Текст книги "Доктор Жизнь. Психологические эссе о жизни"

Желание все бросить и уехать —

возникает вот так, спонтанно. Сесть за руль и ехать себе по дороге, ни о чем не думая. Бросить все и всех, освободиться от надоевшей работы, кредитов, вечных платежей, семьи, – вообще от всего. Даже если вы очень успешный человек, как вот Стивен Кинг в зените славы – но и он написал про такое желание. И одна французская писательница написала про женщину, которая отвела ребенка к дедушке с бабушкой и ушла в побег. Просто уехала, взяв сумочку, поселилась в отеле в другом городе и так жила; целый день так жила. А Агата Кристи так полгода прожила, в пансионе, под чужим именем. ее искали всей Англией, выдвигали разные версии – а она просто не могла больше выносить жизнь. Много тяжелого на нее тогда свалилось. И она сбежала. И вот если возникло такое желание, мы ему, конечно, не поддадимся. Как умненький Стивен Кинг. Мы же не дураки. Возвращаться все равно придется; да еще можно вернуться к разбитому корыту, как та француженка. Пока она в отеле ванну принимала и воображала себя свободной, у нее муж ушел. Тоже пустился в бега… Так что мы не уедем, куда глаза глядят. И не бросим свои обязанности – как можно? Но желание все бросить и уехать говорит об одном – мы на самом деле больше не можем. Все. Стоп-машина. И превозмочь нелепое желание можно. И отдохнуть вроде бы нельзя. Нет, можно! И даже нужно! Такое желание бегства – последний сигнал. Так звякает разряженный аккумулятор на телефоне – энергия кончилась. На донышке осталось. Поэтому лучше отдохнуть. Как угодно вам, где вам угодно; даже трех дней хватит. Обычно хватает. Хотя прежде отправляли в кругосветное путешествие – но это богатых. А мы можем три дня пожить в отеле. В другом городе. Маленьком или большом – неважно, но только в совсем другой обстановке. Домашних придется предупредить, конечно. И умолять понять. Но этот отдых – наш единственный шанс. И мы отдохнем, как писал Чехов, мы отдохнем! И увидим небо в алмазах… Или – в звездах. Постоим на балконе, посмотрим, примем ванну; и сможем вернуться здоровыми и отдохнувшими. Другого способа нет. Потому что желание все бросить прямо сейчас может привести к другому, безвозвратному бегству, туда, где нет ни печали, ни воздыхания. Лучше в отеле. Три дня. Этого будет достаточно…

Несправедливость тяжело переносить

И доказать ничего невозможно. Это меня учительница биологии обвинила, что я ответ читаю из учебника. Стою за партой и читаю. Это было нелепое обвинение – все знали, как плохо я вижу. И очки почти не помогают. Потому что я их ношу в портфеле; очки – это очень некрасиво. А в пятнадцать лет это так важно – красота… Учительница на меня злилась за другое, но это неважно. Важно, что мне ни за что, ни про что поставила она «двойку» в журнал. Я расстроилась сначала, но потом утешилась и забыла. А тут бах! – и родительское собрание объявили, на котором будут родителям показывать оценки в журнале по всем предметам. Ну, вы помните. А я дедушке ничего не сказала, не хотела его расстраивать нелепой историей. «Двойку» можно исправить ведь. Даже незаслуженную. К чему чьи-то переживания и выяснения отношений? И вечером дедушка пошел на собрание. И я, конечно, в красках представляла, как он изумится, увидев эту «двойку». И на всякий случай дедушке сказала туманно, что всякое бывает. Ошибки разные, неудачные совпадения, стечение обстоятельств… Дедушка посмотрел задумчиво и ушел. И пришел довольно быстро, только чуть в подъезде не упал, потому как во всем районе отключили свет. Вообще. Полная декабрьская тьма обрушилась. И дома мы зажгли свечу, и в школе родители при свече немного посидели, послушали классного руководителя. И, конечно, посмотреть оценки в журнале не смогли. Зато пьяный военрук хорошо спел военную песню. А «двойку» я потом исправила, не вступая в споры. И вышла хорошая отметка за полугодие. Это я к тому, что против человеческой несправедливости есть справедливость высшая. И, бывает, людям бесполезно объяснять и оправдываться; дескать, мы не виноваты! Вы врете! Клевещете! И не надо. Наверху есть рубильник, я так думаю. Раз – и отключат свет. Или еще что-то предпримут. Нажмут кнопку. И защитят нас в итоге от людской несправедливости. Погодой, событиями, встречей с нужным человеком, – чем угодно, но защитят в конце концов. Хотя это наивная вера, наверное. Но вера – она вообще наивна и нелогична. Но именно так и будет, уверяю, в конце концов, если мы сами не можем себя защитить…

