Текст книги "Небесная музыка. Луна"

– Может, папарацци вернулись? – предполагает Уилл. – Так, Окт, хочешь не хочешь, я звоню и прошу прислать охрану.

– Я тоже, – суетится Хью, явно не желая отставать от коллеги. – Из агентства пришлют нужных людей.

Мы возвращаемся в гостиную, дружно решая не открывать дверь, в которую стучат все громче и громче. А когда я опускаюсь в кресло, с улицы вдруг доносится громко:

– Санни! Эй! Санни Ховард! Я люблю тебя, Санни! Солнышко!

Я поднимаю голову, не понимая, что происходит. Прямо передо мной перекошенное от злости лицо Лестерса. Он вообще когда-нибудь бывает довольным?

– Так это твой очередной дружок ломился? – спрашивает он и с непередаваемой интонацией тянет: – Со-о-олнышко.

– Пошел ты, – отвечаю я и подскакиваю к окну – на дороге под дождем стоит Кристиан и, сложив ладони рупором, кричит мое имя – вновь и вновь.

Если честно, я куда больше понимаю в музыке, чем в отношениях. И то, что вытворяет сейчас Крис, для меня сродни неправильно взятой ноте. Я не могу это слышать, и все, что хочу, – чтобы он замолчал. Никаких романтических мыслей – он признается мне в любви в дождь – в голове нет. Я просто не понимаю Кристиана, хотя, наверное, я рада, что он пришел.

Я открываю окно, высовываюсь – холодный дождь бьет мне прямо в лицо – и кричу:

– Крис! Перестань!

– А вот и мое солнышко! – восклицает он, задрав голову, и мне кажется, что Крис пьян. Он стоит, широко расставив ноги и не убирая рук от губ. На лице играет странная улыбка.

– Перестань кричать, – говорю ему я. – Поднимайся!

– Я иду к тебе, любовь моя, – заявляет он. А я закрываю окно и направляюсь к двери, освещая путь телефоном.

– Занятно тут у вас, – задумчиво говорит Ричард, вертя в руках найденный где-то медиатор. Лилит стоит рядом и смотрит на него голодным взглядом, словно хочет сама вертеть музыканта в пальцах.

– Более чем, – злобно хмыкает Лестерс. – Слушай, Ховард, – обращается он вдруг ко мне, – алкоголизм никого не доводил до добра. Твой дружок плохо кончит.

– Не лезь не в свое дело, – оборачиваюсь я к нему и свечу прямо в глаза. – Это, знаешь ли, тоже часто бывает чревато.

– Не свети мне в лицо! – рявкает он, прикрывая глаза ладонью.

– Не раздражай меня!

– А вы забавная пара, – изрекает Ричард. – Слушал бы вас и слушал.

Я шепчу про себя ругательства и наконец открываю дверь. За нею стоит мокрый насквозь Крис – он словно забрался в ванну прямо в одежде. Капли воды стекают с потемневших влажных волос по его лицу.

Я чувствую запах алкоголя – значит, действительно пил.

Видя меня, он улыбается, хотя еще только полсекунды назад стоял поникший. Однако все равно производит впечатление человека, который несчастлив в душе. Я чувствую это. Я слышу глухие отзвуки одиночества, тяжелую барабанную дробь усталости и тонкий свист бессилия.

– Санни! – говорит Крис. – Малышка Санни!

Он обнимает меня обеими руками и прижимает к себе. Его объятия ледяные – мокрая одежда ужасно холодная, как и его пальцы и даже дыхание, которое я чувствую на своей шее. Мне хочется отстраниться, но я понимаю, что не должна этого делать, и обнимаю его в ответ, касаясь широких плеч.

Я словно обнимаю снеговика – так мне холодно.

Крис целует меня в щеку, пытается найти губы, но я не даю ему этого сделать – не без труда отстраняюсь.

– Нет, – шепчу я, – перестань. Иди за мной, тебе надо согреться.

– С тобой – куда угодно, – хрипло смеется Крис и, пошатываясь, идет следом за мной. Я хочу отвести его в свою комнату – ему нужно раздеться и согреться. Я не понимаю, что с ним случилось, но мне отчего-то безумно его жаль.

– А я думал, новый, – с поддельным разочарованием в голосе говорит сидящий в моем кресле Лестерс, который узнал Кристиана. – Теряешь обороты, Ховард.

