Текст книги "Небесная музыка. Луна"

Она стоит посредине ванны – в одной алой футболке, босая, с распущенными волосами – и зажимает виски ладонями. Она не слышит, как в дверь стучат, прося ее открыть.

Все ее старания пошли прахом из-за собственной глупости. И тот шанс, который ей выпал, растворится в воздухе как дым. Потому что она не достойна этого шанса.

Она ничего не достойна.

В отличие от Санни или Николь.

Проклятье. Она проклята видеть успех других, падая в пропасть.

Внизу идет бал, внизу играет музыка, внизу рекой течет жизнь. А она здесь. И она молчит.

Диана открывает глаза, которые застилают слезы. Ей все равно, что кто-то просит открыть дверь.

С этой мыслью она хватает один из осколков с решительным намерением порезать себя. Вообще-то, Диана всегда боялась крови и не любила боль – плохо ее переносила. И даже простые уколы казались ей чем-то неприятным. А сейчас она, перестав осознавать, что делает, лихорадочно режет кожу на руке. И ей совсем не больно.

В это же время кто-то из охранников выламывает дверь. И почти тут же осколок вынимают из ее пальцев, а саму ее скручивают, не давая совершить ни движения. Диану успокаивают, усаживают на кровать, осматривают и обрабатывают рану – она незначительная, вены не повреждены, хоть крови и немало. На руке Дианы появляется бинт. А в душе – какое-то странное равнодушие.

Видимо, кто-то услышал, как разбилось зеркало, и позвал охрану. Уже позднее Диана понимает, что это была Джесс. Но ей все равно. Джесс же звонит матери, и та прибегает спустя десять минут. Она в элегантном вечернем платье, с высокой прической и отличным макияжем, а ее украшения сияют как крохотные солнца. Но, кажется, даже они гаснут, когда Эмма видит дочь с забинтованной рукой.

– Что… что случилось? – отрывисто спрашивает она. А когда понимает, что произошло, то непонимающе, со страхом смотрит на дочь. Эмма боится – то ли Диану, то ли за Диану. Та улыбается уголком пересохших губ.

Она хочет сказать: «Прости, мама». Но не может. Безголосая певица.

Эмма садится рядом и берет ее холодную руку в свою.

– Послушай, милая, – не стоит так переживать из-за этого, – говорит она. – Просто выкинь это из головы. Это не твое. Твое – это совсем иная жизнь. Настоящая, а не жалкие потуги развлечь глупую публику. Петь на сцене должны те, у кого нет другого способа прожить. Это их заработок. У тебя же достаточное количество средств и возможностей. Ты – Диана Эбигейл Мунлайт. И если ты будешь ласкова с отцом, то твое наследство…

Диана вырывает руку.

Это – ее. Настоящее. И точка.

Мать не понимает, что такое музыка.

– Хорошо, – медленно говорит миссис Мунлайт, осознав, что сказала что-то не то. – Я понимаю, что это для тебя важно. В конце концов, все мы имеем хобби… И наверняка ты хотела показать отцу, как хороша в своем деле.

Диана встает и отходит к окну.

А миссис Мунлайт вынуждена уйти – как-никак, она – хозяйка того вечера. А скоро уже начнется аукцион, ради которого формально и собрались все сегодняшние гости. Она оставляет с дочерью охрану и преподавательницу по вокалу: первые должны тщательно следить за тем, чтобы девочка вдруг снова не попыталась навредить себе, вторая должна успокоить ее.

Если честно, Эмма напугана поступком Дианы. Дочь всегда была спокойной и послушной девочкой, не доставляла никаких проблем в отличие от других детей Николаса. Но, кажется, она совсем не знала дочь, и события последних недель это подтверждают: татуировка, рок-группа, теперь еще она себя режет. Конечно, Эмма уверена, что умная Диана не способна на суицид, но кто знает, что дочь сможет сделать с собой под влиянием эмоций? Она словно вернулась в подростковый возраст. А может быть, только сейчас вступила в период непонятного бунта.

Эмма вновь появляется среди гостей, блистает около Николаса, всеми силами изображая любящую жену и великосветскую леди в одном флаконе. Она понимает, что в глазах всех этих людей они – король и королева. И их вилла – замок.

