Текст книги "Небесная музыка. Луна"

В этот раз звук разбившейся надежды был особенно громким. А осколки особенно мелкими – такие просто так и не достать из кожи.

В нас было столько воодушевления после звонка Макса Уолтера, столько веры в свою музыку, столько желания показать себя. Столько надежды – я могла черпать ее руками и лепить сверкающие чудесные шары, которые застывали в воздухе.

А в итоге она разбилась. Со звоном отчаяния, переходящим в стон. Совершенно внезапно.

По итогам третьего отборочного тура мы даже не попали в десятку лидеров. Группы «Связь с солнцем» не было в списках – мы вылетели.

П.Р.О.И.Г.Р.А.Л.И.

Осознание этого было тяжелым. Как камнепад.

Честно, никто из нас не ожидал этого. Мы были так самоуверенны, что собрались вместе для просмотра результатов и празднования. Да, черт побери, мы думали праздновать – если не победу, то попадание в ту самую десятку. Такой большой была наша надежда. И это было самое скверное.

Результаты появляются на сайте конкурса в полночь, и перед тем, как открыть их, Чет предлагает всем нам наполнить бокалы – не шампанским, конечно, а пивом и джин-тоником. Он ведь тоже самонадеянный.

Ноутбук стоит на столике перед Лилит, которая сидит на диванчике рядом со мной, Четом и Оливером. Уже пару часов мы безостановочно обновляем страницу, на которой должны появятся результаты. И ждем этого не только мы, но и множество других надеющихся людей – они переписываются между собой на форуме и в группе, посвященной конкурсу. В какой-то момент – за дюжину секунд до полуночи – у меня в голове мелькает мысль, что это неправильно. Может быть, мы заняли чье-то место, не пройдя второй тур, но сразу попав в третий? Справедливо ли, что Уолтер лично звонил мне и просил принять участие, ведя себя так, будто бы гарантировал нам финал? Ведь остальные ждут результатов с не меньшим нетерпением и волнением. Для многих это – шанс. Шанс быть услышанными…

Но додумать эту мысль я не успеваю. Потому что раздаются радостные вопли Лилит и парней – результаты вывесили!

Мы смотрим на экран ноутбука, не чувствуя стука сердец и затаив дыхание.

И….

Нас нет…

Нет среди десяти полуфиналистов.

И первая мысль – может быть, это какая-то ошибка?

А вторая – это конец.

Лузеры.

– Господи Иисусе… – громким, хорошо поставленным голосом говорит Лилит, не видя нас в списке. Она несколько раз прокручивает колесико мышки, но номера 38 нет. Пролет.

– Не может быть, – шепчет Кирстен. Она болела за нас как никто другой. – Как же так? Нет, как?!

– *Запрещено цензурой*, – сквозь зубы выплевывает Чет. Он столько готовился к этому выступлению – забил на все, чтобы показать себя с лучшей стороны.

Парни по очереди проверяют сайт, словно все еще надеясь на чудо. Но чуда нет. Чудо нынче стоит слишком дорого. Так дорого, что чудо стало деньгами.

Я молчу и осушаю свой бокал до дна, делая огромные глотки. И сразу наливаю еще и снова давлюсь. Но разочарование не запить ничем – для этого потребуется волшебный эликсир, а не алкоголь.

Эй, господин продюсер, зачем ты звонил мне, если даже не рассматривал в качестве полуфиналистов? Ты ведь знаешь, чем для меня был твой гребаный звонок?

А Джонатан? Он ведь так улыбался нам, говорил столько хороших слов – неужели и ему мы не понравились?

– Не понимаю, – зло говорю я, сжимая до боли бокал пальцами. – Не понимаю, зачем он звонил мне? Что хотел? Это ведь была не шутка. Не шутка же! Нас ведь реально встретил его помощник, провел внутрь, нам дали возможность участвовать в третьем туре, хотя нас не было во втором. К чему все это?

– Может быть, кто-то отказался от участия в третьем туре и они искали замену? – предполагает Нейтан.

– Тогда зачем звонил сам Уолтер? – задаю я вполне логичный вопрос. – Разве для него это не мелко? У него туча помощников. Мог бы сказать одному из них решить эту проблему. Черт!

– Потому что его попросил этот твой садовник, – говорит Чет со злой усмешкой.

– Помощник повара, – поправляю я. – Ты вообще понимаешь, что Уолтер – не тот человек, который будет слушать такого, как этот мистер Бин.

