Текст книги "Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г."

Постоянно повторявшиеся вторжения на Московскую землю и грабежи казанцев заставляли московское правительство изыскивать средства к устранению этих вторжений и грабежей и вообще стать твердой ногой на восточной окраине, в высшей степени важной в торговом отношении. Поэтому дальновидные московские князья еще в лице первых своих представителей, а также и местные нижегородские старались утвердиться в низовьях Оки, расширить там свои владения за счет мордвы, для чего привлекали сюда русский элемент дарованием разных льгот. Так, например, Константин Васильевич нижегородский «повеле русским людям селиться по Оке, Волге, Кудьме [приток Волги] и на мордовских жилищах, где кто похощет». Являлись поэтому такие люди, как Тарас Петров. Этот богатый нижегородский купец купил у своего князя в вотчину шесть сел на р. Сундоваке (приток Волги с пр. ст.) и населил разными татарскими пленниками, которых сам же выкупал из плена⁴⁴⁹. Но эти средства, сами по себе целесообразные, медленно подвигали дело вперед. Нужно было подчинить Казань, а для этого сначала необходимо было иметь влияние на казанские дела. При сильной аристократии в Казани всегда много было партий, а следовательно, московским князьям всегда можно было так или иначе вмешаться в тамошние дела. В 1486 г. Ибрагим скончался. После него осталось несколько сыновей, из которых старший, Алегам, был от первой жены, а следующий за ним по старшинству, Магмет-Аминь, – от другой. Вокруг этих сыновей образовалось по партии, каждая из которых, естественно, желала видеть на Казанском царстве своего представителя. Партия Алегама была сильнее: его поддерживали ногаи, и он занял престол отца, что не по душе было Ивану Васильевичу. Тогда Магмет-Аминь, подталкиваемый своей партией, уехал в Москву к великому князю, назвал его своим отцом и просил помощи в борьбе с Алегамом. Надо заметить, что мать Магмет-Аминя, Нурсалтан, по смерти Ибрагима стала женой Менгли-Гирея, крымского хана, друга и верного союзника Ивана Васильевича. Разумеется, что сразу невозможно было ничего предпринять в пользу Магмет-Аминя, и великий князь ограничился пока только тем, что дал ему в поместье город Каширу. Впрочем, Ивану Васильевичу не пришлось долго ждать повода к вмешательству в дела казанские: в 1485 г. казанские вельможи, сторонники Магмет-Аминя, извещали великого князя, что они «воюют» со своим царем, который, зазвав их к себе на пир, хотел всех их перерезать, вследствие чего они и убежали «в поле». При этом противники Алегама несколько иначе объяснили отъезд Магмет-Аминя в Москву, чем тот: они говорили, что отпустили в Москву царевича с тем, чтобы он возвращен был к ним в случае, если Алегам будет «с ними чинить лихо». Впрочем, все тут приводилось и приходило к одному знаменателю… Иван Васильевич отправил под Казань своих воевод, князей Даниила Димитриевича Холмского, Александра Васильевича Оболенского, Семена Ивановича Ряполовского и Семена Ивановича из ярославских князей; вслед за ними отпущен был и Магмет-Аминь. К ополчению должны были пристать и вятичи, но, как мы уже видели, они отказались, почему и послана была на Вятку сильная рать, которая окончательно заставила вятский край покориться Москве⁴⁵⁰.

Алегам выступил против московских воевод, бился с ними, но вынужден был бежать и затвориться в городе. Воеводы осадили Казань, но осада медленно вела к цели, потому что оставшийся вне города князь Алгазый часто нападал на москвичей. Наконец его удалось оттеснить за Каму, после чего Алегам уже не мог держаться в Казани, выехал из города и отдался воеводам великого князя. Это было в июле 1487 г. Таким образом, Иван Васильевич посадил на Казанском царстве Магмет-Аминя «из своей руки». Алегам с женой сослан был в Вологду, остальные члены семьи – мать, братья и сестры – в Карголом, на Белоозеро, а крамольные князья и уланы казнены в Москве⁴⁵¹. Насколько зависимость Аминя от Москвы выражалось практически и, так сказать, дипломатически, видно из официальных документов. В официальных бумагах царь Казанский и великий князь Московский называют друг друга братьями: «Великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, брату моему, Магмет-Аминь царь челом бьет», «Магмет-Аминю царю, брату моему, князь великий Иван челом бьет» – так начинаются грамоты подручника и патрона. Но в самом содержании бумаг со стороны великого князя встречаются желания, обращенные к Магмету, которые выражены в повелительном тоне. Таким образом, влияние Москвы хоть и ненадолго, но утвердилось в Казани. Кажется, ногайская партия в Казани была очень сильна: юный казанский царь просил в Москве позволения жениться на дочери ногайского хана. Тут уж очень ярко проглядывает зависимость казанского царя от великого князя Московского. Эта завсимость и влияние Москвы еще рельефнее выражаются в том, что в Казани появляется русский представитель, Федор Киселев, который собирает с подданных Аминя пошлины в казну московского князя. Пошлины по преимуществу взимались натурой: конями, овцами, различными мехами, медом и т. и. При этом сборщик, естественно, мог брать и лишнее, на что бывали даже жалобы: так, Магмет-Аминь жаловался однажды великому князю на Киселева, что тот взял в Цивильске с одного тамошнего жителя лишних три кади меду, коня, корову и пр.⁴⁵²