– Вообще-то, это мой парень, – говорю я, вспомнив, как Крис просил сыграть пару перед Дианой.

– Твой парень? – неподдельно удивляется Лилит, которая теперь сидит на диване рядом со скучающим Ричардом – она все ближе и ближе подбирается к нему. Наверное, активировалась ее внутренняя двенадцатилетняя девочка, которая фанатела от группы «Пепельные цветы».

Я спешно делаю ей знаки, чтобы она молчала.

– А, точно, твой парень, – говорит Лилит невинным тоном, поняв, что сболтнула лишнего. – В темноте совсем не узнала Фреда.

– Какого Фреда? – спрашиваю я, видя, как Лестерс пристально и как-то задумчиво на меня смотрит. – Это Кристиан.

– Ах, точно, – картинно хлопает она себя по лбу. – Просто Санни совсем недавно рассталась с Фредом – а они ведь даже хотели пожениться! – поясняет она остальным присутствующим. – Поэтому я всех ее новых парней машинально называю Фредами.

– Моя девочка, – оживает Крис и снова пытается меня поцеловать – дотягивается он только до скулы. Лестерс морщится. Мне нравится наблюдать за ним.

– А как же парень с татуировками? – внезапно спрашивает он. Видимо, имеет в виду Чета.

– Никак, – резко отвечаю я и увожу Криса в свою спальню.

– Что случилось? – спрашиваю я. Это так странно быть с ним наедине в почти полной темноте – свет телефона не считается. Между нами всего лишь с дюжину дюймов. И мое сердце начинает биться сильнее.

– Ничего, – говорит Крис. – Я просто напился. И вспомнил о тебе.

Он гладит меня ледяными пальцами по волосам, пристально глядя в глаза. Я выдыхаю.

– Тебе нужно раздеться, – я надеюсь, что мой голос достаточно тверд.

– Солнышко хочет увидеть меня раздетым? – шутит он.

– Твоя одежда насквозь мокрая. Ты можешь простудиться, если не снимешь ее, – свожу я брови к переносице. Мне нравится Крис, но мне не нравится запах алкоголя.

– Как скажешь, Санни, – покорно стягивает он с себя футболку и бросает на пол. Тело у него все-таки отличное – под загорелой кожей хорошо прорисованные мышцы, хоть Криса и нельзя назвать качком. Он высок, гибок и строен.

Тхий звук расстегивающейся пряжки ремня приводит меня в чувство.

– Не при мне, – краешком губ улыбаюсь я и протягиваю ему теплый плед в коричнево-красно-зеленую клетку.

– Разденешься, закутайся в него. А я принесу тебе горячий чай.

Я хочу выйти из комнаты, а он хватает меня за руку.

– Санни, – шепчет он.

– Что? – удивленно оборачиваюсь я.

– Иди ко мне. – С этими словами он вновь кладет мне руки на плечи, прижимает спиной к стене и целует – неожиданно горячо и настойчиво. Безумный контраст с прохладой его рук.

Это так неожиданно, что я не знаю, как поступить – оттолкнуть Криса или наслаждаться тем, что происходит. Но я думаю об этом лишь мгновение, не замечая, что начинаю отвечать на его поцелуй, несмотря на то, что чувствую вкус алкоголя и сигарет.

Я хочу, чтобы он был ласков, и он ласков. Я хочу, чтобы он был напористым, и он напорист. Я хочу, чтобы душа таяла – как тогда, когда я слушаю особенную музыку, но что-то не так – душа лишь подтаивает.

Я не сразу понимаю, что даже не обняла его, хотя его холодные пальцы скользят по моим шее, плечам и предплечьям. Просто целую в ответ, вздрагивая от его прикосновений. Возможно, мне нужно это. Возможно, я ждала этого. Возможно, он тот самый человек, которого я ждала где-то в глубине души, надеясь, что он убьет одиночество, оставшееся глубоко в сердце после смерти бабушки и дедушки.

Возможно…

В поцелуях с Дастином, которые подарила нам зеленая фея, было так много огня, что я думала, будто стану одной из искр этого сумасшедшего костра. С Кристианом все иначе. Я боюсь стать стелящимся по ночной дороге снегом.

Я пытаюсь дотронуться до него, изучить, понять, почувствовать… Но едва мои пальцы оказываются у него на лице – на его щеках и подбородке слабая щетина, как вспыхивает свет, и почти одновременно с этим открывается дверь.

