Текст книги "Небесная музыка. Луна"

А потом Диана просто меняет врача. Перед новым фониатром мисс Мунлайт ставит определенную задачу – сделать так, чтобы на благотворительном балу она пела. Пела во всю силу своих связок, горла и легких. Она так увлечена благотворительным балом, что словно не понимает, что может произойти с ее голосом. И каждый день она говорит себе: «Я вытерплю все и спою отцу. А потом начну беречь голос».

Каждый день Диана принимает горсть разных таблеток, ей делают уколы и ставят капельницы с глюкозой, делают различные лечебные процедуры, и ей кажется, что она идет на поправку. Она начинает делать упражнения для вокала и за неделю до дня икс начинает петь, хотя звукоизвлечение у нее неправильное, о чем ей постоянно деликатно напоминает преподаватель по вокалу. Диане все равно – правильным звукоизвлечение станет после того, как она докажет отцу, на что способна. Вместе с преподавателем они выбирают для исполнения старую, но популярную песню Элинор Фелпс – по словам матери, она нравилась когда-то отцу. И Диана начинает репетировать. Она настроена крайне решительно.

А вот отец не особо верит в нее. И прямо говорит ей об этом, когда они всей семьей первый раз за несколько месяцев ужинают вместе.

Они втроем сидят в чинной и хирургически чистой столовой, в которой никогда не горит камин, – Диана часто думает: а зачем он нужен, если в нем нет огня? Но этим вопросом, видимо, больше никто не задается. Столовая Мунлайтов похожа на музейный зал – здесь много от неоклассического дизайна, и словно смотрители стоят горничные и повара у стен. Природная холодная палитра цветов, натуральная отделка, симметрия во всем, элегантная мебель, стильный декор – все это создает ощущение лоска и изящества. Белоснежный высокий потолок отделан лепниной, паркет начищен до блеска, шторы в пол с ламбрекенами придают столовой строгую торжественность, зеркала и яркое освещение создают эффект дополнительного пространства – кажется, что и без того большая столовая просто огромна.

Почему-то в столовой Диана всегда мерзнет. И еда на овальном столе с белоснежной скатертью никогда не отличается особым вкусом. А может, здесь у Дианы нет аппетита. Эти редкие совместные ужины с родителями в столь чинной пугающей атмосфере, с прислугой, стоящей за спиной, блюда, которые нужно есть в соответствии со всеми правилами этикета, – все это раздражает Диану.

– Почему не ешь? Не нравится? – интересуется отец. Он, как обычно, одет в деловой костюм – их ему шьют на заказ в Италии. Мать также одета в одно из своих лучших вечерних платьев, а в ушах у нее тяжелые бриллиантовые серьги, камни в которых блестят очень ярко, ослепляя Диану. Сама она вынуждена надеть коктейльное платье ванильного цвета с кружевным лифом и широким поясом на талии.

– Спасибо, папа, все нравится. Я уже наелась, – отвечает отцу Диана чуть хриплым после занятий вокалом голосом. Она действительно вяло ковырялась в тарелке в отличие от отца, который с удовольствием ел буйабес – свое любимое блюдо. Как можно есть рыбу и морепродукты, Диана не понимает. Более того, вид креветок, мидий, кальмаров и устриц пугает ее. Куда с большим удовольствием она ела обычный фастфуд вместе с Николь и парнями.

– Ты все еще готовишься к выступлению на балу или уже все? – спрашивает вдруг отец, больше глядя в свою тарелку, нежели на дочь.

– Я спою, папа, – твердо отвечает Диана. Она не ожидала этого вопроса, и в ее голове тотчас молоточком застучала тревога.

– Замечательно. Мне интересно знать, на что ты способна, – говорит Николас, и Эмма с некоторым недоумением на него смотрит. – Я уже множество раз говорил, что мои дети, за исключением Аарона, не имеют никаких талантов – разве что способны, не считая, тратить мои деньги. И когда мои добрые друзья по бизнесу, – его голос делается ядовито-насмешливым, и сразу становится понятно, что никакие они не друзья, – рассказывают о тех или иных добродетелях своих детей, мне остается лишь вежливо улыбаться и молчать. Вечно говорить об Аароне, как заезженная пластинка, я не могу. Я бы с удовольствием говорил о тебе, как Билли рассказывает о своей старшей дочурке-пианистке или младшей – актриске, но о тебе я предпочитаю молчать.