В свое время мы еще вернемся к делам казанским, а теперь обратимся к делам семейного характера, но тем не менее чрезвычайно важным в государственном отношении в смысле объединения Северо-Восточной Руси, в смысле централизации власти.

Действуя медленно и осторожно в делах внешней политики, Иван Васильевич держался той же тактики и в политике внутренней, хотя порой допускал и более решительные меры. Мы уже видели, как он воспользовался достоянием брата Юрия, как перешел к нему удел младшего брата, Андрея-меньшого. Если он так действовал по отношению к родным братьям, то тем более не мог иначе действовать по отношению к более дальним родственникам. Из последних оставался только двоюродный дядя, Михаил Андреевич Верейский, о котором и будем теперь говорить.

Еще в начале своего княжения (в 1463 г.) Иван Васильевич заключил с Михаилом Андреевичем договор, выгодный для обеих сторон. Но уже в 1465 г. потребовалось заключить новый договор, по которому, вероятно, вследствие давления со стороны великого князя, верейский князь уступал двоюродному племяннику пожалование великого князя Василия Васильевича – Вышгород – «с волостьми, путьми и селы». Что в данном случае великий князь до некоторой степени вынуждал дядю на уступку Вышгорода, об этом говорит уже одно то, что Иван Васильевич старается показать в договоре, что Михаил Андреевич действует по собственным побуждениям или по собственному почину. «Ты, мой брате, – говорится в договоре, – тое моее отчины отступился мне сам со всем с тем, как тя был пожаловал отец мой, князь великий, да и яз, князь велики». Этого еще мало было для Ивана Васильевича: в том же году заключен был новый договор, по которому Михаил Андреевич должен был считаться младше всех братьев и сыновей великого князя. Ивану Васильевичу, как видно, хотелось так или иначе присоединить Верейский удел к Москве. В 1482 г. 4 апреля между ними заключен был договор, по которому Иван Васильевич после смерти верейского князя получает в свое владение Белоозеро с волостями, принадлежавшее Михаилу Андреевичу⁴⁵³. Последний безропотно покорялся горькой участи, а великий князь выжидал только случая, чтобы окончательно порешить с Верейским уделом, и случай скоро представился. В октябре 1485 г. Елена Степановна, дочь молдавского господаря, вступившая в брак с сыном великого князя Иваном Ивановичем в 1482 г.⁴⁵⁴, родила сына Димитрия. По этому случаю Иван Васильевич хотел подарить невестке некоторые из тех драгоценных вещей, которые принадлежали первой жене его, Марии Тверской. Но эти вещи отданы были Софьей Фоминичной в приданое ее племяннице Марии, греческой царевне, вышедшей в 1480 г. за сына Михаила Андреевича, Василия. Иван Васильевич в гневе приказал отобрать у последнего все приданое своей первой жены и даже «хотел его [Василия Михайловича] и со княгинею поимати». Но молодая чета бежала в Литву. У великого князя был теперь благовидный предлог еще сильнее налечь на верейского князя: за вину его сына он отобрал у Михаила Андреевича его отчину: Ярославец, Белоозеро и Верею, но потом возвратил их ему в пожизненное владение, обязав Михаила новым договором⁴⁵⁵, по которому весь Верейский удел по смерти Михаила переходит к великому князю. По этому же договору Михаил Андреевич обязывается не ссылаться с своим сыном «никоторою хитростию». Вскоре, а именно в 1485 г., несчастный старик скончался. В духовной грамоте он говорит, что отдает «свою отчину господину и государю великому князю Ивану Васильевичу всея Руси»⁴⁵⁶.

