Текст книги "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции"

Наряду с Луи Бланом следует упомянуть двух писателей, идеи которых должны были приобрести значение во Франции, лишь получив в Германии своего рода натурализацию, без которой какой-либо системе трудно быть признанной у нас. Пеккер и Видаль, развивая идеи, в зародыше заключающиеся в учении Луи Блана, изложили, один в 1846 году, другой – в 1842-м, доктрину чистого коллективизма, однако не на материалистической основе[881]881
  Pecqueur. Des ameliorations materielles dans leurs rapports avec la liberté (1839). Théorie nouvelle d’Economie sociale et politique, ou Etude sur l’organisation des sociétés (1842), 1 t., in 80 (XXV + 898 стр.).
  Vidal. De la répartition des richesses ou de la justice distributive en économie sociale (1846). Vivre en travaillant, projets, voies et moyens de réformes sociales (1848).


[Закрыть].

Пеккер – благородный, но туманный ум, более восприимчивый, чем сильный, который подчиняется всем влияниям и повторяет всех своих учителей. Настроенный глубоко идеалистически, он легко выходит из области реального, и его концепции отличаются большей химеричностью, чем концепции почти всех его современников[882]882
  Впрочем, он не стремится быть особенно верным действительности: «Мы отыскиваем формулу того, что должно быт, независимо от современного положения Франции и мира. По нашему мнению, нет ничего важнее этого идеалистического и даже утопического изыскания». Théorie nouvelle d’Economie sociale et politique. Введение (C. I).


[Закрыть].

Истинная задача XIX века, по его мнению, состоит не в расширении производства, а в распределении богатства[883]883
  Производство – «лишь условие, средство; истинная цель – распределение». Théorie nouvelle (C. 512).


[Закрыть]. Убежденный в необходимости изучить эту проблему и разрешить ее, Пеккер, однако, отказывается принять коммунистическое решение[884]884
  Théorie nouvelle. Введ. (C. XVIII).


[Закрыть]. Ему представляется безнравственным, чтобы «несправедливые, эгоисты или порочные могли эксплуатировать справедливых, самоотверженных и добродетельных»[885]885
  Ibid (C. 177).


[Закрыть]. С другой стороны, равенство, абсолютное равенство, предполагающее нивелировку присущих человеку качеств и способностей, ему кажется «социальной чудовищностью»[886]886
  Ibid (C. 587).


[Закрыть]. Кроме того, подобно Луи Блану, он противник многочисленных ассоциаций: он боится возрождения и усиления конкуренции между ними[887]887
  Ibid (C. 441–443).


[Закрыть]. По его мнению, ассоциация должна быть всеобщей: сначала в каждой стране, а затем во всем мире[888]888
  Ibid (C. 267).


[Закрыть]. Средство к осуществлению ее состоит в обобществлении индивидуумов, земли и орудий труда.

Обобществлять индивидуумов[889]889
  Ibid (C. 178).


[Закрыть] – значит бороться против эгоизма и невежества, побуждающих человека к обособлению. Обобществлять средства производства и землю[890]890
  Ibid (C. 267–268, 357).


[Закрыть] – значит стремиться к тому, чтобы земля и средства производства, «принадлежа всем вообще и никому в особенности, заведывались, эксплуатировались и употреблялись в дело под высшим руководством представительных властей»[891]891
  Théorie nouvelle (C. 432, 554).


[Закрыть]. В этом первом опыте коллективистической организации чистосердечно высказывается мысль, которая будет впоследствии играть большую роль у немцев. По мнению Пеккера, всех членов общества необходимо поставить в такое экономическое положение, в каком находится громадное большинство производителей[892]892
  Ibid (C. 445–555).


[Закрыть]. Рабочий идет на фабрику; он находит там орудия труда, которыми не может распоряжаться по своей фантазии, так как эти орудия принадлежат «центру». Почему не могло бы быть того же самого со всеми средствами производства, каковы бы они ни были? И почему не могло бы существовать одного, единственного «центра», которому бы принадлежали все орудия труда? Этим единственным центром, разумеется, должно быть государство[893]893
  «В принципе, у нации должен быть только один собственник, один предприниматель, один хозяин, один капиталист-заимодавец, одно кредитное учреждение, именно-государство, народ в лице своих представителей». Ibid (С. 565).


[Закрыть]. Все граждане станут тогда «должностными лицами»[894]894
  «Каждый гражданин, кто бы он ни был, должен состоять на службе государства». Ibid (С. 576).


[Закрыть]. Каждый народ образует одну обширную экономическую, политическую, гражданскую ассоциацию: французскую, итальянскую, американскую[895]895
  Ibid (С. 575). Требуя обобществления средств производства, Пеккер говорит также об их национализации. Это выражение находится Ibid (С. 675).


