Текст книги "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции"

Демократическая школа обладала тем, чего не хватало либералам и доктринерам, – сознанием важности интересов человеческой массы, по крайней мере, в области политики и морали. Вследствие этого ее индивидуализм напоминает индивидуализм мыслителей XVIII века, которые были первыми деятелями в пользу эмансипации личности. Демократическая школа не испугалась мысли, что государство могло довольно часто вмешиваться в социальные отношения в интересах равенства и справедливости; но она не сумела достаточно определенно наметить границы этого вмешательства, и это было ее слабым пунктом, на который и напали те либералы, которые выставляют, развивают и делают кредитоспособной новую формулу индивидуализма, являющуюся противоположностью и реакцией против формулы демократической школы.

Демократическая школа не фиксировала с достаточной определенностью границы вмешательства государства именно потому, что не установила философских оснований своей политической доктрины.

Токвиль уже склоняется к утилитаризму. Из всех политических теорий эта философия кажется ему «наиболее соответствующей потребностям человека нашего времени». Ему хотелось бы, чтобы моралисты шли в этом направлении, и в одной из своих отточенных фраз, которыми он охотно пользуется, рискуя иногда повредить правильности идеи ради правильности антитезы, он приглашает их «пользоваться ею как необходимою даже в том случае, если они считают ее несовершенной»[1218]1218
  La Démocratie en Amérique (Сочинения. T. III. C. 202).


[Закрыть]. Необходимою — выражение, очевидно, преувеличенное и неправильное. Ламартин полон религиозного чувства[1219]1219
  Не он ли сказал: «Религиозное чувство – это весь человек»? La France parlementaire
  (T. III. C. 490).


[Закрыть], и не у него следует искать строго философской точности.

Только в одном небольшом отрывке Ледрю-Роллена моральный априоризм берется как принцип и граница вмешательства государства[1220]1220
  Etude sur l’influence de l’École française sur le Droit aux XlX-e siècle. (Сочинения Ледрю-Роллена. T. II).


[Закрыть]. Содержание той работы, где он находится, незначительно и почерпнуто из третьих или четвертых рук. Мысль в нем отличается слабостью, но автор без колебания говорит «о справедливом в себе», чего не могла бы изменить общая воля; и заявляет, «что естественный или божественный закон» повелевает «почитать свободу индивидуума». Уважение к индивидуальной свободе является одним из тех «первичных понятий о справедливости», которых человек не может нарушить. Оно представляет «божественное в праве». Оно «ограничивает действие власти и покровительствует индивидууму»[1221]1221
  Сочинения Ледрю-Роллена (T. II. С. 559).


[Закрыть]. Это крайне туманно выраженная теория естественного права.

Позднее, но только позднее, один из представителей демократической школы, называющий себя, кроме того, либеральным демократом[1222]1222
  Vacherot. La Démocratie (i860). См. предисловие (C. XVIII). «В либеральной демократической школе, к которой мы имеем честь принадлежать».


[Закрыть], осмелится философски исследовать эти вопросы, искать «принципов правления» помимо «опыта», объявить, что политика берет свое начало в морали и психологии, смело возвратиться к идее естественного права и найти в ней оправдание вмешательству государства в довольно значительном числе случаев, а вместе с тем – точную границу, за которую это вмешательство не должно переходить.

Сущность демократической теории Вашро состоит в «теории социального права и органа его – государства»[1223]1223
  La Démocratie. Предисловие (C. XIX).


[Закрыть]. Но в то же время он объявляет себя противником всякого деспотизма, будет ли это «воля целого народа» или каприз государя, и «прежде всего сторонником прав человека». Индивидуальное право – «принцип всякой хорошей политики». Общество должно обеспечить развитие этого права, а государство – благоприятствовать его применению. Таким образом, «самое правильное и самое свободное голосование, если оно даже будет единодушным, не может лишить отдельного гражданина какого-либо из этих прав, так удачно названных естественными правами, потому что он обладает ими в силу своей человеческой природы, а совсем не в силу какого-нибудь социального установления»[1224]1224
  La Démocratie. Предисловие (C. XIX).


[Закрыть]. Мало того, Вашро, не колеблясь, говорит, что общество и государство представляют собою справедливость. Задача состоит в том, чтобы примирить требование справедливости с требованиями свободы, индивидуальное право с социальным. По поводу выражения «социальное право» я должен оговориться и впоследствии постараюсь доказать необходимость этого. Но в общем формула Вашро очень удачна, так как, если теория естественного права справедлива, «государство не имеет никакого права на права человека»[1225]1225
  Ibid (С. 229).