– Может, он ему жизнь спас, – пожимает плечами Нейтан. – Вот он и согласился принять нас на конкурсе. И мы ему не понравились.

И он громко ставит бокал на журнальный столик – пиво проливается на зеркальную поверхность, но он этого не замечает.

– Мы настолько плохи? – говорит Оливер тихо. – Серьезно? Мы – дерьмо?

– Вы не дерьмо, – качает головой Кирстен, так, что ее высокие белые хвостики тоже мотаются из стороны в сторону. – Просто… Кто-то богатенький перекупил места в десятке, – предполагает она со вздохом.

– Может быть, – кивает удрученно Нейтан. – Так чаще всего и бывает. Бабки решают все.

Я не хочу думать так. Я не верю, что деньги – это последняя планка человечества. Я хочу верить в добро, любовь, талант. Я хочу верить в солнце даже самой темной ночью.

Я так сильно сжимаю свой бокал, что он трескается, и я только чудом не раню руки, но обливаюсь джин-тоником. На столе лежат тонкие осколки, на которых бликует свет. Осколки моей надежды.

Приходится убирать их и переодеваться. Когда я возвращаюсь в гостиную, там все еще царит угнетающее молчание. Мы пьем молча. Потому что не можем поверить. Потому что не знаем, что делать дальше. Потому что надежда утянула за собой и веру.

Чет вдруг хрипло смеется.

– За проигрыш! – говорит он и поднимает свой полупустой бокал.

– Который обернется нашей победой, – упрямо говорю я и встаю на ноги. Мне обидно, я злюсь – так злюсь, что подрагивают руки, а в голове – рой черных жужжащих пчел со стальными жалами.

– Эй, команда. Не смейте унывать. Какого, а? – устало говорю я. – Раньше мы не надеялись ни на какие конкурсы. Надеялись только сами на себя. Очнитесь. Плевать на этот конкурс. И на Уолтера плевать.

– Давайте пить! – провозглашает Чет. – Алкоголя много.

– И пиццу закажем, – говорит Нейтан, который вечно голоден.

И мы действительно напиваемся…

…А утром я просыпаюсь в незнакомой комнате с плотно занавешенными окнами, по которым колотит унылый дождь. Я лежу на боку, чувствуя спиной жар человека, который крепко обнимает меня, прижимая спиной к своей груди. Его рука покоится у меня на талии. На своем затылке я чувствую его дыхание – он забавно сопит. Но сейчас мне совсем не смешно. Я в шоке. И не знаю, что делать. Не знаю, кто это позади так тепло обнимает меня.

Надеюсь, что это не Чет. Иначе наша группа лишится басиста. А сам басист – кое-чего важного.

Я поворачиваюсь и к своему ужасу вижу, что меня обнимает Дастин Лестерс.

Чувствуя, что я шевелюсь, он еще крепче обнимает меня. Он спит, и на лице его играет улыбка.

 
Ночью воздух волшебства полон.
Жуткий холод исчез во мгле.
Сердцебиение – до откола.
А дело, оказывается, в тебе.
 

Глава 10. Экстракт вдохновения

 
Я не хочу умирать, зная,
что такие, как он, живут.
 

Я смотрю на Лестерса с недоумением и жалостью – разумеется, жалостью к самой себе. Как я здесь оказалась?! Что делаю в одной кровати с ним? Какого… вообще происходит? Ничего не помню…

Еще только десять секунд назад я безмятежно спала, а теперь сердце как безумное. И адреналина в крови столько, сколько бывает при прыжке с парашютом. Мне страшно подумать, что между нами могло произойти. Резкая головная боль и сухость во рту добавляют остринку в эти странные ощущения.

С трудом я высвобождаюсь из его объятий – Лестерс горячий, как печка. И сажусь, с ужасом понимая, что на мне только нижнее белье – и то чужое!

Чужие, мать их, трусы. Боксеры.

Мужские. Серые. Хлопковые. С заниженной талией. И широкой черной резинкой, на которой красуется надпись Dolce & Gabbana. Наверное, они должны облегать мужскую фигуру, но на мне висят, словно шорты.

Мне хочется орать, но с трудом удается сдержать себя.

Я резким движением хватаю одеяло – почти невесомое, но теплое – и прижимаю к груди. Так, мне нужно успокоиться. Понять, что произошло. Все хорошо, Санни! Ты выживешь в этой неравной схватке.

