Текст книги "Искушение Анжелики"

И теперь, в плотном кольце его сильных рук, которые прижимали ее к нему, она с ужасом поняла, что захлестнувшая ее нежность превращается в необузданный поток сладострастия. Рука Колена, такая сильная и могучая, чуть ниже ее талии, сжимала ее с неудержимой страстью, вызывая в ее теле ответное притяжение, рождавшееся в самых глубинах ее существа, неистовый натиск желания.

Прижавшись к нему всем телом, она запрокинула голову и закрыла глаза, будто умирая…

– Ничего не бойся, жизнь моя, – сказал он своим низким глубоким голосом с ласковыми нотками, которые так ей нравились… и так возбуждали, – не бойся меня больше. Это последний раз… я обещаю, что прижимаю тебя вот так к сердцу в последний раз. Но я хочу, чтобы ты мне ответила… Скажи мне, ты плакала… Мадам дю Плесси-Бельер, вы плакали, когда мне пришлось уйти от вас там, в Сеуте, когда я покидал вас навсегда?

– Да, ты это прекрасно знаешь, – выдохнула она, – ты знаешь… Ты видел…

– Я не был уверен… Все эти годы я спрашивал себя… Те слезы, которые блестели в глазах великосветской дамы, были настоящие?.. Вы плакали обо мне?.. Благодарю тебя, любовь моя, благодарю тебя…

Он стиснул ее изо всех сил, а потом отпустил и легонько отодвинул от себя. Он старался не смотреть на эти перламутровые губы, полуоткрытые и дрожащие, такие призывные. Освещенный луной, он выпрямился во весь рост и расправил свои могучие плечи Геркулеса.

– Теперь я знаю то, что хотел узнать. Я получил ответы на все свои вопросы. Из твоих уст! Из твоих уст!.. Кажется, мне стало легче дышать. Спасибо, малышка. Ты вернула мне то, что я потерял. Идем, теперь тебе нужно отдохнуть, ты валишься с ног.

Видя, что она замерла в нерешительности, он взял ее за плечи, очень нежно, и повел к огню. Она скорее упала, чем села на песок. Он пошевелил угли, чтобы снова разжечь пламя, а сам ушел в другой конец пляжа и устроился на ночлег под деревьями, вдали от нее.

Когда она бродила по берегу, одна из волн окатила ей ноги, намочив туфли. Она сбросила их, накрыла босые ноги подолом юбки и попыталась согреться: села, подтянув ноги к животу и обхватив колени руками.

Несмотря на горевший костер, ей было холодно, она дрожала.

«Как же легко мое тело уступает любви! – думала она с горечью и стыдом. – Зря я так долго пренебрегала молитвой. Она придала бы мне силы противостоять подобным сюрпризам». Анжелика ужасно злилась на себя, а еще немного презирала. На протяжении всей ночи она вела себя совершенно благоразумно, держала себя в руках и не поддавалась искушению, несмотря на воспоминания, вызванные присутствием Колена, и вдруг это горячее сладострастное чувство!..

Эти ощущения сами по себе можно было назвать изменой, хотя она вовремя остановилась. Она спрятала в коленях горевшее от стыда лицо. До чего же долгая ночь! «Прости меня, Жоффрей, прости! Я не виновата. Все потому, что тебя нет рядом… Я слаба. Ты слишком хорошо излечил меня, вернул к жизни, мой волшебник. Ах! Прошли те времена, когда я едва не лишалась чувств от одного лишь прикосновения мужчины… Ты тоже виноват. Ты воскресил во мне вкус к поцелуям, ко всему… И сегодня я проявила слабость!».

Она говорила очень тихо, чтобы скрыть свой страх. Она обращалась к своему любовнику, к своему обожаемому мужу, который прижимал ее к груди в их огромной постели в Вапассу долгими зимними вечерами, заклиная ее забыть того страшного человека, который вчера схватил ее за волосы и сильно ударил.

