Текст книги "Люди земли Русской. Статьи о русской истории"

Колхозный эксперимент Розенберга

А. В. Байкалов[156]156
  Анатолий Васильевич Байкалов (1882–1964) – журналист, писатель. Меньшевик. В эмиграции с 1919 г., жил в Лондоне. Был редактором газеты «Русский в Англии», сотрудничал в журналах «Часовой» и «Возрождение», газетах «Последние новости» и «Русская мысль». В 1947 г. привлек внимание английской общественности к выдачам советской стороне англичанами русских эмигрантов из лагеря Ди-Пи в Римини, в результате чего они были прекращены.


[Закрыть] в своей ценной, интересной и очень своевременной брошюре «Программа мероприятий на переходный период», среди многих глубоко и здраво обоснованных указаний будущему первому правительству освобожденной России, состава которого он не предугадывает, – рекомендует сохранение колхозной системы на первые 2–4 года. Это не означает, что А. В. Байкалов ее сторонник, Предположение о необходимости ее сохранения продиктовано ему страхом оставить без хлеба города, т. к. индустрия, несомненно, не сможет выработать в обмен на хлеб нужного количества товаров.

Страх имеет основания. Опыт передачи всей земли в личное владение крестьянам был в 1918–1921 гг. Результаты его всем известны.

Но был и другой опыт: сохранение колхозов при перемене правительства. Он был сделан немцами в 1941–1943 гг. Результаты его тоже общеизвестны, но, по-видимому, далеко еще не всеми поняты.

Вторгнувшись в «восточное пространство», социалисты от Гитлера увидели там, неожиданно для себя, не хаос на полях и в хлебных амбарах (что главное), но стройную, четкую систему полного закабаления крестьянина при столь же полном лишении его плодов своего труда, систему организованную социалистами от Маркса.

Родственные сердца возрадовались.

Что может быть лучше! Рационально во всех отношениях. Остается лишь насажать своих фюреров и лайтеров на места бежавших предколхозов и все в порядке.

Для русского крестьянина это было тоже полной неожиданностью. Ждали всего, даже возвращения помещиков, и не очень-то этого боялись («договоримся, мол»), но только не колхозов. Это убеждение было создано самими большевиками, неустанно кричавшими, что фашизм и нацизм – слуги капитализма.

Слуги капитализма – следовательно, слуги частной собственности, – логично решил крестьянин, которому было вбито в голову, что фашисты и нацисты не социалисты.

Уверенность крестьянства в передаче ему земли и имущества колхозов была настолько крепка, что, в то время, как в городах, зачастую еще до отхода Красной армии начинался вселенский соборный грабеж, колхозники в подавляющем большинстве строго охраняли общественное имущество, зерно и скот «до распоряжения» и не прекращали общественных полевых работ.

Фронт стремительно прокатывался через совхозы и колхозы, не давая им ни «распоряжений», ни органов местной власти. В городах тотчас же начинали действовать комендатуры, но деревня оставалась беспризорной. В колхозах лишь эпизодически появлялись полковые фуражиры, реквизируя телку или пяток овец. В большинстве случаев обе стороны проявляли полную корректность: собственных свиней и кур немцы не брали, крестьяне же сами указывали наиболее жирных телок общественного стада и добавляли от себя овощей, фруктов, меду, если такое находилось. Фуражиров поили водкой и кормили яичницей.

Власть приходилось создавать самим. Обычно она избиралась на «закрытом» совещании элиты – пахарей-стариков, трактористов, учетчиков, счетоводов – и почти никогда не созывалось общего собрания. Женщины, «большая сила в колхозах», самоустранялись. Советский актив в эти дни еще находился в бегах – прятался в соседнем лесу, появляясь лишь недели через две, когда убеждался в полной своей безопасности.

Новая власть посылала ходоков в город, к коменданту за инструкциями. Тот отмахивался, обещая скорое прибытие гражданского управления, иногда разрешая взять из общественного стада по корове на семью и по паре центнеров зерна из амбаров, в подтверждение чего давал какую-то филькину грамоту на немецком языке, припечатанную распростертыми крыльями «адлера»[157]157
  Орел (нем.).


[Закрыть].

Через 1–2 месяца начинало постепенно подтягиваться и гражданское управление – коричневые «гольдфазаны» Розенберга[158]158
  Партийные чиновники Восточного министерства, одетые в золотисто-желтую форму.


