованием» которого ярославские князья отдали свои вотчины⁴¹⁰ великому князю (в 1463 г.), посылала с женой подьячего пояс великой княгини к какой-то бабе (конечно, знахарке). Великий князь до того «восполеся» за это на Полуектова, что шесть лет не пускал его к себе на глаза. Года через два по смерти великой княгини началось сватовство великого князя. Почин в этом деле принадлежал папе, который надеялся посредством этого брака распространить свою духовную власть и на Московское государство. В 1469 г. 11 февраля в Москву приехал из Рима грек Юрий от кардинала Виссариона с письмом, в котором предлагались великому князю услуги – устроить его брак с царевной Софией. В письме говорилось, что искателями руки этой царевны были будто бы французский король и герцог миланский, но София отказала им из преданности православию. Великий князь взял «словеса сиа в мысль», посоветовался с митрополитом, матерью и боярами и 8 марта отправил к папе Павлу и кардиналу Виссариону Фрязина Ивана, бывшего в Москве монетчиком, который должен был посмотреть царевну. Посол передал папе и кардиналу то, что ему было наказано. Царевна согласилась на брак, и Иван Фрязин отпущен был папой, который наказал послу, чтобы великий князь прислал за царевной своих бояр, для которых выданы были опасные грамоты на проезд в Рим и обратно. 17 января 1472 г. великий князь отправил того же Ивана Фрязина в Рим, где должно было совершиться обручение, причем посол должен был представлять жениха, т. е. великого князя. Фрязин возвратился в Москву с портретом царевны («царевну на иконе написану принесе»), В то же время в Москву прибыл другой Фрязин, Антон, с письмом от папы Павла II, который уведомлял великого князя, что послы его за царевной Софией могут беспрепятственно ходить по землям католическим, т. е. зависящим в церковном отношении от папы. Великий князь отправил к папе посла, который прибыл туда в мае месяце, а 24 июня София уже выехала из Рима в сопровождении кардинала Антония и большой свиты из греков. Через Любек София прибыла 21 сентября 1473 г. на корабле в Ревель (Колывань), откуда выехала 1 октября и 11-го того же месяца через Дерпт прибыла в Псков. Пробыв здесь несколько дней, София отправилась в Новгород, откуда выехала в Москву в конце октября. Везде будущую великую княгиню встречали торжественно, угощали, дарили, как, например, в Пскове, где ей подарили 50 рублей. В начале ноября София подъезжала к Москве, где великокняжеский двор находился в некотором смущении: дело в том, что перед сопровождавшим царевну кардиналом несли крыж (католический крест) на высоком древке, и это обстоятельство могло смущать православный народ. Великий князь советовался по этому поводу с матерью, боярами и братьями: одни говорили за, другие против этой церемонии. Иван Васильевич послал спросить об этом митрополита, и тот заявил, что даже близко к городу нельзя подпускать легата в преднесении крыжа, что если легат, предшествуемый крыжем, войдет в одни ворота, то он, митрополит, выйдет из города в другие. Великий князь послал к легату боярина Федора Давидовича с требованием, чтобы тот спрятал крест; легат сначала не хотел было исполнить этого требования, но скоро уступил: крест положен был в сани. Более противился в данном случае Иван Фрязин, которому в Риме оказаны были большие почести, почему и он хотел, чтобы на Руси точно так же почести оказаны были папе и его послу. Но требование великого князя было исполнено. 12 ноября Софья въехала в Москву, и в тот же день был совершен обряд венчания. Затем легат приступил к исполнению конечной цели своего посольства – привлечению Московского государства к унии. На рассуждения по поводу объединения церквей митрополит выставил какого-то книжника Никиту Поповича; впрочем, с легатом говорил и митрополит, но особенно помянутый Никита. По известиям летописей, легат был в большом затруднении во время спора и в конце концов сказал: «Со мною нет книг», – другими словами, он отказался от прений⁴¹¹. Брак на греческой царевне имел весьма ощутимое влияние на Русь: с одной стороны, завязались более частые сношения с Западной Европой, откуда приходят на Русь разные мастера и художники, с другой стороны, понятия о верховной власти, как самодержавной и как хранительнице чистоты православия, как бы преемственно переходят от греческих императоров на великого князя Московского.

