Текст книги "Искушение Анжелики"

Глава IV

Вдруг меж ветвей блеснул солнечный луч и выхватил из темноты светлую копну волос и бороду. Золотая Борода!

– Это ты? – спросил он.

Поскольку Анжелика молчала, он приближался к ней потихоньку, осторожно.

Его тяжелые сапоги, за отворотами которых виднелись голые загорелые колени, безжалостно приминали нежные цветы и траву. На нем были короткие штаны, белая рубашка с расстегнутым воротом и кожаный жилет, перехваченный широкой портупеей. Однако на ней не оказалось ни одного из четырех пистолетов, впрочем как и сабли. Пират тоже остался безоружным.

Он остановился в нескольких шагах от Анжелики.

– Зачем ты меня позвала? – спросил он. – Чего ты хочешь?

Она с горячностью замотала головой.

– Я тебя не звала, – выговорила она наконец.

Голубые глаза нормандца пристально смотрели на нее. Чары, под действие которых он неумолимо подпадал в ее присутствии, и сейчас не оставили его равнодушным. Он сбросил свирепую маску загнанного зверя, лицо его подобрело, а сердце смягчилось.

– Как же ты бледна, мой ягненочек! – ласково проговорил он. – А что это у тебя с лицом?.. Ты ранена?

Он протянул руку и легонько коснулся пальцами посиневшей скулы.

Анжелика вздрогнула всем телом, не только от острой боли, пронзившей ее с головы до пят, но и от ужасного открытия, которое только что ее поразило: они с Коленом оказались совершенно одни на этом островке! А что, если Жоффрей внезапно появится?..

– Ничего страшного, – воскликнула она испуганным голосом, полным отчаяния. – Уходи отсюда скорее, Колен, спасайся!

Она бросилась вниз по тропинке к пляжу и устремилась в сторону бухты.

Через некоторое время она остановилась, охваченная ужасом.

Уровень моря в бухте неумолимо поднимался, покрывая сверкающей прозрачной водной массой скалы, совсем недавно еще торчащие на поверхности. Волна, горделиво вскипая пеной, бросилась на приступ песчаного берега.

Обезумев, Анжелика помчалась вдоль пляжа. Она вскочила на вершину еще торчавшего из воды утеса, оттуда – на следующую. Вода хлынула на ее босые ступни. Волны едва не сбивали ее с ног.

Вдруг чья-то сильная рука схватила ее и потащила назад.

– Что ты делаешь? – возмутился Колен Патюрель. – Разве не видишь, что начался прилив?

Анжелика подняла на него взгляд, полный ужаса.

– Мы тут в ловушке на этом острове, – пробормотала она.

– Похоже на то.

– Но нужно выбираться!

– У нас нет лодки.

– Но это невозможно! У тебя должна быть лодка. Иначе как ты сюда попал?

– Я сам не знаю как, – ответил пират загадочно.

– А где тот человек, что привел меня? Ты разве его не встретил? У него лицо – белое, как сало.

У Анжелики вдруг закружилась голова, и она ухватилась за куртку Колена.

– Колен, я уверена, это был дьявол!

– Успокойся. – Он обнял ее. – На рассвете начнется отлив…

Она вырвалась из его рук с отчаянным воплем:

– Нет! Это невозможно!.. Я не могу провести здесь всю ночь… с тобой… Особенно с тобой!..

Она снова бросилась к воде и принялась отстегивать юбку. Колен опять схватил ее.

– Что ты задумала? Сумасшедшая!

– Если надо, я доберусь вплавь. Тем хуже! Пусть я окажусь в Голдсборо голышом, но я не останусь здесь. Пусти меня!

– Ты сошла с ума! – повторил он. – Течение очень сильное, ты утонешь в узком проливе.

– Ну и пусть! Лучше утонуть, чем… Пусти меня, говорю тебе.

– Нет, я тебя не пущу.

Выкрикивая угрозы, она принялась вырываться. Напрасно. Пальцы Колена железной хваткой держали ее запястья, причиняя серьезную боль. Она поняла, что ей ни за что не справиться с этим Геркулесом. Вдруг он поднял ее, словно соломинку, и понес вдоль песчаного пляжа. Поначалу она еще билась и вырывалась, но вскоре, совершенно обессилев, прижалась к его груди, громко всхлипывая:

– Я пропала!.. Я пропала!.. Он никогда меня не простит.