Из родных братьев Иван Васильевич в особенности недолюбливал Андрея Васильевича Углицкого, может быть, потому, что он, пользуясь особенною любовью матери, вел себя самостоятельнее других братьев по отношению к старшему брату. Мы уже видели, что мать проявляла особенное участие к Андрею. Но в 1485 г. 4 июля Мария Ярославна скончалась⁴⁵⁷, и последняя связь, еще единившая братьев, порвалась. В следующем, 1486 г. после завоевании Твери Иван Васильевич заключил новые договоры с братьями; по ним братья обязывались не вступать в уделы: Верейский, Дмитровский, Тверской и в Вологду, принадлежавшую Андрею Васильевичу-меньшому, и не сноситься с Литвой, с изменником Михаилом Борисовичем, беглым князем Тверским, с Новгородом и Псковом⁴⁵⁸. Вообще, великий князь стал по отношению к братьям более прежнего недоверчив. Андрей Васильевич мог догадываться, что рано или поздно ему придется поплатиться своим уделом, а может быть, и свободой, и потому должен был видеть единственное спасение в бегстве с Московской земли. В 1488 г. боярин Андрея Васильевича Образец «скоромоли» своему князю, что Иван Васильевич хочет его схватить. Перепуганный Андрей хотел тайно бежать из Москвы, но, одумавшись, обратился к князю Ивану Юрьевичу Патрикееву с просьбой узнать, зачем великий князь хочет его схватить. Иван Юрьевич хотя и в большой силе был при дворе, но отказался от исполнения такого щекотливого поручения. Тогда Андрей сам явился к брату за объяснением. Иван Васильевич «клятся ему небом и землею и Богом силным Творцем всея твари, что ни в мысли у него того не бывало». По розыску оказалось, что великокняжеский боярский сын, Мунт Татищев, «сплоха пришед пошутил» с Образцом относительно его князя, а Образец, бывший в немилости у Андрея, желая выслужиться, передал ему плохую шутку Татищева. Великий князь приказал предать Татищева торговой казни и вырезать язык, но митрополит «отпечалова его»⁴⁵⁹.

В 1491 г. в мае в Москву пришла весть, что ордынские цари, Сеид-Ахмет и Шиг-Ахмет, идут на друга великого князя крымского хана Менгли-Гирея. Иван Васильевич послал на ордынцев воевод, князя Петра Оболенского и князя Ивана Оболенского же Репню, а также царевича Сатылгана (Салтагана), сына Нордоулата, племянника Менгли-Гирея; в этот же поход по приказанию великого князя и казанский царь Махмет-Аминь должен был послать свое войско; князьям Борису и Андрею Васильевичам, братьям великого князя, также приказано было послать своих воевод. Но Андрей Углицкий не исполнил приказания, и в следующем году 20 сентября, когда он приехал в Москву и посетил великого князя, тот приказал схватить его и заключить в Москве на казенном дворе, а детей его отправить в заключение в Переяславль⁴⁶⁰. Таким образом и Углицкий удел присоединен был к Москве.

Казимир, занятый чешско-венгерскими делами на западе, где шла борьба между сыном его, Владиславом Чешским, и венгерским королем Матвеем, не мог открыто действовать против Москвы, но не упускал удобного случая возбуждать против нее Орду и Новгород. Мы видели, что при нашествии Ахмата он должен был действовать против Москвы совместно с последним, но был отвлечен в сторону. В 1482 г., когда к великому князю перебежал от Казимира князь Федор Иванович Бельский, в Москву приезжал из Литвы один пан, чрез которого митрополит извещал великого князя, что у него, митрополита, польский король отнял много вещей, которые он вез из Царьграда ему, великому князю. Но тогда Иван Васильевич, отпуская посланца, которого почему-то долго держал, сказал ему, что из-за этого не приходится воевать с королем. Но в том же году великий князь посылал в Крым Михаила Кутузова, который должен был поднимать хана на Казимира. Вследствие этого посольства в 1484 г. «по слову великого князя Ивана Васильевича» Менгли-Гирей взял и сжег Киев «за неисправление королевское, что приводил царя Ахмата… на великого князя», взял большой полон и вообще «землю учини пусту Киевскую».