«Если он узнает об этой нелепой встрече на острове, где мы провели всю ночь… целую ночь с мужчиной, который для него просто пират Золотая Борода, он меня убьет… это неизбежно. Он убьет меня… Я и рта раскрыть не успею… А возможно, на меня вообще нападет столбняк, как вчера… О Боже! Как же мы безоружны и как боимся, когда любим кого-то слишком сильно… О, Боже, помоги мне… помоги нам. Мне страшно… Я уже не понимаю, что нас ждет… Не знаю, что делать…»

Однако, несмотря на охватившую ее тревогу, Анжелика ничуть не жалела, что случай свел их с Коленом здесь, одних на этом острове Старого Корабля. Когда он выпрямился со словами: «Спасибо, малышка. Ты вернула мне то, что я потерял», – она почувствовала облегчение. Теперь ее совесть была чиста. Сейчас в ее жизни наступил такой период, когда следовало избавляться от груза прошлого. Слава богу, что перед забвением человеку дается возможность изменить свое настоящее.

Будучи наделена всеми достоинствами истинной женщины, она достигла того замечательного возраста, когда существование кажется более легким, чистым, обновленным; наступает торжество свободы души и духа, которая далась непросто, но оттого стала более ценной, когда груз ошибок, которые зачастую были лишь уроками жестокой школы жизни, перестает давить с прежней силой.

Теперь можно наконец оставить этот груз позади, забыть то, что можно забыть, и вспоминать лишь о лучших моментах этого сложного незавершенного приключения под названием «жизнь».

Она поняла, что долгое время ее подспудно мучили угрызения совести в отношении Колена, ставшего ее любовником в пустыне.

Теперь с ним все будет хорошо.

Единственное, о чем он так и не узнал, – это ребенок, которого она носила когда-то под сердцем. Нужно было оборвать эти связывавшие их нити, слишком уж они их сближали. Ах, как же нелегко людям помогать друг другу!

И тут в ее притупленном сознании мелькнула веселая искорка. Она хорошо знала эту озорную птичку, которая просыпалась в ней в самые тяжелые минуты жизни. Анжелике вдруг захотелось стать пожилой дамой. В старости легче помогать друзьям и близким, не усложняя ни их жизни, ни своей.

Пожилому человеку позволительны искренние порывы сердца, он может оказывать бескорыстную и эффективную помощь себе подобным. Старость дает право жить честно, слушая свое сердце, а не заниматься бесконечной борьбой, связанной с проявлением осторожности, наступлением и отступлением, которая возникает из-за плотских соблазнов и их последствий.

«Здорово когда-нибудь стать старушкой!» – подумала Анжелика и тут же улыбнулась, а потом и рассмеялась. Она дрожала – ноги у нее были ледяные, лоб горел.

Услышав приближающиеся шаги, скрип песка и легкий плеск воды, она встрепенулась. Колен возвращался к ней из своего укрытия.

– Нужно поспать, малышка, – тихо проговорил он, склоняясь над ней. – Нехорошо сидеть вот так, съежившись, как нищенка, и думать о чем-то. Ляг на песок, ты почувствуешь себя лучше. Скоро уже рассвет…

Она послушалась, позволив ему позаботиться о ней, как раньше. Его уверенные терпеливые руки бережно набросили на нее плащ, а ее ноги он укрыл собственной курткой.

Анжелика закрыла глаза. Пылкое обожание Колена действовало как бальзам для ее исстрадавшейся души, измученной тревогами и грустью. Ее сердце, оправившись от удара, начинало сострадать с новой силой.

– Поспи, – прошептал Колен, – тебе нужно поспать.

Проваливаясь в глубокую пучину сна, она слышала, или ей казалось, его шепот, звучавший в одиночестве магрибских ночей…

– Спи, мой ягненок, спи, мой ангел. Завтра нам предстоит долгий путь вдвоем по пустыне.

А может, он и правда это шептал?

Глава VI

На рассвете Колен снова подошел к ней и легонько потряс за плечо:

– Начался отлив.

Анжелика приподнялась на локте, откинув со лба непослушные пряди.

– Туман еще не рассеялся, – продолжал Колен. – Если поторопишься, то сможешь пересечь бухту, не привлекая внимания.

Анжелика тут же вскочила на ноги и принялась стряхивать песок с одежды.

Действительно, время для возвращения было самое удачное. Туман стоял на некотором отдалении от берега, а легкая дымка, хоть и пропускала первые солнечные лучи, образовывала нечто вроде завесы между островом и Голдсборо. В этот ранний час ветер еще не поднялся, все вокруг было спокойно. Воркование горлиц так незаметно примешивалось к тишине, что она становилась еще более глубокой и околдовывающей. Чайки, словно маленькие алебастровые фигурки, установленные на темных верхушках обнажившихся скал, тоже прониклись спокойствием этого предрассветного часа. Лишь изредка они совершали медленный бесшумный перелет, бросая лилейные отсветы на золотисто-розовые легкие облачка.