[Закрыть] и т. д. Позднее, благодаря прогрессу, нации соединятся между собой. Хотя Пеккер почти не занимается, по его собственному сознанию, реальным миром, однако он не упускает случая заметить, – это также один из существенных элементов позднейшего коллективизма, – что прогресс совершается в указанном им направлении и что законодательство уже много сделало именно для приближения нас к такому решению[896]896
  Théorie nouvelle (C. 453).


[Закрыть].

Я излагаю здесь взгляды Пеккера только в очень общих чертах; не потому, чтобы они не заслуживали ближайшего рассмотрения, но потому, что мы обязательно встретимся с ними, когда перейдем к изучению современного коллективизма. Нам важно было только показать, что большинство тезисов последнего и даже его формул находятся в этой малоизвестной, забытой и притом французской книге.

Книга Видаля меньше по объему и не так растянута, как книга Пеккера. Она составлена с большей методичностью, но выводы и точка отправления у обоих авторов одинаковы.

Видаль критикует принцип конкуренции и laissez faire[897]897
  De la repartition des richesses (С. 38–39).


[Закрыть]. Он критикует индустриализм и «чрезмерную торговую деятельность»[898]898
  Ibid (С. 299).


[Закрыть]. Вместе с Сисмонди он утверждает, что политическая экономия должна быть не столько научной, сколько «моральной», и пренебрегать народами, занимаясь индивидуумами[899]899
  Ibid (C. 58). Она должна быть не физиологией социального тела, а его «терапевтикой и гигиеной». Ibid (С. 48). См. похвалу Сисмонди (Ibid. С. 239 и сл.).


[Закрыть]. Он показывает, что, отказываясь от «нации для науки», социалисты вступают на путь, указанный еще Кене[900]900
  De la répartition des richesses (C. 37). Cp. Предисловие (C. IV–V).


[Закрыть]. Подобно им, он думает, что общественная наука имеет целью «счастье человечества»[901]901
  Ibid (C. 25).


[Закрыть]; но столь же решительно, как и Пеккер, он отделяет себя от коммунистов[902]902
  «Вот утописты по преимуществу…» Ibid (C. 349).


[Закрыть]. Вместе с Пеккером он превозносит единственную и всеобщую ассоциацию[903]903
  Ibid (C. 247, 389).


[Закрыть], обобществление орудий труда[904]904
  Это выражение часто встречается у него. Ibid (С. 390 и след.).


[Закрыть] и, подобно ему же, призывает к принуждению, в сущности, во имя свободы, «истинной» свободы[905]905
  Ibid (С. 40).


[Закрыть].

Но относясь очень трезво к путям и средствам выполнения[906]906
  См. главу VII 3-й части (Ibid. С. 486), где Видаль указывает меры, которые считает применимыми, и настаивает особенно на земледельческих колониях.


[Закрыть], Видаль признает, что для осуществления подобного преобразования необходимо время[907]907
  Ibid (С. 457).


[Закрыть], что мы находимся еще в теоретическом периоде, что мы «теоретики», а не «практики»[908]908
  Ibid (С. 306).


[Закрыть].

В одном пункте капитальной важности предшественники коллективизма затрагивают чувствительное место оспариваемой ими доктрины.

Дробление земельной собственности давно уже рассматривалось как результат революции по преимуществу. Указать вред, скрытый в разделе земельной собственности, в этом, по выражению Мишле, «браке человека с землею», на который он смотрит не только как на одно из благодеяний революции, но и как на одну из наиболее прочных и действительных гарантий установленного ею социального строя, указать это – значит нанести новому порядку удар прямо в самое сердце. Это сделали Пеккер и Видаль.

Без сомнения, превознося ассоциацию землепашцев, земледельческие колонии, обобществление земли, они стремятся не уничтожить собственность, а приобщить к ней всех без исключения. Это стремление будет все более и более обнаруживаться у их преемников, и современный коллективизм напрягает все усилия своей диалектики, чтобы примирить с общими принципами доктрины явную наклонность крестьянина, особенно во Франции, крепко сидеть на своем участке земли. Несомненно, однако, что нравственные результаты мелкой собственности, которые главным образом и имеет в виду Мишле, являются отчасти результатом тех самых затруднений, с которыми ежедневно сталкивается собственник в своей деятельности. Уничтожьте эти затруднения, замените мелкую культуру крупной, и вы сейчас же лишитесь очень желательных результатов. Какое сходство между крестьянином – должностным лицом и крестьянином-собственником? В сущности, коллективисты не отрицают, что разница тут громадна, и именно потому, что они желают ее осуществления, они добиваются уничтожения сопровождающих пользование правом частной собственности или порождаемых им чувств и идей и относятся все более и более враждебно к мелкому землевладению.

Отметим у Пеккера и Видаля стремление, подобно Луи Блану, обеспечить известное место индивидуальной свободе. Между тем как коммунисты предоставляют индивидуума связанным по рукам и ногам государству, которое обязано за него мыслить, хотеть и действовать, первые коллективисты стараются не причинять непоправимого вреда его свободе. Эта идея еще не вполне созрела у них, еще не нашла совершенно ясного выражения, но они бросили в землю зерно, которое должно было дать ростки[909]909
  См. далее, кн. IV. Гл. III.


