Текст книги "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции"

Это смешение различных элементов, наличность которого мы сейчас констатировали в таком значительном числе сочинений, ясно свидетельствует о постоянной и даже возрастающей неустойчивости идей. Оно неоспоримо свидетельствует также о явной склонности отводить место индивидууму и его праву, место свободе даже в системах, наиболее проникнутых научным или историческим духом.

И могло ли быть иначе? Правда, в наше время история и естествознание неотразимо влекут к себе, и это легко объясняется постоянными завоеваниями науки о природе и страстной любознательностью, с которой человек в изучении прошлого ищет тайны своего происхождения, но чувство индивидуальной свободы, вера в высокую ценность человеческой личности точно так же представляют собою силы, способные противостоять всяким покушениям.

Но раз условия борьбы одинаковы, следовало бы ожидать, что индивидуализм сумеет хорошо защититься от нападений, которые происходят на наших глазах. Так ли это?

Глава вторая
РАЗЛОЖЕНИЕ ИНДИВИДУАЛИЗМА И УСПЕХИ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОЦИАЛИЗМА

Индивидуализм, как его понимали Бенжамен Констан, Бастиа, их ученики и последователи, обозначает собою возвращение к возвышенной доктрине XVIII века, но вместе с тем он занимает важное место и в области идей. Его главные тезисы, если их связать воедино, образуют довольно прочное целое. Все они опираются на одну общую точку зрения, которая сообщает им известную теоретическую ценность. Это доктрина на ущербе, но все-таки доктрина, и ее приверженцы горячо стоят за нее.

В настоящее время связь, недавно соединявшая различные части системы, исчезла, и у последних представителей школы, за редкими исключениями, нет веры в абсолютную ценность своих собственных идей. Кроме того, вместо того, чтобы примкнуть к философии, вроде эклектизма, которая давала бы им точку опоры, хотя и не особенно прочную, но все-таки реальную, все они – в различной степени, но все без исключения – подверглись влиянию метода и миросозерцания, несовместимых с их принципами.

Отсюда все более и более возрастающее бессилие индивидуализма защититься от натиска противников. Отсюда, равным образом, все возрастающие успехи государственного социализма, являющегося как бы серединой между индивидуализмом и настоящим социализмом, изворотом, который считается пригодным для устранения наиболее острых затруднений, так как избавляет от необходимости касаться существа дела.

Превосходство свободных учреждений и, в частности, парламентского строя, принцип невмешательства государства в экономические и моральные отношения, совместимость свободы и демократии – таковы были, как нам известно, основные положения либеральной школы. С тех пор эти положения подвергались столько раз самой разносторонней критике, что в настоящее время немногие писатели, даже из тех, которые называют себя индивидуалистами, отстаивают все эти принципы в целом и во всей полноте. За исключением Принципов права Боссира[1922]1922
  Beaussire. Les Principes du Droit (1888).


[Закрыть] и книги Индивидуальное право и государство Бедана[1923]1923
  Beudant. Le Droit individuel et l’Etat (1891).


[Закрыть], я не знаю ни одного нового сочинения, проникнутого духом индивидуализма, которое не делало бы противникам индивидуализма важных, иногда даже решительных уступок в вопросах капитального значения. Да и книга Бедана вся проникнута сознанием современного кризиса, полна грусти при виде того, что препятствует и угрожает дорогим автору принципам[1924]1924
  См. Le Droit individuel et l’État, заключение (C. 276, 288).


[Закрыть]. Его книга – энергическое и страстное выступление в защиту дела, которое чувствуется проигранным. Книга Боссира содержит, правда, главные черты либеральной доктрины, но автор скорее скользит по поверхности вопросов, чем проникает в их глубину, и злоупотребляет чисто словесным синтезом для примирения теорий, в которых самый нетребовательный анализ обнаруживает разнородные, если не непримиримые, элементы[1925]1925
  Примером такого словесного синтеза может служить «примирение» в том, что автор называет «верховенством права», трех теорий: 1) божественного права; 2) верховенства народа; 3) верховенства разума… Principes du Droit (Кн. II. Гл. 1).


