Текст книги "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции"

Книга пятая
СОВРЕМЕННЫЙ КРИЗИС СОЦИАЛЬНЫХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕЙ

КНИГА ПЯТАЯ

Под влиянием столь разнообразных точек зрения и столь противоположных доктрин современная мысль склоняется к поверхностному синкретизму, который, далеко не удовлетворяя ее, ведет к весьма нестройным амальгамам. Это одно из проявлений современного кризиса социальных и политических идей.

Другое проявление этого кризиса зависит от состояния бессилия, которое индивидуализм испытывает с тех пор, как либералы-демократы и экономисты стали или намеренно отстраняться от всякого соприкосновения с общими идеями, или искать себе точки опоры в непригодных для того системах общих идей. Многие писатели более или менее смутно чувствовали этот кризис, некоторые пытались его разрешить.

Прежде, чем закончить настоящее исследование, нам необходимо обнаружить следы взаимного влияния враждебных друг другу доктрин в большом числе, как давнишних, так и совсем еще недавних произведений. Нам необходимо показать, каким образом трудности, одолевавшие индивидуализм еще в начале XIX столетия, когда он возродился, остаются в полной силе и теперь. Нам необходимо выяснить, почему из всех попыток, сделанных для освобождения умов от смуты, овладевшей ими с самого начала, только одна попытка, по нашему мнению, удалась и могла удаться.

Таков предмет этой пятой книги, такова связь ее с нашим Заключением.

Глава первая
СМЕШЕНИЕ И НЕСОГЛАСОВАННОСТЬ ПРИНЦИПОВ

Не ждите найти здесь каталог всех сочинений по социальной и политической философии, в которых смешиваются в различных дозах самые разнообразные принципы. Подобное перечисление было бы и скучно, и бесплодно. Его с успехом заменят подобранные примеры. Одни из этих примеров взяты из наиболее выдающихся произведений нашего времени, другие – из менее важных, но все они тем более поучительны, что автор, выбирая их, смотрел на себя, как на ученика, и руководился формулой школы. Если, несмотря на это, он внес в свою книгу неподходящие элементы, то, значит, он сам затронут общей путаницей идей, существование которой мы и намереваемся доказать.

Первым примером послужат во всех отношениях значительные работы Лепле[1779]1779
  Le Play. La Réforme sociale en France (1864), L’Organisation du travail (1870), La Constitution essentielle de l’Humanité (1881).


[Закрыть]. Сент-Бев называет его в одном месте «помолодевшим Бональдом»[1780]1780
  Nouveaux Lundis (IX. C. 180).


[Закрыть]. Я сомневаюсь, чтобы он сказал это серьезно, так как он, вероятно, не заметил, во всяком случае не указал, на существующую у Лепле любопытную комбинацию теократического принципа, исторического духа и либерализма, не говоря уже о научном методе, примененном в его исследованиях и монографиях.

Новый мир, по мнению Лепле, страдает от страшного зла – от антагонизма между людьми. Антагонизм царствует в семье, в рабочей мастерской, в политическом обществе, так что, несмотря на материальный прогресс, созданный наукой, новый мир несчастнее Средних веков, эпохи «социальной организации» par excellence[1781]1781
  Réforme sociale (4-е изд. T. I. С. 38–39).


[Закрыть]. Но констатируя и строго осуждая зло, Лепле не считает его неизлечимым. Напротив, он восстает против того взгляда, что для некоторых стран начинается эра упадка. Народы не бывают фатально обречены на добро или зло. Подобно индивидуумам, они обладают «свободной волей»[1782]1782
  Ibid (Т. I. C. 28).


[Закрыть]. Ничто не мешает, поэтому надеяться на то, что ценою серьезных усилий социальная гармония может возродиться даже там, где она погибла.