Мягкий утренний воздух был пропитан резким запахом морских водорослей, исходившим от широкой прибрежной полосы, покрытой тиной и грязью, которая обнажилась при отливе.

У Анжелики зародилась надежда, что она сможет вернуться в Голдсборо, не привлекая внимания, и что при удачном стечении обстоятельств ее отсутствие пройдет незамеченным. И правда, кому придет в голову беспокоиться о том, провела ли она ночь в своей комнате или нет? Кроме ее супруга?.. А он, учитывая нынешнюю ледяную холодность в их отношениях, вряд ли станет проверять. Если повезет, о ее неожиданной необъяснимой вылазке никто не узнает.

Она поспешила к кромке воды. Колен держался позади, наблюдая, как она нащупывает носком туфли первый камушек, на который собиралась ступить.

– А ты? Что станет с тобой? – вдруг спросила она.

– О, я… – Он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – Я попытаюсь найти тех, кто украл у меня кинжал и пистолеты. А потом… попробую ускользнуть…

– Снова? – воскликнула она. – Колен, ты же совсем один! У тебя ничего не осталось!..

– Не беспокойся обо мне, – ответил он с иронией. – Я же не грудной младенец. Я Золотая Борода… не забывай об этом.

Она замерла в нерешительности, держа одну ногу на весу, не осмеливаясь оставить его.

Она чувствовала, что над Коленом нависла страшная беда. Оружия у него нет. Когда туман рассеется, все увидят этого гиганта с голыми руками как на ладони. Он превратится в легкую добычу своих врагов, которые станут преследовать его, как загнанного зверя, по всем островам.

– Иди, не стой! – нетерпеливо подгонял он ее.

«Нужно найти Жоффрея. Все ему рассказать… Пусть хотя бы даст ему возможность сбежать, скрыться, покинуть Французский залив…» – подумала Анжелика.

Она в последний раз обернулась, чтобы навсегда запомнить это лицо викинга с голубыми, словно две капли дождя, глазами.

И вдруг в обращенных на него глазах Анжелики, округлившихся от ужаса, он заметил надвигающуюся на него опасность.

В одно мгновение он развернулся, вытянув вперед свои сильные руки, готовые схватить врага, задушить, ударить, убить.

Человек в черных доспехах набросился на него. За ним – еще четверо, шестеро, десятеро. Они появлялись отовсюду, выпрыгивая из подлеска, росшего позади скал.

Анжелика в ужасе узнала в нападавших испанцев, служивших Жоффрею де Пейраку. Они были похожи на демонов, скрывающих свои свирепые черты за обычными лицами.

Они приблизились к ним и напали без единого звука. Даже песок не скрипнул под их ногами. Вокруг по-прежнему стояла тишина.

В какое-то мгновение, когда они набросились на Колена, она даже засомневалась в реальности происходящего, решив, что это безумное видение – плод ее испуганного воображения.

Она забыла, что эти люди, отобранные де Пейраком, в прошлом сражались в перуанских джунглях и отличались хитростью змеи, бесшумностью кошки и жестокостью индейцев. К тому же в их жилах текла кровь мавров.

Педро, Хуан, Франсиско, Луис… Она знала их всех, но в эту секунду ей казалось, что она их не узнаёт. Сейчас они были воплощением жестокой силы, направленной против Колена. Пытаясь схватить его, они скрежетали зубами, слишком белыми на фоне их раскрасневшихся от напряжения лиц.

Колен сражался как лев, загнанный сворой черных борзых. Он отбивался голыми руками, бил, несмотря на боль, прямо по стальным каскам и давал такой могучий отпор, что несколько раз ему удавалось сбрасывать на землю врагов, вцепившихся в его одежду.

В конце концов колени его подогнулись под непомерной тяжестью. Он качнулся назад и, поскольку испанцы тянули его за плечи, повалился на спину. Один из них занес пику над его головой.

– Не убивайте его! – раздался крик Анжелики.

– Не беспокойтесь, сеньора, – отозвался Хуан Альварес. – Мы лишь усмирим его. Нам приказано доставить его живым.