Диана смотрит на руки, лежащие на коленях. Эмма хмурится. Билли – Билл Стрикленд – их давний знакомый, человек, сделавший миллиарды на полезных ископаемых, которыми занимается. Николас и Билл то и дело меняются строчками в местных рейтингах журнала «Форбс».

Его дочери действительно пианистка и актриса. Причем если старшая считается довольно талантливой в узких профессиональных кругах, то младшая – настоящая оторва, начавшая свою карьеру в шоу-бизнесе в качестве светской львицы, а потом снявшаяся в нескольких кино, что подарило ей широкую известность. Билл любит говорить о том, какие у него талантливые детки, – особенно в те моменты, когда сыновья Николаса влипают в очередную неприятность, которую тотчас начинают освещать все СМИ.

– Я надеюсь, что тебе понравится, папа, – не поднимая головы, говорит Диана. Ей кажется, что в горле что-то мешает, но она старается не обращать внимания.

– Оценивать буду не только я, – вдруг говорит отец. – На балу будет продюсер – естественно, в маске. Он-то и посмотрит, на что ты способна, девочка.

«Ты увидишь, на что я способна, папочка», – говорит Диана про себя.

– Уолтер? – спрашивает Эмма, и глава семейства Мунлайтов приподнимает брови.

– Ходят слухи, что ты попросил его протежировать какую-то группу, – спешно поясняет его жена.

Диана улыбается одним уголком губ. Ее обман еще не раскрылся.

– Ох уж эти слухи, – ослабляет галстук на шее Николас. – Вырвал бы языки всем, кто их распространяет.

– Эта девушка… – осторожно начинает Эмма.

– Мне никто, – рявкает Николас и в порыве чувств стучит кулаком по столу. А потом сухо и каркающе смеется: – Стоит кому-нибудь помочь, и этого человека тотчас приписывают мне в дети, любовницы или любовники. Идиоты. Весь мир – идиоты, забывшие, что такое добродетель.

– При чем здесь добродетель, дорогой? – осторожно спрашивает Эмма. Ее бокал с вином опустел, и ей тотчас подливает его кто-то из обслуживающего персонала, немо стоящего у стены.

– При том, что некоторые помогают неимущим, а я решил помочь глупой девчонке, которая развеселила меня утром. Еще вопросы? – пытливо смотрит на жену Николас. – В чем еще я должен тебе отчитаться?

– Ты не так понял, дорогой, – улыбается Эмма, – я вовсе не прошу тебя отсчитываться. Я хотела, чтобы ты со мной поделился.

Он ничего не отвечает на это – вновь начинает есть буйабес. А в самом конце ужина, перед тем как встать из-за стола, говорит Диане:

– Покажешь себя хорошо – получишь все.

И уходит, набирая Уолтера. Последнее, что Диана слышит, как отец гаркает:

– Та девчонка, о которой я тебе говорил, – что с ней?

Понимая, что речь идет о Санни и ее группе, Диана моментально встает и почти бежит следом за отцом, игнорируя мать. Она незаметно выскальзывает следом за ним, идущим по коридору в свой кабинет. Ее шаги – неслышны. Диана даже не дышит, пытаясь понять, что говорит отец.

– Талантливая, говоришь? Победила в конкурсе? – спрашивает у Уолтера тот. – Знаешь-ка что, пусть выступит на благотворительном балу. Хочу посмотреть. Да, болван! – рявкает он и вдруг резко оборачивается и видит дочь.

– С тобой свяжутся мои люди, – пытливо глядя на дочь, говорит в трубку Мунлайт, сбрасывает звонок и спрашивает: – Что ты хотела?

– Я докажу, что лучше! – громко и быстро говорит первое, что приходит на ум, Диана.

– Лучше кого? – уточняет отец.

– Лучше всех!