Что же необходимо предпринять для ее возрождения? Для этого, отвечает Лепле, достаточно наблюдать, что происходит в тех странах, которыми еще не овладел антагонизм. Правильное исследование установливает, что в такой-то стране семья, мастерская, политическое общество никогда не переставали быть едиными. Мы обеспечим самим себе блага единения, если сумеем перенести к себе учреждения, создавшие и поддерживающие процветание этой страны, – перенести, приспособив их к своему темпераменту и характеру. Таким образом, там, где чтут десять заповедей и Евангелие, дети почитают отцов, отцы руководят детьми. Там, где существует свобода завещаний, учреждения прочны. Если, стало быть, мы уничтожим в нашем кодексе статьи, допускающие раздел семейного имущества, и восстановим в сердцах религиозное чувство, мы тем самым найдем утраченные условия общего и личного счастья[1783]1783
  Réforme sociale (T. I. Гл. 1).


[Закрыть].

Таким же путем он идет и в области политики. Англия служит для нас примером народа, который обладает полнейшей свободой и по благоденствию не уступает никакому другому. Будем подражать Англии, позаимствуем ее административную децентрализацию, ее столь интенсивную местную жизнь. Но при всем том не будем воображать, что для создания новых нравов достаточно изменения текста законов. Постараемся хорошенько понять, что для этого требуется усилие личности, и насколько возможно ослабим опеку государства над гражданином. Здесь, опять-таки, примером должна служить Англия.

В данном случае Лепле сближается с ортодоксальными экономистами и либералами или, лучше сказать, идет дальше их, так как приходит к выводу о необходимости не только ограничения функций государства в административной и экономической областях, но и к необходимости свободы завещаний, абсолютной религиозной свободы, достигаемой путем отделения Церкви от государства[1784]1784
  Réforme sociale (T. I. C. 184). Ibid (C. 202–203).


[Закрыть], и абсолютной свободы преподавания на всех его ступенях[1785]1785
  Ibid (Т. II. С. 342–346, 351, 368).


[Закрыть]. Обеспечение общественного спокойствия – вот единственная функция, которую Лепле сохраняет за государством. А под этим он понимает поддержание хороших отношений с иноземцами, национальную оборону, гарантирование индивидуальной безопасности, охрану во время кризисов, организацию хорошего финансового управления[1786]1786
  Ibid (T. III. С. 496–497).


[Закрыть].

Две застарелые ошибки, по его мнению, всегда портили нашу политику: мы всегда думали, что форма правления важнее всего и что государство обязано содействовать индивидуальному благу[1787]1787
  Ibid (T. III. С. 499).


[Закрыть]. Первая ошибка служит причиной ряда революций в нашей истории, вторая – причиной того состояния зависимости, от которого гражданин не может освободиться даже посредством изобилия революций[1788]1788
  Ibid (T. III. С. 513).


[Закрыть].

Несомненно, что социально-политическая программа Лепле в конце концов благоприятна индивидуализму, как его понимают экономисты и либералы. Метод его научен и даже позитивен, как он и сам с гордостью утверждает это не раз[1789]1789
  «Чтобы собрать материалы для этого труда, я руководствовался методами Бэкона, Декарта и натуралистов». Réf. soc. (T. I. C. 81). Ср. Constitution essentielle (C. 1). См. также Письмо Лепле в начале сочинения: Programme de gouvernement et d’organisation sociale, составленного группой экономистов (Париж, 1881). «Вы не выдаете свою программу за результат априорной концепции, но хотите связать ее с методом наблюдения, который я создал, следуя по стопам учителей, с эпохи Ренессанса двигающих науку и искусство» (С. 4).


[Закрыть]. Кроме того, на взгляды Лепле оказал видимое влияние исторический дух. Политические формы и тексты для него безразличны[1790]1790
  Organisation du travail, 3-е изд. Предисловие (С. 8). Réf. soc. (T. III. C. 6).


[Закрыть]. Английская свобода, по его мнению, покоится скорее «на совокупности традиций», чем на мудром распределении власти между палатами и монархом[1791]1791
  Réf. soc. (T. III. C. 188–244).


[Закрыть]. Высшая сила, на которую, по его мнению, следует опираться, – это обычай[1792]1792
  Его ученики констатируют, что уже Бернс указал Франции лекарство от зол, превознося обычай. Programme de gouvernement, и пр. (С. 3).


[Закрыть]. Отсюда его ненависть к французским легистам, к «нивеляторам», систематически дискредитировавшим и попиравшим обычай[1793]1793
  Ref. soc. (Т. III. С. 5).