– Это он тебя ударил?

– Нет! Нет! Это не он!.. О! Колен, это ужасно! Он все узнал! Узнал!.. И теперь он больше не любит меня! О! Колен! Что со мной будет? На этот раз он убьет меня!

– Успокойся.

Прижав Анжелику к себе, он нежно ее баюкал, пытаясь унять охватившую ее дрожь. Когда она немного успокоилась, Колен поднял взгляд на первую звезду, которая зажглась в изумрудном небе.

В воздухе стоял ночной туман, застилая огни Голдсборо. Они действительно были совершенно одни. Колен посмотрел на светловолосую голову, уткнувшуюся в его плечо.

– Все это не так уж страшно, – произнес он своим глубоким грудным голосом. – Сейчас нам ничего другого не остается, как дожидаться рассвета. Прилив есть прилив!.. Потом будет видно. Успокойтесь, госпожа де Пейрак.

Эта просьба и обращение на «вы» произвели на Анжелику эффект удара кнутом. Все еще немного дрожа, она взяла себя в руки, словно вдруг вспомнив о своем женском достоинстве и о титуле графини – супруги графа де Пейрака.

– Тебе лучше? – спросил он.

– Да, но… отпусти меня.

– Я вас отпущу, как только вы дадите мне слово, что не побежите опять в воду, а будете благоразумно дожидаться, пока переправа не станет вновь безопасной. Ну?..

Он склонился, заглядывая ей в лицо с нежной иронией, с которой обращаются к непослушным детям:

– Договорились?

Анжелика утвердительно кивнула.

Он отпустил ее, и она сделала несколько нетвердых шагов, прежде чем в изнеможении опуститься на песок.

У нее все болело: руки, шея, голова. Все тело ломило. Ах! Она никогда не забудет этот день и свое возвращение в Голдсборо!.. В животе у нее забурлило.

– Вдобавок ко всему я умираю с голоду! – вскричала она, разозлившись.

Ни слова не говоря, Колен куда-то пошел. Вскоре он вернулся, неся сухие ветки, и разжег небольшой костер. Потом снова удалился. Немного погодя он вновь появился, держа в руках огромного сверкающего омара, возмущенно шевелящего громадными клешнями.

– Этот товарищ поможет нам скоротать время, – объявил Колен.

Он ловко пристроил членистоногое создание на раскаленные угли и переворачивал омара, пока тот не сменил темно-синий цвет на ярко-красный. Затем он вскрыл обжигающе горячий панцирь и протянул лучшую часть Анжелике. Нежное белое мясо было восхитительным. Анжелика взбодрилась, и происходящее уже не казалось ей таким мрачным.

Колен наблюдал за тем, как она ест, восхищаясь ее неповторимо грациозными движениями, которые всегда приводили его в восторг. Как же он был наивен когда-то давно, если сразу не догадался, просто глядя на то, как она ест, что Анжелика – дама из высшего общества! Умение держать пищу так ловко, двумя пальчиками, непринужденность, с которой она вонзала зубы в плоть омара, не переходящая в вульгарность, – разве можно познать все эти премудрости где-то, кроме как за королевским столом?..

Анжелика жадно поглощала пищу, однако ее мысли были так далеко, что она даже не заметила обращенного на нее взгляда Колена.

В Вапассу она часто мечтала о том славном времени, когда будет жить в Голдсборо, когда вернется туда. Мечтала, как в компании детишек и подруг зажарит омара или лангуста где-нибудь в расщелине скалы. Но она и представить себе не могла, что ее возвращение превратится в столь чудовищный кошмар. Вапассу остался далеко позади, как и отец Вернон, он же Джек Мервин, с его непроницаемым взглядом, в котором она неожиданно заметила живую искорку. Это было лишь вчера! Всего лишь вчера иезуит мечтательно произнес: «Когда начинается дьявольщина, все происходит очень быстро… Время останавливается. Наступает безвременье».