– Где Диана? – через какое-то время тихо спрашивает Николас.

– Готовится к выступлению, – лжет Эмма. Говорить при посторонних о том, что случилось с дочерью, она не собирается. Слишком много лишних ушей и глаз, которые ловят каждый звук, каждую деталь, чтобы потом смаковать их, сочиняя сплетни.

Муж кивает.

– Мне интересно, как девочка себя покажет, – говорит он, и от его слов Эмма чувствует себя неважно. Естественно, ей не хочется, чтобы ее дочь тратила свою жизнь на какое-то там пение. Но ей жаль Диану. И ей жаль того расположения отца, которое она могла бы завоевать. А его расположение слишком важно для них обеих – если его не будет, Валери и Аарон приберут «Крейн Груп» к рукам после смерти мужа. А ведь он далеко не молод. Нет, Эмма не желает ему смерти, но она довольно расчетлива и дальновидна. И она собирается бороться за хорошее будущее – ее и дочери.

– А если покажет хорошо? – спрашивает она словно невзначай.

– Как я обещал, помогу сделать из нее звезду, – говорит Николас. Он смотрит на супругу так, будто что-то подозревает, но та улыбается, как ни в чем не бывало.

А затем она встречается с бывшими женами, которые тоже приглашены на бал вместе с сыновьями. Они ненавидят друг друга с нечеловеческой силой, однако Милдред и Валери временно вступили в союз против Эммы, и ей прекрасно об этом известно. Две бывшие жены против одной законной. Почти равные шансы.

Они заводят светскую беседу, то и дело аккуратно подкалывая друг друга, и взгляды всех трех – холодны как лед. Напряжение витает между ними, но окружающие не чувствуют его, зато видят белоснежные широкие улыбки, которыми женщины то и дело награждают друг друга.

– Как дела у Дианы? – в какой-то момент спрашивает белокурая Валери, внимательно наблюдая за Эммой и ее реакцией.

– Хорошо, спасибо, – отвечает та, скрещивая на груди руки.

– Слышала, сегодня она будет петь? – встревает и Милдред.

Эмма кивает – а что ей остается делать?!

– Интересно будет услышать, – продолжает Валери, небрежно держа бокал с шампанским. – Диана давно занимается вокалом?

– Я слышала, что очень давно, – хихикает Милдред. – Даже играла в рок-группе.

Бывшие жены переглядываются и хмыкают. И Эмма понимает, что за Дианой следили по указке одной из них. Впрочем, она и так подозревала это.

Но чьей? Валери или Милдред?

– Говорят, Николас был в ярости, – продолжает Милдред с ухмылочкой на алых губах.

– Как и всякий любящий отец, Николас не желает, чтобы его ребенок совершал ошибки, – спокойно отвечает она. – Поэтому он был… возмущен. Однако это недоразумение уже уладилось.

– Недоразумение? – приподнимает бровь Валери и говорит тихо – так, чтобы слышали только они втроем: – Твоя дочь как шлюха скакала по сцене в короткой юбке и плясала для каких-то панков в непонятном клубе. На месте Николаса я бы хорошенько наказала девчонку, а не устраивала бы ей выступление перед такими гостями, – продолжает Валери. Милдред довольно кивает.

– Точно, – подхватывает она. – Как дешевая подстилка.

– Как ты воспитала дочь? – подмигивает ей Валери. Она – умелый провокатор. Однако Эмма хоть и приходит в ярость, отлично держит себя в руках. Она ничего не может сказать по поводу ее старшего сына Аарона – он идеален, к тому же – любимец Николаса. Но у Валери есть и второй сын. А за его душой имеются кое-какие грешки.

– А как поживает Виктор? – невинным тоном спрашивает она. – Напомни, как зовут твоего внука?

На секунду лицо Валери меняется – эта тема действительно задевает ее.

– Дэвид, внучка зовут Дэвид, – хохочет Милдред.

То, что у Виктора есть женщина и незаконорожденный ребенок, для нее не секрет. Как и то, что Виктор несколько лет скрывал этот факт от отца – правда сплыла наружу не так давно. Николас отлучил его от семьи, но Валери наверняка помогает сыночку – она безумно любит своих детей.