[Закрыть]. Отсюда последнее слово его социально-политической философии: освобождение почвы от искусственных и как бы заносных учреждений, чтобы на этой освобожденной почве «обычай и нравы» воздвигли истинную конституцию, «constitution essentielle»[1794]1794
  Ibid (T. III. C. 6).


[Закрыть].

Остается указать на влияние теократического принципа. На первый взгляд оно не бросается в глаза, так как призыв к религиозным чувствам, к почитанию десяти заповедей и Евангелия не служат еще доказательством этого. Но всмотритесь попристальнее и заметьте, с какой суровостью этот либерал выступает против принципов 1789 года[1795]1795
  Constitut. essentielle (C. 215 и сл.).


[Закрыть], с какой живостью этот индивидуалист восстает против терминов, характеризующих эмансипацию личности, против слов «свобода», «равенство», «братство»[1796]1796
  Réf. soc. (T. III. C. 293 и Т. I. Предисловие. C. XV, прим. 2).


[Закрыть], «демократия», как страстно этот новатор, гордящийся применением научного метода, порицает слова «прогресс», «цивилизация», «наука», «дух нового времени»[1797]1797
  Ibid (T. III. C. 304). Org. du trav. (C. 56–60).


[Закрыть].

Но это еще не все. Одна черта преимущественно перед прочими делает Лепле законным наследником теократов – проявляемое им недоверие к молодежи. Он постоянно стремится обуздать ее, не только потому, что старики являются представителями обычая и традиции, – тех сил, которым Лепле отводит привилегированное положение в общественной экономии, но и потому еще, что он верит в коренную испорченность человеческой природы[1798]1798
  Réf. soc. (T. III. C. 9). Org. du travail (C. 172).


[Закрыть], в постоянно возобновляющееся и бесконечно тлетворное действие «первородного греха» на социальную жизнь. Молодое поколение не имеет, так сказать, иной роли, как «постоянно вносить» первородный грех в среду более совершенного общества, и последнее защищается только тем, что провозглашает супрематию старости. Здесь в неожиданной форме вновь появляется одно из важных возражений, которое теократы выставляют против Руссо и философии XVIII века. Лепле, в свою очередь, пользуется чисто теологической аргументацией и посредством ссылки на грех отвергает нечестивую уверенность человека в невинности его природы.

Если судить о попытке Лепле и его школы с практической точки зрения, то пришлось бы прежде всего воздать должное чистоте их намерений и благородному стремлению к социальному миру, – душе всей доктрины. Но наша задача совершенно иная. Мы подвергаем эту доктрину анализу для того, чтобы установить факт заимствования ею некоторых из своих составных элементов у столь противоположных систем, что ее принципы, взятые во всей строгости, должны привести к уничтожению выводов и что ее выводы содержат в себе отрицание принципов.

Социальные и политические взгляды Тэна и Ренана, в свою очередь, представляют несообразности, доходящие до противоречий.

Общественный договор, Декларация прав человека и чистый разум нашли, как известно, в Тэне[1799]1799
  Les Origines de la France contemporaine: l’Ancien Régime (1875). La Révolution (T. I, 1878; T. II, 1881; T. III, 1884). Le Régime Moderne (T. I, 1891; T. II, незаконченный, 1893). О том, как было задумано и выполнено это сочинение, см. у Gabriel Monod: Renan, Taine, Michelet.


[Закрыть] самого неумолимого критика. Не довольствуясь аргументацией, которая в применении к моральным силам, даже наиболее достойным уважения, не оставила бы ни одну из них нетронутой и незапятнанной; не довольствуясь вменением французской революции и философии XVIII века в прямую ответственность ужасов террора[1800]1800
  См. особенно Révolution (T. III. Предисловие. C. II). «Будучи применены, они (принципы Руссо) сами собою привели к практическим последствиям». Здесь речь идет о крайностях революционного периода.


[Закрыть], Тэн нагромождает против них принципиальные возражения, заимствуя их отовсюду.

Против естественного права, Декларации прав человека и Общественного договора вновь появляются у него аргументы Берка[1801]1801
  Ancien Régime (C. 304 и сл.; 319 и сл.). Révolution (T. I. С. 273 и след.).