[Закрыть].

Из всех произведений коммунистической литературы, столь обильной около 1848 года, выделятся одно лишь Путешествие в Икарию[910]910
  Voyage en Icarie (1842). – Le vrai christianisme suivant Jesus-Christ (1847).


[Закрыть], и имя Кабе является в настоящее время символом тогдашнего коллективизма, хотя Кабе был лишь одним из представителей этого учения, и притом – из наиболее умеренных[911]911
  См. Sudre. Histoire du Communisme (С. 364).


[Закрыть].

Коренным пороком общества, по мнению Кабе, следует считать не столько конкуренцию[912]912
  Voyage en Icarie, 5-е изд. Предисловие (C. I–II).


[Закрыть], сколько неравенство. Будучи источником всех зол, делающих людей несчастными, неравенство подверглось решительному осуждению мыслителей, вождей революций, основателей религий. Напротив того, равенство, братство или демократия – мы узнаем здесь формулы Пьера Леру – неустанно проповедывались миру, начиная с возникновения христианского общества и даже еще самим Христом. Кабе написал не Новое Христианство, как Сен-Симон, а Истинное Христианство[913]913
  Он сам подчеркивает разницу: «Мы хотим не выдумать новое христианство, а изложить истинное». Vrai christianisme, 2-е изд. (С. 5).


[Закрыть]. Он стремится доказать здесь, что основные тезисы коммунизма, от абсолютного равенства имуществ до уничтожения денег[914]914
  Ibid (С. 216, 285).


[Закрыть], находятся в Евангелии, что сам Христос был коммунистом и что, следовательно, «никто не может считать себя христианином, если он не коммунист»[915]915
  «Да, Иисус Христос – коммунист». Ibid (С. 620).
  Ср. Villegardelle. Histoire des idées sociales avant la Révolution française, ou les socialistes modernes devancés et dépassés par les anciens penseurs et philosophes, avec textes à l’appui (1846). Здесь именно собраны тексты в пользу коммунизма, взятые у отцов церкви, тексты, которыми стали часто злоупотреблять при цитировании. (См. гл. III и IV этого собрания).


[Закрыть].

С другой стороны, «именно коммунизм должен особенно прославлять, любить и ставить в пример Иисуса Христа и его учение»[916]916
  Vrai christianisme (C. 629).


[Закрыть]. Не следует удивляться, что Кабе, приняв за точку отправления эти немногие априорные утверждения, построил воображаемое государство и до последних подробностей описал его организацию. Он допускает, однако, что, давая очерк государственного строя икарийцев, с первого раза мог не найти совершенной коммунистической организации и потому предлагает ее лишь как пример[917]917
  Voyage en Icarie. Предисловие (C. IV).


[Закрыть]. Кроме того, он охотно готов признать, что современные общества не могут сейчас же подчиниться подобному режиму и что необходимо принять «переходные меры»[918]918
  Продолжительность переходного состояния будет равна «30, 50 или 100 годам в зависимости от страны». Ibid (С. 560).


[Закрыть]. Сделав эту двойную уступку духу позитивизма и чувству действительности, Кабе, очертя голову, бросается в область химер.

Одна черта особенно поражает, когда читаешь Путешествие в Икарию. Это чрезвычайная важность, приписываемая автором мерам, которые способствуют удобству и приятности жизни обитателей этой привилегированной страны. Описание удовольствий, комфорта и гигиенических условий заполняет первую часть книги. И только описав нам в подробностях одежду, пищу, жилища, меблировку, средства передвижения и общественные работы, Кабе рассказывает нам об умственной и нравственной жизни икарийцев. Объясняется ли такой порядок изложения исключительно дидактическими соображениями?

Переходит ли автор от простого к сложному, от внешнего к внутреннему; или скорее здесь следует видеть пристрастие, общее всем, изучаемым нами в настоящую минуту школам, и даже как бы необходимое условие, делающее возможными и выносимыми все эти восхваления принципа власти? Предоставьте мне абсолютную власть, как бы говорит государство, а я вам взамен этого обеспечу все материальные блага. Печальный договор, который гражданин не может подписать, не унижая себя.

В Икарии каждый житель – должностное лицо, избравшее род своей деятельности из числа различных полезных отраслей деятельности, одинаково уважаемых и вознаграждаемых[919]919
  «Республика, которая на основании статистических данных знает число необходимых в каждой профессии рабочих рук, ежегодно публикует соответствующие списки для каждой коммуны и приглашает молодых людей 18-летнего возраста делать выбор. В случае конкуренции профессии распределяются путем конкурсных экзаменов и согласно приговору самих конкурирующих, избранных в качестве жюри». Voyage en Icarie (C. 106).