– Ховард, – слышу я голос Лестерса. – У вас есть мас…

Он резко замолкает, видя нас. А мы почти тут же отпускаем друг друга, прикрывая глаза, – свет режет их, кажется ужасно ярким.

– Кажется, я помешал, – фыркает Лестерс, держа ладонь на лбу, чтобы тень от нее падала на глаза.

– Еще как, – хлопает его по плечу Кристиан и подмигивает мне.

– Раздевайся, – командую я, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло.

– Не при мне! – протестует Лестерс. – Я не хочу это видеть.

И быстро уходит, оставляя нас вдвоем.

Мне неловко. Наш поцелуй никто не должен был видеть. Особенно этот человек. Я чувствую себя так, словно мне заглянули в самую душу, увидели нечто постыдное против моей воли.

– Сейчас принесу чай, – говорю я бодро и тоже выхожу из спальни, оставляя Кристиана одного, несусь в кухню и включаю едва теплый чайник.

– Санни, у нас есть маски? – спустя пару минут заглядывает на кухню Лилит. Вид у нее ужасно деловой.

– Что? – не сразу понимаю я, глядя на темную улицу, – дождь почти прекратился и теперь едва слышно отстукивает свою музыку о крыши и окна. Электричество дали во всем районе. Окна снова горят теплым желтоватым светом, а фонари – холодным голубым.

– Маски. У нас же они есть? – повторяет Лилит.

– Для Хэллоуина? – уточняю я.

– Любые, – говорит подруга.

– Есть… – Непонимающе смотрю на нее я. – Зачем они тебе?

– Не мне, – смеется она. – Ричарду и твоему актеру.

– Он не мой, – мгновенно реагирую я и почему-то вспоминаю то, как Лестерс смотрел на нас с Кристианом, войдя в мою спальню несколько минут назад. Становится душно. И я не понимаю, почему.

Лилит подходит ко мне и склоняется к уху:

– Ты ему нравишься, – шепчет она, и мне становится щекотно – от этого я дергаю плечом.

– С чего ты взяла? – хмыкаю я. – С каких пор ты путаешь реакции неприязни и симпатии?

– Дурочка, – ласково говорит подруга. – Это же понятно. И он не просто так пришел к нам. Понимаешь?

– Он думал, что я слила фото, – говорю я устало. Как ему такое вообще могло прийти в голову?

– Какие фото? – удивляется Лилит и сама же отвечает на свой вопрос:

– Те самые, с крыши?.. Их кто-то слил?!

– Тише ты, – прижимаю я указательный палец к ее губам. – Лестерс говорит, что да. Они появились на каком-то интернет-портале. Но вроде бы его агентство сделало все возможное, чтобы они не просочились в Интернет дальше…

– Неужели тот папарацци как-то умудрился сохранить снимки? – хмурится подруга. Я пожимаю плечами.

Чайник закипает, и я выключаю его.

– Видимо, так. Так зачем тебе маски? – возвращаюсь я к началу разговора, одновременно делая лавандовый чай для Кристиана. У нас много разных сортов благодаря Кирстен. Она обожает травяные напитки, а ее тетя постоянно поставляет ей разные натуральные чаи – она продает их в своем магазинчике. Мы с Лилит беззастенчиво этим пользуемся.

– Чтобы Сладкий и Дастин Лестерс могли уйти незамеченными, – хихикает Лилит.

– Незамеченными? – иронично приподнимаю я бровь. Маски с прошлого Хэллоуина у нас есть: Кинг-Конга, безумной ведьмы и Майкла Майерса. Оставаться незамеченными в них крайне сложная задача.

– Они собираются уйти в масках, чтобы в них никто не опознал Сладкого и Лестерса, – ухмыляясь, говорит Лилит, и мне кажется, что этот безумный план предложила она сама. Так и есть.

– У нас был где-то запас виски, который остался со дня рождения Кирстен. Ты его выпила, что ли? – спрашиваю я.

– Я просто хочу повеселиться, – говорит подруга возмущенно. – Что такого? Эй, Ховард, приди в себя! Обычно ты зажигаешь всех вокруг! И не забудь взять автограф у Сладкого!

Ах да, это же Октавий из «Лордов». Никак не могу привыкнуть.