– Ох, я думала, Виктор назвал его в честь деда – Кларком, – делано весело говорит Эмма. – Но Дэвид тоже хорошее имя. Наверняка он очаровательный малыш. А как твоя невестка? Все также работает в супермаркете? Или они с Виктором открыли семейный бизнес?

– У них все хорошо, – так же умело берет себя в руки Валери. – Спасибо, что спрашиваешь об этом.

– Как не спрашивать? Наши дети родные по крови. Ваши сыновья и мои сыновья тоже, – продолжает Эмма. – Кстати, дорогая, – обращается она к Милдред. – Скоро ли Уилсона отпустят из армии в отпуск?

Та злобно глядит на нее и ухмыляется.

– Скоро он закончит службу и вернется домой, – говорит она.

– Главное, чтобы он не вспомнил о своих плохих привычках, – наставительно говорит Валери.

Жены Мунлайта перебрасываются еще дюжиной-другой ядовитых фраз, не забывая улыбаться друг другу. А потом к ним подходит Аарон и становится рядом с матерью. Следом за ним тенью появляется Елена. Эмма который раз замечает про себя, что такая красивая женщина, как Елена, становится рядом с Аароном блеклой и почти незаметной. Муж затмевает ее, но почему так происходит, Эмме непонятно. И в такой же тени находится и Виктор, его младший брат.

Перед началом аукциона Валери, проходя мимо Эммы, шепчет ей:

– За Виктора, дорогуша.

И Эмма моментально понимает, что за слежкой Дианы стояла именно она. Мстила за то, что Эмма рассказала Николасу о семье Виктора, о чем узнала совершенно случайно, но тут же поспешила доложить супругу, ликуя в душе, что смогла насолить Валери.

На аукционе Эмма не находит себе места – волнуется из-за Дианы и из-за ситуации с ее выступлением перед отцом. В ее голову даже приходит странный, почти сумасшедший план: подменить дочь другой девушкой, которая смогла бы спеть вместо нее. Поступить так же, как с татуировками, – Николас до сих пор не знает, что настоящее тату до сих пор набито на коже Дианы. Но кто сможет исполнить сложную композицию знаменитой Фелпс, которая сегодня в числе гостей, Эмма понятия не имеет. Она с достоинством носит на своем лице маску, никому не показывая истинных эмоций, но в какой-то момент после аукциона ей становится физически нехорошо. И она выходит подышать воздухом на балкончик второго этажа.

Наверное, это – счастливое совпадение. Потому что именно тогда она слышит, как кто-то красиво и технично поет где-то на верхнем балкончике. Эмма прислушивается. Какая-то девушка вместе с Элинор Фелпс в Бальном зале исполняет сложную песню, и ее голос так хорош и силен, что Эмма вдруг понимает – вот он, выход из положения. Вот человек, который сможет заменить ее Диану.

Она со всех ног бежит наверх. И находит ту рыжую девчонку, чье имя уже не помнит. Это ее перепутали несколько недель назад с Дианой.

Видя растерянное лицо ничего не понимающей Санни, Эмма думает, что это просто судьба. И эта рыжеволосая каким-то мистическим образом связана с ее дочерью.

Эмма хватает Санни и тянет за собой. А потом фактически заставляет петь вместо Дианы.

Да, ей страшно, что ничего не получится. Она боится, что обман раскроется. Но это оправданный риск. Во благо ее дочери и в ее собственное благо.

…Так они и столкнулись – Золушка и Русалочка. Солнце и Луна.

И Диана Мунлайт все-таки получила кое-что взамен своего голоса.

Санни Ховард суждено было стать ее «ногами».

* * *

Дастину не хватает воздуха – не потому что в прекрасном особняке Мунлайтов душно, а потому что его веревкой душит атмосфера, а темные мысли помогают все сильнее затянуть петлю на шее. В какой-то момент он просто сбегает, чтобы отдышаться. Дастин оказывается на каком-то одиноком балкончике, где, к его счастью, нет никого. Только он и море вдалеке, которое шумом прибоя успокаивает мысли.