[Закрыть].

Человек, его нравственность, ум, благосостояние служат целью; государство-средством. Вместо того чтобы противопоставлять индивидуума и государство друг другу как две крайние противоположности, нужно слить их воедино как элементы одного целого. «Права индивидуума и государства не только не исключают, не ограничивают и не стесняют друг друга, а предполагают, поддерживают и дополняют. Индивидуальное право обеспечивается правом социальным. Последнее единственной целью своей имеет охранение и развитие индивидуального права»[1226]1226
  La Démocratie (C. 233).


[Закрыть]. Откуда вывод: вмешательство государства всегда законно там, где оно обеспечивает индивидуальные права тех, кто иначе не пользовался бы ими; оно незаконно повсюду, где угрожает какому-либо из прав индивидуума.

У Вашро демократическая школа находит свой настоящий принцип, хотя и выказывает еще колебания в его применении[1227]1227
  Следы этих колебаний можно видеть на страницах, посвященных автором вопросу об образовании. Ibid (С. до и сл.; С. 274 и сл.).


[Закрыть]. Но около 1848 года она еще не исповедует такой законченной доктрины. Поэтому она чувствует себя сбитой с позиции, когда грубая действительность разрушает возвышенную мечту, в которую верили люди, подобные Токвилю и Ламартину, когда события 1850 года надолго уничтожают политическую свободу, оставляя только призрак и пародию народного верховенства, наряду с действительно сильной властью и чрезмерной централизацией.

Глава четвертая
ОРТОДОКСАЛЬНЫЕ ЭКОНОМИСТЫ

В системе естественной свободы, как ее понимал Адам Смит, вмешательство государства было заметно ограничено, но все-таки оставалось. Ученики пошли гораздо далее учителя: они установили абсолютную противоположность между индивидуумом и государством и свели к ней весь индивидуализм. Экономисты, по крайней мере, во Франции, были увлечены на этот путь скорее своей полемикой против социализма, чем изучением фактов и логическим развитием их доктрины.

Это становится ясным при сравнении сочинений Ж.-Б. Сэя или Росси с сочинениями Дюнуайе и Бастиа. Ж.-Б. Сэй, верный методу Смита, изучает главные экономические факты своего времени. Росси дает педантическое изложение тезисов школы: оба они, разумеется, враждебны широкому и частому вмешательству государства, но не подвергают этого принципа абсолютному осуждению. Бастиа и Дюнуайе воюют против социализма, и мы сейчас увидим, до чего доходят они в пылу борьбы.

Ж.-Б. Сэй выпускает в свет свой Трактат по политической экономии в такое время, когда налагавшиеся на торговлю всякого рода путы и запрещения стали орудием борьбы в руках правительства[1228]1228
  Traité d’Economie politique (1803). Cours d’Economie politique (1828–1830).


[Закрыть]. Поэтому он энергично выступает против вмешательства государства во всех случаях, когда оно идет во вред «естественному ходу вещей»[1229]1229
  Traité d’Éc. pol. (Кн. I. Гл. 17).


[Закрыть]. Когда государство само становится производителем, оно обязательно, говорит Ж.-Б. Сэй, будет дурным мануфактуристом, негоциантом[1230]1230
  Ibid (Кн. 1. Гл. 18).


[Закрыть] и пр. «Ничем не замечательное правление кардинала Флери, – прибавляет он в часто цитируемом отрывке, – доказывает, что глава государства делает много хорошего уже тем, что не делает ничего дурного»[1231]1231
  Ibid. Вступление.


[Закрыть]. Ж.-Б. Сэй отмечает, кроме того, опасность, вытекающую из роста налогов, обусловленного образованием «ненормальных и смешных политических механизмов»[1232]1232
  Ibid (Кн. III. Гл. 10).


[Закрыть]. Все это чистый дух Адама Смита.

Но подсказывая эти протесты, дух Адама Смита внушает Ж.-Б. Сэю и те ухищрения, которыми он облекает свою мысль. Он допускает, например, что государство, устанавливая премии и разного рода поощрения, оказывает производителям услугу. Основание Альфортской школы, опытной фермы в Рамбулье и разведение мериносов он называет в одном месте «истинными благодеяниями»[1233]1233
  Traité d’Economie politique. Кн. 1. Гл. 17.


[Закрыть]. Он признает за государством право производить крупные общественные предприятия, сооружать дороги, мосты, каналы, порты[1234]1234
  Ibid. Кн. I. Гл. 17.


[Закрыть]. Он не отвергает, наконец, что государство имеет право распространять «элементарное» и «высшее» образование[1235]1235
  Ibid. Кн. III. Гл. 7.