Из награбленной добычи он прислал великому князю золотой дискос и потир из Софийского собора. Есть известие, что в том же году Казимир поставил в Смоленске заставу из 10 000 ратных людей, вероятно, ввиду заметного тяготения подручных ему князей к Москве и вообще вследствие угрожающего положения, какое принял по отношению к Литве Иван Васильевич. Но великий князь сам ничего не предпринимал против Литвы, хотя, как мы видели, мог действовать против нее не только с севера, но и с юга. Хотя опустошение Киева и тамошней святыни и оскорбило москвичей, но Иван Васильевич, преследуя политические цели, чрез особого посла благодарил хана, напоминая ему, что и он со своей стороны старается сделать ему угодное: так, он содержит не без убытка для казны его братьев Нордоулата и Айдара и готов помогать ему против Золотой Орды. Вскоре действительно великому князю пришлось оказать помощь своему другу. Хан Муртоза в 1485 г. от жестокой стужи пришел из донских степей к Тавриде со своим улусом. Менгли-Гирей захватил его в плен и разбил улус другого ордынского князя, Темира. Но тот на следующее лето в рабочую пору напал на Тавриду, освободил Муртозу, едва не захватил в плен самого Менгли-Гирея и с большой добычей ушел в степи. Великий князь немедленно отправил войска на улусы Ахматовых сыновей; крымские пленники, которых отбили у них московские воеводы, были отосланы к Менгли-Гирею⁴⁶¹.

Отношения между Московским и Литовским государствами связаны с их отношениями с татарами, особенно золотоордынскими и крымскими. Каждый старался привлечь на свою сторону того или другого хана и через него действовать во вред своему противнику. Мы сейчас сказали, что Менгли-Гирей сжег в 1484 г. Киев «по слову» великого князя. В том же году в Крым отправлен был князь Ноздреватый с наказом «беречь накрепко, чтоб царь с королем не заключал мирнаго договора» (не канчивал). Такой же наказ дан был в 1486 г. другому послу, боярину Семену Борисовичу, с добавлением, чтобы он, посол, если царь спросит о контактах великого князя с королем, отвечал, что «послы между ними ездят о мелких делах порубежных, а гладкости никакой и мира господарю нашему великому князю с королем нет». Посол должен был говорить хану, чтобы он послал своих людей на землю короля, потому что он недруг и ему, хану, и великому князю. А если Менгли-Гирей скажет, что он идет на короля, а великий князь идет ли? – то отвечать так: «Захочешь свое дело делать, пойдешь на короля, – сделаешь доброе дело; когда дашь об этом знать господарю моему, то он с тобой один человек на короля; и твое дело и свое делает, как ему Бог поможет» и пр.⁴⁶²