[Закрыть]. Республика назначает род и размеры работы, возлагаемой ею на своих служащих[920]920
  Ibid (C. 100).


[Закрыть]. Являясь абсолютным господином промышленности[921]921
  См. подробности, Ibid (C. 35 и сл.).


[Закрыть], а следовательно, и материальной жизни своих граждан, республика господствует также и над их мыслью. Свободы печати не существует[922]922
  Ibid (C. 197).


[Закрыть]: к чему она в государстве, где злоупотребления невозможны? Царствует тождество религиозных верований, хотя религия отличается странностями и имеет лишь отдаленное сходство с христианством[923]923
  Ibid (C. 165 и сл.).


[Закрыть]. Это тождество – добровольное, а не вынужденное: ничто не препятствовало бы свободе веры, но секты редки и сектанты очень немногочисленны.

Мы напрасно стали бы искать у Кабе хоть слабую попытку предоставить какое-либо место свободе. Общество должно обеспечить обещанное благосостояние. Для этого ему необходимо «сосредоточить все в своей власти, всем располагать и управлять, подчинить волю и действия каждого своим правилам, порядку и дисциплине[924]924
  3 84 Voyage en Icarie (C. 403).


[Закрыть]. Однако уважение, внушаемое словом «свобода», таково, что Кабе протестует, будто он ею пренебрегает. Но он понимает ее превратно. «Свобода, – говорит он, – это право делать все, что не запрещено природой, разумом и обществом, и воздерживаться от всего, что ими не разрешено»[925]925
  Ibid (С. 404).


[Закрыть]. С «природой» и «разумом» можно еще спорить, но с «обществом» нельзя, и я перестаю быть свободным, если у меня нет другой свободы, кроме той, какую оно соизволит мне предоставить.

Принято сближать современный социализм с античным. Будучи очень спорной уже по отношению к Мабли и Морелли, которые все же вдохновлялись греческой мыслью, такая преемственность не может быть принята по отношению к Луи Блану, Пеккеру, Видалю и даже Кабе.

Греческий социализм – суровая, аскетическая доктрина, безжалостная к индивидууму, права, интересы и наслаждения которого она приносит в жертву государственному интересу и величию. Для Платона индивидуальное желание имеет мало значения: он совершенно спокойно подавляет его, сокращает, уничтожает. Его учение действительно следует назвать социальным, но лишь в том смысле, что в его глазах имеет цену лишь то замкнутое в тесных пределах общество, государство-город, которое он имеет в виду. Напротив того, что мы находим у Кабе, Пеккера, Луи Блана и других, как не господствующее, исключительное стремление к удовлетворению индивидуального благосостояния? Без сомнения, они еще не относятся к морали индифферентно, подобно своим будущим последователям. Они еще мечтают дать индивидууму иные наслаждения, кроме наслаждений материальных, а в этом сказывается влияние их времени; но уже у них стремление жертвовать всем для государства необыкновенно уменьшается. Всякий след аскетизма исчезает. Дело идет лишь о распределении, с соблюдением наилучшей или, по крайней мере, считаемой за таковую экономии, всей суммы благ между алчущими их индивидуумами.

Глава четвертая
ЭКОНОМИСТЫ-ДИССИДЕНТЫ

В большинстве до сих пор рассмотренных нами школ протест против крайностей конкуренции вызывается столько же эстетическим, сколько и моральным чувством. Мы слышим тут сожаления об отсутствии правильно организованного общественного строя, когда иерархия ученых каждому назначала бы его место, каждому предоставляла бы его долю труда и наслаждений, и выражение желаний его осуществления.

У публицистов, к изучению которых мы обращаемся теперь, «социальных экономистов»[926]926
  BlanquI. Histoire de l’Économie politique (T. II. C. 229, 3-е изд.).
  В. Malon. Socialisme intégral (T. I. C. 168) называет их «экономистами французской школы», в противоположность более бесстрастной «английской школе».


[Закрыть], как называет их Бланки, желая показать этим, что, хотя они и не социалисты, но все же расположены к социалистическим требованиям, протест против конкуренции вызывается прежде всего моральным чувством, глубоким состраданием к бедствиям рабочего класса. Прибавьте к этому также влияние взглядов Мальтуса и Рикардо. Один своей теорией ренты, другой своей теорией населения раскрывают слабые стороны оптимистической гипотезы Смита. Если земельный собственник действительно занимает такое привилегированное положение, как указывает Рикардо, то не справедливо ли, чтобы государство вмешалось и восстановило нарушенное равновесие? Если отношение между богатством и населением таково, как говорит Мальтус, то можно ли всецело возложить на «природу» заботу о распределении населения, и не должна ли сюда вмешаться человеческая предусмотрительность? Вот две страшно зияющие «пробоины»[927]927
  Espinas. Histoire des Doctrines économiques (C. 296).