[Закрыть], хотя и смотрит на созданный Наполеоном университет как на «убыточное для родителей и отяготительное для наставников средство снабдить государственную власть исключительной привилегией обучения юношества»[1236]1236
  Ibid. Кн. III. Гл. 7.


[Закрыть]. Следовательно, для Ж.-Б. Сэя государство не является «язвой», которую нужно искоренить. По словам ученого экономиста, исследовавшего этот вопрос[1237]1237
  Jourdan. Du rôle de l’État dans l’ordre économique (C. 339, примечание). «На заседании Политико-экономического общества рассуждали о социализме, о всеобщем голосовании и о вмешательстве государства. Ж. Гарнье объявил, что он вместе с Горацием Сэем, сыном Ж.-Б. Сэя, тщетно искал в сочинениях последнего знаменитого выражения «правительство – язва». Он полагает, что это одно из тех исторических выражений, которые никогда не были сказаны, по крайней мере, теми, кому их приписывают; или что Ж.-Б. Сэй мог произнести его только для характеристики расточительных правительств».


[Закрыть], ему приписали выражение, которого нет в его сочинениях. И в этом нет ничего удивительного, потому что идея, заключающаяся в этом выражении, кажется чуждой Ж.-Б. Сэю.

Росси[1238]1238
  Ibid (1839–1841).


[Закрыть], менее внимательный к фактам и более занятый теорией, повторяет, как верный ученик Адама Смита, об явных и тайных опасностях, которыми грозит вмешательство государства. Но когда ему приходится спросить себя о том, что такое государство и чем оно должно быть, он далеко не отвечает, подобно Бастиа: «ничто».

Государство, говорит Росси, не является результатом «соглашения», которое могло «быть или не быть». В таком положении находятся «торговые общества, военные или ученые корпорации». Государство, подобно семье, имеет «свою индивидуальность, свои права и обязанности». И, продолжая свой анализ, Росси определяет «цель» государства, а также средства, которыми оно располагает для ее достижения. Государство имеет целью обеспечить человеческому роду «не только материальное благополучие, но и нравственное совершенствование»[1239]1239
  Ibid (Т. II. С. 282).


[Закрыть]. В другом месте Росси говорит о «миссии» государства, которая, по его мнению, не ограничивается «противодействием кровавой борьбе частных интересов и покровительством каждой индивидуальности», но «гораздо возвышеннее»[1240]1240
  Ibid (T. IV. С. 210).


[Закрыть]. Поэтому государство вправе требовать «известного духовного воспитания, подобно тому, как оно требует одежды и приличного вида для тела»[1241]1241
  Ibid (Т. I. С. 315).


[Закрыть].

Не нужно особенно настаивать на выражениях этого отрывка, чтобы показать, что Росси является не столько ортодоксальным экономистом, сколько предшественником теории «миссий государства».

Почти совсем забытая ныне книга Дюнуайе о Свободе труда[1242]1242
  Тэн справедливо заметил, что работа Дюнуайе «уже содержит почти все идеи Спенсера (о государстве) и ей недостает только физиологических иллюстраций». Origines de la France contemporaine. Le Régime moderne (T. I. C. 152, примеч. I).


[Закрыть] направлена одновременно и против притязания власти вмешиваться в промышленность или в обмен, и против «мнимоорганизаторских» стремлений тех школ, которые требуют от государства насилия над независимостью индивидуума[1243]1243
  Liberté du Travail, 1-е изд. (T. I, предисловие. C. XIII).


[Закрыть].

Административная централизация, экономический протекционизм и полицейская регламентация находят в Дюнуайе непримиримого врага[1244]1244
  Ibid (T. I. C. 310 и сл.; T. II. C. 90 и сл.).


[Закрыть]. Он строго ограничивает область правительственного влияния на той стадии цивилизации, которую он, подобно Сен-Симону, называет «промышленной эпохой». Основная функция правительства заключается в поддержании мира, порядка, хороших социальных отношений и привычек[1245]1245
  Ibid (T. III. С. 348 и сл.).


[Закрыть]. Но должно ли оно заботиться об этом непосредственно? Единственный непосредственный акт, позволенный ему, состоит в подавлении несправедливых притязаний и поступков, вредных для других, потому что те поступки, которые вредят только нам самим, не касаются его. А если оно выходит из этих границ? Тогда оно становится нарушителем общественного порядка. Оно может брать на себя только то, чего не в силах сделать отдельные лица.