Каких-то три ночи назад она веселилась и танцевала на острове Монеган, и ее не терзали угрызения совести. Сегодня она рисковала навсегда потерять любовь Жоффрея, а возможно, и жизнь.

– Мне страшно, – произнесла она вполголоса. – Здесь полно злых духов. Я чувствую, как они бродят вокруг, подстерегают нас, желают нашей смерти.

Вытянувшись на песке по другую сторону костра, нормандец полулежал на боку, опершись на локоть, и не спускал глаз с Анжелики. В свете костра ее лицо казалось таким бледным, что он не знал, что сказать.

Анжелика поднялась, чтобы сполоснуть руки после еды, и это напомнило ей то, что она делала на протяжении всего этого изнурительного дня. Она вновь ощутила боль и ломоту во всем теле.

От бесконечного движения волн у нее закружилась голова. Она вернулась к костру, расправляя смявшуюся юбку.

– Моя одежда пропахла кровью, порохом и потом несчастных, а еще – смертью… Сколько душ покинули эту землю сегодня… У меня больше нет сил!

Она снова села, и как-то само собой получилось, что она оказалась рядом с Коленом.

– Расскажи мне, – попросил пират, – что произошло в Голдсборо и в заливе? Держу пари, что-то неладное. Они напали на мой корабль?

– Да! И захватили его. Сейчас он в порту, и в трюме полно воды. Половина ваших людей убиты, другие захвачены в плен или ранены… Для вас все кончено, Золотая Борода! Вы больше не сможете грабить честных людей… А где вы сами были все это время?

Она сама не ожидала, что вложит в свои слова столько злобы и жестокости. Ее так и подмывало сделать ему больно.

Обхватив руками колени, она не отрывала глаз от Голдсборо, настолько горячим было ее желание оказаться там.

Туман был не настолько густым, чтобы не различить вдалеке судовые огни, горевшие, словно рыжие звезды, на крайних точках мысов и на вершине наиболее опасных рифов. В закрытых от ветра жаровнях всю ночь будет гореть смола, сигнализируя кораблям об опасности.

Иногда, когда шум прибоя немного стихал, Анжелике казалось, что она различает гудящий гул порта и даже отсвет огней в домах и фонарей на кораблях, стоявших на якоре. Они были ярче и мощнее, чем свет маяков.

Что там сейчас происходит? Заметил ли кто-нибудь ее исчезновение? Ищут ли ее? «Не важно, – думала она, – все равно я пропала… пропала!»

Колен молчал, подавленный ударом судьбы и теми новостями, которые она ему так грубо преподнесла.

Над ними вставала огромная бесформенная луна в ореоле туманной дымки. Ее серебристый свет отражался от волн, вольно набегавших на берег, от песка и сливался с отсветами угасающего костра. Ухнула сова. Вдруг Анжелике, охваченной одновременно страхом и надеждой, показалось, будто там, на мелководье, между скалами, движутся человеческие силуэты. Но это оказалась всего лишь стайка безухих тюленей. Немного порезвившись, они пустились в открытое море, явно испугавшись появления людей на своем берегу. Их крики постепенно удалялись и вскоре совсем смолкли.

Никто не придет сегодня на этот остров Старого Корабля. Анжелике и Колену суждено провести еще одну ночь всемирного одиночества. Подобное одиночество известно лишь беглецам, отверженным любовникам, осужденным, преследуемым. Такие ночи они когда-то проводили вместе в пустыне. Те ночи были полны нежности и страха, когда враждебный мир надвигался на них со всех сторон, сближая их озябшие сердца и продрогшие тела.

Колен Патюрель зашевелился.

– Итак, я все потерял, – сказал он, будто обращаясь к самому себе. – Это уже второй раз. Нет, третий… А может, даже и четвертый. Такова жизнь любителя приключений и бедного моряка. Сначала ты мечтаешь отправиться в дальние морские дали. Ты побеждаешь один раз, второй. А затем встреча с каким-нибудь кораблем или шквал ветра переворачивает всю твою жизнь, и начинается новый отсчет… Двенадцать лет в плену у варваров… Ты сбегаешь, начинаешь все сначала, опять наживаешь состояние… И снова все теряешь… Остается ждать лишь смерти… или какой-то иной жизни?.. На пляже в полном одиночестве.