И на этом Диана, чувствуя, что ком в горле начинает мешаться еще сильнее, спешно уходит. Она не думала, что отец будет приглашать эту девчонку, о которой сказал Уолтеру, на бал. И что теперь? Вместо группы этой рыжей появится «Стеклянная мята». Как отец отреагирует на это? А ведь они еще не заключили договор с Биг-Скай Рекордс…

Диану охватывает глухое раздражение – он что, решил сравнить их? Эту Санни и ее, собственную дочь? Черт! Как это бесит! Как бесит!

Она возвращается в свою спальню и, не включая свет, с размаху скидывает со стола вазу с живыми цветами. Ей ужасно надоела эта золотая клетка, эти условности, этот насмешливый взгляд отца и вечно обеспокоенный – матери. Все достало! Пошло все к черту! Все!

Диана раскидывает вещи и успокаивается не сразу – минут через десять. А потом на слабых ногах идет к шкафу и достает картину «Дом на самом краю неба», смотрит на нее и плачет от бессилия и обиды. И в это же время за окном начинается гроза – она внезапно налетает на улицу, угрожающе гремит, бьет молниями, словно хлыстами, заливает город – дождь стоит стеной. Потом в газетах напишут, что молнии попали в телевизионную вышку и в чей-то жилой дом, и даже едва не убили человека – он с трудом выжил. А сейчас Диана покрасневшими и опухшими глазами отстраненно наблюдает за тем, как небо то и дело освещается грозным светом, и все с большей и большей злой уверенностью говорит сама себе: «Я смогу. Я сделаю ее! Я заслужу!»

В конце концов ее старания приведут к успеху.

А «Стеклянная мята», скорее всего, будет выступать в масках. Потому что это гребаный благотворительный бал-маскарад!

Диана смеется.

А потом зачем-то набирает Дастина – но он, как и всегда, не отвечает ей. Замечательно. Она отдаст кулон ему прямо в руки. Эффект неожиданности – тоже хорошо.

Думая о Дастине, она становится спокойнее. Но все спокойствие мигом пропадает, когда ей звонит Кристиан.

Отвечать на его звонки Диана не собирается. Слишком уж сильно он ее раздражает. Слишком сильно она сожалеет о том дне, когда, поддавшись странному порыву, она улетела с ним на море и напилась. По ее мнению, Кристиан просто воспользовался ее беспомощностью на том проклятом берегу. И она искренне не понимает, почему с того момента он бегает за ней. Ее раздражает его странная привязанность. Однако Диана хоть и с трудом, но признается себе, что отчасти ей это нравится – его настойчивое внимание повышает самооценку. Но то, в чем она никогда себе не признается, так это в том, что не отпустит так просто верную собачку.

Кристиан звонит и звонит – не переставая. И в конце концов Диана берет трубку – это их своеобразная игра.

– Что надо? – рявкает Диана.

– Я по тебе скучал, – раздается жизнерадостный голос Криса. – Да-да, я знаю, что ты по мне – нет, но все же – хочешь со мной на гонки? Будешь моей музой. Ну, или дамой сердца – как у рыцаря.

– Ты не тянешь на рыцаря, – усмехается Диана.

– Не суть. Принимаешь предложение? Будет весело! – говорит Крис.

– Нет.

И Диана отключает телефон.

Почему с таким предложением ей не звонит Дастин?

И почему Кристиан к ней неравнодушен, а Дастин холоден и отталкивает от себя?

Мир слишком несправедлив. Но надежда Дианы будет жива вечно – она сама так решила.

 
Во времена самых больших надежд,
Когда по пятам шествуют дикие звери,
Шелестят духи в обрывках своих одежд,
Я уже не надеюсь. Я просто верю.
 

Глава 12. Дом на свинцовом берегу

 
В исчезнувшем солнце нет тайны –
ты просто закрыл глаза.
 