Черные глаза дона Хуана смотрели на Анжелику надменно и подчеркнуто-осуждающе. Его вытянутое лицо аскета, всегда немного желтоватое, как обычно, было обрамлено воротником, гофрированным на старинный манер.

– Будьте любезны следовать за нами, сеньора, – произнес он натянуто и властно.

Она почувствовала, что, если ослушается, он пойдет даже на то, чтобы применить силу. Этот человек подчинялся графу де Пейраку. Проведя с ним бок о бок довольно длительное время в Вапассу, она знала, что для дона Хуана и его людей приказы графа были священны.

Неописуемый ужас охватил все ее существо, оставив лишь черную дыру.

В глазах дона Хуана Альвареса она прочла приговор. Он застал эту женщину, которую почитал как супругу графа де Пейрака, на острове в объятиях любовника. Все рухнуло. Высокомерные черты лица старого испанца были искажены болью.

Анжелика взглянула в сторону подлеска, из которого они выскочили в своих черных стальных кирасах, с пиками, направленными в спину Колена. Она ждала, что вот-вот оттуда появится он, их господин, который приказал им схватить Золотую Бороду и ее, сообщницу пирата, презренную женщину. Но темная листва оставалась неподвижной, лишь изредка подрагивая от легких порывов ветра.

Значит, еще оставалась надежда на то, что он ничего не знал, что лишь случай привел испанских стражей на этот остров. Разве они не рыскали со вчерашнего вечера по всему архипелагу в поисках Золотой Бороды?

– Извольте следовать за мной, сеньора, – повторил предводитель стражи.

И он взял ее за руку.

Анжелика высвободилась и пошла вперед.

Пытаться оправдываться перед Альваресом бесполезно. В его глазах она была виновна. Виновной и останется. И она заслуживает смерти.

Вапассу, где их связывала безмятежная дружба, остался далеко позади.

Водоворот дьявольских, не поддающихся контролю событий закрутил их, унося с собой былое уважение и радость.

Со лба Колена сочилась кровь.

Он молча стоял в окружении стражей и уже не пытался защищаться. Ему связали руки за спиной. Лодыжки тоже опутывала веревка, немного более свободная, чтобы он мог переставлять ноги.

Голдсборо, чьи деревянные дома и розовые скалы уже можно было различить в утреннем свете, остался вдалеке. Небольшой отряд, сопровождавший Анжелику и пленника, пересек остров, миновав старый корабль. С другой оконечности острова скалы оказались более обрывистые. В небольшой бухточке их ждали две лодки. Бухта соединялась с открытым морем своего рода каналом, вода в котором не отступала даже при отливе.

Приглашая Анжелику занять место в одной из шлюпок, дон Альварес протянул ей руку в перчатке. Она отвергла его помощь.

Он сел рядом с ней. Она заметила, что лицо его стало желтее обычного, а нервный тик, заставлявший его невольно приоткрывать зубы и придававший его лицу свирепое выражение, – последствие индейских пыток – проявлялся еще сильнее. Она впервые обратила внимание, что в его бородке, которую он носил на манер сеньоров прошлого столетия, теперь проглядывали седые волоски. За эти два дня дон Альварес постарел на десять лет. Анжелика украдкой заглянула в его глаза, и то, что она там увидела, буквально поразило ее.

Разрываясь между преданностью графу де Пейраку и тем чувством, которое непроизвольно вызывала у него очаровательная графиня, так стойко переносившая их зимовку в Вапассу, благородный испанец жестоко страдал.

Он занял место напротив нее с видом истинного поборника справедливости. Матросы, ожидавшие на берегу, тоже поднялись на борт, предварительно подтолкнув лодку. Оставшиеся погрузились во вторую шлюпку.

Анжелика все повторяла про себя:

«Я погибла. Когда он узнает, он убьет меня».

Пусть это было ребячеством, но она не могла избавиться от этой мысли. Ее мозг будто окаменел. Усталость, накопившаяся за предыдущий день, когда ей пришлось лечить раненых, и почти бессонная ночь давали о себе знать – Анжелику охватила неотступная тревога. Она чувствовала себя разбитой, почти больной.

Несмотря на бледность и дрожь, охватившую ее в этот жаркий летний день, она старалась держаться достойно. Враждебность окружающих действовала на нее угнетающе.

«А я ведь готовила всем этим людям лечебные настои», – думала она с горечью.

