Текст книги "Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г."

Оставим на краткое время дальнейшие события, касающиеся Новгорода, и возвратимся к событиям псковским.

Мы видели, что псковичи хлопотали о назначении к ним вместо князя Ярослава другого наместника; они говорили, что с Ярославом им «не мощно жити». Это было весной 1475 г. Тогда великий князь обещал прислать в Псков посла для управы. Но вот до Пскова дошел слух (в самом конце ноября 1476 г.), что великий князь в Новгороде. Немедленно из Пскова отправилось к Ивану Васильевичу посольство из четырех посадников, нескольких бояр и детей боярских с подарком в 50 рублей. Великий князь, приняв дар, сказал послам, что отпустит их, когда к нему явится князь Ярослав. В середине декабря тот приехал и, несмотря на то что Псков на вече дал ему в дар 20 рублей, чтобы он ударил челом великому князю за Псков, только жаловался на псковских посадников и на псковичей. Иван Васильевич ответил послам, что пришлет в Псков вместе с князем Ярославом своих послов «о всех своих делах у [в] срочныя дни». Последние 1 января действительно явились и передали Пскову волю великого князя: «Чтобы есте которое будете преступили пред князем Ярославом, и вы бы есте ему челом добили, тако же бы есте князю Ярославу денгу наместничю освободили, и езды вдвое, и продажи по пригородом наместником имати княжия, и нивнии судове по старине, судити всякая конная, и изгородное прясло, и коневая валища, а не учинити тако, ино ведает государь вашь великой князь; а нас прислал к вам с князем Ярославом в пять дней от вас и семо и тамо съездити». Воля великого князя была исполнена: князю Ярославу на вече дали за все сполна 130 рублей и обязались исполнить все, чего требует великий князь. Посольство вместе с князем Ярославом отправилось в Новгород известить великого князя об исполнении его воли. Иван Васильевич в числе прочего благосклонно заметил псковским представителям, что посланным от него нужно верить во всем так же, как и ему самому⁴¹⁸.

После такого исхода дела Ярослав, естественно, начал еще круче поступать с псковичами, последние 15 июня отправили послов в Москву с «жалобною грамотою» на князя Ярослава, вместо которого они просили князя Ивана Александровича Звенигородского, а князь Ярослав, жаловались псковичи, «над всем Псковом чинит насилие великое», как и его наместники по пригородам и волостям. Иван Васильевич обещал прислать по этому делу своего посла «да хочет – великий князь – с своею отчиною с Псковом суд творити своим послом по его засылным грамотам, а не по своим старинам, как его прародители держали свою отчину Псков». При таких условиях псковичи должны были ожидать, что проиграют дело. И вот 27 августа они отправили в Москву других послов просить себе – за смертью князя Звенигородского – князя Ивана Бабича, «кой нам люб», говорили они. Между тем с наступлением нового года (2 сентября 1477 г.) в Пскове поднялось волнение, какого не бывало ни при одном князе. Волнение произошло вследствие столкновения княжеской дворни с псковичами по самому незначительному случаю и дошло до кровавой схватки. На другой день, «вече поставя и князю Ярославу отрекшеся», начали выпроваживать князя из Пскова и обо всем случившемся послали к великому князю грамоту. Последнее обстоятельство поставило псковичей в шаткое положение: им хотелось и выпроводить князя Ярослава, но нужно было и выждать великокняжеского ответа на грамоту. Ярослав не выезжал, «а псковичи его и проводят и не проводят еще». И та и другая сторона ждет возвращения посла. Наконец 20 сентября из Москвы приехали два