[Закрыть], против абстрактного понятия о человеке, не французе, не англичанине, а просто человеке, – аргументы Жозефа де Местра[1802]1802
  Revolution (Т. I. С. 183).


[Закрыть], против преобладания чистого разума – комбинация аргументов теократической и исторической школ. Подобно исторической школе, Тэн осуждает конституции, созданные рукою одного человека. Если для данной страны существует наилучшая из всех конституция, то дело должно идти не о том, чтобы «поставить ее на голоса», а о том, чтобы открыть ее, так как «природа и история уже сделали для нас выбор»[1803]1803
  Anc. Rég. (T. I. C. 183).


[Закрыть]. Подобно теократической школе, Тэн выступает апологетом обычая и даже преклоняется перед ним по тому странному основанию, странному со стороны порицателя чистого разума, что обычай представляет из себя «слепую форму разума». Поэтому он не делает различия между обычаями, даже те из них заслуживают поддержки, которые являются просто застарелыми предрассудками[1804]1804
  «Наследственный предрассудок – своего рода не сознающей себя разум». Ane. Rég. (С. 270–275). Впрочем, то же самое сказал уже Берк.


[Закрыть].

Тэн настолько же философ, насколько историк, и хотя его философские произведения были написаны гораздо ранее его изысканий о революции и новом порядке, хотя они вызваны умственным настроением, весьма отличающимся от того, в которое обстоятельства, как всем известно, повергли его впоследствии, тем не менее эти произведения, в свою очередь, способствовали дискредитированию метафизики XVIII века. Подавив разум во имя истории авторитетом обычая, Тэн сводит его на основании психологического и даже физиологического анализа к состоянию неустойчивого равновесия. Он определяет разум как счастливую случайность. Как мог бы автор книги об Уме, разобравший на части сложный механизм образов и идей, разделять взгляды Руссо и Канта на роль индивидуальности в политике и морали?

Что же, придет ли Тэн под влиянием теократов и исторической школы к заключению о святости многочисленных уз зависимости и подчинения, тяготеющих над индивидуумом, признает ли он заслуживающим уважения «великий мировой договор», обязывающий, по мнению Берка, к пассивному повиновению, или, наконец, признает преобладание государства, как последнее понимает Савиньи, – государства, которое, по цитированной уже нами формуле знаменитого юриста, является «высшим выражением таинственной силы, движущей миром»? Признает ли Тэн вместе с социологами-позитивистами интенсивное и энергичное вмешательство государства? И не покажет ли нам в индивидууме колесо, приспособленное к однообразному движению, орган, предназначенный навсегда к одному и тому же отправлению?

Ни в каком случае. Тэн отрицает вмешательство государства во все области. Он недоволен Руссо главным образом потому, что тот перенес всемогущество государя на народ, не только не уменьшив этого всемогущества, а даже увеличив его[1805]1805
  Révolution (T. III. Кн. II. Гл. 1).


[Закрыть]. Недоверие, внушаемое Тэну демократией, вытекает из того взгляда, что при демократии вмешательство государства в жизнь индивидуума особенно развито. Эта мысль даже приводит его к сравнению монархического деспотизма с демократическим, и не в пользу последнего. Почему? Потому, что первый тяготеет только над известными категориями людей, а второй касается всех. Поэтому самые жестокие, самые отвратительные поступки Фридриха II, Людовика XIV и Филиппа II находят в глазах этого историка смягчающие обстоятельства, истинный характер которых еще не был достаточно отмечен[1806]1806
  Фридрих II забирал в солдаты всех крестьян, которых мог прокормить, двадцать лет держал их хуже, чем в рабстве, и погубил в войнах около шестой части своих подданных, «но это были рабы и его наборы не касались бюргерства». Людовик XIV обращал силою в католичество, а Филипп II жег еретиков, но оба они были терпимее якобинцев, так как «поступали жестоко только с диссидентами» (Révolution. T. III. С. 149–150).


[Закрыть].

При демократии более, чем при всяком другом образе правления, деятельность государства должна быть строго ограничена. Против вмешательства государства в экономический строй Тэн слово в слово повторяет доводы Дюнуайе и Бастиа, ограничиваясь освежением старых метафор. Он называет государство уже не «язвой», а «сторожевой собакой», которую нужно «держать на цепи и в конуре»[1807]1807
  Révolution (T. III. С. 136 и след.).