Но она обесчестила своего мужа, и в глазах этих мужчин-фанатиков, обидчивых и ревнивых, заслуживала смерти. На первый взгляд это казалось безумием, но на этой дикой суровой земле все было возможно. Считалось, что подобные действия продиктованы самой непреклонной природой. Гнев, ярость, ревность, ненависть и смерть, словно пылающие угли, тлели в человеческих сердцах, несмотря на прекрасное летнее утро.

Ветер, поднявшийся в открытом море, дул ей в лицо, и в нем она ощущала те же порывы страстей, что разгораются в душе человека, предоставленного самому себе. Ее оголенные нервы сострадали одиночеству этих мужчин и женщин без роду без племени, оказавшихся в самом сердце необузданной природы. Она чувствовала, как дикость этого континента охватывает их, проникая в самую душу. В подобных обстоятельствах все решал единственный человек – предводитель и господин. От него, от его действий и чувств зависела чья-то жизнь и смерть. Таковы законы племен и народов с тех самых пор, как человек поселился на этой земле. Та скрытая сила Жоффрея, которая таилась в нем даже в минуты ласки и нежности, сегодня почти не оставляла ей надежды. Чем ближе была цель их путешествия, тем сильнее охватывал ее ужас.

Но куда это они направляются? Лодки двигались на восток вдоль берега. Оконечность полуострова оказалась в нескольких кабельтовых от них, а когда они обогнули мыс, то почти сразу увидели скрытую между скал бухточку, на берегу которой стояли несколько вооруженных мужчин. Это укромное местечко находилось вдали от посторонних глаз, на некотором отдалении от Голдсборо.

Рядом с вооруженными мужчинами она увидела высокую фигуру Жоффрея де Пейрака в развевавшемся на ветру широком плаще.

«Он убьет меня, – мысленно твердила она. Ее охватило оцепенение, словно она уже покорилась судьбе. – Я даже не успею рта раскрыть. В глубине души он не любит меня, потому что не может понять. Ах, я буду только рада, если меня убьют… Если он меня не любит, зачем жить? – Во многом эти мысли, не оставлявшие ее утомленное сознание, были вызваны страшной усталостью. – А как же Кантор? Что скажет Кантор? Только бы он не вмешивал сюда моего сына!»

Лодки пристали к берегу. Прибой был слишком сильным, и на этот раз Анжелика оперлась на протянутую руку дона Альвареса, чтобы сойти на землю. К тому же она почти не держалась на ногах. Анжелика оказалась рядом с Коленом, испанцы окружили их плотным кольцом, в то время как матросы пришвартовывали барки.

Отделившись от группы людей на берегу, граф де Пейрак направился к ним. Анжелика даже представить себе не могла, что вид собственного мужа может вызвать у нее такой безотчетный страх, особенно после долгих месяцев любви, проведенных вместе в форте Вапассу, которые, казалось, были совсем недавно… Но… Прибрежный ветер все унес с собой, и теперь к ним приближался вовсе не тот человек, которого она любила. Это был правитель Голдсборо, Катарунка, Вапассу и других земель, хозяин… а еще муж, жена которого опозорила его перед его же людьми, можно сказать, перед его народом.

– Это он? – глухо спросил Колен.

– Да, – пролепетала Анжелика, у которой вдруг пересохло горло.

Граф де Пейрак не спешил.

Он приближался с высокомерной небрежностью, в которой сквозило одновременно оскорбление, презрение и даже угроза. «Лучше бы он вышел из себя, обезумел от ярости, как в прошлый вечер, – думала Анжелика. – Нет ничего хуже этого мучительного ожидания, когда на тебя надвигается хищный зверь, готовый к прыжку».

Ее вновь охватила паника, при виде Жоффрея все ее мысли улетучились, поскольку в этом деле был замешан Колен. Она разрывалась между чувством вины перед супругом, нежеланием его потерять и преданностью по отношению к Колену. Эти смешанные чувства сковывали ее сознание, путали мысли, а страх лишал способности трезво смотреть на вещи.

Она не могла говорить, не могла двигаться. Вместо того чтобы броситься ему навстречу, она стояла, словно пригвожденная к месту. Зато ее взгляд почти машинально отмечал мельчайшие детали одежды де Пейрака, хотя в данный момент толку от этого было мало – это вряд ли помогло бы ей найти выход из той запутанной ситуации, в которой они все оказались.