Возможно, лучшее решение – это просто встать и тихонько уйти, пока актеришка спит. Но стоит мне об этом только подумать, как Лестерс – наверняка назло мне! – открывает глаза. И смотрит на меня с огромным недопониманием – улыбка, которая играла на его лице во сне, исчезла.

– Что ты тут делаешь? – спрашивает он в панике. Глаза у него при этом огромные.

– Не знаю, – честно отвечаю я, плотнее кутаясь в одеяло.

– Не знаешь… – медленно повторяет за мной Лестерс и, вдруг вскакивая, кричит: – В смысле – не знаешь?! Ты что вообще в моем доме делаешь, Рыжий Франкенштейн?!

Он тоже только в одном нижнем белье – точной копии моих боксеров. И стоит отметить, что тело у него ничего так.

– Ты как ко мне в кровать залезла, ненормальная?! – кричит он. – Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?! Засужу! Поняла?

– Ха! – отвечаю я, чувствуя, как наливается краской лицо от возмущения. – Это я тебя засужу, придурок! За домогательства! За то, что ты затащил меня в свою кровать!

– Что-о-о? – взбешенно тянет Лестерс, хватается рукой за голову и морщится – видимо, она у него тоже болит.

– Уже завтра во всех новостях будет: «Лестерс – гнусный извращенец»! – обещаю я разгневанно.

Видимо, мои слова доводят Лестерса до приступа ярости, и он пытается схватить меня за руку.

– Извращенец?! – рычит он. – Иди сюда, Франкенштейн! Я тебя сейчас сдам охране! И вызову копов! Думаешь, я не знаю, зачем ты прыгнула в мою кровать?

– Зачем?!

– Чтобы срубить бабла, – ухмыляется он. – Вас было слишком много – таких умных. Не получилось за кулон содрать денег, решила, что так прокатит?

– Вот козел. Пошел ты! – и я громко указываю Лестерсу направление. Лицо у него от злости бледнеет – мои слова ему явно не нравятся.

– Иди сюда! Я сказал – иди сюда!

Лестерс пытается меня поймать. Ясное дело, я не даюсь ему в руки, и он начинает гоняться за мной по всей комнате, которая, по всей видимости, оказывается его спальней: большой, квадратной и какой-то совершенно снежной – все вокруг нежного молочно-белого цвета с редкими вкраплениями светло-серого.

– Я подам на тебя в суд! – кричит Лестерс, гоняясь за мной по спальне.

– Хватит меня домогаться! – отвечаю ему я, успешно уворачиваясь от его рук. И прыгаю на кровать, но он успевает ухватить край одеяла. Миг – и я остаюсь без него. И даже руками не успеваю закрыться.

На несколько секунд мы оба застываем. Я таращусь на Лестерса. Он – на меня.

Я даже про головную боль забываю. Боже, что за позор…

– Почему на тебе мои вещи? – наконец спрашивает он, не отрывая от меня взгляда. И смотрит он совсем не в глаза.

Тяжело вздохнув, я спускаюсь с кровати, делая вид, что вовсе не смущена, и рывком забираю одеяло назад.

– Насмотрелся? – уточняю я, обматывая его вокруг себя.

– Нет, – тут же отвечает Лестерс и моментально поправляется: – Да на что там смотреть?! Я что, женщин не видел?

– Не на что смотреть? – сощурилась я. Это заявление прозвучало оскорбительно. – Тогда зачем ты затащил меня в свою кровать и заставил надеть это?! – с отвращением ткнула я пальцем себе чуть ниже талии. – Нравятся мужчины? Поэтому предлагаешь подружкам переодеваться в мужскую одежду?!

– Я нормальный, – оскорбляется и он. – А вот ты, похоже, не очень!

– Ты меня только что раздел – так что помолчи, извращенец, – отвечаю я, пытаясь понять, что происходит. Голова болит еще сильнее, и губы кажутся пересохшими. Это что, похмелье? Боже, нет… Вот почему я ничего не помню – из-за алкоголя. Да и Лестерс, похоже, тоже.

Мы вместе пили? Я вновь оглядываю спальню – на кресле валяются мужские вещи, вероятно, принадлежащие Лестерсу. Моих нигде нет.

– Перемирие. Надо понять, что произошло, – говорю я, морщясь от неприятных ощущений в висках и затылке. – Что ты помнишь?

