Текст книги "Небесная музыка. Луна"

Нас привозят обратно в тот самый дом для обслуживающего персонала. И сначала мы устраиваем в гримерной легкий запоздалый ужин с виноградным соком – он заменяет нам вино. А потом я улучаю момент и вылавливаю Чета, когда он выходит в уборную – в каждой гримерной она своя.

– Будешь смотреть, Ховард? – с улыбкой спрашивает друг, когда я проскальзываю следом за ним и плотно запираю дверь.

Я морщусь.

– Глупые шуточки, Далтон. На что там смотреть?

– Есть на что, – скалится он.

– Не делай этого с Сью, – предупреждаю я его.

Чет приподнимает бровь.

– Пожалуйста. Для тебя это будет развлечение, а для нее – травма. Она моя хорошая приятельница. Не разрушай наши отношения.

Он со вздохом прислоняется к холодному кафелю.

– Только ради тебя. Но тут так скучно. Я хотел хотя бы немного порезвиться.

– Порезвись дома, – говорю я ему. – И заранее спасибо.

– Мы больше не будем работать с твоими подружками, – отвечает Чет.

На этом я выхожу из уборной и присоединяюсь к Сью и Нейтану, которые о чем-то разговаривают и смеются. Когда возвращается Чет, Сью наверняка думает, будто его подменили – он так же весел и разговорчив, но его стиль общения с ней становится совершенно иным. Больше никакого флирта и никаких намеков – Чет прислушался к моим словам. Только Сью не понимает, в чем дело, сама пытается заигрывать с ним, а затем и вовсе зовет его на улицу под предлогом подышать свежим воздухом, хотя я понимаю, что ей не терпится остаться с ним наедине. Чет на удивление соглашается и выходит вместе со Сью под мой грозный взгляд и насмешливый – Нейтана. А перед тем, как перешагнуть через порог, Чет поворачивается ко мне и подмигивает. Я понимаю, что он наверняка что-то задумал. И точно! Спустя пятнадцать минут возвращается Сью и говорит в замешательстве, что Чет куда-то исчез – ушел куда-то в глубь парка, обещая принести ей кое-что, и не вернулся. Куда он решил сбежать, я не знаю – видимо, ему захотелось избавиться от общества Сью. Мы ждем его втроем довольно долго – пару часов. А за пятьдесят минут до повторного выступления я начинаю беспокоиться. Куда, ну куда же Чет делся? Он вообще думает, что творит? Нам же еще выступать!

Мы отправляемся искать его – нам не нужны неприятности. И мы должны выступить вчетвером.

– Жди этого идиота здесь, – говорю я растерянной Сью, и мы с Нейтаном уходим, ругая Чета так, что он, должно быть, зашелся в икоте.

Я осторожно расспрашиваю у персонала, не видели ли они высокого темноволосого парня, и одна пожилая женщина – судя по всему, горничная – с улыбкой вспоминает:

– А, тот красавчик? Да, я видела его. Он направлялся в сторону парка. Но лучше бы ему туда не ходить – охрана не очень любит, когда мы отлыниваем от дел. Хотя сегодня у них дел поболе, чем следить за нами, но все же…

Я ругаюсь про себя, и мы с Нейтаном идем к парку.

Парк – довольно большой, ухоженный, но в нем чувствуется своя, природная, самобытность – высокими деревьями с густыми кронами он чем-то неуловимо напоминает сказочный лес. Парк переплетен десятками мощеных дорог и тропинок, освещен сотнями симпатичных ажурных фонарей, уставлен коваными лавочками. Всюду стоят низкие деревянные указатели – заблудиться невозможно.

Северная часть парка примыкает к саду, раскинувшемуся около виллы, а мы находимся в южной. Посредине – пруд, к которому ведут две главные дороги, и мы с Нейтаном решаем разделиться. Он пойдет по западной, а я – по восточной.

– Запомни, – говорю я. – В пятнадцать минут второго мы должны быть на месте, даже если не найдем Чета.

– О’кей, – кивает Нейтан – благо, у нас обоих есть хотя бы часы.

И на этом мы расходимся.