[Закрыть].

Если оставить в стороне эти две книги, то где мы найдем индивидуалистический тезис выраженным без ограничений и умолчаний, каким мы встречаем его у писателей эпохи Реставрации, Июльской монархии и Второй империи? Где найдем в особенности трогательную веру в очевидность своих мнений, одушевлявшую когда-то сторонников этой доктрины?

Я не знаю теперь публициста, который, подобно Ремюза, пользовался бы для защиты парламентского строя аргументами из Аристотеля? Либералы, еще не отказавшиеся от защиты этого строя, считают его только средством, пригодным для известной переходной фазы развития обществ, почти несовместимым с прогрессом демократии и осужденным, вероятно, некогда рухнуть под напором этой демократии, как слишком хрупкая и сложная рамка для ее поддержки[1926]1926
  См. у E. de Laveleye в le Gouvernement de la Démocratie (T. II. C. 93 и сл.) сводку всех возражений, направленных против парламентского строя самими либералами.


[Закрыть]. Те же самые, если не еще более сильные, оговорки встречаем мы относительно политической свободы и ее главной гарантии – разделения властей. Или нам решительно возражают против возможности разделения трех властей, по крайней мере, в их источнике, так как если законодательная власть исходит от народа, то исполнительная власть назначается парламентом, а судебная избирается властью исполнительной, следовательно, все три власти не только не допускают абсолютного разделения, но тесно связаны между собой[1927]1927
  См., например, Ferneuil. Les Principes de 1789 et la Science sociale.


[Закрыть]. Или нам показывают с историей в руках, что смотреть на разделение властей как на политический идеал современных обществ – «странная иллюзия». Наоборот, правильный ход общественной жизни зависит от их «сотрудничества», от их «солидарности»[1928]1928
  См. L. Duguit. La Séparation des pouvoirs et l’Assemblée nationale de 1789 (Paris, Larose, 1893).


[Закрыть].

Если и встречаются еще (впрочем в меньшинстве) экономисты, строго придерживающиеся теории абсолютного невмешательства государства, то другие заметно уклоняются от этой строгости, не считая себя, однако, через это еретиками.

Сказанное подтверждают труды Журдана и Вилле. Последний не допускает, чтобы единственной задачей государства было сохранение существующего порядка. Государство, говорит он вместе с Дюноном-Уайтом, обязано не только сохранять, но также «идти вперед по пути прогресса»[1929]1929
  Villey. Du Rôle de l’État dans l’ordre économique (C. 16).


[Закрыть]. Автор принимает потом всякого рода предосторожности, чтобы не зайти слишком далеко, тем не менее он начал с установления принципа, от которого в ужасе отшатнулось бы столько его предшественников. Журдан, более осторожный и боязливый, чем Вилле, отделяет себя от тех, кого он называет «радикалами в политической экономии», и отказывается порвать «узы необходимости, соединяющие экономический строй с государством»[1930]1930
  Jourdan. Du Rôle de l’État dans l’ordre économique (C. 396).


[Закрыть].

Хотя Леруа-Болье в своей интересной книге Современное государство и его функции[1931]1931
  Leroy-Beaulien. LEtat moderne et ses fonctions (1890).


[Закрыть] горячо отстаивает главные принципы экономистов и не отрицает laissez faire, laissez passer[1932]1932
  Ibid (С. 7).


[Закрыть], хотя он подчеркивает опасность, которой угрожают свободе системы, отдающие силу государства на служение известного социального идеала[1933]1933
  Ibid (С. 242).


[Закрыть], хотя он желает видеть в государстве большое общество взаимного вспоможения и страхования, довольно похожее в конце концов на частные торговые и промышленные общества[1934]1934
  Ibid (С. 76 и сл.).


[Закрыть], – с той, однако, разницею, что общество, образующее государство, состоит не из ограниченного числа участников, а из всех граждан данной страны, – тем не менее он делает важные уступки духу времени.