– Готовился к роли, а потом проснулся с тобой, – отрывисто отвечает Лестерс и с подозрением смотрит на меня: – А ты?

– Я собралась вместе с друзьями, чтобы отпраздновать… кхм… кое-что.

– И как мы встретились? – буравит меня глазами Лестерс.

– Не помню, – пожимаю я плечами.

– Ты мне звонила! – вдруг выкрикивает он радостно. – И угрожала! Точно!

– Что-о-о? – изумленно спрашиваю я.

– Поэтому я приехал к тебе и…

Продолжить он не успевает – в его квартире раздается звонок. Глаза Лестерса становятся круглыми и страдальческими.

– Нет… – устало шепчет он и изощренно ругается, вспоминая мать какого-то Питера.

– Ты чего? – спрашиваю я его и толкаю локтем в бок. – Вспомнил что-то?!

– Прячься, – говорит Лестерс, озираясь. – Тебе надо спрятаться. Срочно!

– Твоя девушка? – догадываюсь я, и по позвоночнику бегут неприятные мурашки.

– Какая девушка? – закрывает он лицо ладонями и кончиками пальцев трет глаза. – Телевизионщики. Снимают передачу. Чер-р-рт! Как не вовремя-то!

Звонок раздается вновь.

– Какая передача? – уточняю я в недоумении.

– «Дом звезды». Прячься! Живо! – велит актер. – Мне не нужно, чтобы главной новостью дня было: «Новая подружка Лестерса»!

У меня холодеют руки, а в ноющих висках, напротив, появляется жар. «Дом звезды» – это известная передачка, в которой неугомонный ведущий посещает дома знаменитостей и засовывает свой длинный нос во все углы.

Ничего особенного, но рейтинги зашкаливают.

– Куда прятаться?! – в панике спрашиваю я. Они же реально всю его квартиру наизнанку вывернут! Не хочу, чтобы меня нашли! Что за проклятье на мне? Почему уже во второй раз мне грозит опасность стать «девушкой Лестерса» в глазах всей страны?!

– В гардеробную… Нет, туда нельзя… Под кровать! – велит мне Лестерс нервно. – Живо под кровать, и если высунешься – тебе крышка, рыжая. Поняла?!

– Не тресни, – советую я ему.

Перед тем как залезть под кровать, мне в голову вдруг приходит странная черно-белая картинка – мы с Лестерсом целуемся. И я не испытываю неприятных ощущений – скорее, это что-то захватывающее, такое, от чего вверх по телу поднимается теплая волна, бьющая прямо в сердце и растворяющаяся на миллионы сияющих частиц.

Только ничего спросить я не успеваю – Лестерс, накинув на себя черный халат и запихав под кровать мои кеды, спешно уходит из комнаты.

Под кроватью темно, но совсем не пыльно – видимо, убираются тут часто и хорошо. Естественно, не сам Лестерс – он же птица высокого полета. Наверняка у него целый штат прислуги – горничная, повар, водитель…

Водитель…

Я вдруг вспоминаю его водителя, который везет нас, в обнимку сидящих на заднем сиденье и хохочущих, непонятно куда…

А потом я вспоминаю все – память восстанавливается холодными волнами, подсовывая картинку за картинкой. И чем больше я вспоминаю, тем хуже мне становится.

* * *

Это – самая грустная вечеринка в моей жизни. И даже алкоголь на ней – со вкусом горечи и разочарования. Звон разбившейся надежды до сих пор стоит в ушах.

Я понимаю, что это было неправильно – надеяться на легкую победу. И сильнее, чем когда-либо прежде, осознаю, что я – не везунчик, не тот человек, которому все дается по мановению волшебной палочки. Чтобы достичь чего-то, мне нужно много и усердно работать.

А еще я понимаю, что буду работать. Несмотря на этот провал. И несмотря на другие провалы. Несмотря ни на что.

Парни тоже невеселы. Они пьют и тихо обсуждают случившееся и перспективы. Лишь Кирстен и Лилит пытаются как-то взбодрить нас, но все тщетно.

Даже музыка кажется унылой.

Когда алкоголь кончается, Чет звонит какому-то своему другу и зовет его, говоря, что тот знает толк в «правильных напитках». Что он под этим имеет в виду, я не понимаю – я никогда не пила столько, сколько сегодня. И, несмотря на это, я не могу забыться – в голову лезут хмурые серые мысли.