До дня моей долгожданной подработки, вернее, благотворительного бала Мунлайтов, все идет хорошо – по привычной отработанной схеме. Я просыпаюсь, завтракаю, бегу в «Принцессу Эмилию», где надеваю небесно-голубой фартук и принимаю заказы у посетителей. Летом легкая и удачная подработка в библиотеке Хартли заканчивается, и я нахожусь в кафе до вечера. Хорошо, что оно расположено совсем близко от дома и мне не нужно тратиться на проезд в метро. Затем я встречаюсь с Нейтаном, Четом и Сью Хелман, которая становится в нашем гитарном квартете четвертой. И мы репетируем в студии, оплаченной Джессикой, помощницей Эммы Мунлайт, чтобы поздно вечером поехать в гараж к Оливеру на репетиции своей группы. Не знаю, какие уж у Джессики там обязанности, но за нами она успевает следить, как будто бы от нашего квартета зависит то, каким образом пройдет вечер у богатых. А возможно, все дело в том, что Джессика просто невзлюбила меня за мою невинную шутку и ищет повод лишить законной подработки, за которую мы с парнями получим неплохие деньги. Я не позволяю ей найти этот повод – мы не просто какие-то там возомнившие себя профи музыканты, мы – студенты Хартли. И мы знаем свое дело.

То, что мы должны были исполнять, – несколько весьма незатейливых композиций, написанных чьим-то сынком, желающим потешить свое эго, мы выучили и отрепетировали до блеска. Хотя, честно говоря, чисто гитарные квартеты – это не то, что я больше всего люблю в камерной музыке. Мне больше по нраву более традиционные струнные ансамбли, состоящие из двух скрипок, виолончели и альта. А если играть на гитаре – то в гордом одиночестве.

Приехав на последнюю репетицию за день до бала, Джессика, облаченная в траурное черное платье-футляр, недовольно говорит, что мы играем «средне, но сойдет». Она велит нам одеться «подобающим образом», читает длинную нотацию о том, как мы должны себя вести на предстоящем мероприятии, предостерегая от любых разговоров с гостями, тем самым ставя нас на место и давая понять, кто мы на этом празднике жизни. И добавляет, что завтра в восемь за нами заедет машина, дабы отвезти в загородную резиденцию.

Затем она просит меня проводить ее до машины. Пришлось вставать и тащиться за ней, чтобы на улице услышать сухое:

– Надеюсь, вы помните о вашем соглашении с миссис Мунлайт. Никто не должен знать о том, что произошло в тот вечер.

«Тот вечер» – это вечер моего эпического похищения, когда меня перепутали с дочерью миссис Мунлайт, той самой Дианой. Мне лишь остается сказать Джессике, что свою часть соглашения я выполняю и надеюсь, что нам хорошо заплатят.

В глазах Джессики появилось насмешливое выражение.

– Да, вы из тех, кого интересуют только деньги, – говорит она.

Это ложь, и ей ли не знать, что деньги – современный способ существования, без которых невозможно занятие творчеством?

Я молчу, и она садится в свою огромную черную машину. Но едва Джессика включает зажигание, я стучусь в окно. Оно медленно опускается.

– Что вы хотели, мисс Ховард?

– Вы все еще делаете это? – заговорщицки спрашиваю я ее, решив продолжить свою шутку. Джессика поджимает губы – так, что они кажутся бледной полоской, закрывает окно и срывается с места. И теперь уже я насмешливым взглядом провожаю ее – мне даже становится интересно, что Джессика скрывает. Может быть, посещает клуб для любителей горяченького или тайно практикует БДСМ в качестве госпожи?

На следующий день за нашим квартетом заезжает большая машина, в которую мы грузим инструменты и костюмы для выступления: черные строгие прямые брюки, черные пиджаки и белоснежные рубашки – мы будем словно близнецы. Единственное различие – на ногах парней будут начищенные остроносые ботинки, а на ногах девушек – туфли на небольшом каблучке. Все чинно и благородно. Безликие куклы с гитарами готовы радовать слух гостей.

Мы выезжаем из города и едем к морю, проведя в пути больше шести часов, которые кажутся бесконечно долгими – я успеваю и поболтать, и поспать, и посидеть в Интернете, и сделать селфи с ребятами, и поглазеть на проносящиеся мимо городки поля и холмы. С одной стороны, меня радует то, что я увижу море, а с другой – мне непонятно: почему бы не провести свой бал в Нью-Корвене, зачем заставлять всех так далеко тащиться?