боярина с дьяком. Ответ великого князя был таков, что Ярослав – прав, так как он и теперь жалуется, как жаловался в бытность великого князя в Новгороде, между тем как тогда псковичи на него не жаловались. В заключение послы требовали выдачи людей, осужденных по пригородам, в противном же случае, говорили они, великий князь сам все исправит. Что касается князя Ярослава, то великий князь оставляет его на Псковском столе. Долго московские бояре добивались выдачи им тех людей, которых наместники Ярослава заковали без суда, а псковичи самовольно расковали. Последние не выдавали своих братьев, находя их правыми; что же касается того, что Ярослав остается у них на столе, то они решили опять послать о том послов к великому князю, а с князем Ярославом, говорили они, жить нельзя, если он будет чинить им такие же насилия. Не лучше Ярослава поступали и сами послы: на рубеже они ограбили провожатых, избили их и отняли у них деньги. Псковские послы должны были ехать во Владимир, так как великий князь находился тогда в этом городе. Но, продержав три дня, великий князь отослал их в Москву, где опять им пришлось ждать четыре недели. Этим послам великий князь сказал, что так как псковичи сами нападали на двор его наместника, князя Ярослава Васильевича, то из старины выступили они, псковичи, а не он, великий князь. В январе послы возвратились в Псков, а в феврале Ярослав получил от великого князя грамоту с приказом, чтоб ехал в Москву с женой и со всем двором и никого не оставлял в Пскове. В конце февраля Ярослав, сложив крестное целование, выехал из Пскова. До рубежа псковичи должны были доставлять ему кормы. Но этот «злосердый» князь, чтобы принести псковичам побольше убытков, на 40 верстах ночевал пять ночей. Мало того: 18 приставов, которые доставляли ему кормы, на последнем стане он приказал схватить и связать, мучил их и взял с собой в Москву. Вслед за Ярославом в начале марта отправились в Москву псковские послы, которые просили себе князя и били челом о насильственно взятых Ярославом приставах. Великий князь удовлетворил их просьбу – приставов приказал освободить, а о псковских делах прислать своих послов; в то же время он принял 100 рублей поминку от Пскова и отпустил послов с честью и дарами. Летописи замечают, что во время пребывания псковских послов в Москве князь Ярослав ни разу не бывал на глазах великого князя. В Псков назначен был наместником князь Василий Васильевич Шуйский, один из тех, на кого указывали сами псковичи. Такой крутой поворот в отношениях великого князя к псковичам и благосклонный прием, которого удостоились псковские послы, следует, кажется, объяснить тем, что великий князь готовился в это время окончательно свести счеты свои с Новгородом⁴¹⁹.

После первого похода на Новгород, откуда главные виновники новгородских возмущений, главные противники великого князя, приверженцы короля Казимира, были в оковах выведены «на Низ», в Москву приезжал (в марте 1476 г.) владыка Феофил с боярами и бил челом за новгородских «пойманных бояр», которые «сидят» на Коломне и в Муроме. Великий князь дары от архиепископа принял, пригласил его со всей свитой на обед, дал ему «отпускной пир», но просьбы его не исполнил, виновных бояр не отпустил⁴²⁰.

При общей неурядице, при неопределенности юридических отношений в Новгороде естественным кажется, что многие новгородцы стали предпочитать домашнему (в Новгороде) суду суд великокняжеский. И вот в противоречие прежним договорам, по которым великий князь не мог судить новгородца «на Низу», т. е. в Москве, в последнюю стали являться из Новгорода жалобщики.