[Закрыть] в чистой экономической науке, которые должны были все более расширяться и чрез которые должны были проникнуть грозные требования, выставленные уже Сисмонди, Вилльнев-Баржемоном, Бюре и Бланки.

Сисмонди[928]928
  Nouveaux principes d’Economie politique, ou De la Richesse dans ses rapports avec la population (1820). Etudes sur les Sciences sociales (1837).
  Vidal (De la Répartition des richesses. C. 241) справедливо отметил связь, которая существует между взглядами Sismondi и Herrenschwand’a: De l’Economie politique moderne (Лондон, 1786; Париж, 1795).


[Закрыть], во всех отношениях наиболее значительный и оригинальный из экономистов-диссидентов, признает, что он имеет в виду главным образом Англию и что здесь именно он нашел и точку отправления, и подтверждение своих взглядов[929]929
  Nouveaux principes d’Economie politique. Предисловие ко s-му изданию (T. I. C. 4).


[Закрыть]. Причина этого в том, что зрелище, представляемое в то время промышленностью, охваченной необузданной конкуренцией и систематическим перепроизводством, было более ужасающим в Англии, чем на континенте[930]930
  См. BlanquI. Histoire de l’Économie politique (T. II. C. 227).


[Закрыть].

Чтобы отыскать средство против указываемых им зол, Сисмонди не колеблясь занимает позицию, прямо противоположную позиции Смита. Автор Исследования о богатстве народов полагал: если общественное богатство будет возрастать – а это обязательно случится, раз правительство захочет предоставить течение событий самому себе, – то члены общества окажутся индивидуально благоденствующими. Сисмонди заявляет, что «накопление богатств в государстве нельзя рассматривать in abstracto, как цель правительства», что носители власти призваны «помогать Провидению увеличивать количество счастия на земле», обеспечивая всем гражданам участие «в наслаждениях физического существования, доставляемых богатством»[931]931
  Nouveaux principes d’Économie politique (T. I. C. 9 и 8).


[Закрыть]. Нация не становится обязательно счастливее, когда у нее возрастают производство, вывоз или денежный капитал. «Общее благосостояние обеспечивается пропорциональностью, правильным соотношением между этими сторонами экономического прогресса»[932]932
  Études sur les Sciences sociales (T. III. C. 238, 275–276).


[Закрыть].

Не следует думать, будто Сисмонди становится на чисто теоретическую точку зрения. Исторические работы приучили его придавать фактам чрезвычайно важное значение; поэтому он начинает с наблюдения над промышленным и экономическим миром, находящимся у него перед глазами. Он констатирует, что факты «не оправдали общего ожидания»[933]933
  Nouveaux principes d’Economie politique. Предисловие ко 2-му изданию (Т. I. С. III).


[Закрыть]. Ожидали возрастания не только общего благосостояния, но и индивидуального счастья. Что же мы видим? «В настоящее время труд и вознаграждение за труд не совпадают. Не один и тот же человек работает и затем отдыхает; но так как один работает, другой должен отдыхать»[934]934
  Ibid (Т. I. С. 76).


[Закрыть]. Можно изумляться, что к этой формуле потом не прибегали чаще. Она говорит все: она лучше схватывает общественное бедствие, чем сен-симоновское разделение на праздных и трудящихся.

У Сисмонди есть своя собственная излюбленная теория, развитию которой посвящена его книга, но которая нас интересует лишь постольку, поскольку она затрагивает наш предмет: это теория прибыли в связи с населением[935]935
  Ibid (T. II. С. 257 и сл.).


[Закрыть].

Чтобы общественное богатство способствовало счастию всех, необходимо, чтобы «его возрастание сообразовалось с ростом населения, и чтобы его распределение происходило в известной пропорции, которой нельзя было бы нарушить без крайней опасности». Необходимо, прибавляет Сисмонди, «чтобы прибыль возрастала вместе с капиталом, чтобы население не превышало прибыли, которая должна поддерживать его жизнь, чтобы потребление возрастало вместе с народонаселением, и чтобы результаты производства были пропорциональны, с одной стороны, производящему капиталу, с другой – потребляющему населению». Ни одно из этих «отношений» не может быть нарушено «независимо от прочих», «без вреда» для общества[936]936
  Nouveaux principes d’Economie politique. Предисловие ко 2-му изданию (T. I. C. x-x1).


[Закрыть]. С экономической точки зрения с этим можно было бы спорить. Так и делали другие, но наша задача иная: мы должны лишь показать, каким способом Сисмонди пытается поддержать постоянный, с его точки зрения, необходимый между этими разнообразными отношениями порядок. Действительно, таким именно путем он пришел к чрезвычайному расширению задач государства.

Государство должно постоянно бодрствовать над этими деликатными и хрупкими отношениями между прибылью и населением, между потреблением и количеством продуктов производства, чтобы дать возможность быть счастливыми наибольшему числу людей и чтобы «восстановить связь между трудом и пользованием его результатами», так как чрезмерный рост промышленности «все более и более порывал эту связь»[937]937
  Ibid (T. I. С. 273).