Терзаясь смутными угрызениями совести, Анжелика слушала его монолог.

– И вас я тоже потерял, – продолжал он, обратив на нее острый взгляд своих голубых глаз, перед которым она никогда не могла устоять. – Прежде у меня были вы, ваше присутствие, мечта о вас, ваше лицо – все это составляло мое богатство… Сегодня все стерлось.

– Колен! Колен! – воскликнула она. – Мой дорогой друг, не мучьте меня. Неужели я причинила вам столько зла? Ведь я так вас любила… К чему эти сожаления?.. Я того не стою. Вы обожествляете всего лишь мой образ и терзаете свое сердце. Я обычная женщина, такая же, как все остальные, которые встречались на вашем пути моряка. Не могу понять, что соблазнительного вы нашли в той несчастной с обгоревшей на солнце кожей, с ногами, покрытыми пылью, с выступающими костями на изможденном теле, в женщине, которая тащилась за вами по камням, замедляя ваше продвижение из-за своей слабости.

– Не пытайтесь разрушить этот образ, а уж объяснить и подавно, – мягко ответил Колен. – Ваши бедные кровоточащие ноги, потрескавшиеся губы, соленые слезы на ваших щеках, ваше тающее на глазах хрупкое тело под плащом, все это – мои райские воспоминания, которые помогали мне жить дальше… Вам не понять, каким образом может такая женщина, как вы, поразить в самое сердце простого мужчину, совершенно беззащитного перед вашими чарами. Ваше тело с достоинством выполняет то обещание, которое таится в ваших глазах и улыбке. Вот от чего невозможно излечиться. Не найдется ни одной женщины из тысячи, которая… На всей планете невозможно найти такую, как вы. После вас все другие женщины – ничто. После вас другие женщины – сущий ад!..

Последние слова он произнес с горечью и очень удивился, когда она рассмеялась.

– Тут уж я вам не поверю, – сказала она.

– Почему это? – воскликнул он почти рассерженно, выпрямляясь.

– Когда вы говорите, что с другими женщинами вы попадаете в ад, вы преувеличиваете, чтобы сделать мне приятное! Вы, мужчины, слишком распутны, чтобы не воспользоваться женской лаской, если представится удобный случай, даже если в сердце у вас – вечная любовь.

– А, вы так считаете?

С мрачным видом он сжимал и разжимал кулаки, будто хотел ее задушить.

– Вы рассуждаете с точки зрения женщины. Вам кажется, что мужчина… Это действительно ад, – повторил он гневно, – я знаю, о чем говорю. Проводя ночь с какой-нибудь девкой, я сожалел, что потерял вас, еще сильнее. И напивался, чтобы забыть… И избивал несчастное создание, которое было совершенно ни при чем. Вот что вы сделали со мной, мадам! Вам смешно? Узнаю заносчивость важной дамы, одарившей своей любовью слугу!.. Это внесло разнообразие в вашу жизнь, не так ли?.. Развлекаясь с таким неотесанным мужланом, как я, вы отдыхали от прекрасных принцев и напудренных маркизов, окружавших вас при дворе! Вам было забавно наблюдать за бедным невеждой, не умеющим ни читать, ни писать, который бегает за вами, как собачонка, и валяется у вас в ногах… Сколько раз я мысленно переживал то страшное открытие в Сеуте, когда я понял, что вы знатная придворная дама. Двадцать раз я едва не умер от унижения, только вспоминая об этом.

– Колен, вы гордец, – холодно заявила Анжелика, – а еще – глупец. Вы прекрасно знаете, что в наших с вами отношениях никогда не было ничего унизительного. Доказательством служит тот факт, что вы ни разу не заподозрили во мне «знатной придворной дамы», как вы говорите, с присущими ей надменностью, злобой и расчетливостью. И потом, насколько я знаю, вы никогда не валялись у меня в ногах! Что касается меня, я вами восхищалась, ценила вас, даже сравнивала с самим королем. Считала вас своим господином. Главным… вы внушали мне жуткий страх. Позже именно вы носили меня на руках, защищали, сделали счастливой, – тут ее голос дрогнул, – очень счастливой! Колен Патюрель, вы должны извиниться за ваши слова. Вот сейчас вам действительно придется встать на колени.