На нем был костюм из темно-зеленого бархата. Она видела его в нем на «Голдсборо» в прошлом году. Ему нравилась эта роскошная ткань, а фламандские кружева, столь искусно подобранные для отложного воротника, покрывали плечи тончайшими серебристыми узорами и придавали его облику еще большую утонченность. Манжеты рукавов и отвороты английских сапог из тонкой кожи также были отделаны кружевом. На его густой шевелюре красовалась черная касторовая шляпа с белыми перьями, развевавшимися на ветру. В тот день на поясе у него не было оружия. Однако на вышитой серебром перевязи, которая тянулась поверх его камзола от плеча до бедра, крепились два пистолета с серебряными рукоятками и шпага.

Не дойдя до них несколько шагов, Пейрак остановился.

Анжелика дернулась было к нему, но тут же застыла.

Колен зарычал:

– Никогда не становись передо мной!

Повисшие на нем испанцы с трудом его сдерживали. Граф де Пейрак стоял неподвижно и издалека внимательно разглядывал пленника.

Слегка склонив голову, хозяин Голдсборо пристально изучал нормандского флибустьера. Анжелика, не в силах оторвать глаз от мужа, заметила, как заволакивается его взгляд. И тут его лицо, испещренное шрамами, которые в то утро выделялись особенно отчетливо, исказила язвительная ухмылка.

Левой рукой он снял шляпу, направляясь при этом к пленнику. Подойдя ближе, Жоффрей де Пейрак изобразил приветствие на восточный манер – приложил руку сначала ко лбу, затем к сердцу.

– Салам алейкум, – произнес он.

– Алейкум салам, – машинально ответил Колен.

– Приветствую тебя, Колен Патюрель, король рабов Мекнеса, – продолжал Жоффрей де Пейрак на арабском.

Колен пристально разглядывал собеседника.

– Я тоже узнал тебя, – проговорил он наконец на том же языке. – Ты Рескатор, друг Мулая Исмаила. Я часто видел, как ты возлежал рядом с ним на вышитых подушках.

– А я часто видел тебя на рыночной площади привязанным к очередной виселице в компании разбойников…

– Я и сейчас связан, – просто ответил Колен.

– И возможно, тебя скоро вздернут на виселице, – ответил граф с той же леденящей улыбкой, от которой у Анжелики замирало сердце.

Она еще помнила арабский, поэтому суть этого странного диалога была ей понятна.

Жоффрей, хоть и был почти одного роста с Коленом, значительно уступал тому в массивности телосложения, однако благодаря манерам знатного сеньора он каким-то удивительным образом возвышался над своим мощным противником. Это были две противоположности, явившиеся с разных сторон света. Повисла долгая глубокая тишина. Граф, казалось, погрузился в размышления.

В его жестах не было никакой резкости, в глазах не сверкали молнии, однако Анжелика чувствовала, что перестала для него существовать. А если и существовала, то он воспринимал ее лишь как некий нежелательный предмет, который он изо всех сил старался не замечать. То ли безразличие, то ли презрение – она не могла точно определить. Но и то и другое казалось ей непостижимым, не укладывалось в голове. Она бы предпочла, чтобы он ударил ее, даже убил. Так было бы лучше. Его отношение будто превращало ее в ту женщину, какой она на самом деле не была, – неверную супругу, которую он вычеркнул из своего сердца, стоявшую рядом со своим «любовником» в ожидании приговора. Но даже это постепенно становилось ей безразлично. Все утратило смысл – и те, кто их сейчас окружал, и обстановка. Единственное, что имело для нее значение, что она так отчаянно искала в нем, – это хоть малейший знак внимания с его стороны, какой угодно.

Теперь, когда он знал, КТО был Золотая Борода, мог ли он хоть немного понять… ее слабость?.. Как бы ей хотелось набраться смелости и сказать ему: «Давайте объяснимся…» Но она чувствовала, что не в силах издать ни единого звука. Ее смущало присутствие испанцев и матросов, а также джентльменов, молча стоявших вокруг, скрывая любопытство под маской чопорного безразличия, – Жиля Ваннерейка, фламандского корсара, Ролана д’Юрвиля, еще одного француза, которого она совсем не знала, и даже этого утонченного английского адмирала и его напыщенного помощника.

Зачем Жоффрей привел их на эту невеселую встречу, где его супружеская честь должна была подвергнуться жестокому испытанию?