Я не помню, когда появляются абсент, друг Чета со своими друзьями и смеющиеся незнакомые девушки. Зато я помню вкус абсента – он отвратительно горький и отдает полынью. Зато почему-то повышается настроение и в теле появляется легкость.

Я, правда, хочу забыть наш провал. И начать все заново. Поэтому пью абсент снова.

– Я хочу жрать! – громко сообщает Нейтан, почему-то время от времени посмеиваясь. – Мы так и не заказали пиццу! Народ, кто что хочет? – выкрикивает он, вставая на диван ногами, чтобы его все слышали. – Я угощаю!

Наверное, он хочет произвести впечатление на девиц, танцующих посредине комнаты. Я смутно представляю, какой беспорядок будет завтра, но сейчас мне все равно – я делаю еще один глоток горькой зеленой жидкости.

Потом Нейтан тянется к телефону и обнаруживает, что тот разрядился.

– Держи, – кидаю я ему свой. Нейтан ловит его, едва не роняя, и смотрит контакты.

– О, круглосуточная пицца! – восклицает он радостно, набирает какой-то номер и говорит громко, прижимая телефон плечом к уху:

– Здорово! Доставка? Нам нужно заказать пиццу: две гавайских, две…

Кажется, звонок срывается, и Нейтан удивленно смотрит на экран телефона.

– Гудки, – бормочет он. И снова набирает номер доставки пиццы.

– Эй! Я хочу заказать пиццу! – говорит Нейтан, слушает что-то и вдруг выдает:

– Сам козел!

Нейтан звонит в третий раз.

– Эй, урод! Я хочу заказать пиццу! – орет он в трубку, и всем, кто слышит это, становится смешно. Кажется, его снова шлют.

– Что за придурок? – спрашивает сам у себя обозленный Нейтан. – Не хочет принимать заказ! Что это за тупая доставка?! Санни, как они называются? Я напишу им парочку отзывов в Интернете.

– Дай мне, – тянусь я через весь диван за телефоном. В комнате кто-то курит, и я чувствую сладковатый дым.

«Круглосуточная доставка пиццы» – вот куда звонил Нейтан. И я сама решаю позвонить туда, находясь под властью феи абсента.

– Что надо? – рявкает знакомый мужской голос, который я, впрочем, не сразу узнаю – мозг затуманен. Я не помню, кого записала под этим названием в свою телефонную книгу.

– Мы хотели заказать пиццу, – говорю я.

– Да ты что? – говорят мне ехидно. – И как успехи?

– Вы не хотите принять заказ?

– Вы не хотите пойти к дьяволу? – спрашивает голос. – Так и знал – стоит дать телефон такой, как ты, начнется цирковое шоу.

И тут я вспоминаю, что под «Круглосуточной доставкой пиццы» скрывается сам Дастин Лестерс. Мне становится так смешно, что я начинаю смеяться – громко, звонко, заразительно – и не могу успокоиться.

– Как же бесит, – сообщает мне голос Лестерса, и это вызывает новый приступ истерического смеха.

Он кидает трубку, и я еще минут десять хохочу вместе с ничего не понимающим Нейтаном – абсент и его сделал слишком веселым.

– Почему он не хочет везти нам пиццу? – спрашивает Нейтан в перерывах, когда мы переводим дух.

– Потому что свинья, – сообщаю я ему. И мы вновь смеемся непонятно над чем. От смеха болят щеки.

А потом я, непонятно чем руководствуясь, объявляю, что сейчас все будет, и вновь набираю Лестерса. Звоню несколько раз – он смеет игнорировать мои звонки! Но в конце концов берет трубку.

– Что надо?! – рявкает он злобно. – Забудь мой номер!

– Слушай, ты, – говорю я, не понимая, что делаю, и чувствуя лишь легкость во всем теле. – Быстро привез нам пиццу!

– Что-о-о? – изумляется Лестерс. – Рехнулась, рыжая?

– Называй меня госпожа, – отвечаю я ему дерзко. – Десять пицц. В течение часа. Иначе пожалеешь. Снимки все еще у меня, – грожу я, стараясь не хихикать. – Не будешь слушать свою рыжую повелительницу, тебе крышка, приятель.

– Я тебя убью, – тихо говорит Лестерс и кидает трубку, но я уверена, что он приедет.

Почему-то мне хочется увидеть его.