[Закрыть], в лице множества отделов и управлений: полеводческих, лесных, животноводческих, заготовительных и пр. В колхозах и совхозах появлялись лайтеры и фюреры, но их явно не хватало даже для рационального с точки зрения немцев выкачивания продуктов, не говоря уже о каком-либо организованном руководстве. В помощь им назначался уездный (районный) начальник. Он формировал земельное управление, обычно копируя колхозников.

Единой схемы земельной политики в оккупированной зоне у немцев не было. Она беспрерывно варьировалась в зависимости от места, времени и возглавлявшей ее личности. На Верхнем Днепре колхозы сохранились в полной неприкосновенности. В Мелитопольщине они были раздроблены на множество «общин», каждая из которых была тем же колхозом. В Крыму молочные фермы, мельницы и другие промышленные заведения колхозов были выделены в самостоятельные предприятия.

На Украине выделения отдельных хозяйств на хутора почти не было. В Крыму оно началось еще в 1942 г. Отдельным признанным крепким хозяевам нарезались участки по 10–12 га и даже в качестве премий за успешное ведение хозяйства выдавалось приличное «обзаведение» инвентарем и скотом. Иногда строился дом. Эту «показательность» немцы явно украли у большевиков, как, впрочем, и многое еще.

На Северном Кавказе, куда гражданское управление не успело проникнуть, уборка и посев 1942 г. проводились, особенно в аулах, под знаком негласной, но и не возбраняемой единоличности. В Караче ген. Кестринг[159]159
  Эрнст-Август Кёстринг (1876–1953) – дипломат и кадровый военный; родился в России, где получил образование, но военную карьеру начал уже в Пруссии.


[Закрыть] даже рискнул на свой страх объявить принцип единоличности. Результат получился очень яркий: весь урожай был собран; засеяно около 80 % нормы; партизанщины не было абсолютно, при отходе немцев большинство низовых карачаевцев и много казаков ушло с ними гужевым обозом; горные карачаевцы ушли в леса и долго еще сопротивлялись красным, надеясь на возврат немцев.

В Мелитопольщине, когда немцам стала ясна полная невозможность обработать даже половину земельного фонда силами колхозов, они начали щедро раздавать пригородные земли городскому населению.

Эффект получился поразительный: семья в 2–3 женщины, не имея своей лошади и «занимая» ее на время, обрабатывала и убирала участки в 2–3 га. В этих семьях бывали старухи старше 60-ти лет и девочки моложе 14 лет.

Выкачивание продукции немцы намечали для военного времени в размере 20–25 % урожая. Для колхозников это было «уже хорошо», т. е. обратно пропорционально выкачиванию советскому. На деле получилось еще лучше. Немецкая система заготовок, безупречно действовавшая в Германии, дала плачевный результат на Украине. Правда, ее осуществляли здесь гольдфазаны – «немцы третьего сорта», как называли их в армии, да еще присланные сюда по разверстке от учреждений, следовательно, – совсем отброс. Без помощи армейского вахтмейстера они вообще ничего не могли сделать в деревне. Вахтмейстера же им давали скупо и неохотно – нужно самим. С другой стороны, украинский колхозник, поднаторелый в способах самоснабжения при советской голодовке, значительно превосходил вахтмейстера в технике этого дела, и в руки немцев попадало много меньше 20 %.

Тем не менее, утрата уверенности населения СССР в ликвидации колхозов немцами, сыграла колоссальную роль в ходе войны: четыре миллиона пленных в 1941 г. превратились в такое же количество анти-немецких (порой одновременно и антисоветских) партизан в 1943 г. Думается, что под Сталинградом колхозный фактор сыграл не меньшую, а большую роль, чем огонь «Катюши» и измена итальянцев[160]160
  Итальянцы практически не участвовали в Сталинградской битве (не считая случайно попавшего туда вспомогательного подразделения в 80 человек): итальянская армия (ARMIR) занимала позиции на фланге Вермахта, на Дону, откуда зимой 1942–1943 гг. начала отступление под натиском Красной армии (вероятно, это отступление автор считает «предательством»).


[Закрыть].

Опыт сохранения колхозов при смене правительства дал совершенно ясную формулу вывода:

– Новое русское правительство, сохранив колхозы даже временно, станет самым кратковременным.