Страх затмил все чувства Анжелики. Страх, который внушал ей этот незнакомый и в то же время самый близкий ей человек, Жоффрей де Пейрак, загадочный маг и волшебник, ее муж!.. Когда любишь слишком сильно, появляется страх. Ты перестаешь доверять. Ее сердце разрывалось, а он не удостоил ее даже взгляда!

Она была так расстроена и подавлена, что не заметила, как на нее смотрит Колен. Он украдкой изучал скорбное выражение ее лица, его мраморную бледность, обезображенную уродливым синяком, и то, что он увидел в ее глазах, обращенных на того, кто ее ударил, заставило Колена опустить голову – сердце его было разбито.

Он только что осознал очевидное.

Анжелика любила этого человека, его одного. Этого Рескатора, которого он видел въезжающим в Мекнес в сопровождении великолепной охраны. Отступника, оскорблявшего несчастных пленников. Золото и серебро обеспечивали ему неслыханный авторитет. Сам Мулай Исмаил относился к нему с невероятным почтением.

Сегодня Анжелика любила только его. Он владел ее сердцем. Этот мрачный дворянин, худой и сильный, как мавр или испанец, владел ее существом; и хотя лицо его было изуродовано шрамами, полученными на дуэлях, глаза искрились неповторимым светом, шедшим прямо из глубины души. Именно ему, этому знатному господину, богатому и величественному, принадлежала Анжелика.

Она принадлежала ему вся… с головы до пят… душой и телом. Это было очевидно. Стоило лишь взглянуть на нее. И увидеть, с каким обожанием и одновременно ребяческой растерянностью она смотрит на него. Прежде Колен никогда не видел подобного выражения на ее лице. Но когда женщина влюблена, у нее не остается ни стыда, ни гордости, ничего. Она становится ребенком. Он это понял.

Он, Колен, Колен-нормандец, Колен-пленник, был для нее ничем. Несмотря на легкое влечение, которое она иногда к нему испытывала. Не стоило строить иллюзий на этот счет.

По сравнению с этим человеком, он для нее ничего не значил. Хотя какая теперь разница? Он все равно умрет. Это пустынное место, затерянный уголок американской земли, станет для него концом пути…

И его щедрое сердце захотело еще хоть как-то помочь ей, Анжелике, своей сестре по каторге, которая освещала своим райским теплом их совместные скитания, облегчить ее тяжкую участь.

Он должен был это сделать. И он это сделает, потому что лишь это имело сейчас для нее значение.

– Монсеньор, – гордо вскинув голову, произнес он, глядя своими голубыми глазами в непроницаемые глаза де Пейрака, – монсеньор, сегодня я в ваших руках, и это справедливо. Я – Золотая Борода. И я выбрал эти берега для своих набегов. У меня были на то свои причины, а у вас – свои, чтобы помешать мне. Успех приходит к самому ловкому и смелому. Я проиграл!.. Я склоняюсь перед вами – можете делать со мной все, что угодно… Но прежде чем начать вершить правосудие, следует все прояснить. Если вы решите меня повесить, то ваш приговор должен быть обусловлен лишь тем, что я – пират, ваш враг, морской разбойник, флибустьер, чьи взгляды на торговлю не совпадают с вашими, и который проиграл вам в честной борьбе, но… ни по какой ИНОЙ причине, монсеньор! Этой причины не существует, клянусь вам! Лишь воспоминания. Вы должны понимать это, потому что узнали меня. Побывав вместе в плену у варваров и вернувшись вместе на христианскую землю, люди остаются друзьями… Такое не забывается… особенно если потом судьба вновь случайно сталкивает этих людей. Это следует учитывать. Но у каждого своя судьба. Я готов поклясться вам чем угодно, монсеньор, что эта ночная встреча произошла не по моей воле и не по воле этой женщины. – Он кивнул в сторону Анжелики. – С приливом шутки плохи, вы это знаете не хуже меня, поэтому, когда волна загоняет вас на остров, вам не остается ничего другого, как набраться терпения и ждать. Но я еще раз даю вам слово моряка перед лицом ваших людей и этих господ, которые меня слушают, что этой ночью не произошло ничего, что могло бы запятнать репутацию вашей жены, графини де Пейрак, или вашу супружескую честь…

– Я знаю, – ответил де Пейрак своим хриплым невыразительным голосом, – я знаю. Я был на острове.