Я то и дело срываюсь на бег, тревожно вглядываясь вперед и осматриваясь по сторонам, но никого не замечаю. В тихом парке никого нет – только звезды над головой наблюдают за моими попытками найти Чета. И мне остается лишь надеяться, что Нейтану повезет больше. А если Чет не найдется вовремя, я лично его придушу! Я злюсь на него и одновременно тревожусь – а вдруг с другом что-то случилось? Он никогда раньше не был столь безответственен по отношению к музыке и к работе. А теперь пропал. Вдруг он упал и что-нибудь повредил себе, а теперь не может встать? Или заблудился… Хотя это маловероятно. Не такой же он придурок, чтобы заблудиться в подобном месте.

Не успевая дойти до пруда, который, судя по аккуратным деревянным указателям, уже совсем недалеко, я вдруг слышу чей-то голос. Без сомнения, мужской. Может быть, это Чет? Я резко останавливаюсь и прислушиваюсь, пытаясь понять, откуда доносится голос. Судя по всему, он идет откуда-то справа, из-за плотно насаженных деревьев. Я аккуратно пробираюсь через них в самую глубь парка, предвкушая, что сейчас сделаю с Четом – если с ним все в порядке, конечно же. И вижу небольшую полянку, в центре которой растет дуб – еще не слишком старый, но уже довольно крепкий, на одной из веток которого висит чья-то венецианская маска. И этот дуб обнимает, прижимаясь к нему всем телом, какой-то высокий темноволосый молодой мужчина в черном элегантном смокинге. Будто любимую девушку обнимает!

– Я само спокойствие, – говорит он монотонным голосом. – Я само равновесие. Я восхищаюсь гармонией и красотой этого мира. Я пускаю гармонию и спокойствие в свою жизнь…

На лице у меня появляется ухмылка – это еще что за сеанс самовнушения в обнимку с деревьями?

Я понимаю, что хоть голос и кажется мне безумно знакомым, это далеко не Чет. И что-то мне подсказывает, что лучше уйти прямо сейчас, пока этот подозрительно кое-кого напоминающий мне человек не обернулся.

Я осторожно пячусь, молясь, чтобы под ногами не хрустнула никакая ветка. Почему-то мне кажется, что он не обрадуется, увидев, что я застала его за столь интимным занятием.

– …живу легко и спокойно. Живу в согласии с собой и вселенной. Моя душа принимает и ценит…

Он все-таки чувствует, что я смотрю на него, и резко оборачивается, заставляя меня вздрогнуть. И злобно выдает, забыв, о том, что он – «само спокойствие и равновесие».

– Твою ж мать! Рыжая! – доносится до меня его рык.

– Привет, – игриво машу я пальцами Дастину Лестерсу и снова пячусь назад, а потом поворачиваюсь и убегаю. Вернее, я хочу убежать, но Лестерс достигает меня в два прыжка как тигр. А потом как пингвин спотыкается и падает вместе со мной.

Уже во второй раз в жизни я нахожусь сверху Лестерса – моя голова покоится на его груди, а его руки – на моей спине, словно он обнял меня во время нашего фееричного падения и прижал к себе. Так же крепко, как дуб.

Это странно, но время снова на миг – безумно короткий и безумно долгий – застывает. И я чувствую себя неправильной Золушкой, которая только что встретила одичавшего принца. Вокруг нас – таинственный волшебный лес, сквозь ветви деревьев которого пробиваются загадочные огни, и где-то там, далеко, стоит настоящий дворец, в котором проходит бал.

– Ты в порядке? – слышу я голос Лестерса как сквозь стеклянную вату. Время рывком возвращается в свой обычный темп.

– Да, спасибо, – отвечаю я тихо.

– Я спрашиваю, в порядке ли ты, потому что сомневаюсь, что у тебя все хорошо с головой! Ты вообще с ней дружишь?! – орет он на меня. – Какого черта ты творишь?! Встань с меня!

– Мне и так удобно, – отвечаю я. – Я как раз хотела отдохнуть.

Вспомнив чью-то матушку, Лестерс сбрасывает меня с себя и встает, отряхивая дорогой смокинг, – мы упали прямо в траву.

– Нет, серьезно, ты нормальная?!