А. В. Байкалов, видимо, сам учитывает эту опасность. «Я буду чрезвычайно рад, если будет предложена другая схема практических мероприятий», – пишет он в конце главы. Думается, что такая схема сочетания справедливых стремлений к единоличному хозяйству с устранением опасности голода в городах лежит в формуле:

– Немедленное, хотя бы и временное до генерального размежевания, наделение крестьян землей для единоличного пользования ею, не владения еще, а временного лишь пользования при сохранении за государством всей сети МТС.

Оплата МТС натурой отнимает от урожая 30–35 %. Приблизительно таково же отношение числа городского населения к целому. Следовательно, МТС могут дать необходимый для прокормления городов хлебный фонд. Следует учесть также неизбежную утечку городского населения на землю при свободе пользования ею и гарантии плодов земледельческого труда. Кроме того, подобная мера вовлечет в русло сельскохозяйственного производства те миллионы безработных, которые, несомненно, скопятся при неизбежном разгроме и консервации уцелевших объектов военной промышленности. Оставшись же без работы в городах, эти миллионы создадут грозную опасность для любого правительства и для жизни всей страны. Необходимость же временного компромисса русский крестьянин поймет. Он многое понял и многому научился в первый период войны и оккупации, когда надежда на ликвидацию колхозов не была еще им утрачена.

[Алексей Алымов]

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 4 февраля 1950 г.,

№ 37, с. 6–7.

Иван и Фриц

Конец 1943 года. Линия фронта идет по Днепру. Небольшой поселок на самом берегу реки, куда я попал по служебной командировке, находится беспрерывно под обстрелом советских снайперов, и для защиты от их пуль на улицах поставлены щиты из камыша. Но русское население поселка не разбежалось. В нем продолжается почти что нормальная жизнь.

Придя в отведенную мне квартиру, я застаю в ней необычайную картину. В жарко натопленной маленькой комнатке, на кровати, покрытой лоскутным одеялом, сидит голый немецкий солдат, а у печки, спиной к нему, русская старуха что-то стирает. Солдат необычайно смущен моим приходом, но старуха тотчас же спешит к нему на помощь и объясняет мне:

– Так завшивел, так завшивел, что я ему все, как есть, скинуть велела. Теперь пропариваю. От тоски это. Видите, какой молоденький. У меня тоже такого же в армию забрали.

Этот эпизод всплыл в моей памяти при прочтении блестящего, как всегда, «Политического обзора» полковника С. в № 251 «Нашей страны». Автор дает в нем сжатую, но четкую информацию плана создания германской армии, ставшей, наконец-то, реальностью, и исчерпывающе авторитетно утверждает, что эта армия представит собой действительную силу, способную принять на себя и отразить первый удар Советов в Третьей мировой войне. Но одновременно он ставит вопрос:

– Какие отношения установятся между новой германской армией и красной, или, точнее сказать, русской, в неизбежном столкновении? Будет ли русский народ рассматривать новую германскую армию, как некоторую вариацию гитлеровского нацизма, или она будет встречена, вместе с американской, действительно, как армия «освободительная»?

Ответить на этот вопрос полковник С. не считает для себя возможным. Но я беру на себя смелость дать некоторый ответ на него, основываясь на множестве фактов и примеров, виденных мною в течение Второй мировой войны на фронте, а также в ближнем и дальнем тылу. Ведь современная армия – это вооруженная часть народа, неизменно отражающая его психическое состояние, его симпатии и антипатии. Следовательно, для ответа на поставленный вопрос нужно учесть не только политическое настроение боевых воинских кадров, но и… бабку, ту самую старуху, которую я видел добровольно стиравшей белье поставленному к ней немецкому солдату.