А если скажут, что это слишком узкие рамки? Скажут ошибочно. Для всех народов первым из благ является безопасность. С ней связаны материальное благосостояние и моральное довольство. Стало быть, правительство, заботясь об общественной безопасности, оказывает нации драгоценнейшую услугу, «которую нельзя и оценить»[1246]1246
  Liberté du Travail (T. III. C. 362).


[Закрыть]. К этому первому благодеянию присоединяется другое. Правительство, выполняющее свои естественные задачи, побуждает граждан усваивать «хорошие гражданские привычки», благодаря которым граждане добровольно делают то, к чему прежде их приходилось принуждать[1247]1247
  Ibid (T. III. C. 363).


[Закрыть]. Чем более совершенствуется общество, тем самостоятельнее становятся его члены. Прогресс замечается в «постепенной замене деятельности администрации деятельностью общества». Правительства также совершенствуются по мере того, как суживается сфера произвола. Будущее обществ – в их все более и более полной эмансипации[1248]1248
  «0 Ibid (T. I. C. 334; T. III. C. 373).


[Закрыть]. Уже в настоящее время государство должно отказаться от всякого воздействия на духовенство[1249]1249
  Ibid (T. III. C. 328 и след.).


[Закрыть], перестать обучать юношество[1250]1250
  Ibid (T. III. C. 488). Дюнуайе делает, однако, в другом месте оговорку относительно народного образования. См. Notices d’Economie sociale. (Сочинения. T. III. С. 74).


[Закрыть] и выдавать от себя дипломы и патенты, хотя бы, например, на звание врача. То, что государство называет свободой, слишком часто бывает лишь пользованием разрешением, предварительно данным им же самим[1251]1251
  Liberté du Travail (T. III. C. 340).


[Закрыть] – истинная свобода чужда формализма.

Не довольствуясь таким ограничением вмешательства государства в национальный труд, а также в моральную жизнь общества, Дюнуайе гораздо определеннее своих предшественников излагает то, что, пользуясь его собственными словами, можно назвать политикой, извлеченной из экономических доктрин[1252]1252
  См. в Notices d’Economie sociale два интересные отрывка, напечатанные сначала в форме статей в le Censeur européen, один в 1818 году, другой в 1819-м, и озаглавленных Politique tirée des doctrines économiques и De l’influence qu’exercent sur les gouvernements les salaires attachés à l’exercice des fonctions publiques.


[Закрыть].

Внимательное изучение политической экономии показывает, что источником всего «истинно полезного для счастья человека»[1253]1253
  Notices d’Economie sociale. (Сочинения. T. III. C. 85).


[Закрыть] является труд. Дух господства и завоеваний, бывший принципом старой политики, предшествовавшей экономическим доктринам, логически вел к «милитарной и меркантильной системе… и к регламентарному режиму». Наоборот, индустрия нуждается только в свободе и безопасности. В удовлетворении этих двух потребностей и состоит вся задача правительств[1254]1254
  Ibid (Сочинения. T. III. C. 87).


[Закрыть]. Раз так, вопросы, столь долго воспламенявшие страсти, становятся безразличными. «Важно не то, чтобы иметь правительство, называющееся монархией или республикой, ибо слова эти, и то и другое, могут означать ужасы или глупости; важна не вывеска, важно то, чтобы Компания, обязанная заботиться об общей безопасности, стоила дешево и не причиняла беспокойства»[1255]1255
  Notices d’Economie sociale. (Сочинения. T. III. C. 89).


[Закрыть]. Слова: «конституция», «представительное правление» и проч. «теряют свое обаяние». Наилучше управляемой страной была бы та, «где общая безопасность не требовала бы постоянного вмешательства особой силы, и правительство могло бы некоторым образом исчезнуть, предоставив обывателям вполне располагать своим временем, доходами и свободой»[1256]1256
  Ibid (Сочинения. T. III. C. 91).


[Закрыть].

Что же нужно делать для установления такого правительства? Стараться преобразовать прежде всего самих себя, а не учреждения, и развивать в народе «здравый смысл»[1257]1257
  Ibid (Соч. T. III. C. 100).


[Закрыть]. Затем избегать делать «доходное занятие» из общественного служения; иначе последнее обязательно выродится в деспотизм. В правильно устроенном государстве правительство вполне зависит от производства; правители – «приказчики, нанятые производителями за известную плату охранять их личную и имущественную безопасность, пока они работают». Управлять должно возможно меньшее число людей, работать возможно большее; «было бы верхом совершенства, если бы все работали и никто не управлял»[1258]1258
  Considérations sur l’état de l’Europe (1817) в Notices d’Economie sociale (Сочинения. T. III. C. 43).