Его ярко-голубые глаза горят от гнева.

– Этот вопрос я хочу задать тебе, красавчик, – говорю я, поднимаясь следом, – на меня мигом накатывает волна злости.

– Я-то нормальный. А вот ты… Так ты все-таки моя фанатка, – шипит Лестерс. – Сталкер! Следишь за мной? Как ты вообще сюда пробралась?!

– С ума сошел?! Я тут работаю, – отвечаю я с достоинством.

– Кто? Ты? – непонимающе смотрит на меня Лестерс, прекратив отряхивать брюки. – И кем? Садовником?

– Я музыкант, – вздергиваю я подбородок. – Наш квартет играет для гостей.

– Я не верю в случайные встречи, – отвечает Лестерс, буравя меня взглядом. Ну вот, теперь его никто в мире не переубедит, что я не слежу за ним. Это злит еще больше. Не хочу, чтобы он думал, будто я за ним бегаю.

– Я тоже, – отвечаю я раздраженно. – И склонна полагать, что это ты меня преследуешь.

– Чего? – приподнимает он бровь. – Абсурд, рыжая.

– Сам посуди – тебе сюда попасть намного легче, чем мне, – привожу я довод. – Ты – известный актер, а я – обычная студентка Хартли. Ты узнал, что я подрабатываю на большой вечеринке Мунлайтов, и напросился к ним. Наверняка так и было. Все логично.

– Восхищен твоей наглостью и тем, что ты выдаешь за свои умственные заключения, – надменно отвечает Лестерс. – Но хочу любезно напомнить, мисс Франкенштейн, что, как ты выразилась, на большую вечеринку Мунлайтов попасть не так-то просто. Даже если ты очень захочешь, но тебя нет в списке гостей, ты никогда сюда не попадешь.

– Не оправдывайся, – хмыкаю я.

– Это не оправдание, – орет он взбешенно. – А голые факты!

Почему-то мне нравится видеть его эмоции. И я, сама этого не осознавая, продолжаю выводить его на них и дальше.

– А что, позволь спросить, ты тут делал? – ангельским голосом спрашиваю я, зная, куда бить.

Лестерс краснеет. А мне почему-то хочется ткнуть ему пальцем в щеку.

– Какая тебе разница? – сквозь зубы спрашивает он.

– Мне интересно – ты так нежно обнимал дуб и что-то так ласково лепетал ему… Я слышала о людях, которые женятся на кошках и собаках, – продолжаю я, не отводя взгляда от его лица. – Так вот, может быть, ты женился на дереве, а я помешала вам с супругой?

Лестерс молчит. Стоит, смотрит на меня с угрозой и молчит.

– А как ты определяешь пол деревьев? – продолжаю я. – Или тебе все равно? Нет, серьезно, мне интересно! О чем ты разговаривал с дубом?

– Как смешно, Рыжий Франкенштейн. Я, конечно, не врач, но могу поставить тебе диагноз, – отвечает Лестерс. – Твоя беда в том, что ты веришь в сказки, которые рождаются в твоей голове. Если ты не знакома с личностным ростом и его методами, это твои проблемы.

– То есть, обнимая дуб и внушая себе, что ты – само совершенство…

– Гармония и спокойствие! – взрывается он, а я продолжаю:

– …ты растешь как личность?

Он касается лба ладонью, показывая этим бесхитростным жестом свое отношение ко мне.

– Знаешь, я дам тебе бесплатный совет, – продолжаю я, вдруг вспомнив, как в день нашей первой встречи Лестерс оттолкнул от себя фанатку, – будь добрее. Тогда твое саморазвитие пойдет в гору.

– Я и так добр не в меру, – отмахивается он. – И если тебе так интересно, я занимался аутотренингом, – ему явно не хочется выглядеть в моих глазах психом. – Потому что меня все и всё тут раздражают. Ты бы видела всю эту гнилую толпу, – вдруг выдает Лестерс и сам озадачивается своими словами. Даже оглядывается по сторонам, явно не желая, чтобы его слова кто-нибудь услышал.

– Я ее видела, – говорю я.