В конце февраля 1477 г. в Москву приехал посадник Захария Овинов за великокняжеским приставом; с ним было много новгородцев, из которых одним он должен был отвечать (на их иски против него), а на других искать. Это было до того необычным явлением, что летописец невольно заметил по этому поводу: «А того не бывало от начала, как ни земля их стала и как великие князи учали быти от Рюрика». Вскоре потом пришли в Москву и другие посадники, обычные люди, поселяне, черницы, вдовы «и вси преобижени» в качестве или истцов, или ответчиков. Наконец в марте владыка Феофил и весь Великий Новгород отправили к великому князю послов, Назара Подвойского и вечевого дьяка Захарию; при челобитье эти послы, по показанию летописей, намеренно назвали великого князя не господином, как бы следовало по вековечному обычаю, а государем. 24 апреля великий князь отправил в Новгород посла спросить, какого государства хотят новгородцы, т. е. не желают ли они иметь великого князя, как государя самодержавного, единственного законодателя и судью? Новгородцы сказали послу, что они «с тем… не посылывали». Еще послы не успели выехать из Новгорода, как там поднялся мятеж: боярин Василий Никифоров, оговоренный вышепомянутым Овиновым в том, что, будучи в Москве, присягал великому князю на Великий Новгород, был изрублен на вече; сам Овинов, – за то, что судился в Москве, – брат его Козьма и некоторые другие также были убиты. Новгородцы, по выражению летописи, «возбеснеша, яко пиянии», и начали опять кричать, что они хотят быть за королем⁴²¹. Впрочем, московских послов держали в чести, а ответ дали им в том смысле, что они великих князей государями не зовут, что суд великокняжеским наместникам на Городище – по старине, что тиунам великого князя у них не быть и что двора Ярослава они не дают; в заключение они говорили, что великие князья могут казнить тех, которые будут обманно, без их ведома называть великого князя государем, а у себя таких людей они сами будут казнить. Но великому князю, конечно, давно уже хотелось быть новгородским государем, а потому он и не думал упускать удобного случая привести в исполнение заветную мысль. Узнав от своих послов и преданных ему посадников о новгородской смуте, Иван Васильевич представил новгородцев митрополиту, матери и боярам клятвопреступниками. «Я не хотел у них государства, они сами с этим присылали ко мне, – говорил великий князь, – а теперь заперлися в том и положили на нас ложь». Посоветовавшись с матерью, братьями и боярами, он стал готовиться к походу на Новгород. Он послал просить помощи у тверского князя Михаила; в Псков послал Григория Волнина поднимать и псковичей. Прослышав об этом, новгородцы отправили к великому князю одного из уличанских старост просить об опасной грамоте для послов; но этого старосту приказано было задержать в Торжке. 30 сентября 1478 г. Иван Васильевич послал в Новгород складную грамоту, а 9 октября, оставив в Москве сына Ивана, выступил в поход на новгородцев «за их преступление казнити их войною». Вместе с великим князем шел брат его Андрей-меньшой; царевич Даньяр должен был идти чрез Клин и Тверь к Торжку, в который шел и сам великий князь чрез Волок, где обедал у брата своего Бориса. Сюда явился от тверского князя боярский сын отдавать кормы по тверской отчине, а на следующую станцию явился князь Андрей Борисович Микулинский, через которого тверской князь приглашал Ивана Васильевича к себе «хлеба ести». 19 октября великий князь прибыл в Торжок, где его ожидали новгородские посланцы с челобитьем об опасных грамотах; тут же два новгородских боярина просили принять их на службу. 23 октября Иван Васильевич выехал из Торжка, распорядившись, каким полкам какими путями идти к Новгороду. Новгородских опасчиков он приказал везти за собой. К концу пути стали опять являться новгородцы с просьбами о принятии их на службу: так, просился на службу посадник Григорий Тучин и из простых новгородцев Адриан Савельев. 8 ноября в Еглине у Спаса великий князь допустил на глаза опасчиков, которые при челобитье об опасной грамоте для владыки назвали его государем. Опас им дан. Чрез два дня явился новый опасчик от владыки и всего Великого Новгорода и также бил челом об опасе, причем и этот назвал великого князя государем. Иван Васильевич чрез дьяка Далматова отвечал, что опас дан уже прежним посланцам. Не доходя 120 верст до Новгорода, на Полинах, великий князь урядил полки, где какому быть, и отсюда отпустил своих воевод к Новгороду с приказанием занять Городище и монастыри, так как он опасался, как бы новгородцы их не пожгли. 