Он слушал ее как зачарованный. Затем медленно поднялся, расправил могучие плечи и опустился перед ней на колено.

– Извините меня, мадам, простите.

Тут он заметил, как прекрасные бледные губы Анжелики растягиваются в снисходительной материнской улыбке.

– Какой вы глупец, Колен.

Она протянула руку, легонько коснулась его лба. Ее тонкие пальцы погрузились в его густую шевелюру. Он поймал в воздухе ее нежную руку и поцеловал в ладонь.

– Ты видишь меня насквозь, – прошептал он. – Наверное, все потому, что ты великосветская дама, а я неотесанный мужлан.

– Нет, ты король, Колен.

– Нет, я мужлан.

– Ну хорошо! Ты – король мужланов!

Они оба весело рассмеялись. Лунный свет искрился на жемчужных зубах Анжелики. Они были так близки, их роднила такая нежность друг к другу, что малейшее движение могло соединить их губы.

Анжелика, у которой голова шла кругом, первая поняла это. Она попыталась высвободить свою руку из руки Колена, но этот жест лишь распалил его.

Ее движение было чем-то вроде признания в чувствах. Она дала ему понять, что он всегда имел над ней власть, хотя и сомневался в этом.

Колен поднялся и отошел на несколько шагов. Так, значит, он, Колен, был способен взволновать эту волшебную царственную горделивую даму, и слова о счастье, которое он ей дарил, вовсе не были ложью. Да, в Мекнесе ему не хватило осторожности и рассудительности, хотя у него был «острый глаз», что охотно признавали его пленники. Несмотря на мавританские покровы, скрывавшие эту пленницу гарема, он должен был сразу же догадаться, что имеет дело с важной дамой, а не деревенской простушкой. Об этом говорило ее поведение, тонкие запястья и лодыжки, особые нотки в голосе, ее изысканная, иногда чересчур смелая речь, ее изящество, терпение… и вспыльчивость, ее способность быть справедливой и нежной с каждым, а еще отвага, присущая еще ее предкам.

Он дорого заплатил за свое заблуждение.

Какое жестокое открытие ждало его потом в Сеуте! Какой удар!..

«Ну же, дружище, отойди в сторону! Эта женщина, без сомнения, маркиза дю Плесси-Бельер! Это одна из величайших фамилий королевства, парень… Вдова маршала Франции… Знатная дама… поговаривают даже, что она была… ни много ни мало фавориткой его величества… Сам король отправил нас на ее поиски. Оставь ее… Мы должны доставить ее в апартаменты господина губернатора…»

И они вырвали ее из его рук… Унесли ее безжизненное тело куда-то далеко. Унесли его сердце! Его любовь. Его красавицу, спутницу в скитаниях по пустыне, его обожаемое дитя… А он остался сидеть, весь израненный, в поту и песке, неподвижный и оглушенный, будто они вырвали у него из груди еще бьющееся сердце, вытащили все внутренности, оставив лишь огромные кровоточащие раны…

И куда бы потом ни забрасывала его судьба, повсюду за ним следовал образ этой женщины!..

И вот он снова нашел ее! Она совсем не изменилась. Стала еще красивее, еще женственнее. За ее грациозностью по-прежнему скрывалось столько храбрости… и пылкости.

Вчера она была маркизой дю Плесси-Бельер, сегодня она – графиня де Пейрак. Всегда странствующая, всегда недоступная. Отойди в сторону, дружище. С невыразимой щемящей тоской он вспомнил, какой она может быть доброй и нежной. А еще веселой… и такой ласковой в любви. Самая настоящая женщина на свете, самая искренняя и близкая ему из тех, кого он когда-либо держал в объятиях…

Но если она действительно не смотрела на него свысока, не пренебрегала им, он уйдет, откажется от единственного сокровища своего прошлого, оставит ее другому. Разве она не просила его помочь ей сдержать священную клятву верности?

Глава V

– Колен, как вы оказались на этом островке? Кто вас привез сюда? И почему вас не было на корабле во время сражения?