– О нет, – улыбается вдруг недобро Лестерс. – Ты не видела ее. Ты не слышала, что они говорят. Ты не понимаешь, что это за люди. Мунлайт не приглашает случайных людей. Только себе подобных.

– Но ведь тебя он тоже пригласил, – справедливо замечаю я. – По твоей логике и ты ничем не отличаешься от остальных гостей Мунлайта.

– Я тут только благодаря директору агентства, которое, между прочим, принадлежит «Крейн Груп», – хмуро отвечает Лестерс. И я не знаю, почему он сейчас все это мне рассказывает, – ведь буквально пару минут назад мы кричали друг на друга. – Я – украшение, как и еще сотня человек из нашей индустрии.

Я удивленно смотрю на Дастина. Его слова рушат мое почти устоявшееся представление о нем. И в этом представлении нет место такой вещи, как самокритика.

– Если тебя это смущает, зачем ты соглашаешься на подобные мероприятия? – спрашиваю я и вдруг, видя, что он не отряхнул со спины листья и пыль, добавляю: – Ну-ка, стой. Сзади грязно.

И начинаю отряхивать его, будто бы для меня это совершенно привычное дело. А Лестерс стоит смирно, как большая короткошерстная собака, и продолжает:

– Сама подумай: отказаться от пригласительного Мунлайтов – это значит перечеркнуть свою карьеру. Стоит ли оно того?

Я продолжаю стряхивать с черной дорогой ткани мусор.

– Но можно ведь все свалить на съемки. Или плохое самочувствие. Разве нет?

Мои слова его веселят.

– Гости прилетают из других стран, если это требуется, – говорит он. – Потому что пригласительные на благотворительный бал Мунлайта – билет в счастливую жизнь. Признание. Отказаться – обидеть Мунлайтов. А значит, испортить с ними отношение. Если ты портишь отношения с «Крейн Груп» или им подобными, есть только два пути.

– Каких же?

Его спина уже чистая, но я все равно почему-то продолжаю отряхивать ее. И ни за что не признаюсь себе в том, что мне просто нравится касаться Лестерса.

– Либо ты находишь новых сильных покровителей, либо уходишь в тень.

– Звучит невесело. – Я все-таки отхожу от него в сторону. – А почему ты не на аукционе? – спрашиваю я, вспоминая, что как раз в это время он и проходит. Вернее, уже заканчивается.

– Потому что я могу потратить свои деньги более продуктивно, – отвечает Лестерс.

– Не хочешь помочь детям из Африки – или на что они там собирают деньги? – спрашиваю я и почему-то вспоминаю сообщение от представительницы благотворительного фонда «Гризли и панда».

– Не хочу участвовать в этом фарсе, – фыркает он.

– А если Мунлайты заметят, что тебя не было на аукционе?

– Не заметят. Там слабое освещение и все в масках. Да я уже и не успею.

Его слова вдруг напоминают о том, что, вообще-то, я искала Чета. Я в панике смотрю на наручные часы – время поджимает, и мне самой нужно вернуться обратно – через двадцать минут за нами приедет гольфкар. Вся моя надежда – на Нейтана. Думать о том, что будет, если мы вдруг не найдем Чета, мне не хочется.

– Приятно было поговорить, но мне пора! – спешно говорю я. – Надеюсь, этот вечер пройдет для тебя хорошо.

И я разворачиваюсь, чтобы уйти, совершенно не ожидая, что Лестерс не захочет меня отпускать.

– Стой! – хватает он меня за запястье горячими пальцами. – Мы не договорили!

– Мне пора! – отвечаю я, вырываясь. Это разговор был забавным, но мне пора. – И обними дерево за меня!

– Да стой же ты!

Но я не слушаю его и убегаю.

Оказавшись не на земле, а на асфальтированной дороге, первым делом я натыкаюсь на Чета, который бежит со стороны озера, держа в руках пиджак. У меня словно гора падает с плеч.

– Санни! Эй! Подожди меня! – кричит он весело. Лицо у него странное – будто бы он выпил: темные глаза блестят, на губах играет легкая полуулыбка.

Я застываю как вкопанная, медленно выдыхаю и спрашиваю строго:

– Ты пил?