[Закрыть]. В настоящее время, однако, конура эта слишком обширна. В отношении политики и морали Тэн примыкает к протестам либеральной школы против тирании большинства и стоит за права «совести и чести»[1808]1808
  Ibid (T. III. С. 125).


[Закрыть], по-видимому, не замечая, что физиологическая психология несколько уменьшила престиж сил, обозначаемых словами «совесть» и «честь», и что требуемые им «права», равно как и «внутренняя свобода», о которой он говорит в таких превосходных выражениях, не могут устоять против возражений, которые он сам в другом месте формулировал против абстрактной идеи права и философского понятия свободы.

Нужно ли говорить, что, отмечая в социально-политических взглядах Ренана[1809]1809
  Questions contemporaines (1872); La Réforme intellectuelle et morale de la France (1872).


[Закрыть] присутствие весьма различных элементов, я не имел в виду противопоставлять позднейшие произведения писателя его первой книге Будущее науки. Эта книга, о которой я уже говорил, принадлежит к тому периоду жизни Ренана, который совершенно отделен от последующих периодов. Ограничимся здесь поэтому только следовавшими за ней сочинениями.

Ренан – решительный индивидуалист. Он чувствует склонность к германским расам, потому что они довели индивидуалистический дух до высшей степени развития[1810]1810
  Questions contemporaines (C. 10–11).


[Закрыть]. Он настолько верит в их превосходство, что считает их – мы видели, насколько предвидение его было основательно – предназначенными к социализму[1811]1811
  La Réforme intellectuelle et morale (C. 27–28, 161).


[Закрыть]. Германские расы должны служить нам образцом. Мы должны заимствовать у них социальную организацию, «при наличности которой государство, ограниченное чисто полицейскою ролью, не будет касаться ни религии, ни воспитания, ни литературы, ни искусства, ни морали, ни промышленности»[1812]1812
  Questions contemporaines (C. 73).


[Закрыть]. Хотя возможны переходные ступени и хотя сомнительно даже, можем ли мы когда-нибудь вполне осуществить этот идеал, тем не менее наш долг и наша выгода стремиться к его достижению. Для этого нам придется отрешиться от собственной концепции государства, от римской классической идеи, которую революция неразумно восстановила и преувеличила и которая в течение целого века служит причиной всех волнений и переворотов, испытанных французским обществом[1813]1813
  Réforme int. et тог. (C. 320).


[Закрыть]. «Прогресс» будет состоять в том, что «чрезвычайно многое потеряет свой государственный характер и перейдет в разряд вещей свободных, предоставленных частной инициативе»[1814]1814
  Ibid (С. 313). Ренан сомневается, чтобы государство могло сделать обязательным начальное образование. Ibid (С. 325).


[Закрыть]. Нет, – говорит также Ренан, употребляя формулу, напоминающую своей полной противоположностью ту, которую мы уже встретили в Будущем науки, – нет, государство не является «ни орудием сопротивления, ни орудием прогресса»[1815]1815
  Quest, contemp. (C. 48).


[Закрыть].

К сожалению, у Ренана, как и у Тэна, это индивидуалистическое profession de foi сопровождается критикой учреждений, всего лучше выражающих индивидуализм. Ренан тоже отрицает и осуждает[1816]1816
  La Réforme intellectuelle et morale (C. 243).


[Закрыть] принцип всякого индивидуализма, равное для всех людей естественное право, и заменяет его другим принципом, образованным наполовину «из права разума управлять человечеством, наполовину из прав, имеющих историческое основание»[1817]1817
  Ibid (C. 40).


[Закрыть]. Но разве исторические права не являются формами обладания, которые санкционировал старый порядок, не заботясь об их происхождении? Что касается права разума руководить миром, то под ним, как видно будет далее, нужно понимать право умственной аристократии господствовать над массой.

«Демократическая химера царства народной воли»40 ведет, по мнению Ренана, к невыносимо низменному, в нравственном отношении, строю[1818]1818
  Ibid (C. 303).