[Закрыть]. Это тем более трудная задача, что все современные публицисты, отождествляя счастие с одной свободой, не переставали дискредитировать правительство, смотря на последнее «как на исконного врага свободы». Они утверждают, что страна тем счастливее, чем менее ей управляют; что правительство, подобно налогу, лишь «необходимое зло», и что усилия либералов «должны быть направлены к его возможному ослаблению»[938]938
  Etudes sur les Sciences sociales (T. I. C. 193).


[Закрыть]. Необходимо, поэтому прежде всего противодействовать этой тенденции, необходимо «призывать» правительственное вмешательство столь же решительно, сколь решительно Адам Смит его устраняет[939]939
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. II. C. 336).


[Закрыть], и возвратить ему «силу», несправедливо «отнятую» у него[940]940
  Etudes sur les Sciences sociales (T. I. C. 48).


[Закрыть].

Но раз сила правительства будет восстановлена и его кредит возобновлен, на что оно должно будет употребить его? Оно должно будет прежде всего перестать «содействовать индустриализму»[941]941
  Ibid (T. III. C. 365).


[Закрыть], уничтожить безграничную конкуренцию, способствовать «организации труда»[942]942
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. I. C. 407, 414–415).


[Закрыть], которая, не вводя вновь цехового строя[943]943
  Ibid (T. I. C. 428). – Cp. Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 338–339).


[Закрыть] – Сисмонди говорит, однако, о последнем с признательностью, но не желает его «восстановления», так как «мир никогда не надевает сброшенных оков»[944]944
  Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 361).


[Закрыть], – обеспечила бы трудящимся главные выгоды «старой системы»[945]945
  См. подробности в Nouveaux principes d’Economie politique (T. II. C. 344).


[Закрыть].

Это не все: Сисмонди касается также основ собственности. Он показывает, что к земле не следует относиться так же, как к остальным предметам. Почему право собственности на землю санкционируется обществом? Потому, что оно приносит обществу выгоду. Человек, который огораживает поле и говорит: «это мое», оказывает услугу всем. Он дает возможность существовать также и тому, кто не имеет своего поля и кто не мог бы жить, если бы поле первого не доставляло излишка продуктов. Таким образом, узурпация в данном случае «благодетельна», и общество «хорошо делает, гарантируя ее». С другой стороны, из вышеприведенного рассуждения не следует, что земельная собственность опирается на какое-то «предшествующее естественное право». Она – «общественный дар». Для подтверждения этого взгляда Сисмонди, во-первых, доказывает, что «земельная собственность не является полным созданием промышленности, как собственность на какое-либо произведение человека», а во-вторых, ссылается на историю, которая показывает, что очень многие народы не знали «присвоения земли». Но если это так, то общество, которое «берет под свое покровительство» земельных собственников, должно поставить делаемое им пожалование в зависимость от «условий», вытекающих из «духа самого этого пожалования». Оно должно подчинить земельную собственность законодательству, «при котором она существовала бы на благо всем»[946]946
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. I. C. 159–160 и 203).
  Правительство должно благоприятствовать развитию земледелия, следить за способами эксплуатации и путем ряда законодательных актов ограничить самое право собственника. (См. Ibid. Кн. III).


[Закрыть].

Таким образом, Сисмонди требует от государства вмешательства в промышленность, торговлю, организацию труда, порядок землевладения. Он требует от него, кроме того, заботы о том, чтобы «класс, живущий умственным трудом… чрезмерно не размножался», так как страдания развитых и образованных людей в случае недостатка хлеба гораздо более мучительны, чем страдания всякого другого разряда людей»[947]947
  Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 256).


[Закрыть]. Это не недоверие к просвещению, а сочувствие к страданиям людей и желание счастия наивозможно большему числу из них. Чтобы добиться такого результата, Сисмонди не колеблясь обращается с многократными призывами к власти.

Он приписывает себе или своим противникам – например, Ж. Б. Сэю – два довода, которые, по его мнению, превосходно оправдывают его принцип. Первый – тот, что в числе вольностей, всегда столь достойных уважения – Сисмонди высказывает уважение к свободе, даже уничтожая ее, – многие являются «дарами общества», которые не могли бы существовать у «дикого человека» и могут быть «изменены тою же самою публичною властью, которая их гарантирует»[948]948
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. II. C. 339).


[Закрыть]. Второй – тот, что в действительности правительство никогда «не оставалось нейтральным». Поэтому, когда требуют его вмешательства в настоящее время, это не значит, что его хотят втянуть в дела, которые ему были до сих пор чужды, а хотят побудить его «уничтожить сделанное им зло… изменить созданное им положение вещей»[949]949
  Nouveaux principes d’Economie politique. Пояснение (Т. II. C. 463).