Я жду Лестерса, а его все нет и нет. Всем, кроме меня, весело.

В какой-то момент я понимаю, что Кирстен целуется с Оливером в углу, да так страстно, что искры летят во все стороны. Чет утаскивает одну из незнакомых девчонок на кухню. Друзья Чета и Нейтан смотрят по телеку бейсбол – каждый обнимает свою девушку. А Лилит в гордом одиночестве танцует под тихую музыку с бутылкой абсента в руках и что-то напевает.

Каждый при деле. А я жду Лестерса. И мне обидно, что он все еще не приехал! Почему-то я начинаю злиться – на смену бодрости приходит непонятная агрессия.

И я вновь звоню Лестерсу.

– Ты не приехал, – объявляю я, сердито сведя брови у переносицы. – А это значит…

И торжественно замолкаю.

– Это значит – пошла ты, – говорит Лестерс, чем безумно обижает меня.

– Это значит, что я выставляю твои фоточки со мной в Инстаграме и пересылаю на парочку новостных порталов, – говорю я певуче. – У тебя полчаса, красавчик.

И я смачно целую телефон. Все вокруг немного смазано, а цвета кажутся ярче. Так странно…

– Ты пьяная, – констатирует Лестерс злобно. – Или накуренная?

– Сердитая, – говорю я. – Ты о-о-очень меня рассердил, красавчик. Придется разослать всем наши с тобой фотографии. Ох.

И притворно вздыхаю. А когда Лестерс начинает ругаться, вновь смеюсь.

Когда я погружаюсь в сладкий вязкий сон, он приезжает. Звонит мне по телефону и требует, чтобы я вышла на улицу.

– Заходи в гости, – смеюсь я и снова добавляю: – Красавчик.

И снова сладко засыпаю. А когда открываю глаза, вижу Лестерса перед собой – видимо, кто-то открыл ему дверь. Он сидит на корточках перед диваном и внимательно рассматривает мое лицо. Почему-то его глаза кажутся нереально синими, как южное море. И сам он очень милый: волосы взъерошены, легкая щетина, поперек щеки – след от ручки.

Я пытаюсь дотянуться до этого следа, чтобы стереть его, но Лестерс ловит меня за руки, явно не желая, чтобы к его звездному лицу прикасались.

– Отдай фотографии, – говорит Лестерс ласково. – По-хорошему.

– А ты пиццу привез? – спрашиваю я.

– Какую пиццу?! Я тебе, что, пиццерия?! – возмущается он.

– Нет пиццы – нет фото.

– Меня оправдают, когда будут судить за убийство, – крепче сжимает он белоснежные зубы.

– Чье? – любопытствую я и снова пытаюсь дотронуться до его щеки. На этот раз у меня почти получается.

– Твое!!!

Он пытается меня поднять и без успеха трясет за плечи, требуя какие-то фото – какие, я уже и сама забыла. Мир трясется вместе со мной – от смеха.

– Хорошо-хорошо, – говорю я, когда мне надоедает трястись. – Я отдам тебе фото. Только выпей вместе со мной, красавчик.

– Откуда мне на голову упал этот Рыжий Франкенштейн? – бормочет знаменитый актер и соглашается: – О’кей. Давай выпьем.

Я встаю, вновь чувствуя прилив сил и оптимизма, наливаю в два пустых стакана абсент и один из них, наполненный до краев, отдаю Лестерсу. Тот зачем-то нюхает зеленую жидкость и оглядывается по сторонам. На нас не обращают внимания – кто-то спит, кто-то продолжает громко смотреть бейсбол, кто-то разошелся по парочкам. Вечеринка удалась.

– До дна, – говорю я и с хрустальным звоном ударяю своим бокалом по его. – За «Связь с солнцем»!

– За что?.. – не понимает Лестерс. – А за притяжение к луне пить будем?

– Глупый, – улыбаюсь я. – Так называется моя группа.

И добавляю с гордостью:

– Я – музыкант. И я стану знаменитой. Мы все станем знаменитыми. Понял?

– Понял. А я – актер. И я уже знаменит. Но почему я должен пить с какой-то ненормальной? – спрашивает он, подняв глаза к потолку, словно к небесам.

– Там живет миссис Томсон и ее восемь кошек, а не бог, – на всякий случай говорю я Лестерсу.