[Закрыть]. Основать правительство на всеобщем избирательном праве так же невозможно, как выстроить дом «из груды песку без цемента»[1819]1819
  Ibid (С. 67).


[Закрыть]. Верховенству народа Ренан противопоставляет свою систему, создавшуюся под очевидным влиянием Гегеля и доктринеров, – форму правления, являющуюся, по его словам, «истинно парламентской и конституционной» и предполагающую необходимость династии, знати, верхней палаты, – для представительства «групп и интересов», а не числа избирателей, – и целый ряд реформ в чисто аристократическом духе[1820]1820
  La Réforme intellectuelle et morale (C. 67–75)


[Закрыть].

Вот почему Ренан, протестовавший ранее против посягательств государства на индивидуума, признает теперь право предоставлять человеку в силу происхождения отправление известных функций[1821]1821
  Ibid (C. 45–49).


[Закрыть], – что ведет к устранению от этих функций огромного числа людей. Вот почему далее он восхваляет научную культуру, способную дать ее обладателям «чувство собственного превосходства» и заставить возмущаться мыслью, что их «считают простыми единицами, подобно первому встречному»[1822]1822
  Ibid (C. 104).


[Закрыть], вот почему он требует свободы мысли только для избранных, повторяя на свой лад знаменитую формулу: для народа необходима религия[1823]1823
  Он обращается к церкви со следующими словами: «Не касайтесь того, что мы пишем, и мы не станем оспаривать у вас влияние на народ… Оставим народу его религиозное воспитание, только бы нам оставили свободу». Ibid (С. 98–99).


[Закрыть]. Напомню, наконец, что на страницах, относящихся к 1867 году и не проникнутых еще духом иронии, которым насквозь пропитаны все его позднейшие произведения, встречаются утверждения, вроде следующего: «Никакое общество невозможно при строгом применении к людям идей распределительной справедливости»; или следующего, которое теперь даже трудно квалифицировать: «Целые классы должны жить славою и удовольствиями других»[1824]1824
  La Réforme intellectuelle et morale (C. 245–246). Этот отрывок озаглавлен La Monarchie constitutionnelle en France. Он появился сначала в «Revue des Deux Mondes», в номере от i-го ноября 1869 года.


[Закрыть].

Не все, значит, зависит от капризной фантазии в блестящих вариациях Калибана, так как они исполнены на тему, уже затронутую автором много лет назад. Но как жалок и как далек от своего первоначального смысла этот индивидуализм, устанавливающий различия между личностями и столь решительно освящающий наиболее отталкивающие формы привилегий.

Позитивизм Конта ведет в конце концов к организации моральной, интеллектуальной, социальной и политической тирании, худшей, по мнению Стюарта Милля, из всех, когда-либо угнетавших человечество. Позитивизм Литтре[1825]1825
  De la Philosophie positive (1845), Application de la Philosophie positive au gouvernement des sociétés (1850), Conservation, Révolution, Positivisme (1852, 2-е изд. 1879), Fragments de Philosophie positive et de sociologie contemporaine (1876), l’Établissement de la troisième République (1886).


[Закрыть] приводит к осуждению социализма и к апологии свободного правления. Однако Литтре до конца своей жизни считал себя верным положительному методу. Возможно ли поэтому допустить, чтобы проповедуемый им индивидуализм был, не скажу, искренним, – Литтре – воплощенная искренность и прямота, – но состоятельным?

Изучение политических и социальных идей Литтре возможно только в связи с хронологическими датами: 1851 и 1870 годы являются эпохами в истории его мысли, в 1851 году он порывает с Контом, послушным и верным эхом которого был до тех пор, – таким послушным и верным эхом, что впоследствии он сам не мог понять столь полного отречения от своей оригинальности[1826]1826
  См. Auguste Comte et la Phil. pos. (C. 586–587). Cp. Conservation, Révolution, Positivisme (2-е изд.). Заметки, относ, к 1878 г. (С. 246 и сл.).


[Закрыть], в 1870 году при свете событий, жестоко опровергнувших некоторые его излюбленные взгляды, он критически пересматривает свои идеи. Оставим в стороне сочинения первого периода. Не говоря о том, что они не дают ничего нового, сравнительно с Контом, Литтре сам осудил их, и нам не приходится брать на себя легкий труд уличать его в противоречии с самим собою, сопоставляя эти сочинения с позднейшими[1827]1827
  Каро указал большую часть этих противоречий в своей книге Littré et le Positivisme, принеся при этом заслуженную дань уважения безусловной добросовестности Литтре.