И лишь когда мы приближаемся, понимаю, почему. Это невероятно шикарное место. Загородная вилла Мунлайтов находится на побережье – ее видно с вершины холмов, по которым проложена дорога. Это целое поместье, огражденное неприступным забором, в центре которого стоит огромное величественное здание, похожее на дворец, – в таком бы не отказалась пожить и королевская семья. Мы вчетвером прилипаем к окошку, пытаясь с высоты разглядеть огромный парк, пруд, бассейны, корты, вертолетную площадку, виноградники, яхты, застывшие в лазурной воде. И если честно, мне даже не верится, что у кого-то может быть подобный загородный дом. Уму непостижимо!

Мы заезжаем в поместье, и первым делом нас тщательно досматривает суровая охрана. Они проверяют наши документы, сканируют вещи и заставляют нас пройти через арочный металлодетектор. И только убедившись, что мы «чисты», нам разрешают двигаться дальше и проверяют следующие машины. Однако водитель едет не по главной аллее, вдоль которой цветут алые и белые азалии, а направляется в объезд, высаживая нас у строгого двухэтажного особняка нежно-кремового цвета.

Моему удивлению нет предела – это гостевой дом. Один из нескольких! В них располагаются постоянная прислуга и временные работники вроде нас. Кроме обычных комнат здесь есть гримерные – в подвальном помещении, и честно сказать, они в разы лучше, чем гримерные в клубах, к которым мы привыкли. Для каждого коллектива – свое звукоизолированное помещение с зеркалами, столами, вешалками и всем необходимым. На столах стоят легкие закуски и напитки, но никакого алкоголя, что очень удручает Чета. Он, по натуре живой и подвижный человек, в пути устал больше всех.

Кроме нас сюда приезжает известный камерный духовой оркестр и несколько довольно знаменитых исполнителей – я успеваю увидеть их в коридоре. Мне это нравится – если успею, послушаю отличную музыку.

– Похоже, тут будет самая дорогая скучная туса, – говорит Чет, лежа на диванчике, закинув ногу на ногу.

– Какая тебе разница, – пожимает плечами Сью, приводя себя в порядок перед зеркалом. – Главное, что неплохо заплатят.

– Вот именно, – подхватываю я. – И мы увидим море.

– Зачем нам море, если мы не сможем поплавать в нем, – хмыкает Чет. Видеть желаемое и не брать – это не про него.

– Зато тут крутой воздух, – не сдаюсь я, хотя мне безумно хочется хотя бы намочить ноги в лазурной воде, но я понимаю, что нас не пустят гулять по территории поместья. Единственный вариант – на обратном пути попросить водителя не везти нас в Нью-Корвен, а забросить в городок неподалеку. Кажется, там должны быть неплохие пляжи, хотя эта местность не считается курортной – море тут слишком холодное, а побережье – каменное. Отдыхать едут южнее, туда, где климат более мягкий, а пляжи песчаные.

Мы ждем вечера, когда поместье, словно по волшебству, загорается огнями и становится похожим на резиденцию волшебников – наверняка с высоты оно просто искрится. Мы переодеваемся, проверяем свои гитары, устраиваем последнюю мини-репетицию, даем друг другу «пять», а около девяти часов один из помощников распорядителя бала приглашает нас следовать за собой. Он то и дело переговаривается с коллегами по рации, и я понимаю, что организовывать подобную масштабную вечеринку – дело крайне сложное. Вместе с инструментами мы погружаемся в микроавтобус и снова по окружной – чтобы не дай бог не встретиться гостям! – едем ко дворцу.

Чем ближе мы подъезжаем к нему, тем лучше я слышу голоса, смех, музыку – духовой оркестр уехал на нескольких микроавтобусах куда раньше нас. А еще я то и дело вижу вертолеты – многие именитые гости прилетают именно на них. Шум медленно накатывающих волн я различаю с большим трудом, но все-таки в груди что-то радостно сжимается, когда сквозь деревья я вижу море, над которым не так давно село солнце – на западе небо все еще бледно-розовое, а на востоке сгущается плотная тьма. Зато чувствуется свежий морской воздух, и волосы ласково треплет соленый ветер.