– Если я это выпью, ты точно отдашь мне фото? Исходник и все копии? – спрашивает актер. Я несколько раз усердно киваю. И мы пьем. Я – лишь пригубляю, потому что в меня больше не лезет, а этот дурачок – залпом выдувает бокал абсента и морщится так, будто выпил настой из жуков.

– Вонючее пойло, – говорит он с отвращением. – Рыжая, давай фото. И немедленно.

Но я хитростью заставляю его выпить еще, а потом – еще. И, в конце концов, когда он тоже попадает под власть зеленой феи, объявляю:

– Я пошутила, милый! Я уже давно удалила все фото.

И мы оба смеемся и снова поднимаем бокалы – теперь уже за Дастина Лестерса и его актерскую карьеру. В эти часы он не кажется мне таким высокомерным и противным, как раньше. Дастин смеется, шутит, хлопает меня по спине и кажется своим парнем.

Многое – как сквозь вату, словно в густом белом тумане. Зрение расплывчато, мелкие предметы размазаны, быстро движущиеся – размыты, мысли сбиваются, а логика становится другой, будто выворачивается наизнанку. Но нам хорошо и весело, несмотря на онемевшие губы и покалывание в пальцах. Словно мы касаемся грозовых облаков, ластящихся к нашим ногам.

Дастин рассказывает о том, как ему тяжело готовиться к роли, потому что сценарист запорол идею, режиссер – дурак, и вообще, его все достали и он в депрессии. А я жалуюсь на конкурс, на Уолтера и на несправедливость.

Нас не смущает, что мы говорим почти одновременно.

Этой ночью нас вообще ничего не смущает.

А потом мы отправляемся спать, потому что нас обоих накрывает. И то, что оба ложимся в мою кровать, – само собой разумеющийся факт. Только заснуть нам не удается.

– Тут лежать неудобно, – сообщает Дастин, ворочаясь на моей постели.

– А где тебе удобно? – спрашиваю я. Мне безумно его жаль. Хоть он и знаменитый, но как же ему тяжело!

– Дома, на моей кровати, – горюет он. – Только там могу нормально спать…

– Так поехали к тебе домой! – вскакиваю я с кровати.

– Поехали! – радуется он. – Я покажу тебе свою квартиру! Там ночью вид – закачаешься.

Мы выходим из квартиры в обнимку, поддерживая друг друга, – мир шатается. На улице тепло и темно – свет тусклых фонарей не в силах разогнать тьму. Зато луна на небе красивая – полная, полупрозрачная, и на ней видны причудливые узоры.

В какой-то миг мне кажется, что луна мне подмигивает, и я подмигиваю ей в ответ.

– Я с водителем, – говорит Лестерс сквозь смех. – Сказал ему ждать меня.

Это мне тоже кажется невероятно забавным.

Дастин ведет меня к какой-то темной машине, припаркованной неподалеку от нашего дома, и с остервенением дергает за ручки. Однако двери не поддаются, и Дастин со всей силы пинает заднюю дверь автомобиля. Тут же включается сигнализация, которая орет на всю улицу, а мы, взявшись за руки, убегаем, хохоча как придурки. Оказывается, Дастин перепутал машины – та, на которой он приехал, припаркована чуть подальше. И водитель – молодой светловолосый мужчина – выходит из нее, чтобы помахать нам. Кажется, он весьма удивлен тем, в каком состоянии Лестерс, однако ничего не говорит по этому поводу. Просто спрашивает, куда ехать.

– Домой, конечно же! – сообщает Дастин и галантно открывает мне дверь машины, слегка покачиваясь, – видимо, его тело тоже слишком легкое.

– Джентльмен, – улыбаюсь ему я, и он шире расправляет плечи.

Мы садимся на заднее сиденье и мчимся по пустынным дорогам Нью-Корвена. Следом за нами мчатся огни, опаляющие эту ночь светом. Мы открываем окна и высовываемся из них, ловя ладонями потоки воздуха, наслаждаясь бьющим в лицо ветром, признаваясь в любви ночному городу.

А потом я чувствую, что меня необъяснимо тянет к обнявшему меня за плечи Лестерсу. Рядом с ним спокойно и тепло, и в солнечном сплетении жарко – будто бы на него падает палящий луч солнца. В какой-то момент – когда Дастин гладит меня по волосам, прижав к своему плечу и шепча что-то про рыжий цвет, этот луч спускается ниже и щекочет ласковым жаром живот. И в этот же момент мы целуемся – не трепетно, а страстно, словно хотели этого тысяч лет и сдерживались, а теперь нашли друг друга.