Дастин стоит на балкончике и смотрит на черную воду, которая белой пеной лижет пустынный берег. Над водой зависла круглая серебряная луна. Морской пейзаж кажется умиротворенным и притягательным, однако Дастину больше по душе голубое небо и яркое солнце. В солнечную погоду его настроение само собой повышается, а вот в пасмурную, когда небо завешано серыми тучами, оно падает.

Глядя на море, Дастин думает о том, что ему сказали сегодня, любезно озвучили то, что он и сам прекрасно знал, но не хотел признавать. Он – всего лишь шут на празднике королей. И даже если он одет как король, ему никогда не стать равным им. Гордого и эмоционального Дастина это задевает. Несмотря на мужественную внешность и на сильных героев, которых он играет в кино, Дастин считает себя слабым – он слишком восприимчив. Может заплакать при просмотре фильма или спектакля. Его могут растрогать хорошие поступки и чужое благородство. А чужая критика может надолго лишить хорошего настроения – он слишком чувствителен, хоть и научился сохранять отстраненное выражение лица.

Маска равнодушия – лучшая маска в коллекции Дастина.

Сегодня его «поставили на место» на виду у всех. И чтобы не сорваться и не набить морду козлу, сделавшему это, Дастин ушел. Он направился не на аукцион, а в парк, где решил уединиться и успокоиться. Нет, он мог бы ответить – ему есть, что сказать этому престарелому любителю молодых мальчиков. Но затевать скандал на приеме у Мунлайтов – не лучшее, что может прийти в голову.

Чужие слова вывели Дастина из душевного равновесия настолько, что он решил прийти в себя с помощью аутотренинга и кое-каких элементов йоги, которым его учил личный тренер. Уединившись на полянке в парке, он по привычке выбрал самое большое дерево и обнял его, надеясь получить силу и спокойствие стихии земли. Не то чтобы Дастин верил во все это, но подобные практики, и правда, помогали ему прийти в себя. А с помощью аутотренинга он давно научился настраивать себя на хорошее, хотя по природе был пессимистом – еще с тех пор, как был простым официантом.

А потом на его полянку вломилась Санни Ховард. Обворожительный Рыжий Франкенштейн и несносная рыжая ведьма в одном флаконе. Увидев ее, Дастин почувствовал, что его прямо-таки переполняет энергия – энергия возмущения. И если честно, он действительно думал, что девчонка стала его фанаткой и следит за ним. Однако собственная теория почти тут же была разрушена словами самой Санни – она бы не смогла попасть на территорию поместья просто так.

Сначала Дастин обрадовался их встрече. И сам не понял, как выложил Санни все, что его мучило. Какие-то жалкие десять минут он даже думал, что она – нормальная, даже в чем-то привлекательная, и в какой-то момент его вновь потянуло к ней со страшной силой. Однако Санни вдруг просто взяла и сбежала. А когда он помчался следом за ней, то увидел, как рыжая воркует со своим парнем – тем самым красавчиком с тупой мордой. И он что-то восклицает про любовь. Дастину лишь оставалось проводить их тяжелым взглядом. В душе его росло возмущение – какого черта?!

Он вновь отправился успокаиваться и обнимать дерево – теперь уже другое. И только потом вернулся на виллу, к веселящимся гостям, шампанскому, льющемуся рекой, разговорам, сплетням и интригам. Директор агентства, увидев одного из своих ведущих актеров, только облегченно выдохнул.

Однако долго находиться среди всего этого лоснящегося высшего общества Дастин не мог – вскоре просто убежал и затаился на балкончике. Ему хотелось домашней еды, теплой ванны и уютной постели – он ужасно устал на съемках и сразу же после двадцати часов работы поехал на благотворительный бал, проспав всю дорогу. И еще хотелось высказать Санни Ховард все, что он о ней думает.

…А потом Дастин слышит, как где-то поет девушка.

Внутри у него все обрывается. И воздух вокруг стекленеет. И застывает море.

Мысли о Санни исчезают – их место занимают старые, но так и не ставшие блеклыми воспоминания.