Он допускает, например, что по мере эмансипации, усложнения и роста общества, к двум первичным функциям всякого государства – внешней безопасности и организации правосудия – прибавляется новая функция. Она состоит в том, что государство принимает участие в деле прогресса, не препятствуя, разумеется, прочим силам, работающим в этом направлении[1935]1935
  LEtat et ses fonctions (C. 39 и сл.).


[Закрыть]. Но такую границу трудно установить. Впрочем, и сам Леруа-Болье чувствовал это, констатируя невозможность априори[1936]1936
  Ibid (С. 41).


[Закрыть] определить сферу деятельности государства и сферу деятельности индивидуума, так как в жизни они «проникают одна в другую» и «перемещаются»[1937]1937
  Ibid (C. 41).


[Закрыть]. Это совершенно справедливо, но остается еще знать, не должны ли эти «перемещения» быть результатом рефлексии, а не случайности, и не могут ли, не должны ли они пойти далее того пункта, где довольно произвольно желают фиксировать их экономисты?

Либералы признали впоследствии совершенно немыслимой ту тесную связь, которую Прево-Парадоль установил, по его мнению, между демократией и политической свободой[1938]1938
  Новая Франция занимается, как известно, вопросами об устройстве, в той или иной политической форме. демократического и свободного. правления, изучением «условий установления свободы во французской демократии». Подобные выражения постоянно встречаются у него. См. особенно (С. 129–130, 149). См Greard. Prevost-Paradol (С. 73 и сл.).


[Закрыть]. Изучая под конец своей жизни политическое состояние Франции (эти страницы заслуживают полного внимания)[1939]1939
  Ed. Schérer. La Démocratie en France (1884).


[Закрыть], Шере недавно констатировал неодолимый отныне рост демократии[1940]1940
  Ibid (С. з).


[Закрыть]. Но если ей и придется подчиниться, то жить при ее господстве будет трудно, в особенности же будет трудно построить социальную жизнь согласно прекрасной формуле либералов, потому что антагонизм между свободой и демократией будет «становиться все более и более очевидным»[1941]1941
  Ibid (С. 52).


[Закрыть]. Во всех вопросах чистой политики, финансов, образования или благотворительности «демократическое решение» противоположно «либеральному решению»[1942]1942
  Ibid (С. 71).


[Закрыть], и эта противоположность будет все более усиливаться.

Прогрессирующее разобщение между тезисами, еще недавно тесно связанными между собой, очевидный упадок духа у большинства тех, кто еще поддерживает эти тезисы, – такова первая причина, объясняющая современный кризис индивидуализма. Но эта причина не единственная и даже не самая важная.

Бастиа смешивал факты с философскими рассуждениями, с априорными взглядами. Свободный обмен и свободная воля отлично уживались у него вместе. Современные экономисты враждебно относятся ко всему, что они называют «теорией» или «философией». Они требуют, чтобы мы оставили заоблачные высоты и держались поближе к земле[1943]1943
  См. Leroy-Beaulien. LEtat moderne et ses fonctions (C. 242).


[Закрыть]. Таковы современные вкусы, и экономисты подчиняются им. К несчастью, факты, взятые без разбора, не приводят к тем выводам, какие хотелось бы извлечь из них экономистам. Для получения этих выводов им приходится делать выбор между фактами.

Возьмем, например, вопрос о вмешательстве государства в дело прогресса. Один экономист, обогативший сокровищницу науки массой новых фактов[1944]1944
  LEtat moderne et ses fonctions (C. 80–81).


[Закрыть], указывает для доказательства некомпетентности государства на развитие железных дорог и страхования, – развитие, всецело обязанное частной инициативе. Лучше ли бы это сделало государство? Сделало ли бы оно это так же хорошо? Получается отрицательный ответ, из которого делается вывод: прогресс не нуждается во вмешательстве государства. Другой писатель, о котором сейчас пойдет речь, стремясь доказать противоположное: что у новых народов дело прогресса требует вмешательства государства – приводит в качестве особенно ценного для него аргумента уничтожение рабства[1945]1945
  Dupont-White. LIndividu et l’Etat, passim.