Вилла Мунлайтов поражает мое воображение. И хоть нас привозят не к парадному входу, который образуют лестница из белого мрамора, колонны в два этажа и грациозный фронтон, я понимаю, до чего же красив и величественен этот дворец! Кажется, что это не современное здание, а настоящий образец классической архитектуры с античными элементами. И я издалека любуюсь панорамной оконной вставкой почти во всю высоту особняка на заднем фасаде, стройными балюстрадами, балконами, опоясывающими особняк, вытянутыми арочными окнами, в которых горит яркий свет. Я бы сфотографировала это великолепие, но наши телефоны остались у охраны.

– Сколько они вбухали в этом домик баксов? – спрашивает Нейтан, который, кажется, не разделяет моих восторгов – он смотрит на все это подсвеченное великолепие с отвращением.

– Ты не сумеешь досчитать до стольки, приятель, – весело отзывается Чет. – И таких бабок тебе никогда не заработать.

– Не сомневаюсь, – мрачно отзывается Нейтан.

– Забейте, – говорю я, глядя на дворец. – Давайте просто отлично сделаем нашу работу, получим удовольствие…

– И деньги, – вставляет Чет.

– И деньги, – легко соглашаюсь я и продолжаю: – А потом махнем на море.

– Достала со своим морем, – ворчит Нейтан, но я понимаю, что он согласен. Чет – тоже. И Сью ничего не имеет против. Она, как и многие другие девчонки, уже запала на Чета, а он и рад ей улыбаться.

Нас подвозят к одному из примыкающих к центральной части особняка блоков с отдельным входом. Мы выходим, и я смотрю на это огромное светло-серое – словно оно попало под лунные лучи – здание и чувствую себя чертовой Золушкой, которая заслужила то, чтобы попасть на королевский бал и краем глаза увидеть принца.

Только мне не нужны принцы – я никогда не верила в них.

И я не собираюсь оставлять здесь свою туфельку.

Главное – не оставить здесь свое сердце.

Ну и конечно, получить деньги.

Мы идем по каким-то коридорам и слышим громкие голоса. Такие громкие, что невольно становимся свидетелями разговора.

– Тебе ли жаловаться, дорогуша? Это ты увела у меня Николаса. – Говорит грудным голосом какая-то женщина. – А потом тебе в наказание его увела эта… с позволения сказать, дама.

– Эта сучка настраивает Николаса против моих сыновей! – выплевывает второй женский голос – злой и высокий. – Конечно, тебе легко рассуждать о божьем наказании, дорогая! Твой сын на коне – это все знают! А мои?!

– Аарон знает, что такое отцовское почтение, – усмехается первая женщина. – А вот Джек и Уилсон… В армии Уилсон, наверное, больше не употребляет наркотики?

Следом раздается громкий звук – как будто бы что-то падает и бьется.

– О, прости, милая, кажется, не стоило тебе напоминать лишний раз о том, что ты не смогла воспитать своих мальчиков достойно.

– Замолчи!

– С другой стороны, наши сыновья – кровные братья. Если хочешь, я возьму твоих мальчиков к себе… на перевоспитание, – в грудном голосе явно слышится насмешка.

– Заткнись, я тебе сказала! Это же ты подстроила все так, чтобы Николас узнал о наркотиках! Ты!

– Я всего-навсего посчитала, что отец должен знать о вредных привычках своего ребенка.

– Пошла ты! И зачем я только согласилась с тобой поговорить!

– Успокойся, – велит грудной голос. – Ты слышала, что говорят о его незаконнорожденной…

– И слышать не хочу! – кричит вторая женщина. Кажется, она очень зла.

Наш побледневший проводник ускоряет шаг, чтобы не встретиться с ругающимися женщинами, но все-таки мы не успеваем – откуда-то выбегает загорелая брюнетка в алом наряде, в которой даже я узнаю актрису из популярных фильмов позапрошлого десятилетия. Если честно, мне даже ее немного жалко – но ровно до того момента, как она останавливается и залепляет звонкую пощечину помощнику распорядителя.