Женский голос безумно напоминает ему тот, который он слышал несколько лет назад, в ту далекую пору, когда был никем. Тогда он целое лето работал на южном побережье, в кафе на берегу моря, не так уж и далеко отсюда.

Это был небольшой курортный городок, и молодежи там отдыхало немного – все больше семьи с детьми и пожилые пары. Они мало плавали – вода казалась им слишком холодной, много гуляли и постоянно находились в кафе. А потому работы у Дастина было много: с утра до вечера. Он ненавидел вспоминать то время, когда вынужден был считать деньги и жить в надежде на большое будущее. Но эти воспоминания нельзя было стереть из его памяти.

После смены в кафе Дастин не сразу шел в квартиру, которую снимал, а некоторое время сидел в темноте на уединенном берегу рядом с причалом. Он слушал море, провожал взглядом пролетающие прямо над ним самолеты, наблюдал за далекими огнями на горизонте – расслаблялся. А потом однажды услышал, как поет неподалеку какая-то девушка. Голос ее был красив и звонок, как солнечный луч, прознающий тьму копьем. А песни – одна другой пронзительнее. Дастин просто сидел на берегу и слушал, не понимая, почему улыбается, перебирая пальцами песок.

Сначала он с удивлением воспринимал пение незнакомки. И даже усмехался про себя – что, возомнила себя певицей, малышка? А потом за две недели она стала его привычкой. Дастин спешил после работы на берег, чтобы послушать девчонку, и бывало даже, что думал о ней днем. И она пела – казалось, только ему одному. Хотя, скорее всего, и не знала, что кто-то слышит ее. Не знала, что своим голосом разбивает его тоску и печаль.

Дастин ни разу не видел эту девушку, а в тот вечер, когда ему в голову пришла замечательная идея найти ее и познакомиться, она не пришла.

Наверное, она была туристом и просто уехала, оставив его одного с бесконечной чередой отдыхающих в курортном городке. После ее отъезда Дастин почему-то впал в тоскливую меланхолию. Он пытался представить, как она выглядит, и отчего-то ему всегда казалось, что незнакомка обязательно темноволоса, белокожа и хрупка, как фарфоровая куколка.

Она даже снилась ему – до сих пор, хоть и редко. И стала любимым и тщательно охраняемым воспоминанием. Музой.

И вот сейчас, на балкончике особняка Мунлайтов, Дастин слышит голос, похожий на тот самый, который он слышал в прошлом на берегу моря. Та девчонка никогда не пела эту песню – что-то из репертуара Элинор Фелпс. Но как же похожи тембры – просто один в один.

Дастин слушает как завороженный. И вместо этого ночного моря видит то, другое, из прошлого.

В какой-то момент он вдруг подрывается с места и бросается искать девушку, которая поет. Дастин понимает, что она – где-то наверху, прямо над его балкончиком, и он бежит по бесконечным коридорам, переходам, то и дело сворачивая куда-то и пытаясь понять, верно ли двигается.

Когда он все-таки нашел тот самый балкончик, на котором пела незнакомка из прошлого, на нем никого не было – Золушка сбежала от принца, даже не оставив хрустальную туфельку. И Дастин, внезапно ужасно разочарованный, прислоняется к стене. Он снова не успел. Не успел тогда и не успел сейчас. Опаздывать – его прерогатива во всем.

Дастин возвращается в Бальный зал – в эту обитель королей и королев – и снова погружается в атмосферу роскоши, блеска, интриг и больших денег. Ему откровенно скучно, он порядком устал и хочет спать, однако уйти просто так не может – еще не положено. Мунлайт и его жена все еще с гостями. Издалека Дастин смотрит на хозяина поместья и думает: хорошо, что дочери Мунлайта нет. Иначе она опять бы пыталась прилипнуть к нему.

А потом он снова встречает свою таинственную певицу. И это происходит так неожиданно, что Дастин теряется. Он стоит с бокалом вина в руке в компании разговаривающих об акциях и бирже мужчин, делая вид, что внимательно слушает. И вдруг слышит тот самый до боли знакомый голос – только теперь он разносится с оркестрового балкончика, откуда гостей развлекают музыканты.