Поводы к столкновениям с Литвой часто подавали мелкие пограничные князья, находившиеся в зависимости или от Москвы, или от Литвы. Между этими князьями возникали споры большей частью из-за границ земельных владений, а иногда и просто бывали обоюдные набеги с целью грабежа. Так, однажды посол Казимира жаловался, что подручные Москве князья Одоевские нападают на князей Мезецких, Глинских, Кроменских, Мосальских, что люди князя Ивана Михайловича Воротынского, перешедшего со своею отчиной в 1490 г. от Казимира к великому князю, нападают на литовские владения, что король еще не выпустил его из присяги и записи. Послу отвечали, что князья Мезецкие первые начали нападать, что Одоевские только мстили за их нападение, что Воротынский сам бил челом великому князю о принятии его на службу, что он сложил присягу перед королем чрез своего человека, а потому в Москве не понимают, как это король слугу великого князя называет своим. В том же году на службу великого князя перешли: князь Димитрий Федорович Воротынский, князь Иван Михайлович Перемышльский и князь Иван Белевский. Великий князь чрез посла Григория Путятина извещал об этих переходах Казимира, но тот заявил, что не выпускает из подданства ни князей Воротынских, ни Белевского князя, указывал на то, что Димитрий Воротынский перешел с «дольницей» (долей, уделом) брата своего, князя Семена, всю казну последнего взял себе, бояр и слуг его всех захватил и насильно привел к присяге на свою службу. Иван Васильевич отвечал на это, что князья Одоевские и Воротынские, как то известно было его предкам, великим князьям, да и литовским великим князьям, служили на обе стороны с отчинами, и теперь эти старые слуги приехали служить к ним, великим князьям, в Москву. Случалось и так, что одни из князей-родичей служили Москве, другие – Литве, как было с князем Одоевскими. Одоевские князья – Семеновичи, служившие Москве, – заняли отчину Федора Ивановича Одоевского, схватив его мать, когда сам он был в отсутствии. Король извещал об этом великого князя. Такая же история случилась и с князьями Белевскими, Андреем и Иваном Васильевичами, из которых последний перешел на службу в Москву, взяв себе отчину брата Андрея, а третьего брата, Семена, насильно заставил целовать крест на том, что он не будет служить королю. Относительно Одоевских Иван Васильевич сказал, что у них идет спор о вотчине, о большом княжении по роду, по старшинству, что на большом княжении должен быть слуга его, великого князя Московского, Иван Семенович, а потому король велел бы урядиться Федору с братом, кому из них годится быть на большом княжении; в противном случае великий квязь, чтобы уладить это дело, пошлет своего боярина, а король пусть пошлет своего пана. Чем это кончилось – неизвестно⁴⁶³. Относительно Бельского по летописям известно следующее: в 1482 г. в Литве был мятеж: отчичи Ольшанский, Олелькович и Федор Бельский захотели «отсести от великого князя Литовской земли по реку Березыню»; намерение их открылось, и король казнил Ольшанского и Олельковича, а Бельский бежал в Москву, не успев захватить жену, с которой венчался накануне бегства. Она была схвачена, и несмотря на то, что Иван Васильевич требовал ее, ее не отпустили. Бельский получил от великого князя г. Демон и Мореву⁴⁶⁴. Впоследствии его постигло несчастие. Есть известие, что король Казимир подослал в Москву как бы на службу к великому князю князя Лукомского, которого приводил к крестному целованию на том, чтобы великого князя Московского «убита, или окормити зелием, да и зелие свое с ним послал, и то зелие у него [Лукомского] выняли». Князь Лукомский и замешанный в его дело латинский толмач, поляк Матиас, в 1493 г. были казнены вместе с братьями Селевиными, которые подверглись казни за переписку с Александром Казимировичем. При расследовании этого дела князь Лукомский оговорил князя Федора Ивановича Бельского в намерении бежать в Литву. Справедлив или несправедлив был этот оговор, но Бельского сослали в Галич⁴⁶⁵.

Переходы князей из Литвы на службу московского князя продолжались. В 1492 г. перешел князь Семен Федорович Воротынский, о котором мы уже упоминали, «с своими отчинами». По пути в Москву он «засел на его [великого князя] имя» Серпейск и Мещовск. Между тем 25 июня того же 1492 г. скончался Казимир, и польский престол занял его старший сын Альберт, а литовский – младший, Александр Казимирович. 30 августа великий князь отправил к Менгли-Гирею Константина Заболоцкого с советом хану – воспользоваться благоприятным временем и отмстить сыновьям Казимира за козни отца, тем более что волжская Орда кочевала далеко на востоке и не было, следовательно, оснований опасаться ее нападения на Крым. Другого посла, Ивана Плещеева, великий князь отправил к молдавскому воеводе Стефану, вероятно, с такими же предложениями. И с московской стороны начались неприятельские действия: князь Федор Телепня-Оболенский разорил Мценск и Любутск; другие воеводы взяли и сожгли Мосальск, пленив многих жителей, наместников и князей; наконец, завоеваны были Хлепен и Рогачев. Александру Казимировичу, как видно, не под силу была борьба с московским князем: он желал мира. В 1493 г. в Москву прибыло посольство из Литвы во главе с паном Станиславом Глебовичем, который извещал великого князя о смерти Казимира и о занятии литовского престола сыном его Александром, в то же время он требовал удовлетворения за разорение Мценска и других городов. Послу отвечали, что разорение Мценска было только возмездием за грабежи литовцев. На пиру у князя Ивана Юрьевича Патрикеева, уже довольно подпив, Станислав Глебович завел речь о сватовстве, о браке Александра Казимировича и дочери великого князя. Но так как он был нетрезв, то не получил никакого ответа. На следующий день он заявил, что литовские сенаторы желают этого брака, но что ему тайно приказано разведать, как смотрит на это дело великий князь. Послу дали понять, что, прежде чем говорить о сватовстве, надо достичь искреннего вечного мира между обоими государствами. Посол уехал, а враждебные действия со стороны Москвы продолжались.