– Подслушиваешь? – шипит она как кошка.

– Нет, что вы, миссис Мунлайт, – говорит тот.

– Хоть слово кому-то, – оглядывает нас яростными глазами женщина. – И я вас всех разотру в порошок!

И она уносится куда-то вперед по коридору, как маленькое алое торнадо.

Следом из той же комнаты выходит высокая белокурая женщина с прямой осанкой и покатыми полными плечами. Она не удостаивает нас даже взглядом и быстро идет следом за торнадо.

А мы следуем дальше и делаем вид, что ничего не произошло.

Мы должны выступать на сцене в неком месте, которое помощник распорядителя называет Бальным залом, и, если честно, до самого конца я точно не понимаю, что это значит – вернее, не представляю масштабов. Это роскошное огромное помещение во всю ширину дворца Мунлайтов, арочными проемами соединенное еще с парой небольших залов и холлом, а также имеет выход в сад. Бальный зал прекрасен – с жемчужно-серыми стенами, декорированными белоснежной барочной лепкой, с блестящим мраморным полом, устремленными вверх колоннами, фонтанами с шампанским, огромными хрустальными люстрами, которые напоминают потоки серебряного дождя и сияют не хуже бриллиантов. Здесь все сверкает и блестит, немо кричит о своих исключительности, благородстве и элитарности. Кажется, это называют ар-деко.

И здесь очень много людей: мужчин в черных или – реже – темно-синих и молочно-белых одинаковых смокингах, чьи лица наполнены чувством собственного превосходства. Я чувствую это, несмотря на то, что на их лицах маски. В их руках высокие бокалы с напитками, но они держат их так, будто в их руках – весь мир. И может быть, в их руках, и правда, весь мир.

А вот женщины, напротив, соревнуются в масках, прическах, украшениях и вечерних нарядах – их платья всевозможных фасонов и цветов. И хоть я не особо сильна в моде, мне кажется, что я наблюдаю показ эксклюзивной одежды от разных именитых брендов. А если ограбить всех этих женщин разом, то можно будет купить какую-нибудь маленькую страну.

Гости собираются по кучкам, ведут беседы – наверняка светские, изредка беря бокалы или бутерброды с золоченых подносов официантов, облаченных в ливреи и курсирующих по всему залу. Не знаю, насколько им весело, но атмосфера царит довольно оживленная – но не настолько, чтобы быть веселой. Или я перестала разбираться в веселье?

Все эти люди не слишком много танцуют – за них и для них делают это профессиональные танцоры в чудесных костюмах, видимо, это называется балом из-за того, что гости приходят в масках, и это своего рода развлечение, угадать, кто и под какой маской прячется. Я уверена, что среди них много политиков, бизнесменов и знаменитостей.

Почему-то я вспоминаю Лестерса, но во мне живет уверенность, что его здесь нет.

Гости не только здесь – они и в соседних залах, соединенных с Бальным арками, и на улице – гуляют среди белоснежных шатров, расставленных между подсвеченными деревьями. Я не знаю, сколько человек Мунлайты позвали на это мероприятие – триста, четыреста, пятьсот? Знаю только то, что завтра все новости будут о нем, о том, кого удостоили приглашением и кого – нет.

Мы поднимаемся на оркестровый балкончик, полудугой опоясывающий зал поверху. Там как раз заканчивает выступать оркестр, и следующие, кто там должен появиться, чтобы развлекать гостей, – это мы. Я вижу внизу лестницы Джессику в строгом брючном костюме и с рацией – она внимательно наблюдает за нами, и в ее глазах легко читается: «Налажаете – и вам не жить».

– Что-то вечеринка скучноватая, – замечает Чет.

– Они еще мало выпили, – тихо, но довольно язвительно говорит проходящий мимо музыкант в смокинге. – Все веселье будет ночью, после аукциона.

Видимо, он знает толк в подобных вечеринках.