21 ноября великий князь остановился у Николы в Тухоле и отсюда послал в Псков к своему наместнику, князю В.В. Шуйскому, сказать, чтобы он с псковичами выступал на Новгород и дальнейших приказаний ожидал по прибытии в устье Шелони. 23 ноября, когда Иван Васильевич был в Сытине, в 30 верстах от Новгорода, явились послы, владыка Феофил с посадниками и жителями. Владыка так бил челом: «…меч бы свой унял еси и огонь утолил… Да что, господине государь, восполелся есо на бояр на новгородских и на Москву свел еси их из Новагорода первым своим приездом, и ты бы, господине государь князь велики, пожаловал – смиловался, тех бы еси бояр отпустил в свою отчину в Великий Новгород…» Затем в том же тоне били челом посадники и простые люди, а после них отдельно посадник Лука Федоров. Великий князь, не отвечая на их челобитье, пригласил их к себе в тот же день «ести». На следующий день послы были у великокняжеского брата, Андрея-меньшого, с дарами и били ему челом, чтобы он печаловался за них пред великим князем; затем опять были у великого князя и били ему челом, чтобы пожаловал, велел бы поговорить со своими боярами. На «говорке» каждая категория новгородских послов высказывала свои желания, которые в совокупности сводятся к следующему: чтобы государь неприязнь отложил, меч свой унял, взятых им новгородских бояр отпустил; чтобы ездил в Великий Новгород (чрез три) на четвертый год и брал по 1000 рублей; чтобы приказал производить суд своему наместнику с посадником в городе, а чего они не смогут управить, то государь сам чинил бы управу, когда приедет на четвертый год; чтобы позывов на Москву не было, великокняжеские наместники владычних и посадничьих судов не судили бы; чтобы «мукобряне» (?) великого князя отвечали по искам новгородцев не на Городище, как они делают, а в городе перед наместником и посадником, как это они делают по своим искам на новгородцев. Последняя просьба высказана простыми людьми. Не отвечая пока послам, великий князь в тот же день (24 ноября) повторил прежнее приказание воеводам – идти к Новгороду и занять Городище и все близ города монастыри, а на следующий день он неопределенно указал послам чрез бояр на неисправление к нему новгородское вообще и в частности на то, что новгородцы, назвав его и сына его государями, отреклись потом от этого и тем положили ложь на них, великих государей. В заключение ответа князь Иван Юрьевич сказал от имени великого князя: «Восхощет нам, великим князем, своим государем, отчина наша Великий Новгород бити челом, и они знают, отчина наша, как им нам, великим князем, бити челом». Послы, испросив пристава, отправились в Новгород, а великий князь, не теряя времени, с братом Андреем-меньшим перешел по льду Ильменя к Новгороду и остановился у Троицы на Паозерье, в трех верстах от города. Сюда подошел князь Василий Михайлович Верейский, а 29 ноября пришел и Борис Васильевич Волоцкий. Здесь Иван Васильевич распорядился, где каким полкам стоять, а 30 ноября приказал воеводам отпустить по половине людей в окрестности за кормами для коней и за съестными припасами, но с тем, чтобы к 11 декабря все были на своих местах. Отсюда же великий князь послал и к псковскому наместнику приказание, чтобы псковичи немедленно шли к Новгороду.

Новгородцы, хотя у них и не было союзников, решили защищаться: укрепили деревянной стеной самую слабую сторону города по обоим берегам Волхова, а последний загородили судами, клятвенно обязавшись все стоять как один. Великий князь видел, что много будет потери в людях, если брать Новгород приступом, а потому решил держать город в осаде, чтобы голодом принудить новгородцев к сдаче, а между тем, чтобы его людям не было недостатка в съестных припасах, псковичи, по его приказу, должны были доставлять в его стан муку, рыбу и пр. и выслать также купцов для продажи московским ратным людям разных товаров. В Новгороде между тем не было единодушия в гражданах: меньшинство хотело биться с великим князем, а большинство желало ему покориться. Вероятно, вследствие этого несогласия 4 декабря опять явился к великому князю владыка Феофил с посадниками и простыми людьми и от всего Великого Новгорода просил, чтобы государь «меч бы свой унял и огнь утолил, а кровь бы крестьянская не лилася…». Посадники и народ просили позволения говорить с боярами, но последние сказали им то же самое, что и в первый раз. С этим послы и ушли.