Слова Анжелики вырвали его из раздумий. Ее голос звучал взволнованно, и он был рад, что из него исчезли соблазнительные нотки и она сменила тему.

Подойдя ближе, он сел рядом на песок и принялся рассказывать о подозрительных событиях, жертвой которых он стал в тот день. Он сам признавал, что какие-то дьявольские силы вмешались в игру и заманили их обоих в эту ловушку.

Утром, на рассвете, когда его корабль стоял на якоре в одной из бухточек полуострова Шудик, где он скрывался вот уже несколько дней, готовя, по его собственному признанию, очередное нападение на Голдсборо, вдруг появилась лодка с тремя матросами. Они сообщили, что у них есть послание от графини де Пейрак из Голдсборо, в котором она просит капитана Золотую Бороду срочно прибыть ей на помощь. Дело должно храниться в строжайшей секретности, поэтому он не обязан был никому сообщать о своем местонахождении.

– А эти неизвестные показали вам это так называемое послание от меня или какую-нибудь вещь, принадлежащую мне? – спросила Анжелика в недоумении.

– Клянусь вам, нет. А мне даже не пришло в голову потребовать у них что-нибудь в этом роде. Просто когда речь заходит о вас, я теряю свою обычную бдительность. Я знал, что вы рядом, в Голдсборо, и надеялся с вами повидаться. Я наскоро передал управление кораблем помощнику и прыгнул в их лодку без дальнейших объяснений. Туман был такой густой, что я не смог бы снова найти тот остров, куда они меня привезли и где, по их словам, вы назначили мне встречу. Мы стали ждать, ждали долго. Я думал, что вы не можете туда добраться из-за тумана. Когда же через несколько часов до меня донесся шум канонады, я забеспокоился. Не знаю почему, но я сразу почувствовал, что напали именно на мой корабль. Я попросил матросов отвезти меня обратно. Они придумывали разные отговорки и всячески тянули время, пока я наконец не вышел из себя. Началась драка. Возможно, один из тех парней уже отправился к праотцам. Что же касается меня, то от удара по голове я потерял сознание. У меня до сих пор ломит затылок. Когда же я очнулся, то понял, что нахожусь на этом острове, без оружия – они забрали у меня кинжал, саблю и пистолеты. Начинало смеркаться. Вскоре я почувствовал себя лучше и решил обследовать окрестности… и встретил вас у старого корабля.

Он поднялся и, продолжая говорить, двинулся вдоль берега, так что Анжелике пришлось последовать за ним. Они медленно шли рядом, прогуливаясь по небольшому песчаному пляжу, который выделялся светлым пятном на фоне ночных деревьев. Их длинные черные тени четко вырисовывались на песке.

– Как выглядели те люди, которые приехали за вами? – спросила Анжелика.

Он пожал плечами:

– Обычные моряки, которых можно встретить и здесь, и на Карибах. Разных национальностей, говорящие на всех языках мира… Хотя нет, не думаю, что это были иностранцы. Скорее французы.

Анжелика слушала его с замиранием сердца. Она не могла избавиться от гнетущего ощущения, что они стали жертвами злых духов, которые забавлялись с ними, пытаясь запутать. События происходили так стремительно и так переплетались между собой, повинуясь чьему-то злому умыслу, что она уже не знала, за какую ниточку схватиться, чтобы распутать этот кошмарный клубок.

– Колен, а вы знали, кто был тот человек, в чью лодку вы меня посадили в заливе Каско? Тот англичанин, капитан барки?

– Иезуит?

Анжелика в недоумении уставилась на него.

– Так, значит, вы знали? – воскликнула она.

Колен остановился, задумчиво вглядываясь в темнеющий горизонт.