Нам строго-настрого запрещено употреблять алкоголь.

– Нет, ты что. Хотя… Черт, Ховард, я пьян! Но это не алкоголь, – выдает Чет. – Это все ты.

– Что-о-о? Это что, наркотики? – шепчу я в панике. – Далтон, ты в себе?! Джессика же сказала – никакого алкоголя, травки и любой другой наркоты. Иначе штраф.

Он смеется, а я пытаюсь треснуть его по плечу.

– Эй-эй-эй, малышка, – обнимает меня Чет, пытаясь успокоить, и я чувствую слабый запах прохладных нежных духов – кажется, с нотками зеленого чая и бергамота. – Все в порядке! Никакого алкоголя, травы и запрещенных веществ. Это любовь!

От изумления я перестаю вырываться.

– Что-о-о?

– Я влюбился, – сообщает мне Чет счастливым голосом и начинает меня тискать, как мальчишка котенка.

– Сдурел?! Далтон!

– Это офигенно, – продолжает он, и я подозреваю, что дело все-таки в наркотиках. Может, он сожрал какие-нибудь грибы, которые растут в парке?..

– Слушай, давай о любви позже поговорим, – скороговоркой говорю я. – Мы опаздываем. А через пятнадцать минут нам надо быть на месте.

– Тогда погнали! – весело говорит Чет, отпускает меня и первым срывается с места, летя на крыльях своей любви. А я бегу за ним, отчаянно работая руками и ногами, чтобы успеть.

И не вижу, как на дорогу выходит Лестерс, успевший надеть маску.

 
И однажды в доме у моря
Я исполню свои желанья.
Позабуду вкус слез и горя
И скажу себе, что жива я.
 

Глава 13. Любовь как проклятье

«Любовь» – это бренд безумных.

«Елена Мунлайт – это бренд!» – гласит заголовок модного ежемесячного журнала «Фэшн конторол» – иконы для стильных современных девушек. По крайней мере, сам журнал так себя позиционирует.

«Елена – жена Аарона Мунлайта, наследника «Крейн Груп», дочь барона Роджера Манфорда из того самого дворянского рода Манфордов, который играл значительную роль в политической истории страны. А также представительница поколения молодых и уверенных в себе женщин, в которой сочетаются светский лоск и аристократизм», – сказано в лиде.

Сразу под ним изображена фотография самой Елены – высокой, стройной пепельной блондинки со светло-зелеными глазами и ухоженным благородным лицом. Она облачена в белоснежный брючный костюм, покрой которого подчеркивает ее хрупкость и женственность, а цвет – легкость и благородство. Она позирует фотографу на фоне ухоженной деревянной террасы в собственном особняке, а на следующем снимке – в саду, рядом с кустами белых роз.

Елене посвящено целых два разворота, и там тоже две фотографии: с отцом и мужем. С отцом она чинно сидит у погасшего камина, с мужем сидит на диване – его голова покоится у нее на коленях, и это выглядит ужасно романтично!

Статья посвящена тому, какая Елена Мунлайт чудесная: правильная, стильная, возвышенная, образованная, благородная – настоящая леди. Большой упор делается на то, как ей жутко повезло выйти замуж на Аарона Мунлайта, человека, способного дать женщине все. И как повезло родиться в такой знатной семье, ведущей свою историю с десятого века.

В конце статьи говорится, что Елена – настоящий пример для подражания. Она не просто аристократка, богатая женщина и светская львица, но еще и отличная хозяйка, жена и дочь. А в будущем станет великолепной матерью, дети которой продолжат сразу два известных рода: баронов Манфордов и миллиардеров Мунлайтов.

О том, что она – меценат, не говорится ни слова. О том, что она – бакалавр в области языка и литературы, магистр прикладной лингвистики, знает несколько языков: французский, русский, испанский, интересуется историей и литературой, – лишь упоминается вскользь. Зато о том, что она – приятельница модного дизайнера Элизабет Кохран и была на ее последнем показе в числе ограниченного круга лиц, написан целый абзац! А о том, как они познакомились с мужем, как встречались и как он сделал ей предложение, – целых пять!

Елена на мгновение прикрывает глаза.