Между тем к великому князю подошли еще ратные люди: царевич Даньяр и князь Андрей Васильевич большой с тверским воеводой, князем Михаилом Федоровичем Микулинским. 5 декабря к великому князю опять явились прежние послы и в присутствии троих братьев Ивана Васильевича повинились в том, что они действительно наказывали Назару да дьяку Захару называть его, великого князя, государем, а потом заперлись в этом. Великий князь приказал ответить послам, что если они сознались в своей вине и спрашивают, какому государству его, великого князя, быть в его отчине Новгороде, то быть этому государству такому же, как на Москве. Послы просили позволения вернуться в город и подумать о полученном ответе. Вскоре после того к Новгороду подошло псковское войско, а Аристотель по приказу великого князя навел мост чрез Волхов на судах. 7 декабря, как было назначено, послы явились с речами, в которых выражали следующие желания новгородцев: а) чтобы великокняжеский наместник производил суд вместе со степенным посадником; б) чтобы дань давать с сохи по полугривне; в) чтобы в пригородах были наместники, а суд был бы по старине; г) чтобы великий князь не выводил людей из Новгородской земли; д) чтобы не вступался в боярские земли; е) чтобы не было позывов (к суду) на Москву и, наконец, ж) чтобы не брал новгородцев на службу (военную) в Низовскую землю, а по повелению государей они будут оберегать свои новгородские границы. Великий князь через тех же бояр отвечал, что так как он уже сказал, какому его государству быть в Новгороде и новгородцы признали его государем, как же они теперь указывают ему, как ему управлять? какое после того будет государство его? Послы отвечали, что они не чинят урока государству своих государей, но что они не знают «низовской пошлины», как государи держат свое государство в Низовской земле. Великий князь объявил чрез бояр, какому государству его быть в Новгороде, а именно: вечевому колоколу не быть, посаднику тоже, а все государство держит великий князь; великий князь хочет иметь волости и села, как и в земле Московской; древние великокняжеские земли, неправо присвоенные новгородцами, отныне будут составлять собственность великого князя. Но и великий князь, в свою очередь, из Новгородской земли людей обещает не выводить, в вотчины боярские не вступаться и суд оставить по старине. Шесть дней новгородцы думали об этом государстве; наконец, 14 декабря явились к великому князю послы и просили того, что уже дано было Новгороду; но в то же время, боясь, что их обманут, просили, чтобы великий князь целовал крест, в чем им было отказано; просили, чтобы целовали крест бояре или будущий наместник, и в этом было отказано; просили, наконец, об опасной грамоте, но и в этом было отказано. Когда узнали об этом в Новгороде, многие опять решили защищать свободу и положить свои головы за Святую Софию. Но то была минутная вспышка: благоразумие взяло верх, и все успокоились. Послы оставались в московском стане до конца декабря, а между тем новгородский воевода, князь Василий Шуйский-Гребенка, сложил крестное целование к Новгороду, в котором жил после того два дня (а новгородцы, боясь великого князя, не смели ему и слова сказать); потом он перешел на службу к великому князю, который принял его с почетом и, по некоторым известиям, дал ему Нижний Новгород. Наконец, 29 декабря послы выразили желание, чтобы они, если уж им отказано в крестоцеловании, «своего государя жалованье от уст его слышали сами без высылок» (бояр). Великий князь лично заявил им о своем жаловании, и послы, поклонившись, вышли от него. Но бояре великого князя догнали их и передали, что великий князь требует волостей и сел, с чем можно было бы ему держать свое государство в Новгороде. После некоторых требований со стороны князя и обоюдных уступок Иван Васильевич взял десять волостей владычних, половину монастырских и все новоторжские, кому бы они ни принадлежали. Что касается дани, то великий князь согласился брать один раз в год по полугривне с сохи (= 3 обжам, обжа = пашущему на одной лошади) как в новгородских волостях, так и на Двине и в Заволочье, со всякого, обрабатывающего землю. Великий князь удовлетворил также просьбу новгородцев, чтобы они сами собирали дань и отдавали, кому он прикажет, а не писцы и даныцики его, которые обычно очень притесняют народ. Затем великий князь приказал очистить для себя Ярославов двор и привести всех новгородцев к присяге по заранее составленной и просмотренной новгородцами присяжной записи, причем великокняжеские бояре взяли устное обещание с новгородцев не мстить как своим собратьям, находящимся на службе великого князя, так и помогавшим последнему псковичам; решение споров с псковичами о землях возлагалось на наместников; пригороды, заволочане и двиняне отныне должны целовать крест на имя великих князей, не упоминая о Новгороде.