Надо завтра же помириться

с теми, с кем вышла случайная ссора из-за ерунды, как у Толстого с Тургеневым. Не с врагами надо помириться, не с клеветниками и предателями – мы с ними не ссорились. Они просто причинили нам зло. А вот с теми, с кем размолвка вышла. Из-за невнятных философских вопросов. Или из-за политики. Или ещё из-за чего-то неважного, в сущности… Толстой в гостях плюнул в сторону Тургенева; потом чуть друг друга не убили – а все из-за вопросов благотворительности. И семнадцать лет враждовали. А потом прислушались к своей душе: а злобы нет. И вражды нет. Есть тоска и печаль. И грустно так стало… Они написали письма друг другу и помирились. Уже пожилые были. Тургенев вскоре умер. Хорошо, что успели помириться два хороших человека, которые поссорились из-за пустяка. Надо успевать мириться. Хороших людей мало. Даже если плюнули – все равно лучше помириться. Тем более, не попали; специально плюнули мимо. Друзей мало. И времени не так, чтобы очень много. Иногда всего-то и надо – написать письмецо. Или позвонить…

Зачем нужны препятствия

трудности, мелкие неудачи? Они так мешают! Столько времени отнимают и сил! Настроение портят! Пусть бы их не было! Я на семинаре обещала рассказать, но всем сейчас поясню. Вот представьте идеально гладкую поверхность. Которая аж блестит от своей гладкости. И по этой поверхности вам надо забраться наверх, приз забрать. Вроде как на празднике сабантуй по гладкому столбу за сапогами новыми залезть… Чем глаже поверхность, тем тяжелее наверх забираться. Движение осуществляется за счёт трения. За счёт мелких препятствий улучшается сцепление с дорогой. Разумная скорость, безопасность и внимание – вот итог мелких препятствий и шероховатостей. Так что они жизненно нужны тем, кто стремится наверх. А вниз катиться на фанерке, конечно, без препятствий лучше. Очень быстро можно съехать. Вот в чем смысл трудностей. Немного усилий, и сапоги будут наши! Хорошо, когда есть, за что уцепиться…

Раньше ведь не было телефонов

Даже почты не было. Не было ни поездов, ни самолетов, ни машин, ни дорог. Человек выходил из дома – и иногда навсегда уходил. В другой город или в другую страну; как на другую планету. Как только он скрывался из виду, связь с ним прекращалась. Оставались сны. Оставалась память. И любовь оставалась. И невозможно было узнать, жив он или мертв. И вернуться издалека человек обычно не мог. Уедет в Китай или Индию – и пиши пропало. Нет человека. А может, нет ни Китая, ни Индии – кто их видел-то? Может, все врут странники, сочиняют про дальние страны, где наш близкий человек. Но дальние страны на самом деле есть. И сейчас легко туда поехать или позвонить. Или написать сообщение. Просто есть еще более дальние страны, с которыми пока связь не налажена. И про которые рассказывают философы и богословы; может, конечно, ошибаются или врут. Но я думаю, есть. Связи нет, а страна – есть, где наши любимые и близкие. Они просто скрылись из глаз, но надо надеяться на встречу – ведь любовь почему-то не проходит. И боль разлуки притупилась, но не пройдет никогда. Это и есть – надежда на встречу, раз мы продолжаем любить и надеяться. И даже разговаривать с ними молча, – и иногда они нам отвечают. Во сне. Или наяву: обрывком песни, которую любили. Фильмом или названием города. Облаком на небе. Чем угодно; но мы понимаем. Когда-нибудь и мы тоже отправимся в ту далекую страну, где все наши. Все, кого мы любили. И продолжаем любить – любовь не проходит. Значит, где-то есть те, кому она предназначена… И они тоже нас любят.