Выше мы говорили, что Семен Федорович Воротынский, едучи к великому князю на службу, занял города Серпейск и Мещовск. Услышав об этом, литовские воеводы отняли эти города обратно. Великий князь послал сильные московские и рязанские рати, которые взяли Серпейск и Опаков; Мещовск сдался. Жители этих городов приведены были к крестному целованию, а сидевшие там знатные литовцы и смоляне взяты в плен, приведены в Москву и разосланы по разным городам в заточение. Другие воеводы посланы были под Вязьму, взяли этот город, а Вяземских князей и панов привезли в Москву. Иван Васильевич князей пожаловал «их же вотчиною Вязмою» и приказал им служить ему. В то же время к великому князю на службу перешел князь Михаил Романович Мезецкий, да «изымав приведе с собою дву братов», князя Семена и князя Петра. Двух последних великий князь послал в заточение в Ярославль, а Михаила пожаловал его же отчиною и приказал служить ему, великому князю⁴⁶⁶.

Но оставим на время Литву и кратко укажем на другие стороны деятельности Ивана Васильевича, на другие факты из его княжения, имевшие место до и во время последних столкновений с Литвой.

Нет никакого сомнения, что княжение Ивана Васильевича было в высокой степени блестяще, и потому только при нем Западная Европа обращает более серьезное внимание на дикую Московию. Иван Васильевич обменивается посольствами с разными государствами, не только европейскими, но и восточными, азиатскими. В летописях и официальных документах за последние годы жизни Ивана Васильевича мы постоянно встречаемся с известиями о прибытии и отбытии каких-нибудь иностранных послов и о частых московских посольствах в чужие края. Для краткости скажем вообще, что эти посольства касались или просто одной вежливости, оказываемой сильному и славному своими делами соседу, любви и дружбы, как тогда говорили, или практических целей, как договоры против каких-нибудь врагов, которые имелись у договаривающихся лиц, или, наконец, эти посольства касались еще и чисто семейных дел, как брачные союзы. Но московский князь еще обращал особое внимание на почти полное отсутствие на Московской земле разного рода ремесленников, мастеров и художников, и с целью приобретения таких людей часто отправлял послов в Западную Европу.

В 1486 г. в Москву приезжал с письмами от императора Фридриха рыцарь Поппель, но без особого поручения, только из любопытства. Он принят был подозрительно: его считали шпионом Казимира. Однако из Москвы он выбрался благополучно. Чрез два года он вновь явился в Москву уже в качестве посла от императора Фридриха и сына его, римского короля Максимилиана, с грамотой (помеченной 26 декабря 1488 г.) и принят был ласково. При первом свидании с московскими боярами он говорил, в частности, о том, что после первого путешествия в Москву он разубедил императора и германских князей в заблуждении, будто великий князь Московский – данник Казимира, и убедил, напротив, в том, что великий князь во всех отношениях сильнее Казимира; передавал, что император желает быть союзником великого князя и предлагает брак своего племянника Альбрехта, маркграфа Баденского, с одной из дочерей великого князя, Еленой или Феодосией. Великий князь передал через дьяка Курицына, что по этому делу послан будет посол к императору. Далее Поппель говорил, чтобы великий князь запретил псковитянам вступать в земли ливонских немцев, находящихся под покровительством императора. На это отвечали ему, что, владея собственными землями, псковичи в чужие земли не вступают. Перед отъездом Поппель еще раз был у великого князя, который лично слушал его в набережных сенях. Посол, передавая слух, будто великий князь требовал себе от папы королевского достоинства, говорил, что только император может это сделать, и предлагал по этому делу свои услуги, прося только сохранять все это в тайне, иначе ему будет плохо от польского короля, если он узнает о том. Поппелю отвечали на это, что великий князь наследовал власть свою от предков и поставление имеет от Бога, а от иной власти не хотел и не хочет… Иван Васильевич в свою очередь отправил в немецкую землю послом грека Юрия Траханиота, которому поручил уверить императора в искренней дружбе великого князя и условиться о взаимных дружественных посольствах. Что касается сватовства, то Юрий должен был говорить, что предлагаемый брак неприличен для русского государя, брата древних греческих царей, что великий князь может выдать дочь разве за наследника императора, сына его Максимилиана. Кроме того, Юрию поручено было принимать на русскую службу разных художников и мастеров. С этой целью еще в 1488 г. великий князь посылал греков Ралевых в Рим, Венецию и Милан. В 1490 г. Ралевы возвратились, они привезли с собой из Венеции лекаря, мистра Леона, родом жидовина, а также мастеров стенных, палатных, пушечных и серебряных. Леона, впрочем, вскоре по приезде его в Москву постигла горькая участь: поручившись великому князю головой в том, что он вылечит занемогшего ломотой в ногах наследника московского престола Ивана Младого, Леон не оправдал своего ручательства и чрез шесть недель после кончины своего пациента всенародно казнен. Еще прежде Леона в 1485 г. подобной же участи подвергся другой лекарь, немец Антон, уморивший своими лекарствами великокняжеского любимца-сына Даньяра. Антон выдан был родственникам умершего, которые зарезали его под Москворецким мостом, что навело страх и на других иностранцев, например, на Аристотеля, который хотел уехать из России, но Иван Васильевич разгневался на это и приказал заключить его в доме, хотя вскоре простил…