[Закрыть]. «Все, что является результатом нашей деятельности, – говорит он также, счастливо формулируя свою мысль, – подчинено нашей критике, и власть законодателя простирается главным образом на злоупотребления, являющиеся результатом его законов»[950]950
  Ibid (Т. п. С. 347).


[Закрыть]. Напоминая эту элементарную, но слишком часто забываемую истину (т. е., что государство стоит не пред лицом совершенно нового и чуждого ему мира, чем можно было бы объяснить требование не касаться этого мира и в настоящее время, а напротив того, пред лицом мира, ему близкого и требующего поэтому его воздействий), Сисмонди пускает в обращение принцип чрезвычайной важности.

Тот же самый человек, который в политической экономии борется против laissez faire и проповедует постоянное вмешательство государства, в политике выступает решительным противником народного верховенства в духе Руссо. Все по тем же самым основаниям, он отдает предпочтение фактам пред абстрактными теориями. Но народное верховенство, «необходимым» следствием которого, по мнению Сисмонди, является всеобщее избирательное право[951]951
  Etudes sur les Sciences sociales (T. I. C. go).


[Закрыть], и есть не что иное, как абстракция самой чистой воды. В действительности каждая нация представляет из себя «целое, составленное из разнородных частей». Каждая часть обладает своей волей. Роль законодателя состоит в том, чтобы «гармонически слить эти воли в одну», считаясь с народным желанием[952]952
  Etudes sur les Sciences sociales (T. I. C. go).


[Закрыть]. Сисмонди выставляет против всеобщего избирательного права массу возражений. Оно «принижает» все, что стремится возвыситься[953]953
  «Управлять должны люди мыслящие… Вводить невежд в национальные советы значит выпускать на арену для борьбы с гладиаторами безоружных людей» и проч. Ibid (Т. I. C. 312).


[Закрыть], и, «смотря на людей, как на простые цифры, как на равные единицы, считает их, вместо того чтобы взвешивать»[954]954
  Ibid (Т. I. С. 54).


[Закрыть]. На подчинение меньшинства большинству нельзя смотреть, как на естественное право[955]955
  Ibid (Т. I. C. 303, 74).


[Закрыть]. Оно – лишь результат спорного соглашения. Кроме того, всеобщее избирательное право имеет противореволюционный характер[956]956
  «Если бы гражданская и религиозная свобода во Франции стояли в связи с всеобщим избирательным правом, то духовенство и короли выиграли бы от этого и свобода скоро была бы потеряна». Ibid. (T. I. С. 87).


[Закрыть].

Каким же образом, по мнению Сисмонди, народное желание заменяет всеобщее избирательное право? «Существом свободы» следует считать скорее право «возвышать голос», чем право подавать его.

Истинное народное верховенство – «это господство народного разума»[957]957
  Ibid (T. I. C. 111).


[Закрыть]. В политике Сисмонди сходится с доктринерами. Подобно им, он верит в верховенство разума[958]958
  Ibid (T. I. C. 84).


[Закрыть]. Подобно им, он хочет организовать представительство интересов, а не представительство партий[959]959
  Ibid (T. I. C. 137).


[Закрыть], и, подобно им, смотрит на представительство интересов не только как на гарантию хорошего строя, но и как на гарантию «политической свободы», в высшей степени благоприятствующей развитию нравственности народов[960]960
  Etudes sur les Sciences sociales (T. I. C. 23).


[Закрыть]. Разница между ним и доктринерами в том, что последние хоть отчасти индивидуалисты, тогда как он, безусловно, нет.

Если Сисмонди хочет создать политическую свободу, опираясь на представительство интересов, на выражение народного желания и на господство народного разума, то причиной этого служит не мысль о праве народа вмешиваться в свою собственную судьбу, а мысль о «праве народа освещать с возможной ясностью все вопросы, подлежащие его решению»[961]961
  Ibid (T. I. C. 143, 132).


[Закрыть], – говоря иначе, о праве наилучшим образом руководить своими интересами. По тем же соображениям власть должна быть сильной. А так как цель общества – забота о всеобщем счастии, то его права «ограничены самой этой целью». «Между обществом и его членами существует своего рода молчаливый договор, согласно которому каждый ставит границы своему повиновению, или, что то же, границы власти правительства по отношению к нему». Общество ни в каком случае не имеет права «на совесть и добродетель» своих членов. Но того же самого нельзя сказать об их счастии и жизни. Ибо «какова бы ни была цена жизни отдельного индивидуума, жизнь государства еще драгоценнее, и общество имеет поэтому право жертвовать частью для целого»[962]962
  Ibid (T. I. C. 36–37).


[Закрыть]. За исключением «нравственной области», где, по сильному выражению Сисмонди, «добродетель индивидуума – самостоятельное целое», государство выше гражданина.

В общем, по мнению Сисмонди, следует противодействовать двум важным «заблуждениям»[963]963
  Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 226, 234).