Конечно, она – умная женщина. И понимает, что читательницам «Фэшн контрол» куда интереснее будет то, как она стала женой миллиардера и как они проводят свои будни, нежели то, как она училась и чем увлекается. Но ей все равно обидно, хотя по лицу этого и не понять. Даже в одиночестве Елена научилась скрывать свои истинные чувства и мысли. Она идеальна в этом.

Дочитав статью до конца, Елена закрывает журнал и аккуратно откладывает его на стеклянный низкий столик. Сейчас она находится в своей спальне – в их семейных апартаментах всегда три комнаты: одна – Аарона, вторая – ее, а третья – общая. Поместье Мунлайтов – не исключение, хоть они и бывают тут от силы пару раз в году. Аарона рядом нет. Он решает какие-то важные вопросы по телефону – дела компании не отпускают его даже ночью. Муж Елены – настоящий трудоголик. И работу он любит куда больше ее самой.

С журнала на столике на нее смотрит собственное лицо: красивое, будто кукольное, совершенно неживое. В нем нет недостатков – косметика и фотошоп все скрыли. И в нем нет эмоций, будто бы Елена не умеет испытывать их вовсе. Однако ее равнодушие подается как пример для подражания. «Так должны выглядеть настоящие леди», – утверждается в журнале, и читатели верят. Смотрят на застывшее лицо глянцевой Елены, на котором нет ни одного изъяна, и думают, что должны выглядеть так же – наверняка в этом помогут косметические средства, яркой рекламе которых посвящена едва ли не треть страниц журнала. Елена в недоумении – почему другие не понимают, что все это – фальшь? Статью наверняка заказал Аарон, вернее, не он сам, а команда, отвечающая за его имидж, – им выгодно представить Елену в подобном свете: идеальная любящая жена и светская львица в одном флаконе. Забота и красота. Хозяйственность и лоск. Аристократизм и деньги. Пример для подражания.

Поэтому и весь упор в статье идет на то, какая Елена отличная дочь, любящая жена и модная светская леди. И как здорово все это она совмещает в себе. Именно такой и должна быть современная молодая женщина!

Елена усмехается про себя. Как там было написано?

«Елена Мунлайт – это бренд»?..

Все иначе. Лишь только она знает, что «Елена Мунлайт» – это клеймо.

Сначала она была дочерью.

Потом женой.

И никогда не была личностью. Просто Еленой, которая имела свои достоинства и недостатки, интересы и увлечения, мечты и проблемы. Она не была самой собой. За ее счет вечно решали свои задачи другие люди.

От очередного осознания этого, от лживой статьи, от пресной жизни, за которую ей приходится цепляться, к горлу подкатывает болезненный ком.

Елена встает с кресла и идет к окну. Распахивает его, впускает в комнату соленый ветер и с наслаждением вдыхает морской воздух. К сожалению, из ее спальни не видно моря, но она слышит его, и звуки волн ее успокаивают.

Почти никто не знает правды о ее жизни, которую СМИ представляют счастливой и сладкой. А кто знает, тот деликатно молчит.

Она была старшей дочерью Роджера Манфорда и наследницей баронского титула. Только кроме этого самого титула и многовековой истории рода у Елены никогда ничего не было. Да, их предки несколько веков назад играли значимую роль в политической жизни страны – именно барон Георг Манфорд, богатейший в свое время человек, помог взойти на трон основателю нынешней королевской ветви. Однако со временем их некогда знатный род пришел в упадок: Манфорды обанкротились, их влияние исчезло, а семейные реликвии были распроданы за долги. Остался лишь громкий титул и наследственная гордыня.

Мать Елены умерла рано. А пока отец успешно прожигал жизнь, живя в долг, трех сестер Манфорд воспитывала тетка по материнской линии – графиня Маргарит Гиллис, незамужняя престарелая женщина, которая кроме титула обладала кое-каким капиталом, и, надо сказать, неплохим. Она отправила сестер в частную элитную школу для девочек в центре Нью-Корвена, кроме того определила Елену в балетную школу. Выносливость, пластика и природная грация у Елены были в достатке, и наверняка она смогла бы стать отличной балериной, если бы не травма ноги, которая поставила крест не только на балете, но и на спорте вообще. После этого тетка позаботилась о том, чтобы Елена получила отличное классическое образование в одном из лучших университетов страны – Бейли, где Елена училась на факультете лингвистики, считаясь одной из лучших. Ей даже предлагали остаться в альма-матер для дальнейшей научной карьеры, однако этого не вышло. Елену отдали замуж.