С приездом Софии в Москву связано дело грека Тревизана. Иван Фрязин в первое возвращение из Рима на Русь через Венецию сказался там великим московским боярином, почему и был любезно принят венецианским дожем Николаем Троно. Последний, зная о близких отношениях Москвы с татарами, задумал отправить через Москву посла к хану Золотой Орды, которого хотел склонить к нападению на турецкого султана. Венецианский посол, Иван Тревизан, должен был вручить великому князю грамоту и дары от дожа и просить себе проводника к хану Ахмату. Но Иван Фрязин уговорил посла не давать ни грамоты, ни даров великому князю, обещая, что и без великого князя он устроит все, что тому нужно для путешествия в Орду. А между тем он представил великому князю Тревизана как венецианского купца и своего племянника. Обман их скоро открылся, и великий князь приказал заковать Ивана Фрязина в цепи и сослать в Коломну, жену и детей его взять под стражу, а Тревизана предать смертной казни. Едва смогли умолить великого князя легат и бывшие с ним греки, чтобы он пощадил посла и списался по этому делу с венецианским дожем. Тревизан тем не менее до времени содержался под стражей во дворе Никиты Васильевича Беклемишева. Узнав об участи своего посла, венецианский дож просил великого князя освободить Тревизана и отправить его к хану, снабдив всем необходимым для путешествия. Иван Васильевич исполнил просьбу дожа и известил его об этом чрез посла Семена Толбузина, который среди прочего имел поручение вывезти из Венеции искусного зодчего. Зодчий вывезен был в лице Аристотеля Фиоравенти, который предпочел Россию Турции, куда Магомет II звал его для постройки султанских палат⁴¹².

Но возвратимся к северо-западной окраине Руси и посмотрим, что делается там.

Новгородцам пока не приходило на ум сделать какую бы то ни было попытку в смысле устранения влияния великого князя на Новгород; Псков хлопотал о церковной автономии⁴¹³, но великий князь постоянно устранял эти попытки. Мы видели, что в 1463 г. Иван Васильевич удовлетворил просьбу псковичей относительно наместника; мало того: дав им в наместники, по их желанию, князя Ивана Звенигородского, великий князь послал к ним еще воеводу князя Федора Юрьевича на помощь против немцев; потом мы видим этого Федора Юрьевича уже наместником в Пскове. Но он не ужился с псковичами. Псковская летопись причиной недовольства псковичей Федором Юрьевичем выставляет то, что он «сам преже нача на Псков к великому князю засылати грамоты, а сам над Псковом творячи силно». Псковичи припомнили, как великий князь часто говаривал их послам: «Кой будет вам наместник от мене вам князь надобе, а яз вам не стою; а того бы есте не безчествовали, которой у вас будет начнет творити силно, то яз ведаю, а вас свою отчину жалую». И вот 18 февраля 1472 г. псковские послы посадник Никита Ларионович и бояре Василий Созов и Юрий Иванович отправились в Москву бить челом великому князю о своих старинах, просить к себе наместником князя Ивана Стригу-Оболенского. Узнав об этом, князь Федор Юрьевич на другой день после отъезда послов вышел на вече, сложил с себя крестное целование и выехал из Пскова. Псковичи, «всего того не радя», послали, однако, вслед за ним посадника, детей боярских и сотских с хлебом, вином и медом, чтобы проводить его честно. Федор Юрьевич, добравшись до границы, насильно перетащил псковских посланных за рубеж, отнял у них коней, ограбил и отпустил едва не нагими, «забыв добра псковского и крестного целования». Весной вернулись из Москвы псковские послы и передали Пскову такой ответ великого князя: «Яз князь великой вас, свою отчину, о всем жалую, коего от мене к себе наместником, а к себе князем хотите, толко ко мне своего боярина с листом пришлите; а что князь Иван Стрыга, а тот мне здесе у себе надобе». В конце того же года псковичи опять отправили посла к великому князю, который по случаю приближения к русской границе хана Ахмата находился в Коломне, куда и прибыл псковский посол 1 августа. Он должен был по наказу просить в наместники князя Ивана Бабича или князя Ярослава Стригу, брата Ивана Стриги, а также доложить и о том, что рижский магистр присылал посла для назначения срока съезда, который назначен был на 8 сентября. Великий князь, которому Бабич нужен был для ратных дел, назначил наместником в Псков князя Ярослава, а на немецкий съезд – боярина Андрея Тимофеевича⁴¹⁴. Дела с немцами, однако, запутывались, и псковичи опять послали к великому князю гонца с той же просьбой о князе-наместнике. Наконец 19 февраля 1473 г. Ярослав Васильевич приехал в Псков, где встречен был с подобающей честью и посажен на княжении, целовав крест «на всех старинах псковских». После Петрова дня съезд немецких и псковских уполномоченных