– Он явился ко мне в то утро – привязал свою лодку к швартовой тумбе и поднялся на борт. Он говорил по-английски, и я принял его за капитана. Когда мы остались наедине, он рассказал, кто он на самом деле. Объяснил, что принадлежит к ордену иезуитов, что отправлен с секретным поручением, и попросил выдать ему госпожу де Пейрак. Я ничуть не усомнился в его словах. Он говорил очень быстро и при этом смотрел на меня своими черными глазами так, будто заглядывал в душу. И тут я понял, что мне представилась возможность отпустить тебя. Словно сам Господь делал мне знак, протягивал руку, и рукой этой был как раз иезуит. Если бы не он, если бы не его неожиданное появление в то утро, то… думаю, я бы тебя не отпустил. Я повторял себе много раз, что должен отказаться от тебя, но я не мог… В этот раз было еще тяжелее, чем в Сеуте… почти. Если бы ты осталась, я бы попытался вернуть тебя… и мог бы причинить боль… Так всем было лучше. Я ответил ему: «Хорошо, я согласен. Пусть будет так, как вы хотите». Тогда он попросил не раскрывать его личность, чтобы ты поверила, будто он капитан барки, англичанин. Мне это не очень понравилось. Но я всегда склонялся перед властью священников. Я считаю, что они трудятся во имя добра и знают, что делают. Однако мне это не понравилось. У меня осталось ощущение, что они желают тебе зла… Он сделал тебе что-то плохое?

Она помотала головой:

– Нет!

Теперь она понимала, что происходило в душе Джека Мервина, иезуита, когда он стоял на скале и наблюдал, как она тонет.

Он убедился, что перед ним действительно графиня де Пейрак. Он должен был доставить ее тем, кто хотел устранить ее, разлучить с близкими, раздавить, уничтожить. И вот вновь жестокое море, кажется, взяло эту миссию на себя. Задача упрощалась. Должно быть, он думал: «Так угодно Богу!» – поэтому и стоял, скрестив руки на груди, и даже не пытался ей помочь.

Но одно дело сказать о живом человеке: «Он должен умереть», и совсем другое – наблюдать, как он борется со смертью.

Ему не хватило «святого» мужества досмотреть ее агонию до конца, увидеть, как волны поглотят ее навсегда.

И он нырнул за ней.

– Мои кредиторы в Париже и Кане принадлежат к ордену Святого Таинства, – продолжал Колен. – Я обещал, что буду помогать их миссионерам в тех краях, куда меня забросит судьба. Но я не думал, что это окажется столь трудным делом. Меня заверили, что в районе Голдсборо нет никаких английских поселений.

– Мы вовсе не английское поселение, – отозвалась Анжелика. – Эта земля принадлежит моему мужу как первому захватившему ее и обеспечившему процветание.

– Почему вы вышли замуж за хозяина Голдсборо?

Анжелике совсем не хотелось отвечать на этот вопрос. Это была слишком длинная история. К тому же все, что касалось их личной жизни, ее и Жоффрея, было настолько ей дорого, что ей претила сама мысль о том, чтобы облечь в слова то, что принадлежало лишь им двоим, Жоффрею де Пейраку и Анжелике де Сансе, то, что было мечтой, первой драмой, испытанием, их сражениями и слабостями, их счастьем, – в общем, все то, что связывало их невидимой нитью, совместная жизнь, лодка, которую постоянно раскачивало, но в которой они давно плыли вместе, да, вместе, несмотря ни на что, и никто не мог их разлучить, никогда.

«Никто-никто», – думала она, глядя в ночное небо, где переливалась золотом луна. И впервые со вчерашнего вечера она ощутила чудовищную боль, как будто удар по лицу достиг наконец ее сердца после долгих блужданий в тайной надежде на спасение. Жоффрей!.. Все кончено. Он ее ненавидит, презирает, больше не верит в нее.

– Почему вы вышли за него замуж? – не унимался Колен. – Каким должен быть мужчина, с которым такая женщина, как вы, захочет связать свою судьбу, захочет последовать в эти забытые богом места?

– О, да какая разница, – ответила она уныло. – Он мой супруг, и он для меня важнее всего на свете, хоть порой я и проявляю слабость.

Долгое время никто из них не произносил ни слова.

– Вы знаете, чем меня взять, – сказал наконец Колен Патюрель с горькой иронией. – Уважение к священной супружеской клятве! Вы знали, что это единственное, что сможет меня остановить. Я держал слово, несмотря на соблазн… Нельзя двенадцать лет подряд проливать кровь, храня верность Богу, и не привязаться к Нему более всего на свете. Стоит Ему только подать мне знак… «Остановись, Колен! Твой господин приказал тебе».