18 января новгородские бояре, дети боярские и простые люди били челом великому князю о принятии их к себе на службу, а чрез два дня (20 января) Иван Васильевич послал в Москву гонца к матери, митрополиту и сыну Ивану с известием, что он привел Великий Новгород «в всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве». 22 января Иван Васильевич назначил наместниками в Новгород боярина князя Ивана Васильевича Стригу и брата его Ярослава, приказав им «стати на своем дворе великого князя Ярославле», сам же пока не хотел въезжать в Новгород, потому что там свирепствовал мор, и только 29 января он с троими братьями и Василием Верейским слушал в храме Софии литургию, после которой отправился опять на Паозерье и здесь, с теми же братьями, владыкой, новгородскими боярами и многими жителями обедал «да и пил с ними»; тут же принимал и дары от владыки. Затем 1 февраля великий князь приказал схватить купеческого старосту Марка Панфильева, на следующий день – Марфу Борецкую с ее внуком Васильем Федоровым, отец которого умер в муромской тюрьме, потом – пять человек из простых и приказал отправить их в Москву, а имения их отписать на себя. Наконец, Иван Васильевич приказал князю Ивану Стриге отобрать у новгородцев все докончальные грамоты их с литовскими князьями и польским королем, и крестоцеловальную грамоту их против него, великого князя, и прибавил к прежним наместникам еще двоих: Василия Китая и Ивана Зиновьева. Перед отъездом (17 февраля) великий князь еще раз слушал литургию у Святой Софии, угощал обедом владыку, бояр и жителей и принимал дары от первого. 5 марта 1478 г. Иван Васильевич, по известиям литовских летописей, с 300 возов «перел, злата и сребра и камений многоценных» прибыл в Москву, а за ним привезен был и вечевой колокол, символ новгородской вольности, «и вознесли его на колокольницу на площади (Успенский собор) с прочими колоколы звонити»⁴²². Так рушилась навсегда вольность Господина Великого Новгорода!

От Новгорода теперь придется отвлечься на некоторое время в противоположную сторону.

Мы видели, что войны с Казанью не имели почти никаких положительных результатов. Только последний поход 1470 г. был удачнее предыдущих: Ибрагим бил челом великому князю на всей воле его. Последующие события указывают, однако, на то, что Ибрагим тяготился отношениями с великим князем и ждал только удобного случая к разрыву с ним. Случай этот, хотя и обманувший казанского царя, скоро представился. По некоторым летописным известиям, еще раньше похода Ивана III на Новгород и в начале самого похода Ибрагим уже совершал нападения на Вятку⁴²³. В 1478 г., когда великий князь был еще в Новгороде, в Казань пришло ложное известие, что великий князь Новгорода не взял, что новгородцы разбили его войска и что он сам-четверть, израненный бежал от Новгорода. Ибрагим хотел воспользоваться этим и двинул войска на Вятку⁴²⁴; но, получив верные известия о падении Великого Новгорода, приказал войскам возвратиться домой, и те с такой поспешностью пустились в обратный путь, что побросали даже котлы с готовившейся в них едой. Великий князь не хотел оставить этой дерзости безнаказанной и в том же году двинул на Казань многочисленную рать под началом воевод Василия Образца (судовая рать) и Бориса Слепца (он же Тютчев). Рать прибыла к Казани в мае, и воеводы начали готовиться к приступу, но сильная буря с дождем заставила их отодвинуться к Волге. Между тем вятчане и устюжане опустошали берега Камы и забирали жителей в полон. Ибрагим вынужден был бить челом великому князю и заключить с ним мир на всей воле его⁴²⁵.