[Закрыть]. Для приближения к этому идеалу нужно уменьшить число государственных должностей и убавить жалованье – Дюнуайе говорит: заработную плату – тех, кто их занимает[1259]1259
  Notices d’Economie sociale (Сочинения. T. III. C. 123).


[Закрыть].

У Дюнуайе ортодоксальная политическая экономия еще не соединилась с эклектической философией. Автор Свободы труда обладает практическим и положительным умом и в некоторых отношениях является позитивистом до позитивизма. Он – враг абстракций и метафизики. Он и слышать не хочет об естественном праве[1260]1260
  Liberté du Travail (T. I. C. 19. Примечание).


[Закрыть]. Сказать а priori, что человек «свободная сила», не значит сделать его действительно свободным. Реальная свобода не что иное, как освобождение от всех препятствий, стесняющих развитие человеческих способностей – она не отправной пункт, а конец всего пути[1261]1261
  Ibid (Т. I. C. 20).


[Закрыть]. Только у Бастиа мы встречаем полное сближение политической экономии и эклектизма – сближение, значение и следствия которого выяснятся далее.

Среди всех экономистов своего времени Бастиа[1262]1262
  Oeuvres complètes (Изд. Guillaumin’a).


[Закрыть] выдается необыкновенной настойчивостью в борьбе за права индивидуума против захватов государства. Но если интересно напомнить аргументы, которыми он пользовался в своей полемике, еще более интересно проследить ход его мысли, показать, как вяжутся между собой его любимые положения, образуя стройное целое, весьма отличное, во всяком случае, от доктрины Адама Смита.

Основным элементом системы Бастиа является свобода обмена. Рано заинтересовавшись борьбой Кобдена в Англии против протекционизма, он рассказывает о ней своим согражданам и дает понять ее дух[1263]1263
  Cobden et la Ligue (1845) (T. III. Собрания сочинений).


[Закрыть].

Вопрос об обмене ведет к рассмотрению враждебных между собою интересов производителя и потребителя. Интерес производителя заключается в том, чтобы «предложение было очень ограничено, а спрос очень велик»; интерес потребителя, наоборот, состоит в том, чтобы «предложение было велико, а спрос ограничен». Эти интересы противоположны друг другу, но один из них, а именно потребительский, «совпадает с социальным интересом вообще, другой же – враждебен последнему». Законодательство должно благоприятствовать первому. Покровительство второму было бы в ущерб цивилизации, и в мире снова воцарилось бы варварство.

Бастиа не довольствуется восхвалением свободного обмена в международных отношениях и организацией во Франции такой же агитации, какая была в Англии. Он все сводит к этому принципу; он делает из него первое и последнее слово политической экономии, политики, морали и даже религии[1264]1264
  В своей книге он хочет «возвестить добрую весть». Cobden et la Ligue. Введение (C. 2).


[Закрыть]. Манифест французской ассоциации в пользу свободы торговли от 10 мая 1846 года передает нам, как уже было замечено, «его мысль и язык»[1265]1265
  См. Pillon. Critique philosophique, год VII (T. I. C. 230).


[Закрыть]. Тут мы читаем: «Обмен – такое же естественное право, как и собственность». Лишать гражданина права свободно обмениваться продуктами своего труда – значит не только «мешать развитию общественного благосостояния… и нарушать международный мир, но оскорблять закон и справедливость… ниспровергать порядок… не понимать воли Провидения». Известно, что первая строка этого манифеста гласит: «Подписавшиеся чувствуют потребность изложить свою веру». Бастиа, действительно, верит в принцип свободы обмена и подчиняет ему всю организацию человеческого общества.

Интерес потребителя, т. е. интерес каждого в отдельности и всех в совокупности, должен быть свободен повсюду. Следуя выражению Бентама, повторяемому Бастиа, интерес этот обратится к правительству с тою просьбой, какую услышал Александр от Диогена: «Посторонись от солнца»[1266]1266
  Это эпиграф второй серии Sophismes économiques. См. Pamphlets, I (Сочинения. T. IV. C. 127).


[Закрыть]. Такая же свобода должна быть и между нациями. Не служит ли целью человечества, задачей всей цивилизации «свободное и братское общение людей всех стран, климатов и рас»[1267]1267
  Cobden et la Ligue. Введение (C. 80).


[Закрыть]?

Обмен для Бастиа «составляет всю политическую экономию, всю общественную жизнь[1268]1268
  Harmonies économiques (Сочинения. T. IV. C. 93).