Я говорю, где лежат маски, беру чай и иду к Кристиану. Однако он уже спит на моей кровати, закутавшись в плед. Я ставлю чай на подоконник, выключаю свет и ухожу. Пусть проспится. А завтра поговорим о его выходке.

Я не верю, что он меня любит.

Когда я возвращаюсь в гостиную, вижу, как Дастин держит в руках устрашающую маску Кинг-Конга, пасть которого разинута в оскале, и задумчиво рассматривает ее. Ричард выбирает между безумной ведьмой и Майклом Майерсом.

– Ну, что тебе больше нравится? – спрашивает Уилл, держа обе маски в руках.

– Есть что-нибудь другое? – хмурится музыкант. – Мне не нравится ни то, ни другое.

Он завистливо косится на Лестерса, который уже напялил маску на голову. Кажется, Октавий тоже хотел Кинг-Конга, но не успел.

– Бери Майерса, – терпеливо говорит Уилл.

– Он мне не нравится.

– Тогда ведьму.

– Она женщина.

– Ты же любишь женщин, – вздыхает помощник менеджера.

– Если я их люблю, это не значит, что я хочу быть похожими на них, – отвечает Ричард.

– Логично, – трется около него Лилит. – А почему ты не хочешь Майерса?

– Он его боится, – вырывается у Уилла, и Ричард сердито на него смотрит. Забавно – на концертах этот парень выступает в куда более страшных масках. Боже, да он почти всегда в маске. И он безумно красив. Кажется, я начинаю понимать, почему он скрывает свое лицо.

– Как смешно. Мне он просто не нравится, – поджимает Ричард губы.

– Тогда бери ведьму, это прикольно! – влюбленно смотрит на него Лилит. Музыкант, кажется, уже смирился с ее присутствием. Он берет маску ведьмы – уродливой, длинноносой, с мерзкой улыбочкой, демонстрирующей кривые редкие зубы. Кроме того, к маске прилагались седые лохмы и остроконечная потрепанная шляпа. На Ричарде эта маска сидела отлично. Впрочем, из Лестерса тоже вышел неплохой Кинг-Конг.

Актер и музыкант разглядывают друг друга и, кажется, глухо смеются. Впрочем, на лицах Уилла и Хью, которые довольно быстро нашли общий язык, тоже появляются улыбочки. Уилл показывает Ричарду большой палец, поднятый кверху.

– Если Кезон увидит это, я буду обречен слушать его шуточки о том, что я женщина, до конца жизни, – вздыхает звезда и тут же осекается, поняв, что сболтнул лишнего. А я почти с восторгом смотрю на него – наконец-то начинаю осознавать, кто он.

– Замечательно, – снимает маску Лестерс. Его темные волосы теперь взъерошены.

– Теперь вас никто не узнает, – говорит ему Хью, и я чувствую насмешку в его голосе. – Мы можем уезжать.

– Нужно решить вопрос о конфиденциальности, – торопливо встревает Уилл, который собирается бороться за сохранение инкогнито Ричарда-Октавия до последнего. – Думаю, ни вам, ни нам не выгодно, чтобы подробности сегодняшнего вечера стали известны СМИ.

Хью кивает головой.

– Мы можем дать честное слово, что никому ничего не расскажем, – весело говорит Лилит, понимая, что это их не устроит. Тайна Лорда Октавия слишком значима. Да и Лестерс тщательно оберегает свой имидж.

И я понимаю их.

– Мы свяжемся с вами завтра, – говорит Уилл, почесывая бородку. – Подпишем договор о неразглашении.

– Неужели вы не можете поверить в наше честное слово? – хихикает подруга.

На нее смотрят как на дурочку. Честность и шоу-бизнес – понятия несовместимые.

– Нужно поговорить, – говорит вдруг тем временем Лестерс, глядя на меня и держа в руках маску Кинг-Конга. – Есть свободная комната?

Я киваю и отвожу его на кухню. Он, взяв себя в руки, рассказывает еще раз о фотографии, которая попала в новостной портал. И расспрашивает меня, не давала ли я кому-нибудь снимки. Я говорю, что никому. Я удалила фото с карты памяти. А сама карта валяется где-то в комнате. И она чистая.

– Все-таки дошло, что это сделала не я? – спрашиваю я, стоя у стены. Он стоит у окна, опираясь руками о подоконник.

– Я бываю импульсивным, – признается Лестерс. – Это такой большой порок?