Я оказываюсь у него на коленях.

У него жесткие губы, но они ласковы и горячи. И руки нежны – они настойчиво и мягко касаются меня, проводят по предплечьям, зарываются в волосы, ненавязчиво исследуют мое тело – без намека на пошлые приставания.

Мои ладони – на его щеках. Мое дыхание – на его губах. Мое сердце – в его власти. И я все крепче обнимаю его, смазанно целуя и прижимаясь к его груди.

Весь страх перед мужскими прикосновениями пропадает.

Остается лишь много света. И самый изумительный поцелуй в моей жизни. Самый пламенный. Как подожженный синим пламенем зеленый абсент. Но совсем не горький – разве что чувствуется слабый привкус полыни на губах.

Я так и не увидела волшебных фей, зато увидела в Дастине Лестерсе человека.

Доставка пиццы удалась на славу.

* * *

Перед тем как открыть дверь, Дастин цепляет на лицо одну из самых своих обаятельных улыбок.

Ему совершенно не хочется, чтобы ведущий нашел под кроватью Рыжего Франкенштейна, и он бы вообще не открывал дверь съемочной группе, однако вынужден это сделать – они прекрасно знают, что он дома. И вообще, эта съемка была запланирована еще полгода назад, а вчера ему специально вылизывали всю квартиру, чтобы она сияла. Кроме того, Дастин совершенно не понимает, как умудрился напиться в компании Рыжего Франкенштейна, зато он прекрасно помнит, как они целовались вчера. И ей нравилось! Ей нравилось, черт побери! Рыжая так и льнула к нему, как ласковая лисичка, сводя с ума.

Почему-то Дастину вспоминается то, как с Санни упало одеяло и она стояла, как громом пораженная, давая ему возможность прекрасно рассмотреть ее тело. Неидеальное, прямо говоря, но оч-чень соблазнительное.

С мыслями о Санни Дастин открывает дверь и впускает в свои апартаменты в элитном жилом комплексе съемочную группу и собственного менеджера, которого привез Хью.

– Я думал, ты помер, – скрипучим голосом говорит менеджер – увесистый усатый мужчина лет пятидесяти, который обладает уникальной способностью совмещать в себе несовместимые вещи: к примеру, носить поношенную обувь и брендовые пиджаки. Или хвалить фильмы Дастина и любить Эмира Кустурицу.

– А я думал, ты прячешь от нас что-то интересненькое, – хмыкает тонким для мужчины голосом ведущий Ларри Харрис.

– Я только проснулся, – говорит Дастин и для наглядности широко зевает. – Проходите.

Съемочная группа небольшая – долговязый пронырливый ведущий Ларри, продюсер, помощник продюсера, два оператора, гример и парикмахер. Менеджер Дастина Джим и его помощник Хью – в дополнение. Первый – чтобы следить, как проходят съемки, второй – на роль мальчика «принеси-подай».

Пока над Дастином работают гример и парикмахер – роскошный черный халат оставляют, но делают специально взлохмаченную прическу и устраняют дефекты кожи, – продюсер и менеджер уточняют сценарий. Он прост – будут снимать то, как Дастин открывает дверь и приглашает всех в дом. Первым делом показывает гостиную, вторым – спальню и ванную, третьим – кухню, бар и столовую. Ну а потом и все остальное: спальни для гостей, малую гостиную на втором этаже, рабочий кабинет, комнату с домашним кинотеатром, тренажерный зал и всю «остальную мелочь», по выражению Ларри, для которого это уже десятый звездный хозяин в этом сезоне, и ведущий порядком устал.

– На кухне нам нужно будет открыть холодильник и шкафы, чтобы зрители могли увидеть, чем питается наша знаменитость, – говорит он. – Дастин, расскажешь, какие у тебя любимые блюда и напитки. И вставишь, что чаще всего пьешь «Ванила эйр». Мы тут привезли целый ящик. Заставьте ею весь холодильник.

«Ванила эйр» – название содовой, с известным производителем которой и у Дастина, и у Ларри заключен договор. Они должны рекламировать этот напиток, а потому и на программе совмещают приятное с полезным. Помощник продюсера и Хью берут коробку и направляются на кухню, чтобы выполнить распоряжение Ларри.