Она только-только получила степень магистра по прикладной лингвистике, как в их семье случилось несчастье: умерла любимая тетка. Наследство, оставленное трем сестрам, мгновенно ушло на погашение каких-то феерических долгов отца, который в жизни девочек появлялся крайне редко. Елена и сама не поняла, как это случилось: к ним просто заявились какие-то неприятные люди и, угрожая, потребовали немедленного погашения «карточных долгов любимого папочки». При этом они разгромили гостиную, дабы показать силу своих намерений вернуть деньги, и даже приставали к сестрам – погодкам Елены. Та, как самая старшая, пыталась закрыть их собой, просила прекратить, оставить их в покое, но все, что получила, – пощечину, ухмылки и обещание «перерезать им всем глотки», если долг их отца не будет оплачен. С процентами, разумеется.

В полицию они не обратились, потому что об этом умолял их отец. Он просил Елену, хватая ее за руки, заплатить за него долг – ведь иначе его просто убьют и не посмотрят на то, что он – аристократ, последний мужчина славного рода Манфорд. И Елена сдалась. Отдала все деньги, продала все, что могла, – кроме дома на улице Святого Льюиса, в котором они жили вместе с почившей теткой.

Потом заболела Пэгги – младшая сестра, на обучение Этел в университете требовались деньги, к отцу пришли новые кредиторы – вернее, одни из старых, узнавших, что из него можно выбить долг. Елене казалось, что она сходит с ума. Всю свою жизнь она как старшая чувствовала ответственность за сестер, в чем-то даже заменив мать. Но сейчас ничем не могла помочь – денег, которые она зарабатывала частными уроками и переводами, не хватало. А их титул приносил одни проблемы – денег он принести не мог.

В Сочельник, когда вместо ощущения праздника у Елены в душе дырой сияла пустота, к ней пришел отец. Нетрезвый (это никогда не мешало ему выглядеть элегантно) и отчего-то смущенный.

«Ты бы хотела замуж, моя дорогая?» – спросил он, сидя на антикварном диванчике, который некогда обожала тетка. Теперь Елена думала его продать.

Замуж она не хотела. Она хотела заниматься любимым делом – переводом с русского и французского, хотела преподавать и хотела путешествовать. При всей своей красоте и популярности у мужчин Елена никогда не имела серьезных отношений. В школе круг ее общения состоял только из девочек, да и некогда ей было обустраивать личную жизнь – балет и языки съедали все время. В университете она была слишком занята учебой, и личная жизнь ее тоже не сложилась, хотя кое-какие робкие попытки были. После смерти тетки ей пришлось становиться главой семьи и много, на износ работать – и вновь Елене не было дела до мужчин.

«Почему ты спрашиваешь об этом?» – задала в тот вечер резонный вопрос она, почувствовав неладное.

«Ох, малышка… Ты – не только наследница рода Манфордов, но и графиня Гиллис по праву», – сказал отец, пряча глаза. – Твой супруг тоже станет графом, пусть это всего лишь и титул учтивости».

Почти сразу же догадливая Елена поняла, что он имеет в виду. Похолодев, она задала всего лишь один вопрос, освободив отца от необходимости сбивчиво объяснять ей все это.

«Кто?» – только и спросила она.

«Мунлайты, – тихо ответил отец, не глядя на дочь. – Они сами… Это не я, поверь, малышка, это не я предложил. Они сами связались со мной… Лично Николас Мунлайт. Сказал, что у него есть интересное предложение. И что в наших интересах принять его. Их деньги и наш титул», – проговорил он и впервые осмелился взглянуть на окаменевшую Елену, которая уже приняла решение.