Один мужчина любил женщину

Он ее всю жизнь любил. В юности полюбил и в армию ушел. А она замуж вышла – так бывает. В юности так трудно ждать. И началась обычная жизнь. Разные события и обстоятельства. Этот мужчина добился большого успеха, несмотря на страшные препятствия. И у него были увлечения – он же был нормальный мужчина, этот Сергей. Но он так и не женился. Он в душе продолжал любить девушку, которая его не дождалась, но это было так странно и дико, что он никому об этом не рассказывал. И даже себе не признавался. Но он помнил ее лучистые глаза, ее смех, ее нежные руки, ее изящную фигурку… И прошло тридцать лет – целая жизнь. Сергей не сидел в соцсетях – что ему там делать при его высоком положении? И не поддерживал отношения с одноклассниками, и друзьями детства. Но вот случайно или нет, но нашел он эту Олю в соцсети. Обычная такая страница с рецептами и статусами о любви и надежде. Ни фотографий, ни рассказов о себе – пустая страница, неинтересная. Но у него сердце заколотилось, он чуть не задохнулся и написал письмо. И она ответила кратко и сухо. Он снова написал – он даже не знал, где она живет. И она снова ответила коротко. Любезно и коротко. И он понял, что любовь никуда не делась, что он отдал бы все на свете, чтобы только увидеть свою Олю, только поговорить с ней. Но она упорно отказывалась встречаться, хотя отвечала на письма. Он стал разыскивать ее, адрес нашел – и снова тупик. Не поедешь же домой к человеку, там семья, муж, дети, внуки бегают… Он мучился и писал. А она отвечала. И так прошел год. И Сергей страдал и видел сны, словно все снова как прежде, они юные, красивые, снова вместе… Он очень мучился. А потом эта Оля написала ему. Она написала – пусть все остается как есть. Не надо видеться. Не надо встречаться. Мне под пятьдесят. Я тяжело больна. Я инвалид. И от лекарств и лечения я поправилась на сорок килограммов. Я почти не могу ходить, только до аптеки. И я даже не боялась, что ты меня подкараулишь – ты меня не узнаешь. Я ужасная толстая задыхающаяся старуха, но ты помни меня такой, какой я была. Я тоже всю жизнь тебя любила, мой брак был ошибкой, и мы недолго прожили вместе. Я одна прожила жизнь – уже прожила. Все. Я люблю тебя и прощай. Такое грустное и правдивое письмо. Этот Сергей побежал к Оле тотчас – он же узнал адрес. Она открыла дверь и заплакала бессильными слезами отчаяния. А он смотрел на нее и видел только лучистые глаза и нежные руки. Он свою Олю видел, а больше не видел ничего. Вот ничего лишнего, и точка. Она осталась красавицей, и никого лучше не было на свете. И как глупо и расточительно было потерять целый год! Целый драгоценный год на переписку! И теперь они вместе. И совершенно не видят друг в друге никаких изменений, потому что любовь имеет свое зрение. И любимый человек прекрасен и нужен, что бы с ним ни случилось. И, может быть, Оля выздоровеет все же – теперь есть ради чего выздоравливать. И это – история про любовь. И про то, что мы не меняемся для тех, кто нас любит…

Иногда надо просто сказать

«не надо так делать! Не делайте так, пожалуйста!», – как Чехов сказал Гиляровскому. Этот писатель приехал к Чехову в гости с ужасным нервным тиком: у него лицо безобразно дергалось и шея. Может, от пьянства, а может, его на пароходе укачало. Писатели вообще нервные люди. Чехов посмотрел строго Гиляровскому в глаза и говорит: мол, зачем вы дергаетесь? Какая от этого польза? Нет от этого никакой пользы; и ничего не меняется к лучшему в мире, когда вы так головой безобразно дергаете. Вот что изменилось? Ровным счетом ничего! Не делайте так больше. Пойдемте к окну и посмотрим на улицу. Видите, человек работает? Вот и напишите тотчас о нем стихи. Это будет мне гонорар за лечение. Я вас вылечил. Вы больше не дергаетесь и никогда так делать не будете! Гиляровский стихи написал и, действительно, подергивания прошли. Все стало нормально! И Чехов сказал: я, мол, писатель, конечно. Но в первую очередь я – врач. Врач Антон Павлович Чехов. И вот, я вас словами и вылечил. Словами можно лечить, но только тех, кто понимает слова. И только тот может лечить, кто умеет правильно слова подобрать и веско сказать то, что нужно. За это и платят гонорар писателям и хорошим врачам. И еще об одном история – вежливая, но строгая просьба может творить чудеса. Пожалуйста, не дергайтесь. Не нервничайте чрезмерно. От этого ничего не изменится. Успокойтесь и посмотрите в окно или просто на небо – мир такой, какой есть. И в нем надо как-то жить, не разрушая себя. И работать. И стихи писать. И чувствовать себя хорошо…