Внутри Дастина все замирает. Это она – сомнений быть не может. И снова с песней Элинор Фелпс, которую поет так же чувственно и мелодично, как знаменитая певица. А сама Элинор стоит неподалеку рядом с Николасом Мунлайтом, его супругой и молодым высоким мужчиной в маске, и, широко улыбаясь, слушает молодую певицу.

Многие задирают головы, чтобы понять, кто поет и чей голос разносится по Бальному залу словно волшебство, облаченное в звуковую волну. И Дастин чувствует знакомые ощущения, которые он испытывал на берегу моря: спокойствие, незаметно переходящее в безмятежность, легкость и странное облегчение.

– Ты как, дружище? – ложится ему на плечо рука директора агентства. Он слегка нетрезв и улыбчив.

– Кто это такая? – тихо спрашивает Дастин, не отрывая взгляд от балкончика. Певица, как и прочие гости, в маске, поэтому разглядеть ее лицо невозможно. Но у нее светлые прямые волосы и изумительно элегантное платье-мантия.

У Дастина отчего-то сердце бьется в два раза чаще, чем положено.

– Говорят, дочь Мунлайта. А неплохо поет, неплохо. С бабками ее отца девочку можно было бы та-а-ак раскрутить, – мечтательно улыбается он.

– Дочь Мунлайта? – недоверчиво переспрашивает Дастин.

– Диана, – кивает директор. – Я слышал от твоего менеджера, что она на тебя западала одно время. Молодец, что аккуратен с дочкой такого человека. Нам не нужны проблемы.

Дастин не слушает его. Он не может поверить в эти слова. Его загадочная певица – Диана Мунлайт?! Та самая девчонка, с которой они познакомились год назад и которой он по глупости подарил картину – как там она называлась? «Дом на небе»? Неважно…

Диана Мунлайт столько раз выказывала ему свое расположение, что Дастину пришлось ограничить контакты с ней. Он даже не отвечал на ее звонки, а в его адресной книжке она записана как «Не брать трубку».

И она – та самая девчонка с ночного берега, которая пела морю?

Нет, это невозможно. Так не может быть. Но…

Дастину приходит в голову странная мысль, что, если Диана жила в поместье, могла сбегать из него и петь на том самом берегу… Он не может ошибаться.

Дастин смотрит наверх, на поющую Диану Мунлайт, и не может сдержать улыбку.

Вот он и нашел ее.

* * *

Мистер Мунлайт смотрит на оркестровый балкончик, где стоит его дочь в маске. Лицо его абсолютно не выражает эмоций – оно каменное, как и обычно, однако в глазах его светится что-то странное. Нечто среднее между удовлетворенностью и гордостью.

Небрежно держа в руках бокал с шампанским, Николас внимательно слушает дочь и не узнает ее голос. Честно говоря, он и не думал, что Диана может так петь. И это для него настоящее открытие. Приятное удивление. Доказательство того, что в роду Мунлайтов – особенные люди.

Дочь не подкачала.

– Как тебе? – не поворачиваясь, спрашивает он у стоящей рядом Элинор Фелпс, знаменитой певицы, чью песню сейчас исполняет Диана. Она – давняя знакомая Николаса Мунлайта, и когда-то даже ходили слухи, что между ними что-то есть. Поэтому держащая мужа под руку Эмма не отходит ни на шаг от него. А Элинор, словно понимая это, улыбается с чувством собственного превосходства. И под руку держит другого мужчину – молодого, высокого и светловолосого. Его лица не видно – он в маске, которая полностью его закрывает.

Певица, поглаживая ладонью не затянутое сапфировой тканью плечо, отвечает:

– Неплохо, неплохо. У твоей дочери определенно есть талант. Эта песня – довольно сложная. Но твоя девочка берет все ноты. И делает это правильно. – Элинор склоняет голову набок, наблюдая за девушкой на балконе. – Она не копирует мое звучание, Николас. У нее своя интерпретация.

– Это хорошо или плохо? – спрашивает тот.

– Это свойственно человеку, который либо не понимает, о чем поет, либо понимает композицию так хорошо, что раскрывает в ней новые оттенки, – отвечает Элинор. – В случае с твоей дочерью – хорошо.