[Закрыть]: в политической экономии – заблуждению, вызываемому индустриализмом; в политике – абстрактной теории народного верховенства[964]964
  Ibid (T. I. C. 73).


[Закрыть]. Он является, таким образом, одновременно противником и Смита, и Руссо, противопоставляя требованию безграничной экономической свободы право и обязанность государства, требованию всемогущества большинства – такой общественный порядок, который способен (по крайней мере, по его мнению) предотвратить всякие эксцессы власти.

Сходясь в своих выводах, политическая экономия и политика Сисмонди не чужды все же некоторых кажущихся разногласий. Чтобы установить между той и другой гармонию, нужно обратиться к руководящей идее Сисмонди, к преобладающему у него утилитаризму, к заботе о счастии. В его глазах политическая экономия – «подробно разработанная теория благотворительности» и «все то, что, в конечном счете, не касается человеческого счастия, не относится к области этой науки»[965]965
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. II. C. 250). Cp. Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 226).


[Закрыть]. В политике критерием служит также общее счастие. Человек отказывается от известных «прав», чтобы обеспечить себе известные «выгоды». Если человек поймет, что «равное распределение политических прав, всеобщее избирательное право… должно доставить торжество невежеству и нерадивости»; что «равный раздел имуществ должен привести не к избытку, а к нищете и всеобщему варварству», то он будет искать «не равенства политических прав, а мудрости народных советов», не равного раздела приобретенных богатств, а обеспечения постоянного общественного труда и повсеместного изобилия его продуктов[966]966
  Etudes sur les Sciences sociales (T. 11. Предисловие. C. IX–X).


[Закрыть]. Не следует говорить, прибавляет Сисмонди, «того требует принцип», а «того требует польза»[967]967
  Ibid (Т. I. C. 71).


[Закрыть]. Таким образом, в свою очередь, Сисмонди по-своему подрывает доверие к абстрактному понятию права, не доходя, однако, подобно сен-симонистам, до отрицания свободы совести.

Отличительной чертой Сисмонди следует считать, кроме того, стремление сохранить равновесие между крайностями. Он соединяет чувство свободы с живейшей склонностью к государственному вмешательству. Он постоянно обращается к человеческой воле и относится с высоким уважением к фактической необходимости, к историческим условиям. Наконец, он признает, что власть, которой он охотно готов предоставить все, «представляет, вообще говоря, продукт стечения обстоятельств», что «ей можно пользоваться и располагать, когда она существует, но нельзя ее создать»[968]968
  Ibid (Т. I. C. 235).


[Закрыть]. Сисмонди и очень осторожен, и очень смел. Смел до того, что им произнесены некоторые из тех решительных выражений, которыми впоследствии воспользовались социалисты[969]969
  Многие из них я уже приводил. Вот, например, еще одно. Изучая экономические чудеса XIX века, говорит он, «мы повсюду видим материальный прогресс, повсюду видим страдания людей». Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 220).
  A вот еще. Этими словами заканчивается Nouveaux principes d’Economie politique (Т. II. C. 464). «Новое явление, представляемое богатыми нациями, где народная нищета постоянно возрастает вместе с материальным богатством и где класс, производящий все, с каждым днем приближается к полной нищете».


[Закрыть]. Осторожен как политик до того, что боится всякой революции и заявляет, что народы должны стремиться к постепенному прогрессу «в согласии даже с самыми дурными правительствами»[970]970
  Ibid (Т. I. С. 376).


[Закрыть]; до того, что отказывается от выводов из своего собственного принципа и чистосердечно признается, что, указав, «в чем состоит справедливость», он не чувствует себя способным «указать средства к ее осуществлению»; до того, что, по его словам, почти выше человеческих сил представить себе такой строй собственности, который абсолютно отличался бы от существующего[971]971
  Nouveaux principes d’Economie politique (T. II. C. 364).


[Закрыть].

Впрочем, Сисмонди искренен в этом смешении смелости и осторожности. Он задается вопросом, насколько он приближается и в чем расходится с Оуэном, Фурье и всеми теми, кто, подобно ему самому, хотя и с другой точки зрения, стоял за ассоциацию[972]972
  Ibid (Т. II. C. 365).


[Закрыть]. Он много раз извиняется, что нападает на Адама Смита и, выступая против экономистов, тщательно оговаривается, что «события промышленного мира создаются не экономистами», а потому последним нельзя «приписывать страданий» трудящихся[973]973
  Etudes sur les Sciences sociales (T. III. C. 211).


[Закрыть].

Он хорошо сознает и не скрывает этого, что им сказано достаточно для возбуждения всеобщего недовольства и слишком мало для полного удовлетворения кого-либо. С ним не могут примириться ни чистые экономисты, так как он неоднократно осуждает laissez faire, ни революционеры, так как, даже требуя вмешательства закона, он ожидает от него не непосредственных результатов, а медленного и прогрессивного воздействия[974]974
  Ibid (T. III. C. 336).


[Закрыть].