состоялся, но хорошего от этого съезда не вышло ничего: уполномоченные разъехались, «управе не учинивше никоея же, толко сами стерлися и по волостем христиане». Конец 1473 и начало 1474 г. прошли в ссылках псковичей с великим князем, у которого они просили помощи против немцев. В Псков пришел 30 ноября 1474 г. с войсками московский воевода князь Даниил Димитриевич Холмский. До его прихода туда уже прибыло несколько ратей, и после прихода его также все еще подходили к Пскову другие войска; пришли, по летописным известиям, князья из 22 городов, как то: из Ростова, Дмитрова, Юрьева, Костромы и др., так что Пскову было «притужно от вих исперва велми: начата бо они чинити над псковичи силно»; начались грабежи, тем более что в состав низовых войск входило много татар. Вскоре, однако, благодаря усилиям князя Холмского беспорядки прекратились, так как доставка провианта для войск и фуража для конницы приняли правильное течение. Что касается немцев, то они ввиду громадных сил, пришедших на помощь Пскову, поспешили заключить мир, и князь Даниил Холмский 30 декабря выехал из Пскова. Великий князь ожидал из Пскова больших послов, конечно, с благодарностью за оказанную помощь, но вместо того в Москву прибыл простой гонец, Григорий Бородин, «бита челом на его [великого князя] жалованьи и на печаловании». Этим псковичи и думали ограничиться; но 8 апреля Бородин привез псковичам «нелюбовь и гнев» великого князя именно за то, что не были присланы большие послы. Вследствие этого 19 мая к великому князю отправился сам наместник князь Ярослав Васильевич с тремя посадниками и боярами от всех концов; им дано было 100 рублей поминку для великого князя; но этих послов великий князь «с подворья спровадил», на глаза не пустил и дара не принял, так что они, простояв пять дней в поле в шатрах, воротились в Псков 23 июня без всякого ответа. Однако вслед за послами в Псков прискакал великокняжеский гонец с приказом, чтобы псковичи немедленно отправили послов к великому князю. На этот раз отправили других троих посадников и бояр с 150 рублями поминку. Этих послов Иван Васильевич принял и сказал: «Рад есми отчину свою по старине⁴¹⁵ держати, аже ми положите прежних князей великих грамоты пошлинный». 13 ноября 1475 г. в Псков возвратился князь Ярослав Васильевич «и нача у Пскова просити и суд держати не по псковской старине, на ссылку вдвое езды имати, и по пригородам его наместником княжая продажа имати обоя, такоже и денги наместничи». Псков отрядил двух посадников с грамотами к великому князю, который, рассмотрев грамоты, сказал послам: «То грамоты не самых князей великих, и вы бы есте то все князю Ярославу освободили, чего у вас ныне просит». Весной в том же году псковичи чрез посла били челом великому князю и говорили, что требования князя Ярослава не согласны со стариной, что так им нельзя жить⁴¹⁶. Великий князь отвечал, что для решения этого вопроса он пришлет своего посла. Между тем для псковичей вскоре представился случай к более близким и скорым контактам с великим князем: Иван Васильевич собрался в Новгород «миром… на суд и на управу», оставив в Москве своего сына Ивана.

22 октября 1476 г. великий князь выехал из Москвы. Начиная с Волочны, куда он прибыл 5 ноября, на всех более-менее видных пунктах (станциях) его встречали новгородцы: в Волочне некоторые из новгородцев принесли великому князю жалобы «на свою же братью»; в Рыдыне великого князя встретил новгородский архиепископ с архимандритами, игуменами и новгородскими властями и поднес ему дары; словом, шествие великого князя в Новгород, по изображению летописей, было весьма торжественное. 21 ноября Иван Васильевич въехал в Новгород и остановился на Городище; все монастыри и монастырские дворы около города заняты были сопровождавшими великого князя ратными людьми. Владыка распорядился доставкой «кормов» для двора великого князя, но последний оскорбился тем, что архиепископ отрядил для этого дела людей незначительных и не хотел брать кормов. Тогда владыка приказал заведовать доставкой съестных припасов своему наместнику, попросил прощения у великого князя через бояр, и великий князь нелюбье отложил: кормы стал брать. В тот же день, т. е. 21 ноября, владыка приглашал великого князя «хлеба ести к себе», но тот «не пожаловал его», а 22 ноября у самого великого князя были на обеде владыка, князь Василий Шуйский, степенный посадник, многие из старых посадников, тысяцкие и бояре. В тот же день на Городище пришли многие жалобщики как новгородские, так и из ближайших к Новгороду мест: одни – просить приставов, чтобы не быть ограбленными ратными людьми великого князя, другие с жалобами на своих же братьев новгородцев. Кроме того, по известиям некоторых летописей, должны