[Закрыть]. Постараемся разобраться только в последних.

Литтре обнаруживает все возрастающее недоверие к экономическим и социальным системам, так как они кажутся ему зараженными ядом метафизики. «Мельчайшее просяное зерно опыта» для него несравненно предпочтительнее «грандиозных обещаний» коммунизма и права на труд[1828]1828
  Fragments de la Philosophie positive et de sociologie contemporaine (C. 381).


[Закрыть]. Опыт показал, что кооперация, дающая право на участие в прибылях, общества взаимопомощи, трейд-юнионы, улучшают участь рабочих. Пусть же последние добиваются развития этих учреждений, а главным образом, возможности полнее «распоряжаться своей судьбой»[1829]1829
  Ibid (С. 388).


[Закрыть]. С этой новой точки зрения Литтре строго осуждает социализм Конта и свое недавнее увлечение им[1830]1830
  Он называет его «католико-феодальным». Ibid (С. 391).


[Закрыть]. Чем дальше, тем больше старается он отметить расстояние, отделяющее положительную философию от социализма[1831]1831
  Ibid (С. 438 и сл.).


[Закрыть], тем больше старается он подорвать, как слишком скороспелые, все без исключения формулы общественной организации, даже как будто согласные с духом и методом позитивизма[1832]1832
  «Много промежуточных ступеней следует пройти, прежде чем социолог будет в состоянии определенно решить, каким должен быть социальный строй, согласный с положительным миросозерцанием». Cons., Rév., Pos. (C. 216).


[Закрыть], тем больше старается он отодвинуть социальную реформу на второй план, а на первый поставить реформу моральную, развитие альтруизма[1833]1833
  Fragments (C. 454).


[Закрыть]. Так мало-помалу, исчезает первоначальный социализм Литтре, приближаясь в конце концов к либеральным решениям, принятым и превозносимым самими экономистами.

Подобная же эволюция совершается в его политических идеях. Автор Доклада Обществу позитивистов признал в конце концов что парламентский режим, «монархический или республиканский», в высшей степени «пригоден для современного положения европейских народов»[1834]1834
  Conservation, Revolution, Positivisme (С. 252–253).


[Закрыть]. Всеобщее голосование кажется ему отвечающим уже не простой «функции», а (заметьте это слово, странно звучащее в устах позитивиста) «праву»[1835]1835
  Ibid (C. 51 и сл.).


[Закрыть]. «Соглашение», – это походит на верховенство народа[1836]1836
  См. относ, этого различия Ibid (С. 66).


[Закрыть], – становится в его глазах источником нового «легитимизма», заменяющего легитимизм теократический[1837]1837
  Ibid (С. 65).


[Закрыть]. Нельзя забывать, что Литтре был не только одним из основателей Третьей республики[1838]1838
  См. том, озаглавленный L'Etablissement de la troisième République.


[Закрыть], но и безусловно авторитетным главою союза между позитивистами и некоторыми из вождей французской демократии.

Будучи защитником политической свободы и приверженцем в экономической области паллиативов, восхваляемых самыми правоверными учениками Адама Смита с целью оградить себя от принципиально осуждаемых ими требований, – Литтре тем более кажется либералом и индивидуалистом, что в той области, которую Паскаль назвал царством ума, он сам представляет высшую степень индивидуальности. Однако, принимая частные решения индивидуализма, Литтре отказывает ему в том, что можно назвать условиями его существования.

Я не упрекаю его ни за то, что он отводит государству слишком большую роль в «бдительном покровительстве» моральным и материальным интересам[1839]1839
  Fragments (С. 156).


[Закрыть], ни за то, что в своем разборе Истории цивилизации в Англии Бокля он энергично протестует против идеи зловредности всякого вмешательства государства[1840]1840
  La Science au point de vue philosophique (C. 478 и сл.).


[Закрыть], ни за то, что, подобно Дюпон-Уайту, он считает рост государства неразрывно связанным с ростом цивилизации[1841]1841
  Fragments (C. 161).