Через небольшую комнату с партитурами по взмаху руки помощника распорядителя мы выходим на балкон – на нас не слишком-то и обращают внимание, устраиваемся с гитарами поудобнее и начинаем свою небольшую программу, каждый создавая свою музыкальную реку. Четыре реки звуков вливаются в единый океан музыки. Есть пальцы и струны – а ничего другого больше нет.

Мы играем слаженно, но не очень долго и даже не успеваем с головой погрузиться в этот самый океан – произведения довольно коротки. А потом встаем, кланяемся и уходим, в то время как кто-то объявляет, что музыка была написана неким Алексом Уивером-Коббом, «подающим надежды молодым музыкальным дарованием, который в настоящее время проходит обучение в королевской школе Фэрланд». И мне становится смешно. Дарование, как же. Уивер-Кобб – известная фамилия. Этой семье принадлежит большая часть акций Уивер-Кобб Корпорейшн – компании, владеющей сетью отелей и курортов по всему миру. Забавно, что нас наняли, чтобы потешить эго одного из богатеньких наследников и его родителей. Немного обидно, потому что его уровень довольно слабый, а музыка вторична, но здесь есть незатейливая и западающая в голову повторяющаяся мелодия. А потому люди, не сведущие в музыке, склонны считать это настоящим искусством.

После выступления нас просят остаться. Вернее, ставят перед фактом – мы остаемся. Помощник распорядителя говорит, что нам нужно будет сыграть еще раз, после самого благотворительного бала – специально для опоздавшей мамочки Алекса Уивер-Кобба, которая только сейчас добралась до поместья Мунлайтов и все пропустила. Мы не возражаем – а что мы можем сделать? Все равно придется дожидаться водителя, который повезет нас обратно (я все еще не оставляю надежду на то, что увижу море поближе).

– И что нам делать? Сидеть в комнате около оркестровой? – спрашивает Чет. Он ненавидит однообразие. И я его понимаю.

– До половины второго вы можете находиться в зоне обслуживающего персонала, – говорит помощник распорядителя и ведет нас обратно все по тем же коридорам, по которым изредка кто-нибудь торопливо пробегает, пытаясь скорее успеть выполнить то или иное поручение. Его рация то и дело разрывается – всюду требуется что-либо урегулировать.

Когда мы выходим из дворца, на улице становится уже совсем темно, и я с удовольствием вдыхаю свежий соленый воздух. И с таким же удовольствием я еду в гольфкаре, издалека любуясь виллой – умелая подсветка придает ей сказочный вид. А когда я поднимаю глаза, то вижу, что небо густо усеяно звездами, далекими и мерцающими – это безумно вдохновляет. И мне почему-то кажется, что цвет наших душ – это цвет неба, на которое мы в последний раз подняли глаза.

Сегодня моя душа усыпана звездами.

– Почему ты улыбаешься? – легонько толкает меня в плечо Чет.

– Хорошее настроение, – отвечаю я. – Посмотрите, какое небо.

– Красивое, – соглашается Сью и косится на Чета. Все-таки он очень понравился ей – а жаль. Потом, когда он ее кинет, она, возможно, во всем обвинит меня – я уже проходила подобное. К тому же она очень ранимая, хоть и глупо поступает, ведясь на его комплименты и улыбки. Может быть, потому что недавно она весьма болезненно рассталась с парнем и хочет забыться? Блин…

– У тебя глаза странные, – говорит в это время Чет Сью, касаясь своим предплечьем ее. Это его коронная фраза – как бы ни было банально, на слова о глазах ведутся почти все. Беспроигрышный вариант Далтона.

– В смысле? – не понимает Сью.

– Опасные, – чуть склоняет голову он, не отрывая от нее взгляда.

– Не поняла, – растерянно отвечает она.

Чет склоняется к ее уху и что-то шепчет. Я точно знаю, что: «В них можно утонуть».

Сью лишь смеется, чуть смущенно прикрывая губы.

Мы с Нейтаном только переглядываемся. Если раньше Чет сдерживал себя тем, что мы вместе работали в одном коллективе, пусть и временно, то теперь «пустился во все тяжкие», ибо работа закончена. Почти закончена.