Года через два после этого большую тревогу произвело в Москве известие о походе хана Золотой Орды на великого князя. Мы видели, что после первого нашествия Ахмата (в 1472 г.) между Москвой и Ордой состоялось нечто похожее на заключение мира: мы говорили, что в 1474 г. с Никифором Басенком приходил из Орды в Москву Ахматов посол Каракучук, а в 1476 г. приходил другой посол, Бочука, со свитой в 50 человек; с ним было до 550 гостей с конями и разным товаром⁴²⁶. С этим послом великий князь отправил в Орду своего посла, Бестужева, но что ему поручено было, не знаем. Все это указывает на мирные отношения между Москвой и Ордой, но к 1480 г. эти мирные отношения рушились. Какие же были причины? По некоторым известиям, мало, впрочем, вероятным, хан прислал в Москву послов с требованием дани; великий князь в ответ на это требование взял басму (изображение хана в виде куклы, а по другим – нечто вроде портрета) или, как выражается Казанская летопись, «прием Басму лица его и поплевав на ню», изломал ее, бросил на землю и растоптал ногами; затем приказал убить послов, кроме одного, которому велел передать хану, что с ним будет поступлено так же, как с басмой и послами, если будет беспокоить его, великого князя. Едва ли Иван Васильевич, вообще весьма осторожный, мог так поступить, особенно ввиду того, что Ахмат еще не так был слаб, что сам великий князь – это сейчас увидим – по приближении хана к русской границе как будто струсил и растерялся. Другие более достоверным признают иное известие, по которому Иван Васильевич решил порвать узы двухвекового с лишним рабства под влиянием Софии, указывавшей ему на оскорбительную зависимость от степных варваров⁴²⁷. Но есть еще известия, по которым Ахмат двинулся на Москву по подстрекательству Казимира, и эти известия, нам кажется, должны считаться несомненными. Не надо забывать, что борьба Москвы с литовско-польским государством особенно усилилась с Ивана III, борьба на жизнь и на смерть: речь шла о том, какому из двух родственных племен господствовать на северо-востоке Европы! Казимиру, как и всякому польско-литовскому государю, желательно было ослабить Москву и подчинить ее себе; но ему не удалось отбить для себя Новгород от Москвы, и он старается поднять хана, чтобы одновременно напасть на Русь с двух сторон. Хан согласился и летом 1480 г. выступил в поход. Союзникам сулило успех и то, что великий князь был в то время во вражде с братьями, Андреем Углицким и Борисом Волоцким⁴²⁸. Заслышав о приближении Ахмата, Иван Васильевич отправил в Серпухов сына Ивана, брата Андрея-меньшого – в его удел Тарусу, а прочих князей и воевод распределил на разные пункты по берегу Оки, куда, по договоренности с Казимиром, должен был идти хан. Но, узнав о таких распоряжениях московского князя, хан направился к литовской границе, намереваясь вторгнуться на Московскую землю чрез р. Угру. Однако великий князь опередил его: он приказал сыну и брату поспешить к Калуге и стать на левом берегу Угры, и те прежде татар заняли перевозы и броды; сам же великий князь, подчиняясь советам некоторых приближенных к нему бояр, приказав сжечь городок Каширу, оставил войско на берегу Оки и с князем Федором Палецким отправился обратно в Москву, где находились «в осаде»: мать его, инокиня Марфа, князь Михаил Андреевич Верейский, князь Иван Юрьевич Патрикеев, московский наместник, с дьяком Васильем Мамыревым, митрополит Геронтий и умный и энергичный владыка ростовский Вассиан. К ним-то, по некоторым известиям, и поехал Иван Васильевич «на совет и думу». Из приближенных великого князя одни не советовали ему стоять на границе, указывая на пример его отца, попавшегося в плен к казанским татарам в суздальском бою; советовали, напротив, удалиться на север, указывая на пример Димитрия Донского, удалившегося при нашествии Тамерлана в Кострому. На этом настаивали его любимцы – бояре, Иван Васильевич Ощера и Григорий Андреевич Мамон; другие же, и преимущественно владыка Вассиан, настаивали, что великий князь должен находиться при войске. В народе также слышался явный ропот на трусость Ивана Васильевича: так, когда великий князь приехал (30 сентября) с Оки в Москву на совет с блюстителями последней, отдав приказание князю Даниилу Холмскому, чтобы он по первому требованию из Москвы ехал туда с великокняжеским сыном Иваном Ивановичем, народ, перебиравшийся в столицу из окрестных посадов и селений в осадное сиденье, явно выражал ропот на то, что великий князь предает его татарам, что он разгневал царя неплатежом дани, а теперь выдает ему народ свой. Вассиан прямо назвал Ивана «бегуном». «Дай семо вой в руку мою, – говорил владыка, – коли аз, старый, утулю лице против татар!»