[Закрыть]. Не ясно ли всякому, что эти намеренно подобранные примеры ничего не доказывают? Дюпон-Уайт может быть прав, но это еще не доказывает, что Леруа-Болье ошибается, и наоборот. В обоих случаях факты подобраны для доказательства предвзятой идеи.

Если бы экономисты строго держались метода, состоящего в исследовании всех фактов, им было бы очень трудно защищать идею невмешательства. Что может быть в настоящее время разительнее факта постоянного усиления функций государства во всех прогрессивных обществах? Повсюду, а в особенности во Франции, Англии, Германии и Соединенных Штатах, прогресс демократии приводит ко все более и более частому вмешательству государства во все отрасли человеческой деятельности[1946]1946
  См. Laveleye. Gouvernement de la Démocratie, относительно же Соедин. Штатов – Bryce, The American Commonwealth.


[Закрыть]. Нам до сих пор еще очень часто говорят об отвращении, питаемом англичанами и американцами к воздействию государства, к умножению писанных законов, это истины, запоздавшие на тридцать или сорок лет.

Экономист, разумеется, сохраняет за собой право протестовать против факта во имя чистой идеи. Но если он будет считаться только с фактами, то как сможет пройти мимо того, о чем я только что говорил? Чтобы быть последовательным, экономист, враждебно относящийся к вмешательству государства, должен или отказаться от претензии обосновывать свою теорию на фактах, или же дать тому факту, который я подчеркиваю, более удовлетворительное объяснение, чем указание на прискорбное невежество государственных деятелей, на бесталанность палат и на дурной характер демократии, решительно нежелающей обращать внимание на весьма полезные для нее наставления. Третье решение, состоящее в провозглашении верховенства факта, если не считаться с противоречащими фактами, очевидно, неприемлемо.

Даже чистые либералы все более и более стремятся устранять так называемые абстрактные принципы, чтобы держаться одних только положительных данных. В этом отношении они подчиняются духу времени. Продолжая с большей определенностью движение, начатое некоторыми из их руководителей, они смотрят благосклонно на учреждения, имеющие историческую основу, не отдавая себе отчет в том, что через Бенжамена Констана они примыкают к Гизо и Ройе-Коллару, а через Ройе-Коллара и Гизо к немецкой и английской исторической школе, т. е. к чистой реакции против принципов французской революции.

Отмеченное сейчас изменение в направлении либеральной школы оказало влияние на текущую политическую жизнь, но изучение этого влияния заставило бы нас уклониться от нашей задачи[1947]1947
  Главные результаты этого влияния: недоверие к революционному методу и доверие к так называемому эволюционному, дух примирения и умеренности и проч. сулят непосредственные выгоды, но мешают видеть связанные с ними в будущем несомненные и важные неудобства, которые мы отмечаем здесь.


[Закрыть]. Однако мы останемся вполне в ее пределах, если покажем, что либеральная школа, как бы нарочно, ослабляет дозу присущего ей индивидуализма, относясь с таким безразличием или даже пренебрежением к абстрактным принципам, априорным точкам зрения[1948]1948
  См., например, Arthur Desjardins. La Liberté politique dans l’Etat moderne (C. 2).


[Закрыть].

Ведь эти априорные точки зрения, эти абстрактные принципы недавно служили оружием против исторически сложившегося социально-политического установления, которое по своей древности, по оказанным им заслугам, по тому блеску, каким оно еще было окружено в конце XVIII века, казалось достойным глубокого уважения и неприступным для всякого, кто не начинал с признания требований разума. Это установление пало, потому что против него был разум. Таким образом, отвергая разум, либералы отвергают источник своего собственного бытия. И почему они отвергают его? Для более удобной защиты против одной категории противников, – демократов, которые, имея одинаковый с ними исходный пункт, виновны в том, что не остановились там же, где они сами. Либералы не замечают, что благодаря этой тактике они обезоруживают себя со стороны общего врага и становятся отныне беззащитными против школ, оспаривающих у разума всякое право вмешиваться в социально-политические установления. Сила там, где логика. Если самое существование и давность учреждения дают ему ценность, то нужно идти до конца, и защищать все, что существует и имеет давность, – защищать только потому, что оно имеет давность и существует.