Но вернемся к посольству Траханиота. Он принят был императором ласково и любезно и возвратился в Москву 16 июля 1490 г. вместе с послом от императора Юрием Делатором. Незадолго перед тем скончался венгерский король Матвей Корвин, враг Казимира, бывший в дружбе с Иваном Васильевичем с 1482 г.; на его место венгерские паны хотели избрать Владислава Чешского, Казимирова сына, между тем как Максимилиан, сын Фридриха, считал себя законным наследником Матвея. Переговоры о браке дочери великого князя с Максимилианом не привели ни к чему, в частности, по недостатку полномочий, данных Делатору, зато заключен был договор (6 августа 1490 г.) между императором и великим князем, по которому договаривающиеся обязываются помогать друг другу в случае неприязненных столкновений кого-либо из них с королем польским. С Делатором отправлены были на немецкую землю тот же Траханиот и дьяк Кулешин для представления и утверждения крестным целованием упомянутого выше договора со стороны Максимилиана. Наши послы возвратились в Москву опять с Делатором, при котором великий князь также должен был утвердить договор крестным целованием. На этот раз посол просил от имени императора, в частности, не обижать Ливонии и Швеции и взять первую под свое покровительство, на что выражена была готовность великого князя, но о Швеции в ответе великого князя не сказано было ни слова. Что касается брака, то тут вышло недоразумение. До императора дошел слух, что в предшествовавшее посольство посол его вместе с послом московским на пути из Москвы в немецкую землю потонули, а потому он не мог знать, согласен или не согласен великий князь на брак. Между тем германские князья побуждали императора женить сына на бретанской княжне, и император уступил их настойчивым требованиям. Но когда он узнал, что послы живы, что брак мог бы состояться, то огорчился и до последнего времени жалеет о столь знаменитой невесте. Великий князь удовлетворился этим объяснением. Делатор выехал из Москвы 12 апреля 1492 г., а 6 мая великий князь вновь отправил в Германию Траханиота и дьяка Михаила Яропкина, которым приказано было тайно разузнать о положении дел в Венгрии и об отношениях Максимилиана с соседними государствами, а также тайно разузнать и о браке Максимилиана и в случае возможности возобновить сватовство. Послы вернулись в Москву в июле 1493 г., но не видно, чтобы это посольство имело какие-нибудь практические результаты⁴⁶⁷.

В то же время (1490–1492 гг.) великий князь вел переписку со сватом своим, господарем молдавским (волошским) Стефаном, на дочери которого в 1482 г. женился наследник московского престола Иван Иванович Младой. Предметом этих контактов были, в частности, дела польские⁴⁶⁸. В 1491 г. для заключения союза с великим князем приходил из Чагатайской Орды посол, богатырь Урус, от султана Гуссейна, правнука второго Тамерланова сына Омара⁴⁶⁹. В следующем, 1492 г. в Москву прибыло посольство из единоверной нам Иверской земли (Грузии) от тамошнего князя Александра – просить покровительства великого князя (против Персии). Называя себя холопом последнего, князь Александр в чисто восточном вкусе делает такое обращение к великому князю в своем письме: «Темным еси свет зеленого неба, звезда еси, христианская еси надежа, веры нашие крепости всесветлый Государь, всем еси государем прибежище, всем еси государем закон, бедным еси подпора и бесерменом еси надея, законной земли грозный Государь, всем еси князем справедливая управа, всем князем вышний князь, земли еси тишина, обетник еси Николин»⁴⁷⁰.