Мунлайт довольно кивает, а Эмма едва заметно выдыхает. Ее обман, кажется, удался. Но спокойно она будет чувствовать себя только тогда, когда эта рыжая девчонка исчезнет отсюда.

– Дорогой, а ты что скажешь? – спрашивает Элинор у своего спутника, на которого то и дело косятся гости – они не могут понять, кто пришел с ней на благотворительный бал.

– Мне нравится, – отвечает тот приятным баритоном. – У вашей дочери, определенно, талант, мистер Мунлайт. И это без лести и всего прочего. У нее есть голос, и он отлично поставлен. И своя манера исполнения. Хотя песня мне не нравится – не моя музыка, – добавляет он, и Элинор в шутку шлепает его по руке.

– Тебе должно нравиться все, что я пою, Ричард, – говорит она укоризненно.

– Прости, мама, – под маской не видно, но кажется, будто он улыбается. – Но тебе же не нравится моя музыка.

– Потому что она вульгарная, – соглашается Элинор. – Бесконечный шум и рев вместо вокала.

– Мы сто раз это обсуждали, – мягко укоряет ее Ричард.

Диана заканчивает песню, и ей громко хлопают – все знают, что это дочь Мунлайта. И все хотят показать, насколько сильно его уважают.

– Николас, твоя дочь не хочет профессионально заниматься вокалом? – спрашивает Элинор, игнорируя Эмму. – Или ты все так же считаешь, что певец – это плебейская профессия?

– Считаю, – подтверждает Мунлайт. – Но я готов вложиться в нее, если у меня будут какие-то гарантии насчет того, смогут ли окупиться мои вложения.

– Она неплохо выглядит и неплохо поет, – пожимает плечами Элинор. – Не помочь своей дочери с твоими возможностями, Николас, настоящее преступление.

Хоть Эмма и терпеть не может певицу, но сейчас полностью с ней солидарна. Однако она не встревает в разговор – знает, что муж этого не любит.

– Настоящее преступление – тратить деньги впустую, – раздраженно отвечает Мунлайт, однако это совершенно не пугает Элинор.

– Если твоя девочка любит музыку – а я чувствую в ней родственную душу, то однажды она просто бросит все и вырвется из твоей золотой клетки, – заявляет Элинор. Кажется, она – одна из немногих, кто может себе позволить разговаривать с Николасом Мунлайтом в подобном тоне. – Сколько бы я ни запрещала заниматься музыкой своему сыну, в один прекрасный момент он просто сбежал из дома. – Она гладит Ричарда по светлым волосам, словно мальчика. – Лучше бы тебе поддержать ее.

– Если уж становиться певицей, – вдруг говорит Мунлайт, – то твоего уровня. На меньшее я не согласен.

– Я начинала петь по барам, – весело отвечает Элинор. – Потому что мне нужны были деньги. Мой отец умер, когда мне было двенадцать. А отец Дианы – жив. И фантастически богат.

Она пьет из своего бокала и почему-то звонко смеется.

Когда на какой-то миг супруги Мунлайт остаются наедине, Эмма невзначай спрашивает мужа:

– Что ты решил насчет Дианы?

Тот задумчиво касается подбородка, и по его взгляду Эмма понимает, что тот поможет их дочери.

Обман сработал.

Эмма чувствует себя злой морской колдуньей из «Русалочки», но успокаивает себя, что делает все ради их с Дианой благополучия. Она не намерена уступать Валери и Милдред.

* * *

Это выступление пролетело словно миг. Пронеслось, будто падающая звезда, расчеркивающая светом небо. И воспоминания о нем остались хоть и яркими, но рваными.

…Вот я выхожу на оркестровый балкончик, с высоты взирая на огромную толпу людей в смокингах и шикарных нарядах. Вот беру в руки микрофон, слушая стук собственного сердца и боясь, что меня раскроют, едва услышат голос. Вот пространство заполняется густым мягким звуком, в свое время покорившим миллионы людей.

Я знаю, что на меня смотрят, знаю, что ждут, когда я запою. А, стоп – не я, а Диана Мунлайт. И я не должна ее подвести. Мне нельзя лажать.