Окончательно порвав с философским априоризмом, либеральная школа вдвойне ослабила себя. Она лишилась движущего принципа, некогда создавшего ей счастье и славу, она лишилась, кроме того, всякой возможности устоять против аргументов, основанных на традиции, истории, факте.

Значит ли это, что исторический дух совсем не заслуживает одобрения? Мы, по крайней мере, так не думаем. Но в данном случае, безусловно, необходимо различать цели общества и средства, служащие для их достижения. Если бы современные представители либеральной школы ограничились утверждением, что априоризм плохой руководитель при выборе средств, они были бы вполне правы. История и опыт являются здесь очень кстати, но при условии – не терять из виду цель, предварительно установленную путем единственно пригодного метода – путем априорных рассуждений. В нашем Заключении читатель вновь найдет только что указанное различие и вытекающие из него следствия[1949]1949
  См. далее Заключение.


[Закрыть].

Опасность, угрожающая индивидуалистической мысли тем сильнее, что сама демократическая школа, увлеченная идейным движением, глубоко отличным по принципу, но совершающимся по тому же самому направлению, также перестает дорожить метафизическими понятиями, на которые до сих пор опиралась.

В то время как первые представители этой школы в XIX веке гордились всесторонним применением идеи естественного права, современные представители школы под влиянием материализма отбрасывают это понятие, считая его устаревшим и относясь к нему, как и вообще к спиритуализму, с невыразимым презрением[1950]1950
  Достаточно обратиться, например, к книге Эжена ПеллетанаDroits de l’Homme и сравнить ее с современными сочинениями той же школы, чтобы ясно представить себе пройденный путь.


[Закрыть].

Что же происходит вследствие этого? Происходит то, что сравнительно умеренная государственность, которую некогда исповедовала демократическая школа, уступает место государственности без меры и границ. В самом деле, то же самое понятие естественного права, на которое опирались сторонники разумного вмешательства государства, служило им также преградой против сторонников чрезмерного и незаконного его вмешательства. Мы видели, как воспользовался этим понятием Вашро, чтобы обеспечить свободе место в демократической политике[1951]1951
  См. выше (Кн. III. Гл. III).


[Закрыть]. У его преемников мы напрасно стали бы искать подобного уважения к правам совести. Все они, наоборот, готовы предоставить индивидуума целиком, – телом и душой, – в распоряжение государства. Точно также и философские гипотезы, которым они оказывают внимание и доверие, уничтожают всякое различие между индивидуумом и государством. Здесь новое доказательство тесной связи, соединяющей эволюцию социальных и политических теорий с эволюцией общей философии. Современный кризис индивидуализма точь-в-точь соответствует кризису спиритуализма.

Констатируя это, мы не только объясняем зло, но и получаем возможность предугадать, чем против него бороться.

Тенденция демократии не считаться с индивидуальной свободой и тенденция либерализма отрицать свободу ради свобод являются, в сущности, случайными. Ничто не обязывает либеральную школу держаться такой концепции свободы, а демократическую – такой концепции социального права. Пусть возвышенный идейный порыв рассеет очарование, в которое погружены демократическая школа под влиянием легковерного удивления перед материалистической наукой, а либеральная под влиянием суеверного благоговения перед фактом и историей, и обе эти школы с удивлением увидят, что им легко сойтись и что они без всякой помехи могут признать мысль, общую таким демократам, как Токвиль, и либералам, как Прево-Парадоль – мысль о примирении свободы и демократии.

Но пока этот порыв не совершился, на просторе будет работать государственный социализм.