[Закрыть]. Он смотрит на него так потому, что рассматривает исключительно образование богатства. Экономическая наука, по его мнению, имеет нравственной задачей «описывать, как производится и распределяется богатство, подобно тому, как физиология описывает деятельность наших органов»[1269]1269
  Cobden et la Ligue. Введение (C. 8).


[Закрыть]. А общественные бедствия? Политическая экономия так же мало ответственна за них, как физиология за страдания человеческого тела; или, лучше сказать, она не занимается ими и не хочет их знать. Она стремится решить единственный вопрос, которым задается – решить посредством простого наблюдения «естественных законов», – вопрос о «естественной организации»[1270]1270
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. C. 135, 180, 29).


[Закрыть]. В Петиции экономиста[1271]1271
  Цитирую по Pillon’y Critique philosophique, год 7-й (T. I. C. 246).


[Закрыть] Бастиа, подобно Фурье, с жаром просит себе «участок земли», не для того, чтобы производить там опыты, а «для внимательного наблюдения того, как люди организуются сами собой». Правда, в это маленькое общество он гипотетически вводит свободу как условие благоденствия[1272]1272
  «Культ, образование, труд, обмен вполне свободны» (loc. cit.).


[Закрыть]. Гипотетически, потому что в действительности нельзя доказать, что общество, предоставленное самому себе, тотчас же и по своей инициативе устроилось бы на началах свободы.

Каким образом происходит, что эта эгоистическая проповедь ведет не к войне всех против всех, а напротив, ко всеобщему счастью? Причиной этого является царствующая в мире гармония. Там, где другие видят противоположности, разногласия и вражду, Бастиа видит и хочет видеть только гармонию. Он дорожит ей, прославляет ее, восторгается ей, находит в ней последнее слово всего. Гармония должна иметь результатом «обязательное приближение всех классов к одному физическому, интеллектуальному и моральному уровню, и в то же время постоянное повышение этого уровня». Доказать эту истину, сделать очевидным царство гармонии – значит «подтвердить дело Божие»[1273]1273
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. C. 49). Cp. Pamphlets, I (Сочинения. T. IV. C. 322).


[Закрыть]. Бастиа написал свою теодицею и написал ее, можно сказать, в мистическом духе. Законы социальных явлений представляют тайну, и «невозможно, помимо откровения, определить (их) причину»[1274]1274
  Ibid (Сочинения. T. VI. C. 591).


[Закрыть].

Бастиа очень ясно видит отношение, существующее между идеей гармонии и идеей свободы. Он видит также обратное отношение, существующее между идеями принуждения и антагонизма. Если интересы будут гармонировать между собой, то социальная проблема решится посредством одной свободы. Если же интересы будут находиться «в антагонизме» друг с другом, то придется обратиться к принуждению. Отрывок, озаглавленный К французской молодежи и служащий предисловием или введением к Гармониям, только развивает этот взгляд. Бастиа извлекает отсюда ряд выводов, которые служат ему аргументами против социализма. Свобода «имеет только одну форму», принуждение-тысячи, между которыми приходится выбирать. Но как склонить человечество к той форме, которую я выбрал? Если впоследствии встретится высшая форма, то нужно ли будет подчиниться, в свою очередь, и ей? Имеется ли, наконец, сила, способная победить тот антагонизм, который предполагают «в самой сущности» человеческих отношений? Мало того, принцип гармонии не только превосходит принцип антагонизма всем тем, что морально и экономически разделяет принуждение и свободу, но дает еще средство взаимно примирить принципы собственности и общности, а следовательно, устранить борьбу между школами и обеспечить всеобщее объединение умов.

Нарисовав себе картину этого примирения, Бастиа испытывает радость, которая «всецело поглощает его, отвлекает от исполнения своих обязанностей»[1275]1275
  См. письмо, цитируемое РШоп’ом в статье, на которую я уже ссылался (Critique philosophique, год VII. T. I. С. 354).


[Закрыть]. Эта радость сопровождается «полною уверенностью». Он углубляется в свою идею и опасается, что у него не хватит времени привести ее в исполнение. Он просит Бога оставить его в мире сем до тех пор, пока он не «выполнит своей миссии»[1276]1276
  Ibid.


[Закрыть]. Книга о Гармониях обязана своим происхождением этому чувству, и я должен первоначально разъяснить ее план, а потом уже разобрать ее принцип.

«Я считаю возможным доказать, – говорит еще раз Бастиа в письме, из которого мы сейчас заимствовали несколько выражений, – я считаю возможным доказать с полной очевидностью, что естественный общественный порядок ведет, даже при существовании собственности, к самому прекрасному, самому широкому и самому прогрессивному объединению всех». К этому доказательству Бастиа приходит посредством новой теории ценности.