Поэтому, замечает летописец, великий князь жил не в городе (Москве), а в Красном сельце, «бояся гражан мысли злые – поимания». Иван Васильевич послал к сыну приказ, чтобы он немедленно явился в Москву, но тот не хотел отъехать от войска.

Когда великий князь приказал Даниилу Холмскому силой взять молодого князя и доставить в Москву, тот не решился применить насилие: он хотел подействовать убеждением. «Лучше здесь мне умереть, чем ехать к отцу», – отвечал княжич на его увещания. Он действительно не лишним был при войске: так, вскоре ему удалось отбить татар от переправы через Угру. При том настроении массы и приближенных к великому князю, в каком мы видели их сейчас, Ивану Васильевичу неудобно было бездействовать и скрываться в Красном сельце, а потому, готовясь отправиться к войску после двухнедельнаго пребывания в Красном, он сделал распоряжение относительно защиты некоторых городов: приказал Полиевкту Бутурлину и Ивану Кике перевести в осаду: дмитровцев – в Переяславль, а московские отряды («московских строев») – в Дмитров. Тогда же охранители Москвы успели убедить Ивана Васильевича примириться с братьями, чему, видимо, он и сам был рад. 3 октября, приняв благословение от митрополита, великий князь поехал к войску, но с небольшим отрядом остановился далеко от главного места действия, в Кременце (на р. Луже, в 30 верстах от Медыни), а остальное войско отпустил на Угру. Между тем как сын и младший брат великого князя, а также воеводы успешно отбивали татар от берега реки, сам Иван Васильевич не мог действовать энергично, так как находился под влиянием приближенных к нему бояр, «слушающи злых человек сребролюбець, богатых и брюхатых, и предателей хрестьяньскых, а норовников бесерменьскых». Под влиянием этих предателей он попытался вступить в переговоры с ханом: отправил к нему боярина Товаркова с дарами и челобитьем, «прося жалованья, чтобы отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати». Хан даров не принял, сказав, что он пришел наказать своего улусника за то, что тот не ездит в Орду и уже девять лет не платит дани; к этому царь прибавил, что если Иван сам приедет к нему, то ему оказана будет милость. Но Иван Васильевич, опасаясь коварства, не поехал к Ахмату. Тогда последний требовал к себе сына или брата, наконец, Никифора Басенка, бывшего раз в Орде и понравившегося татарам за то, что много давал даров. Ни того ни другого великий князь не исполнил. Между тем в Москву дошли слухи о советах «злых бояр» и переговорах великого князя с Ахматом. Тогда митрополит и троицкий игумен Паисий посылают великому князю грамоты, в которых убеждают его постоять за христианство; но особенно красноречивое послание отправил к нему владыка Вассиан. Эти послания возымели действие: великий князь решил постоять за христианство. Ахмату, которого московские полки успешно отбивали от берега, оставалось только делать угрозы. «Дасть Бог зиму на вас, – говорил он, – и реки все станут, ино много дорог будет на Русь».