[Закрыть], ни за то, наконец, что он исторически доказал факт постоянного отправления главнейших государственных функций, даже в Средние века, и неправильность довольно распространенного взгляда, будто феодальный строй был «торжеством индивидуума и индивидуализма»[1842]1842
  Ibid (C. 172).


[Закрыть]. Я ничуть не упрекаю его за это, так как история социально-политических идей доказывает, что индивидуализм нисколько не исключает обращения к вмешательству государства, индивидуализм же XVIII века в особенности предполагает последнее. Но есть другие основания считать индивидуализм Литтре лишенным прочного фундамента и, так сказать, висящим в воздухе.

Литтре допускает парламентский режим, свободное правительство, всеобщее избирательное право, легитимизм на основе соглашения. Это несомненно, но он старательно отмечает, что верховная власть народа, в том виде, как он ее допускает, не может считаться ни «абсолютной», ни «всеведущей» и что, подчиняясь законам, управляющим историческим развитием, «она имеет значение лишь постольку, поскольку сообразуется с ними и благоприятствует им»[1843]1843
  Conservation, Revolution, Positivisme (С. 66).


[Закрыть]. Я отлично понимаю, что это ограничение вытекает из его доктрины, но оно существенно, так как равносильно признанию безусловного господства событий. «Исторические законы» всегда формулируются задним числом. Литтре знал, насколько социологическое предвидение случайно, так как он сам должен был сознаться в 1871 году в том, что большинство сделанных им ранее предсказаний было совершенно опровергнуто фактами. Допустим поэтому, что произойдет какое-либо событие, столь же непредвиденное в настоящее время, каким была для Литтре в 1869 году Франко-прусская война с ее последствиями, до сих пор тяготеющими над Европой. Допустим, что это событие повлечет за собой уничтожение парламентского режима и всеобщего избирательного права, допустим, что пройдет десять-двадцать лет после этих событий, увидит ли в этом либерал, вроде Литтре, «исторический закон» и сделает ли отсюда вывод, что для «согласования» с этим законом, для деятельности, «благоприятствующей» управляемому им развитию, следует отказаться от свободных учреждений и избирательного права? Если да, то нельзя не сознаться, что либеральный и индивидуалистический позитивизм Литтре дает не особенно прочную базу для индивидуализма и свободы.

Возьмем другой пример. Литтре – сторонник свободы совести[1844]1844
  Conservation, Révolution, Positivisme (C. 316 и сл.). Application de la Philosophie positive au gouvernement des sociétés (C. 13). La Philosophie positive (январь-февраль, 1874).


[Закрыть], свободы, в которой, как мы знаем, Конт видел краеугольный камень всех социальных и политических заблуждений своего времени. Но каким образом он защищает ее? Говорит ли он, что всякое искреннее мнение так же заслуживает уважения, как и само лицо, его высказывающее? Нет, он ограничивается указанием на то, что правительство, объявляя войну мнениям, тем самым придает наиболее новаторским и опасным из них «коллективный характер, которым они обладали в XVIII веке и который они теряют, если им предоставить бороться друг с другом»[1845]1845
  De la Philosophie positive, loc. cit.


[Закрыть]. Правило очень мудрое; но оно смотрит на свободу совести как на заслуживающий охраны интерес. Без сомнения, это важный интерес, но как быть, если он сталкивается с другим, более важным: следует ли им пожертвовать во имя этого последнего?

Это предположение не гипотеза. В качестве убежденного позитивиста Литтре никогда не сомневался, что некогда должен наступить момент, когда устойчивость учреждений вновь будет зависеть, как то уже было в известные исторические периоды, от «согласия»[1846]1846
  Ibid, loc. cit. И далее: Окончательный режим «будет походить на строй, установленный католицизмом, и ранее политеизмом; с той, однако, разницей, что он будет превосходить их основательностью концепции и перспективой услуг».


[Закрыть] умов. Согласие умов, – Конт говорил о единстве, – вот тот высший интерес, который в конце концов может и должен в глазах такого свободолюбивого и терпимого человека, как Литтре, взять перевес над терпимостью и свободою мысли.