Дети вырастают —

и многие ужасные пророчества и страшные психиатрические диагнозы не подтверждаются. Раньше доктора говорили родителям: «перерастет», такое было неофициальное выражение. Остерегались детей записывать в ненормальные, знали, что детская психика пластична и много ресурсов есть у ребенка. И смотришь: действительно. Истерики, крики, непослушание дикое, отставание в развитии – все часто остается позади. И совершенно прекрасный человек живет успешно на радость родителям и другим людям. Алечку повели к психиатру, потому что она папу укусила. И немедленно поставили диагноз. Она еще и книжки рвала, и игрушки ломала. А я папе девочки неофициально сказала – мы дружим, – что я бы и сама его укусила, если бы не могла внятно сказать: оставь меня в покое! Убедительно так сказать. Потому что ни минуты ребенку не давал отдохнуть с разными развивающими методиками. И сетовал, что дочка не разговаривает, а только мычит. Но в этом мычании столько было отвращения и отчаяния, что все ведь понятно было! Она и говорить боялась начинать – из папы слова лились потоком, и все поучения и наставления. И вопросы, на которые он же сам и отвечал. В очередной раз полез с тестами и развивающей игрой – Алечка и укусила. А вопли и истерика развились бы у любого человека, которому не давали бы жить. И прививали бы непрерывно разные навыки, совали бы развивающие кубики и не давали бы нормально играть. Алечка выросла и стала художницей, отличная, хорошая девочка. Многие великие люди, и просто – хорошие люди, в детстве были странными, непохожими на других. А о преступниках читаешь, там всегда фраза: «в детстве рос и развивался нормально». Но потом что-то пошло не так, мягко говоря. Дети – существа загадочные, странные, на взрослых совсем не похожие. И работать с детьми должен только такой специалист, для которого его работа – это призвание. Для начала надо ребенка понять, а потом уже диагнозы ставить, таково мое личное мнение. И я его пишу спокойно, как мнение – я с детьми не работаю. Я взрослым на вопросы отвечаю. Хотя иногда это и детям помогает, конечно.

Если нужно принять важное решение —

прекратите принимать мелкие. Это нужно, чтобы накопить энергию для принятия правильного важного решения. Как сказал Президент одной огромной страны: «я не хочу решать, какую надеть рубашку и что заказать на обед. Мне нужны силы для великих решений». Точно так поступали Стив Джобс, Цукерберг и другие добившиеся успеха люди. И в древности так поступали цари и полководцы. Любое решение требует энергетических затрат и полной концентрации. Мучительно раздумывая, какую выбрать помаду или что приготовить на ужин, мы теряем силы. Выбирая долго ботинки – мы теряем силы. Затрачиваем необходимую энергию на не важные будничные решения. Можно, конечно, сказать: из мелких решений состоит жизнь! Это не совсем так. Глобальные решения меняют жизнь к лучшему и приводят к победе. На них и стоит сосредоточиться, когда приходит время их принимать. И за неделю можно «перенастроить» мозг, отказавшись от будничных раздумий, обсуждений, «маленького выбора» в пользу «большого выбора». Появятся силы, улучшится концентрация внимания, и решение можно будет принять легко и свободно. Правильное решение, которое приведет нас к успеху.