Государственный социализм нашел в Германии особенно благоприятную почву для развития и целую школу писателей, проповедовавших его принципы[1952]1952
  См. Замечательную работу Ch. Andler’a Les Origines du Socialisme d’Etat en Allemagne, t. in 80. Париж, 1897.


[Закрыть]. Следует ли отсюда, что он представляет собою, как это писали, «немецкую философию»[1953]1953
  Léon Say. Le socialisme d’Etat (C. 2 и 3).


[Закрыть]. Такое мнение можно поддерживать только при одном условии: если мы откажем в оригинальности и глубокомыслии французскому публицисту Дюпон-Уайту[1954]1954
  LIndividu et l’Etat (1857), La Centralisation (i860), La Liberté politique considérée dans ses rapports avec l’administration locale (1864), Le Progrès politique en France (1868).


[Закрыть], который без всякого, по-видимому, влияния немецкой мысли очень точно уяснил себе и выразил руководящие идеи государственного социализма гораздо раньше Эйзенахского конгресса (октябрь 1872 года), поставившего государственный социализм, так сказать, в первую очередь для немецкой науки и политики.

Две главные тенденции привели Дюпон-Уайта на путь, где он должен был встретить государственный социализм: тесно связать индивидуум с социальной средой и видеть в прогрессе самую цель жизни обществ. Дюпон-Уайт читал Конта и Литтре[1955]1955
  См. две его статьи в Revue des Deux Mondes (1 и 15 февр. 1865 г.).


[Закрыть]. Он возражает им, но заимствует у них ту идею, что индивидуум всем обязан обществу, в котором живет[1956]1956
  LIndividu et l’Etat, изд. 3 (C. 162). Не отдавая себе отчета в важности этого взгляда, Дюпон-Уайт выразил идею, на которую опираются работы нескольких современных социологов: «Человек получает полную ценность только как часть конгломерата. Очень много значит густота населения, соприкосновение людей друг с другом, – одним словом, общество». De la Centralisation (C. 267).


[Закрыть], а также идею, что общество не представляет собой простого собрания индивидуумов. Смотреть так на общество, а равно видеть в семье простую группу лиц разного возраста и пола – значит не понимать «души» общества и семьи[1957]1957
  LIndividu et l’État (C. 160–161).


[Закрыть].

Если общества созданы для совершенствования, то главнейший вопрос о путях прогресса[1958]1958
  Ibid (C. 1).


[Закрыть]. А для Дюпон-Уайта является постулатом, что общества созданы для совершенствования. В этом опять-таки проскальзывает если не чисто позитивистическое влияние, то во всяком случае близкое к нему. Религия прогресса не осталась замкнутой в храме или, вернее, в часовне, которую посвятил ей Бюше: она распространилась вне ее, и Дюпон-Уайт – один из горячих, хотя и независимых, ее адептов.

Вместе с основателями этой религии он вверяет государству заботу о содействии прогрессу[1959]1959
  LIndividu et l’État (Гл. VII. C. 243 и с л.).


[Закрыть]. Нетрудно заметить связь этой идеи с предыдущей: Дюпон-Уайт потому и призывает государство содействовать прогрессу, что очень низко ценит индивидуума. Слабая и неловкая рука последнего, его по природе эгоистическая душа не могут выполнить такого огромного дела, как дело прогресса. Но это дело не может совершиться само собой[1960]1960
  Ibid (Гл. V. C. 181 и сл.).


[Закрыть]. Без сомнения, интеллектуальная, моральная и даже социальная аристократия[1961]1961
  Ibid (C. 185 и сл.).


[Закрыть] легко предвидят прогресс, но они нуждаются в государстве как в «агенте». Морально государство выше индивидуума. Не является ли оно созданием «всего, что есть в нас самого чистого, самого возвышенного»185? Не является ли оно «посредником между индивидуумами и Провидением»[1962]1962
  Ibid (С. 278). Ср. (С. 166): «Государство обладает моральным авторитетом, равным авторитету церкви». И далее, в чисто мистических выражениях (С. 44): «Кто может быть более (чем государство) естественным посредником между абсолютным разумом и человеческим духом?»