были быть жалобы и на более важных представителей города, так как «люди житии и моложшии сами его призвали на тыя управы, что на них насилье держат как посадники и великие бояре». Но великий князь, кажется, не хотел сразу озадачить новгородцев и не скоро взялся за разбор жалоб: 23 ноября Иван Васильевич въехал в Новгород и встречен был владыкой со всем освященным собором и властями города; слушал в храме Софии молебен и литургию, потом был у владыки, от которого принял дары, и после обеда в сопровождении архиепископа воротился на Городище. С 24 ноября к великому князю начинают приходить разные люди: посадники, тысяцкие, простые люди и пр.: одни – опять с жалобами, другие – «лице его видети» и т. и. 25 ноября к нему пришли главные жалобщики. Надо заметить, что после 1471 г. партийные страсти в Новгороде еще не улеглись: приверженцы Литвы утесняли не только простой народ, но и более видных представителей Новгорода, которые клонились в сторону Москвы; так, степенный посадник Василий Ананьин со многими боярами, как Селезневы, Телятев, Моисей Федоров, родственники которых, в первый поход великого князя на Новгород, были или казнены, или сосланы «на Низ», как, например, приверженцы Литвы Афанасьевы напали со своими людьми на Славкову и Никитину улицы, пограбили их и перебили многих людей; а Памфил, староста Федоровской улицы, с двоими из вышепомянутых бояр напал на двор бояр Полинарьиных, перебил их людей, а имения пограбил на 500 рублей. Теперь эти обиженные явились с жалобами к великому князю. Иван Васильевич, дав жалобщикам приставов, обратился к владыке Феофилу, тут же бывшему с посадниками и боярами, с предложением – передать Великому Новгороду, чтоб и он дал своих приставов «на тех насилников». На суде в присутствии владыки и старых посадников жалобы оказались справедливы, и великий князь, отправив жалобщиков, приказал схватить обвиненных бояр вместе с степенным посадником Ананьиным и посадить «за приставы», а менее виновных отдать на поруки в 1500 рублях. Последних взял на поруки архиепископ. Далее великий князь приказал схватить Афанасьевых, отца с сыном, потому что они советовали Новгороду отдаться за Казимира. Владыка приезжал 28 ноября на Городище к великому князю хлопотать об освобождении главных виновников, но Иван Васильевич, указав владыке на их крамолы, в тот же день приказал отправить их в Москву. 1 декабря владыка опять ходатайствовал уже за второстепенных преступников, взятых им на поруки, и великий князь удовлетворил просьбу владыки: от казни их освободил с обязательством уплатить истцам убытки в количестве 1500 рублей и великокняжеские судные пошлины. Затем с 4 по 19 декабря почти ежедневно устраивались у знатных новгородцев для великого князя пиры, на которых хозяева подносили ему богатые подарки; те из новгородской знати, у кого великий князь не успел побывать на пиру, приносили ему подарки на Городище. Подарки состояли из денег (например, корабельники или двойные червонцы), золотых кубков, рыбьих зубов, сукна, вина, меда, яблок, винных ягод и пр. Но не только знатные новгородцы, даже купцы, простые люди и многие из «людей молодших» приносили ему дары. Великий князь со своей стороны отдаривал «коему ждо по достоинству: от дорогих порт (одежд), и от камок, и кубки и ковши серебряные, и сороки соболей, и кони». Между прочим отметим из поднесенных великому князю два подарка: а) новоизбранный степенный посадник Фома Курятник и тысяцкие поднесли ему от всего Великого Новгорода 1000 рублей; б) между многочисленными подарками от владыки, данными им в разное время, отметим следующий: 16 января владыка пришел к великому князю «с челобитьем, с половиною волостей владычних и с половиною земли от шти монастырей»; но великий князь взял только земли шести монастырей, а «иные монастыри пожаловал, земли у них не взял: они-де убоги, земли у них мало». В один из пиршествующих дней (12 января) к Ивану Васильевичу явился посол от шведского короля с подарком в виде бурого жеребца и с челобитьем о возобновлении с Новгородом перемирия, срок которому истек. Великий князь, угостив посла (Орбана, племянника шведского короля Стена-Стура), приказал владыке и Великому Новгороду возобновить перемирие на несколько лет. Наконец, после более чем девятинедельного пребывания в Новгороде, Иван Васильевич (26 января) выехал в Москву. Тяжело было это гощение великого князя с его многочисленной свитой Великому Новгороду и Новгородской земле! «Было от них силно [насилие], – говорит летописец, – много христиан пограблено по дорогам и по селам и по монастырем и числа края нет, такоже и владыке и посадником и всему Новгороду кормом и даровы и всему сполу числа же края нет, колико золота и серебра вывезе от них»⁴¹⁷.