Акварельные краски

были дефицитом. Не отвратительная «медовая» акварель, а настоящие краски: «Нева», «Ленинград». Но папин пациент мне достал эти краски! Он сам был художник. А я в художественной школе училась. И краски очень заинтересовали прабабушку Машу. Она разглядывала коробку, краски – каждая завёрнута в «золотинку», а на этикетке написано название: «кобальт», «ультрамарин», «охра»… Прабабушка попросила вдруг дать порисовать. Я с радостью краски дала и кисточку дефицитную, колонковую. И специальную бумагу, рыхлую, для акварели. Я не жадная была. А прабабушке было под восемьдесят. Мы все вместе жили в большой квартире. И прабабушка Маша как начала рисовать! Поверьте, это были восхитительные букеты и пейзажи. И сцены с ипподрома с чудесными бегущими лошадками, жокеи в разноцветных курточках машут кнутиками! И лодки плывут по реке, под луной… Краски тратились быстро. А картины были одна прекраснее другой. И прабабушка пыталась мне краски отдать, да я не брала – скромное у меня было дарование, я же понимала. И я вполне обходилась медовой акварелью. Мне история искусств больше всего нравилась. И картины бабушки Маши, на которые можно было часами любоваться. И на стенах ее комнаты были волшебные акварели – сейчас бы она прославилась, наверное. Но тогда все это не очень было кому-то нужно. А родилась она в 1905. Потом революция, Гражданская, смерть мужа, война; она хлебные карточки выдавала. И при этом из пяти детей трое погибли от голода и болезней. А потом послевоенное время. Тоже надо работать. И в 39 лет она уже стала бабушкой… О, эта жизнь! Эта работа. Эта вечная нехватка времени, денег, свободы! И краски оказываются в руках так поздно… Она художницей должна была быть – но не вышло. Оказывается, у неё был талант и даже, возможно, гениальность – так сказал один академик, он в гости приходил. А краски кончались. Все кончается. И следует делать то, что мы умеем и желаем; ещё есть время. Может быть, у вас есть дар, вот я о чем. Талант и гениальность даже. Просто надо попробовать… Рисовать, танцевать, создавать бизнес-империи, просвещать или лечить… Надо успеть.

Акварели я помню; их легкость, прозрачность и свет. Который и мне помогает на моем пути.

Поэта Максимилиана Волошина

в юности посадили в тюрьму за участие в студенческих беспорядках. И в тюрьме Волошин хохотал, шутил и песни пел. Жандармы вызвали его маму и спросили: «Почему он у вас такой упитанный и веселый?». Мама сказала: «Он всегда таким был!». И грустный жандарм посоветовал: «А вы жените его!». Жаль этого полицейского. Он, видимо, не очень счастливо жил и женился не очень удачно. И вот – работал в тюрьме. И жил в семье как в тюрьме. Нужно так жениться, замуж выходить или просто дружить, чтобы ещё лучше себя чувствовать. И продолжать оставаться веселым и свободным. И шутить, и смеяться, и петь песни – оставаться собой. Что бы ни случилось, сохранять бодрость духа и жизнерадостность; любовь и семья этому способствуют. А если нет – это тюрьма. Этим и отличаются счастливые отношения – нам в них хорошо. Свободно. Радостно. Даже в тяжёлые времена вместе лучше.

Когда отплывет последняя шлюпка

эти мужчины пойдут в каюту и закурят сигары. Курить вредно, но уже все равно. И неважно, что один из них лакей, а другой – его хозяин, миллионер Гуггенхайм. Они оделись в дорогие костюмы и вместе пошли ко дну. Места в шлюпках они уступили дамам. И спасательные жилеты тоже уступили. Это на «Титанике» было. А на другом тонущем корабле миллионер Вандербильт свой спасательный жилет отдал женщине с ребенком. Он плавать не умел и утонул, спасая других. А пожилой профессор Либреску уже в наше время удерживал двери аудитории, чтобы студенты успели убежать – маньяк-убийца стрелял через дверь, и пять пуль попали в профессора, пока он двери держал. А обычные парни во время такого же нападения в кинотеатре своими телами закрыли подруг – пять человек. Хотя, возможно, они недавно с подругами познакомились и вот – в кино решили сходить. Что за мужчина рядом с нами – мы узнаем в трудную минуту. Слова ничего не значат. Иногда и мелкие поступки или проступки тоже мало значат. Но ради таких мужчин можно жить и умереть. Хотя, повторю, распознать их очень, очень трудно – нет какого-то выдающегося и особенного качества у них. Но с ними спокойно. Даже если гневаешься или ссоришься – все равно спокойно. И можно совершенно спокойно пойти с ними в разведку. Или – на дно океана, как Ида Штраус. Ее муж тоже был таким. Он усадил горничную в шлюпку и отказался от спасительного места, хотя мог бы купить – он ведь богач был. Но вот, отказался. И жена его отказалась. И утонула вместе с ним. Спокойно приняла это решение. И все остальное в мужчине не так уж и важно. Если вы чувствуете себя рядом с ним спокойно – все остальное неважно. И в трудную минуту мы решим остаться с ними, я так думаю, если выхода не будет другого. Из любви и благодарности за то спокойствие, которое они нам дарили.