Он отличает, как известно, ценность от полезности. Ценность заключается не в вещах, а в «обмене услуг». Природа даром снабжает нас материалами, которые, несомненно, полезны, но сами по себе не имеют ценности; ценность в труде, который человек к ним прилагает, в услуге, которую он оказывает себе подобным посредством этого труда. Но в обществе польза «стремится сделаться все более и более даровой, общей», а ценность, «единственный предмет присвоения», все более и более уменьшается[1277]1277
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. С. 141).


[Закрыть]. Если это доказательство правильно, прибавляет Бастиа, оно должно «удовлетворить и примирить все школы, допуская, что все они видели истину, но истину частичную, взятую с различных точек зрения»[1278]1278
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 142).


[Закрыть]. Экономисты, защищающие собственность, отчасти правы. «В социальном строе нет другой собственности, кроме собственности на ценности, и эта собственность ненарушима». Социалисты, требующие общности, тоже отчасти правы. «Социальный строй делает все полезности общими при условии свободного обмена освоенных ценностей»[1279]1279
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 142).


[Закрыть].

Человек имеет потребности. Социальное состояние ведет людей к взаимопомощи для удовлетворения этих потребностей. Отсюда идеи обмена, услуг, ценности, все три, связанные с деятельностью человека, порожденные этой деятельностью. Но человек является законным собственником продукта своего труда. Вот единственное основание для индивидуальной собственности. Экономисты, давшие ложные определения ценности, обратили логику в пользу коммунистов, по отношению к праву собственности[1280]1280
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. С. 172).


[Закрыть], и оставили в тени «самый трогательный дар Провидения своему творению – явление прогрессирующей общности»[1281]1281
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 173).


[Закрыть].

С одной стороны – дары природы, «область общности»; с другой – человеческие усилия, которые взаимны и придают друг другу ценность, – область собственности. Но человеческий род «прогрессивно совершенствуется». Поэтому усилие, затрачиваемое на известную работу, все уменьшается. Вместе с тяжестью труда уменьшается значение услуги, ценности и собственности[1282]1282
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 263).


[Закрыть]. Так как полезность остается та же самая, общность выигрывает то, что собственность теряет. Говоря проще и конкретнее, прогресс состоит в «постоянном увеличении массы общих предметов, пользование которыми распределяется одинаково между всеми и мало-помалу уничтожает неравенство, вытекающее из различия в собственности»[1283]1283
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 270).


[Закрыть]. И Бастиа сравнивает то, что может получить ныне рабочий ценою дневного труда для удовлетворения своих главных потребностей, с тем, что он мог бы получить «с самого начала»[1284]1284
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 271–275).


[Закрыть]. Однако собственность, постоянно падающая, по мере развития общности не исчезнет, потому что всегда останется труд и обмен мыслей, а следовательно, ценность. «Это – пионер, который, закончив свою работу в одном месте, переходит в другое»[1285]1285
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. С. 279).


[Закрыть]. Так доказывается и в этом состоит «поистине чудесная гармония естественного социального порядка»[1286]1286
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 289).


[Закрыть]. Бастиа прославляет свою теорию в таких выражениях, которые напоминают Фурье своей верой и энтузиазмом, хотя и выражены более литературно.

Все это логическое построение, несомненно, очень остроумно и красиво. Но достаточно ли прочен его фундамент, чтобы выдержать все здание? Действительно ли Бастиа дал нам формулу, которая прекращает борьбу между экономистами и коммунистами, примиряет всех искренних людей и решает социальную проблему в пользу общей философии, глубоко оптимистической, спиритуалистической и даже христианской?

Для того, чтобы можно было считать честолюбие Бастиа совершенно законным, его теория ценности должна была бы быть неопровержимой, а гипотеза основной гармонии интересов – неоспоримой. Но Бастиа, легко доказывая простоту, дух примирения, утешительность, религиозность и практичность своей гипотезы (эти достоинства он приписывает ей в письме к Французской молодежи)[1287]1287
  Ibid (Сочинения. T. VI. С. 11–12).


[Закрыть], даже не пытается установить ее истинность. С другой стороны, он недостаточно глубоко проник в проблему о свободе и не знает поэтому, что ни свобода, ни оптимизм недоказуемы[1288]1288
  См. наше Заключение.


[Закрыть]. Следовательно, его заслуга, правда, заслуга не малая, состоит лишь в том, что он уразумел внутреннюю связь, соединяющую гармонию и свободу; но природа этой связи ускользает от него.