С глубокой верой в голосе он тихонько добавил:

– Я всегда пойму, если Он сделает мне знак.

Более утонченная, чем Колен, и повидавшая жизнь с разных сторон, Анжелика менее охотно признавала возможность Божественного вмешательства в логику – или нелогичность – своих поступков.

– Неужели знания, усвоенные нами в детстве, продолжают направлять нас, несмотря ни на что, даже против нашей воли? – размышляла она вслух. – Разве мы боимся только того, чему научились?

– Нет, – отозвался Колен, – к счастью, нас направляют не только те уроки, которые мы усвоили. Но бывают такие моменты в жизни, когда человек, желает он того или нет, оказывается на праведном пути. И так же сложно помешать ему следовать по этому пути, как невозможно помешать звезде перемещаться по небу.

Заметив отсутствующий вид Анжелики, он ласково спросил:

– Вы меня слушаете?

– Да, я вас слушаю, Колен Патюрель. Вы так хорошо говорите. Вы меня столькому научили, и эти знания навсегда остались в моем сердце…

– Я очень рад, мадам, но те слова, которые я только что произнес, я услышал от Великого евнуха Османа Ферраджи, того черного великана, что охранял вас в гареме Мулая Исмаила. Когда я был в Мекнесе, король частенько звал меня к себе, усаживал на золоченые подушки прямо в грязных лохмотьях, и мы вместе слушали Османа Ферраджи. Каким же мудрецом был этот чернокожий! А каким добродушным! Никто никогда не оказывал на меня большего влияния. Он был просто волшебник.

– Как же он мне нравился! Как нравился! – воскликнула Анжелика, охваченная ностальгическими воспоминаниями. – Это был самый настоящий друг.

Она осеклась, сердце внезапно защемило – она вспомнила, что именно Колену пришлось убить благородного евнуха ударом кинжала в спину, чтобы спасти ее, Анжелику.

– Давайте помолчим, – проговорил Колен вполголоса. – Эти воспоминания слишком болезненны для вас. Вы устали, и мы сейчас далеко, очень далеко от тех мест, к тому же с той поры прошло немало лет. Если бы только я мог сказать, что все это время двигался вперед, стремился к чему-то все эти годы после Сеуты… А не пятился назад и лишь растрачивал все то хорошее, что приобрел на каторге.

– Мы движемся вперед, когда страдаем, но не сдаемся, несмотря ни на что, не отступаем, не поворачиваемся спиной к хорошему, доброму! – пылко произнесла Анжелика.

Вспомнив тот длинный путь, полный взлетов и падений, который ей самой пришлось пройти вдали от Жоффрея, она решила подбодрить Колена:

– Колен, мой дорогой друг, на самом деле вы вовсе не так больны, как говорите. Я это знаю, чувствую. Каждую секунду мне кажется, что прежний Колен вот-вот возникнет предо мной во всем своем величии, скинув с себя маску Золотой Бороды. Я уверена, что этот возродившийся Колен будет еще величественнее, еще сильнее, еще способнее к свершениям, которые его ждут…

– Каким свершениям?.. Все, что ждет пирата, – это виселица.

– Нет, нет, тебя не повесят, Колен! Не бывать этому! Ничего не бойся. Не знаю, как все получится, но я уверена, что Бог не оставит тебя, вот увидишь. Он не бросит того, кто столько выстрадал во славу Его имени.

– И все-таки Он давно меня оставил.

– Нет, Колен, ни в чем больше не сомневайся! Ведь ты такой верующий, это твоя сущность… Не зря Он наградил тебя столькими бесценными качествами. Вот увидишь… Я, например, в тебе нисколько не сомневаюсь.

– О! Ты восхитительна! – глухо проговорил он и обнял ее.

У Анжелики дрожь пробежала по всему телу.

Желая стать для Колена той волной, которая вознесла бы его и вернула ему наконец самого себя, она говорила с большим пылом, обратив на него свой очаровательный лучистый взгляд, в котором он мог прочесть самое важное для мужчины, то, что было дороже всех богатств на свете, – веру в него женщины. В него, в его силу, величие, способности, в его истинное предназначение.