Аарону Мунлайту – самому вероятному наследнику «Крейн Груп» – требовалась жена. Естественно, не потому что он вдруг почувствовал в себе невероятное желание иметь семью, а для статуса. Ему нужен был биоаксессуар на постоянной основе. И его родители довольно серьезно подошли к этому. Мать при молчаливом согласии отца лично выбрала несколько претенденток и предоставила Аарону их фото и краткие досье. Среди них была и Елена – она попала туда благодаря четырем критериям, как позднее узнала: у нее был наследственный титул, она обладала красотой и здоровьем, имела высшее образование и, кроме того, никогда не фигурировала в каких-либо скандалах. То есть могла родить красивых и здоровых детей и не была на слуху.

Аарон выбрал Елену. Взял ее фото в руку и, внимательно приглядевшись, сказал, что эта девушка подойдет – остальные фото претенденток даже и смотреть не стал. Родители не возражали.

Аарону и Елене устроили встречу, замаскировав ее под первое свидание в ресторане знаменитого шикарного отеля. Кроме них гостей в зале не было, и пару часов будущие супруги провели наедине с вином, отличной едой и тусклым фиолетовым закатом за панорамными окнами ресторана.

Будущий муж выглядел неплохо: высокий, широкоплечий, темноволосый и сероглазый – чем-то неуловимо похожий на отца. Он был вежлив, галантен и учтив – настоящий джентльмен. Умел поддерживать разговор, обладал отличной памятью и высоким ай-кью. У него был безупречный вкус, равнодушные глаза и холодные руки.

Свидание вроде бы прошло неплохо: они познакомились, пообщались на ничего не значащие темы, обменялись комплиментами. Аарон привез Елену домой и сказал, что «стал более тверд в своем решении получить такую жену». Елена даже улыбнулась ему в ответ – нашла силы. Но ночью плакала в подушку, и испуганные сестры стояли за дверью, не понимая, что происходит. А отец пил на кухне виски.

На втором свидании они почти не разговаривали – сначала были в театре, в королевской ложе, а потом на прогулке, где Аарон уверенно держал Елену под руку. Разговаривали они мало – то и дело он общался по телефону – решал какой-то крайне важный бизнес-вопрос.

На третьем свидании, которое, как и все остальные, было втиснуто секретарем Мунлайта в его расписание между собраниями, деловыми встречами и посещением того или иного мероприятия, Аарон поцеловал Елену. Поцеловал не обнимая и не закрывая глаз, словно исполнял обязанность. И поцелуй был таким же холодным, как и он сам. А его губы были жесткими и терпкими.

Поцелуй ужасно не понравился Елене – ей казалось, что она целовалась с ожившей статуей. Ее отталкивало от Аарона на каком-то физическом уровне, хотя Елена признавала, что он был довольно молод, привлекателен и умен, а умные мужчины, по ее собственным убеждениям, были самыми сексуальными. В случае с Аароном это не срабатывало. И Елене приходилось терпеть.

Возможно, если бы Аарон дарил ей тепло, уделял искреннее внимание и не относился как к биоаксессуару – заботливо, но отстраненно, все было бы иначе, но для этого будущий муж Елены был слишком занят.

Через год была свадьба, которую широко освещавшие СМИ назвали «самой изысканной за последние годы». Ее праздновали на огромном теплоходе, куда были приглашены многие знаменитости, аристократы и богатые люди, и все было продумано от и до. От дизайна арки, под которой стояли новобрачные, до живых цветов в каюте каждого гостя, от камней на кольцах до статей в модных журналах, от слов их свадебной клятвы до винной карты на торжестве. Сколько на все это мероприятие было потрачено денег, Елена не знала. Ей достаточно было знать, что финансовые проблемы ее семьи прекратились, что у отца больше нет долгов, что Пэгги здорова, что Этел спокойно учится в университете.

В первую брачную ночь Аарон просто уснул – слишком мало спал до этого из-за важных переговоров с немецкими партнерами. В медовый месяц отправилась одна Елена – у Аарона были неотложные дела в США. А первая брачная ночь произошла примерно через месяц, и Елена чувствовала себя пустым бревном. Аарон не был груб или нежен – скорее, он был методичен и делал то, что нужно делать мужу, раз или два в месяц исполняя свои брачные обязанности.