Я несколько теряюсь, но не показываю вида.

– Не знаю. Не люблю никого осуждать, – отвечаю я. – Но, знаешь… Ты бываешь не только импульсивным, ты бываешь настоящим придурком.

– Ты же не любишь никого осуждать, – пытается улыбаться он.

– А это не осуждение, а констатация фактов.

– Я не подумал, – вдруг говорит Дастин.

Я непонимающе на него смотрю.

– Не подумал, что это для тебя важно, – продолжает он как-то сердито. – Я про концерт «Лордов». Мне показалось, что это будет смешно. А ты шуток не понимаешь.

– Ничего себе – шуточка! – выдыхаю я. – Ты вообще понимаешь, что повел себя по-свински? Я ждала этот концерт. Я хотела на него попасть. Это одна из моих любимых групп. Черт побери, ты должен сейчас радоваться, что в этой квартире полно свидетелей, иначе я бы убила тебя.

Кулаки сами сжимаются от внезапно нахлынувших злости и обиды. Я больше не могу сдерживать себя.

– Ты просто кусок дерьма, – продолжаю я. – Ставишь себя выше остальных только потому, что считаешь себя потрясающим актером. И думаешь, что вправе играть с другими, как тебе заблагорассудится. Но знаешь, приятель, твоя известность не дает права издеваться над другими. Кем ты себя возомнил?

Он просто смотрит на меня. То, что он молчит, меня злит.

– Кем. Ты. Себя. Возомнил? – повторяю я и легонько ударяю его в грудь.

– Никем, – пожимает Лестер плечами. Взгляд у него странный. Я впервые вижу, чтобы он так смотрел на меня.

– А мне кажется иначе. Считаешь себя выше меня, или выше Лилит, или выше других, потому что ты – суперзвезда? Твоя известность – просто пшик, Лестерс, – продолжаю я. – Сегодня она есть, а завтра – нет. И когда ее не станет, не станет и тебя.

– Санни, – довольно мягко говорит вдруг он, но почему-то замолкает. Я не знаю, что он намеревался сказать.

– Ответь честно. Ты этого хотел, когда мечтал о том, чтобы стать актером? – спрашиваю я. – Ты стал актером только ради того, чтобы ставить себя выше других? Ты вживался в роли, учил слова, репетировал, шел вперед только потому, что хотел быть выше других, Лестерс? Серьезно?

– Нет, – отвечает он, и между его прямыми черными бровями появляется знакомая вертикальная морщинка. – Нет, ты не права.

– Но ведь ты ведешь себя именно так, как будто хотел стать актером только чтобы быть лучше других, – говорю я, не понимая, почему не кричу, не обзываю его, не грожу всеми возможными карами. – Или ты предал свои мечты? Ты вообще мечтал? Почему ты захотел стать актером?

– Лучше бы ты кричала, – вдруг отвечает он и садится на стул – так, что его руки оказываются сложенными на его гнутой спинке.

Я непонимающе смотрю на него.

– Если бы я встретила тебя сразу после того, как нас выгнали со стадиона, я бы вмазала тебе. Честное слово, вмазала бы, – признаюсь я. – Если бы несколько часов назад – покрыла бы тебя трехэтажным матом. А сейчас – сейчас я хочу просто сказать тебе все, что о тебе думаю. Я тебя презираю, Дастин Лестерс. С той самой минуты, как мы встретились. Ты вызываешь во мне отвращение. Каждой клеточкой своего тела. Но знаешь, Лестерс, вспомни, о чем ты мечтал, когда был никем.

– Прости, – вдруг говорит он. И я не сразу понимаю, что он сказал.

– Что? – переспрашиваю я.

– Прости, – повторяет он чуть громче и поднимает на меня пылающие глаза. Теперь они не просто голубые, они серые, с каким-то глубоким синим оттенком. – Я не подумал. Не подумал, что тебе будет неприятно. Это казалось мне забавным развлечением. Ты прикалываешься надо мной. Я – над тобой.

– Я над тобой не прикалывалась, – отвечаю я озадаченно – стена злости и обиды падает. И я не понимаю, что со мной. Почему всего лишь слова так действуют на меня.

Может быть, дело в искренности?

Мне не хочется верить в это.

– Разве? – приподнимает он бровь. – Вспомни, как ты меня называла, как напоила и приехала ко мне…

– Это была случайность, – перебиваю его я возмущенно.