[Закрыть]? Не получает ли оно свою «миссию» от принципа, который выше самого общества[1963]1963
  LIndividu et l'État (C. 166).


[Закрыть]? Дюпон-Уайт, таким образом, подготавливает и применяет формулы, которыми впоследствии так широко воспользуются катедер-социалисты. Ни Вагнер, ни Лоренц фон Штейн не пошли в восторженном преклонении перед государством дальше своего французского предшественника.

Столь же несомненно превосходство государства перед индивидуумом с точки зрения материальной силы, отсюда опять-таки – обязательное вмешательство государства. Здесь Дюпон-Уайт вступает на более твердую почву, в область фактов. Он очень убедительно показывает, – это пункт, который развивали впоследствии другие, не прибавив ничего существенного к сказанному им, – что по мере усложнения и совершенствования цивилизации в такой же степени развиваются «механизм и деятельность правительства»[1964]1964
  Ibid (C. 41).


[Закрыть]. Прогрессивное общество должно иметь более сильное и сложное правительство, чем примитивное общество, подобно тому, как оно обладает более богатым языком[1965]1965
  Ibid (C. 64). Ср. (C. 65): «Чем больше жизни, тем больше органов; чем больше сил, тем больше законов. Но законом и органом общества является государство».


[Закрыть].

Вследствие этого двоякого превосходства государство должно заботиться о социальном, политическом, экономическом и даже моральном прогрессе. Социальный и политический прогресс состоят в приобретении известных прав: права повиноваться только закону, права участвовать в правительственной деятельности и проч. Но эти права одновременны появлению государства, и там, где они развиваются, развивается, в свою очередь, государство, в том смысле, что каждое из этих прав, по решительному выражению автора, «усиливает правительство»[1966]1966
  LIndividu et l’État (C. 39).


[Закрыть]. Экономический прогресс, в свою очередь, предполагает «деятельную полицию»[1967]1967
  Ibid (C. 51).


[Закрыть], ибо нельзя «все слабое и инертное предоставить захвату более сильного, ловкого и предусмотрительного»[1968]1968
  Ibid (C. 52).


[Закрыть].

Нужно, кроме того, разбирать конфликты, возникающие между капиталом и трудом. Ведь в прогрессивном обществе промышленность «создает пауперизм и тем самым усиливает деятельность правительства»[1969]1969
  Ibid (С. 57).


[Закрыть]. Наконец, моральный прогресс, являющийся прежде всего продуктом индивидуальной воли, также возлагает на государство известные обязательства. Развитию человеческой совести должно соответствовать «постоянное улучшение легальной морали»[1970]1970
  Ibid (С. 71).


[Закрыть]. Идея справедливости развивается в глубине индивидуальной совести и «из более богатой совести переходит в более прочные законы»[1971]1971
  Ibid (С. 75–76).


[Закрыть]. Здесь, однако, Дюпон-Уайт делает важную оговорку: он требует для индивидуума в качестве его абсолютного права свободы мысли и ее письменного выражения[1972]1972
  Ibid (С. 209–213).


[Закрыть].

Возрастающее вмешательство государства в жизнь прогрессивных обществ осуществляется одновременно посредством администрации и закона[1973]1973
  См. там же главу под названием Du Rôle de l’Etat en France (C. 97 и сл.).


[Закрыть]. Дюпон-Уайт желает полнейшей централизации, и в защиту этого взгляда пишет целую книгу[1974]1974
  La Centralisation.


[Закрыть]. Он не боится, что законы множатся и регулируют все возрастающее количество интересов. Он подыскал даже две формулы, которым впоследствии суждено было воспроизводиться и повторяться много раз: «Прогресс заключается скорее в улучшении закона, чем в отсутствии последнего»[1975]1975
  LIndividu et l’État (C. 242).