Что касается его теории ценности, то было бы желательно, конечно, чтобы она могла выдержать критику и чтобы из нее можно было сделать те выводы, какие делает Бастиа. Но как двусмысленно и неопределенно слово «полезность»! Есть много видов полезностей. Существует, например, такая, которая выражается в «самих свойствах вещей или скорее в естественном и постоянном отношении этих свойств к реальным потребностям человека». В этом смысле полезны воздух и вода. Существует и другой род полезности, «который зависит от желания, разумного или неразумного». В этом смысле алмаз обладает полезностью. Но полезность, которую принимают в расчет экономисты, стоит в соотношении с желанием и сливается с ценностью. Точно так же, хотя всякая ценность порождается человеческим трудом, не что иное как предполагаемая ценность алмаза, который я замечаю на земле во время прогулки (возьмем классический пример), побуждает меня нагнуться и подобрать его, т. е. выполнить известный труд, хотя бы и самый ничтожный. Наконец, может ли оказываться услуга отдельно от вещей, от материалов, к которым она прилагается? Каким образом и для чего объяснять ценность услугой, если природа вещей, относительно которых оказывается услуга, решает, хотя бы отчасти (ввиду их редкости, например), цену самой услуги[1289]1289
  См. статью Pillon’a (Critiquephilosophique, год VII. T. I. C. 360).


[Закрыть]? Впрочем, и экономисты, и социалисты остались недовольны теорией Бастиа. Социалисты видели в ней чистейшее лицемерие. По их мнению, Бастиа придумал слово услуга для оправдания собственности, не основанной на труде[1290]1290
  Таково, в частности, возражение Лассаля: Kapital und Arbeit, Reden und Schriften. T. III. C. 127.


[Закрыть]. Экономисты, понимая опасность позиции, занятой Бастиа, который требует отчета по всем пунктам, хотя бы это было на руку социализму, отвергли его теорию ценности не без пренебрежения[1291]1291
  Maurice Block. Progrès de la Science économique (T. I. C. 150–152).


[Закрыть].

Сблизив и как бы слив воедино идеи гармонии и свободы, Бастиа неизбежно должен был превзойти своих предшественников и в частном вопросе о вмешательстве государства.

И действительно, он не ограничивается повторением вслед за Дюнуайе, что единственная задача государства состоит в охранении безопасности, в гарантии каждому своего[1292]1292
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. C. 540–542).


[Закрыть]. Он не ограничивается тем, что отвергает вмешательство государства в национальный труд в форме поощрений и премий, что допускал Ж.-Б. Сэй[1293]1293
  Ibid (Сочинения. T. VI. C. 555).


[Закрыть]. Он идет далее: в знаменитом отрывке[1294]1294
  Qu ’est-ce que l’État, см. Petits Pamphlets, I (Сочинения. T. IV. C. 328 и сл.). Gp. Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. C. 536 и сл.).


[Закрыть], которым впоследствии много пользовались, он нападает на самое понятие государства. В этих страницах, написанных, как обычно для Бастиа, неравномерно, можно кое-чем воспользоваться. Так, например, Бастиа совершенно прав, доказывая, что гражданин, воображающий получить от государства что-либо даром, обманут словами, так как неизбежной расплатой за все дары государства является налог. Но когда он притворяется не понимающим самого смысла термина государство; когда он требует, чтобы ему показали этого «феникса», которым является государство, и утверждает, что «этого драгоценного открытия не было сделано», потому что до сих пор «народ тотчас ниспровергает все, что появляется под именем государства», тогда Бастиа сам заслуживает упрека в игре словами. Не очевидно ли, что он смешивает в данном случае правительство с государством? Революция изменяет форму правления, но не может уничтожить государства. В пылу борьбы против социализма Бастиа заходит слишком далеко. Он был гораздо ближе к истине, когда в своем обращении к Французской молодежи указывал задачу политической науки «в рассмотрении того, что должно и что не должно принадлежать государству»[1295]1295
  Harmonies économiques (Сочинения. T. VI. С. 18).


[Закрыть]. Но самое преувеличение, в которое вдается его мысль, многозначительно: оно отмечает крайний предел, к которому идут экономисты. Преемники Бастиа все стремятся к этому пределу, хотя и приближаются к нему далеко не одинаково.

Не следует особенно удивляться выводам, к которым приходят около этого самого времени некоторые представители ортодоксальной школы. Новейшие экономисты назвали эти выводы «парадоксальными». Нет, они просто чересчур прямолинейно логичны, но стоят в полном согласии с формулой Бастиа.