– …как едва не попалась журналистам, как все время со всеми флиртуешь, как бросила меня в саду, когда мне было фигово, – не останавливается он. – Или ты думаешь, что такие, как я, – куклы без эмоций? Ты всегда меня дразнила, и я просто тебе ответил тем же. Только не рассчитал силу. Между прочим, – замечает Лестерс с нервным смешком. – Ты так и не отдала мои трусы.

Я не знаю, чего мне больше хочется – орать или смеяться. О его белье я уже и забыла.

– Прости меня, – в третий раз говорит Лестерс. – Я исправлюсь. Вернее, я исправлю ситуацию.

– И как же? У тебя есть маховик времени?

– Что? – удивляется он.

– Это из «Гарри Поттера», – поясняю я. – Не читал? И кино не смотрел?

Он качает головой.

– Попробуй. Тебе понравится.

– Возьму на заметку.

Теперь молчим мы оба.

– Слушай, там, в спальне – это не то, что ты подумал, – зачем-то говорю я. Лестерс внимательно на меня смотрит.

– О чем ты? – равнодушно спрашивает он. Его взгляд и его тон слишком разнятся.

– О том, что ты видел.

– А, ты и Кристиан Уилшер? Мне все равно, – от такого холода у меня самой мороз по коже.

Его голубые глаза чуть сужаются, между бровей вновь появляется едва заметная вертикальная морщинка.

– Не понимаю, зачем ты вообще говоришь мне об этом.

– Сама не знаю, – честно признаюсь я, потому что не знаю, что еще можно сказать.

– Будь осторожнее, – вдруг произносит он вполне обычным голосом, без иронии, сарказма и чувства превосходства.

На миг я вижу Дастина без его очередной маски.

– Кристиан Уилшер. Ты же знаешь, кто он.

– Я знаю, кто он для меня.

Мой друг, с которым, возможно, что-нибудь получится.

– Неважно, кто он для тебя, – говорит Лестерс. – И даже неважно, кто ты для него. – Он делает паузу, пристально глядя мне в глаза. – Важно, кто ты для них.

– Для кого? – тихо спрашиваю я, почему-то разглядывая его губы. На нижней – тонкая трещинка.

Странно – он смотрит в мои глаза, а я – на его губы.

– Ты же знаешь, из какой он семьи? – спрашивает Дастин.

Знаю.

Крис был одним из гостей на благотворительном балу Мунлайтов. Туда не попасть обычным людям. Если, конечно, это не обслуживающий персонал, готовый выполнить все прихоти богатеев. Я знаю, что он из богатой и влиятельной семьи, хотя мы никогда не разговаривали с ним об этом. Оба старались не касаться этой темы.

– Предполагаю, – отвечаю я, облизывая пересохшие губы.

– Клинт Уилшер – один из богатейших людей страны. Акционер «Крейн Груп» – второй держатель по количеству акций после Николаса Мунлайта. С момента основания входит в совет директоров. Является большим другом нашего мэра и поддерживает правящую партию. Успешно лоббирует интересы «Крейн Груп» и…

Я мягко обрываю его, удивляясь тому, как он хорошо подкован в вопросах высшего общества.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты знала, из какой семьи твой Кристиан.

– Есть ли разница?

– Они не позволят таким, как мы, приблизиться к ним, – очень тихо говорит Дастин.

Таким, как мы… Мне всегда казалось, что он ставит себя выше других.

– Именно поэтому ты встречаешься с Дианой Мунлайт? – спрашиваю я, вспоминая их двоих на острове Святого Гаала. Трогательная парочка.

На лице Лестерса появляется странное выражение, но он тут же прячет его.

– Мы просто общаемся. Ничего больше.

Я ему не верю.

– А если бы ты полюбил ее? – вдруг спрашиваю я. Мне действительно интересно. – Не дал бы себе самому даже шанса, чтобы остаться с ней? Потому что она из семьи Мунлайт? Потому что они – выше?

– Я не знаю, что тебе ответить. – Я понимаю, что он предельно честен. – Но я знаю, что тебе нужно быть осторожней с Уилшером. Не строй на него планов. Даже если он считается незаконнорожденным, он все равно сын своего отца. Будь осторожней, Ховард, – повторяет Лестерс с каким-то сожалением.

Он надевает маску Кинг-Конга и поворачивается, чтобы уйти.