[Закрыть]; «Всякий закон должен служить к облегчению положения наиболее многочисленных и наименее счастливых классов»[1976]1976
  Введение к франц. переводу Представительного правления Стюарта Милля (C. XLIV).


[Закрыть].

Государственный социализм, – тот, по крайней мере, какой мы находим во Франции, – всецело заключается в следующих формулах: вера в способность закона своим действием преобразовать души, а также нравы, обычаи и все взаимоотношения людей и призыв к деятельности закона в пользу обездоленных. Если присоединить сюда стремление не сохранить за политической экономией ее абстрактный характер, а морализовать ее и стремление вернуть идее государства доверие, которого ее лишили чистые экономисты, то мы дойдем до сущности самой немецкой мысли.

Один из этих двух элементов уже был предусмотрен во Франции экономистами-диссидентами, Сисмонди, Бюрэ и др., о которых мы говорили выше, другой нашел горячего сторонника в лице Дюпон-Уайта. Последний старается уничтожить обвинения, выдвинутые против идеи государства экономистами и либералами. То, исследуя сущность этой идеи, он видит в ней «силу разума, выраженную в законе»[1977]1977
  LIndividu et l’État. Введение (C. LXVII).


[Закрыть]; то, изучая отношения между индивидуальным правом и государством, он отказывается признать существование реального антагонизма между свободой и авторитетом и доказывает, что достоинство индивидуума ничуть не пострадает от расширения функций государства, так как «подчинение индивидуума большей дисциплине обусловливается большим разнообразием и усилением его деятельности»[1978]1978
  Ibid (C. 201).


[Закрыть].

Хорошо уяснив себе, что высшая цивилизация требует более сложного правительства, Дюпон-Уайт в то же время отлично понял и выяснил главное: чем современное государство отличается от других исторических форм государства. Существующее теперь государство заняло место прежних частных властей. «Под дыханием прогресса притеснение рушится, но власть остается». Притеснение рушится – значит, индивидуум завоевывает свои основные права, власть остается – значит, на долю государства остается определенная задача. «Так появляются одновременно могущественное государство и свободная личность. Права индивидуума и права государства – два современника, которые родятся в тот день, когда рушатся привилегии»[1979]1979
  LIndividu et l’État (C. 22).


[Закрыть]. Следовательно, Дюпон-Уайт хочет не принести индивидуума в жертву государству, а, наоборот, найти в государстве орудие для «усовершенствования и возвышения индивидуума»[1980]1980
  Ibid (Введение. C. LX).


[Закрыть]. Поэтому он не считает себя социалистом и отзывается о социализме в очень суровых выражениях[1981]1981
  Ibid (Введение. С. LIX).


[Закрыть].

Его, действительно, нельзя было бы назвать социалистом (хотя он и обращается к вмешательству государства, но это обращение имеет туже причину и цель, как и обращение к государству индивидуалистов XVIII века), если бы он прежде чем отстаивать права индивидуума и высокую ценность человеческой личности, как то имело место в только что приведенном отрывке и во многих других[1982]1982
  См. в особенности предисловие Дюпон-Уайта к франц. переводу книги Стюарта Милля О свободе.


[Закрыть], не начал с чрезмерного расширения «личности государства», видя в последнем нечто сверхчеловеческое, если бы он не признал законодательство способным исцелить все общественные недуги, если бы он не был увлечен, очарован идеей прогресса, прогресса абсолютного, рассматриваемого в качестве высшей цели, достойной быть предметом достижения и достигаемой не столько индивидуумом, сколько ради индивидуума.

Все эти черты, взятые вместе, составляют государственный социализм, как его понимают у нас многие радикальные или даже либеральные политики, которые, не желая противопоставлять требованиям масс абсолютно неприемлемую цель, но не обладая способностью восходить к принципам, чтобы при помощи их разобраться в этих требованиях и особенно в средствах для их удовлетворения, набрасываются на государственный социализм, замечая в последнем лишь его примирительный характер и доставляемые им минутные выгоды.