«Ты сможешь, детка», – говорю я сама себе и начинаю петь, надеясь, что мой голос не дрожит.

Несколько слов – и паника уходит под мощью проникновенной мелодики, и музыка разливается по венам, даря ощущение полета. И я лечу на крыльях песни под самый потолок, прорываюсь сквозь него и мчусь к черному небу. Это настоящий полет в тишину, которую разрывают музыка и мой голос. И когда вдруг внезапно песня заканчивается, я стремительно падаю вниз и возвращаюсь в свое тело. И слышу, как аплодируют мне люди внизу.

Почти сразу меня уводят, чтобы не дай бог никто не понял – вместо Дианы Мунлайт самозванка, чьи огненно-рыжие волосы прячутся под париком. Я спешно покидаю оркестровую комнату, успевая заметить, что в ней никого нет – ни группы, победившей в конкурсе «Твой рок», ни моих парней и Сью, ни других музыкантов. Для меня расчистили дорогу.

Джессика, которая не отходит от меня ни на шаг, быстро ведет меня назад, в апартаменты Дианы, где меня ждут моя одежда и гитара.

Я чувствую себя Золушкой, с какого-то перепугу попавшей на бал, а теперь спешно его покидающей, потому что вот-вот настанет полночь, и вместо чудесного наряда из тончайшей ткани на мне появятся лохмотья. Джессика приводит меня обратно, и ко мне тут же бросается Эвис, которая, кажется, места себе не находила.

– Все прошло хорошо? – спрашивает она меня взволнованно.

– Замечательно, – улыбаюсь я, стараясь выглядеть самоуверенной, и снимаю порядком надоевшую маску. – Никто ничего не понял.

Эвис обнимает меня, словно это со мной она занималась долгое время, а не с Дианой.

– Спасибо, – говорит она тихо. И я понимаю, что, если бы ничего не вышло, миссис Мунлайт обвинила бы во всем ее и фониатра. И направила бы на них весь свой гнев. Если честно, я не совсем понимаю, почему преподаватель вокала не замечала изменений в голосе Дианы – не могла же она внезапно, за мгновение потерять голос. А потом до меня доходит вдруг, что она прекрасно все понимала, но Диана не хотела ее слушать. Наверняка она – не та ученица, которую можно поставить на место. Скорее, Диана ставила на место Эвис.

Я переодеваюсь в свою одежду, снимаю парик и закидываю за плечо гитару. Джессика передает мне конверт, и я даже не открываю его – понимаю, что денег там достаточно. И это достойная плата за сегодняшний вечер и ночь.

Перед тем как уйти под конвоем Джессики, я оборачиваюсь. Диана стоит на пороге и смотрит на меня не мигая, как кошка. Мне кажется, что она хочет мне что-то сказать, но не может. Или не хочет. И тогда я сама подхожу к ней.

– Все прошло хорошо, – говорю я, внимательно глядя в ее серые глаза. – Можешь не волноваться.

Она улыбается одним уголком губ. Кажется, мои слова ей пришлись не по вкусу. А потом она вдруг берет меня холодной рукой за подбородок и прижимает тонкий указательный палец к моим губам.

«Ты никогда и никому об этом не расскажешь», – говорит мне ее взгляд.

– Будь спокойна, Диана, – тихо отвечаю я, убирая ее руку со своего лица. – О тайне твоего голоса никто не узнает.

Диана брезгливо обтирает пальцы о мое предплечье, и я мгновенно зажигаюсь как спичка. Она пытается доказать свое превосходство, и в ее взгляде и жестах – желание унизить. А я должна это терпеть! Потому что не могу ответить ей. И все, что я успеваю, так это показать ей украдкой средний палец, делая вид, что поправляю несуществующие очки. А после ухожу с Джессикой. Она снова ведет меня незнакомыми коридорами и лестницами вниз, и вскоре мы выходим из замка Мунлайтов, в котором продолжается веселье. Однако выходим не со стороны пристройки для обслуживающего персонала, а со стороны сада. Это что-то вроде черного выхода, где меня никто не сможет заметить. К тому же здесь нет гостей.