– Тебе, правда, нравится, как она поет? – вырывается у меня.

Он останавливается. Огромная мохнатая голова с разинутой пастью и безумными глазами смотрит прямо на меня.

«Просто красавица и чудовище», – оптимистично шепчет внутренний голос.

– Да, – слышу я глухой голос Лестерса из-под маски. – Прекрасный вокал. Волшебный. Никогда такого не слышал.

– Мне тоже нравится, – говорю я.

«Это же я пою, я!» – кричит внутренний голос так громко, как только может. Но Дастин все равно никогда не услышит его. Если, только, конечно, не научится читать мысли.

Он уходит. А я остаюсь, чувствуя горечь. И чтобы ее не осталось, наливаю себе горячий чай – на этот раз мятный.

Через окно я наблюдаю, как из дома выбегают Кинг-Конг и безумная ведьма, которые под светом фонарей кажутся весьма потешными. Следом за ними бегут, усердно работая локтями и то и дело оглядываясь, Уилл и Хью. Все они рассаживаются по автомобилям и быстро уезжают. Следом за ними с места неподалеку срывается машина, в которой, судя по всему, сидят неугомонные папарацци, решившие, видимо, дожидаться своих жертв до утра.

Не думаю, что журналисты догонят их. А если и догонят – кого сфотографируют? Кинг-Конга и ведьму?

Я большими глотками допиваю чай, а горечь никак не уходит.

Сегодня я сплю в комнате Кирстен, которая ночует у Эми. Ее кровать стоит напротив окна, и я долго наблюдаю за полной луной, которая подернута седыми полупрозрачными облаками, пока она не пропадает. И не замечаю, как засыпаю с наушниками в ушах.

Плеер гоняет мой любимый плей-лист до утра.

…Во сне я иду по длинному коридору из белоснежных облаков, построенному где-то высоко в небе. А когда выхожу из него, сажусь в лодку – тоже из облаков – и плыву в розово-голубую даль, к рассвету.

А потом картинка резко меняется. Я стою в саду под темным небом и ослепительным блеском огней и целуюсь с Дастином Лестерсом. И это круче, чем прогулка по небу на облаках. Это безумный драйв, нежность, страсть, задор, игра и снова безумная нежность. Я обнимаю его так крепко, как могу, шепчу какие-то глупости и целую так, будто в первый и последний раз.

…И просыпаюсь с участившимся сердцебиением и горячим дыханием, срывающимся с пересохших за ночь губ, обнимая подушку. За окном уже горит рассвет и заползает в комнату, окрашивая стены в бледно-лавандовый цвет.

Я сажусь на постели, все еще чувствуя на губах губы Дастина Лестерса, хотя это был всего лишь сон. Просто сон.

На удивление, спать больше не хочется. Я иду на кухню, варю кофе и пью его маленькими глотками, стоя у окна и наблюдая за рассветом, который становится все ярче и ярче – словно на небе цветет сирень, сквозь которую пробиваются золотые лучи солнца. На улице тихо – нет ни души. Только по противоположной стороне улицы бежит довольный жизнью рыжий кот.

Когда раздается телефонный звонок, я удивляюсь – даже не знаю, кто это может быть в такую рань. Сначала мне кажется, что это Дастин Лестерс, и я бегу в комнату, где лежит мобильник. Бегу и улыбаюсь. Почему – и сама не знаю.

Однако номер не знаком мне. Лестерс сменил его?

– Да – говорю я, выждав несколько секунд.

– Санни Ховард? – раздается знакомый высокий голос. Женский голос.

– Это я, – разочарованно отвечаю я.

– Это Эмма Мунлайт. Нам нужно поговорить, – говорит голос отрывисто и властно. – В девять часов за вами заедут.

– Что происходит? – непонимающе спрашиваю я. – Я… что-то сделала не так?

– Узнаете при встрече, мисс Ховард, – в голосе Эммы никаких эмоций, и я понятия не имею, что она хочет от меня.

– Но…

– Никаких но, – отрезает она и кладет трубку.

Я не понимаю, что происходит. Но точно знаю – мне придется подчиниться.

Гроза на улице закончилась, но в моей жизни только начинается.

Лужи на дороге блестят под седым солнцем.

 
С твоих губ летят белые звезды.
И их след – на моих висках.
Я глотаю замерзший воздух.
Мои звезды – в твоих руках.