Во имя объективности нам придется, прежде всего, решительно отбросить все беспардонные утверждения о каких-то особых, небывалых, исключительных «зверствах» немцев. Война – зверство сама по себе. Незверских войн не было, и быть не может, и зажаренные фосфором немецкие дети в Гамбурге, сотни тысяч мирного населения, погребенного под развалинами Мюнхена[161]161
  ¹ По официальным данным в Мюнхене под англо-американскими бомбами погибло


[Закрыть], тысячи сочувствовавших союзникам сербов, истребленных при воздушной бомбардировке Белграда вряд ли свидетельствуют о высокой гуманности противников немцев в минувшей войне и об отсутствии зверства в их операциях. Во всяком случае, после нюрнбергского «судилища» демократам следовало бы меньше говорить о чужих зверствах. Немцы, ведь, все-таки, не расстреляли ни одного пленного генерала, а происходящие теперь на наших глазах действия французской армии против арабских повстанцев в Северной Африке совершенно идентичны борьбе немцев с партизанами Белоруссии. Не стоит говорить и о какой-то, якобы присущей немцам особой жестокости по отношению к инакомыслящим. Расправа с таковыми, произведенная по окончании войны в демократических странах, во Франции и Италии была не менее жестокой. В Италии, например, вырезали не только несколько десятков тысяч фашистских семей, но расстреляли даже… попугая, певшего фашистский гимн. [162]162
  632 человека.


[Закрыть]

Однако, не будем замалчивать и фактов обратного порядка. Голод в лагерях для русских военнопленных был, но пусть кричащие о нем скажут мне, чем могли накормить немцы миллионы военнопленных (в первые месяцы войны) в разоренной прифронтовой полосе, абсолютно лишенной местных пищевых ресурсов, вывезенных или уничтоженных Советами. Ведь число этих военнопленных вдвое превышало наступающую немецкую армию. Чем было их насытить? Однако, военное командование все же стремилась как то нормализировать это тяжелое положение. Сомневающихся отправляю к правдивой книге Л. Ржевского[163]163
  Леонид Денисович Ржевский (наст. фам. Суражевский; 1903–1986) – писатель «второй волны» эмиграции, литературовед. Рецензию Ширяева на книгу Ржевского «Между двух звезд» см. Ширяев Б. Н. Бриллианты и булыжники. СПб.: Алетейя, 2015. С. 304–306.


[Закрыть] «Между двух звезд» и сам лично свидетельствую, что к концу 1943 г. находившиеся в Крыму русские военнопленные получали хлеба на 100 грамм больше, чем немецкие солдаты. Эти 100 граммов дополнял им организованный немцами же благотворительный русско-татарский комитет. В тот же период я видел там лагеря, значительно более благоустроенные, чем поселки советских новостроек.

Были и виселицы на базарах. Лично я видел две: одну в Пятигорске, другую в Ставрополе. На первой за пять месяцев оккупации было повешено лишь два бандита, вырезавшие целую семью; на второй за тот же период никто не висел. Провоцированной Советами партизанщины на Северном Кавказе не было, а именно она поставляла главным образом сырье для этих агрегатов. Были и избиения в немецких лагерях для русских военнопленных, но когда послушаешь воспоминания итальянцев, побывавших в Африке в плену у англичан, то придется признать, что там это дело велось похлеще.

Рассказанный мною в начале статьи случай не единичный факт. Я мог бы привести еще несколько десятков подобных из запасов только своей памяти. Я очень часто видел добрые отношения между немецкими солдатами и русскими крестьянами, у которых они были расквартированы. Видел случаи помощи со стороны немецкого офицерства русской интеллигенции городов. В частности, мой собственный сын был два раза буквально спасен немецкими офицерами. При внезапном оставлении Керчи, проходившем довольно беспорядочно, я видел, как немецкий офицер приказал своему солдату сойти с авто и уступить свое место офицеру-власовцу.

– Тебе грозит только плен, а ему верная смерть, – сказал он. Находящиеся теперь в эмиграции кавказцы могут подтвердить произведенное генералом фон Клейст[164]164
  Пауль Людвиг Эвальд фон Клейст (1881–1954) – немецкий военачальник, с 1943 г. фельдмаршал; умер в советском плену.


[Закрыть] расформирование колхозов в Карачае,

поддержку им православной Церкви, ставропольцы – восстановление и охрану разграбленного красными музея, восстановление театра, школ, снабжение голодающих детдомов, организацию «зимней помощи», снабжаемой из Германии, и многое другое, но необходимо отметить и подчеркнуть, что все это происходило при военном командовании и управлении им областью, т. к. розенберговские гольдфазаны туда доехать не успели.

С прибытием гражданской администрации – чиновников Восточного министерства – и при переходе управления к ним обстановка разом резко изменялась к худшему, и именно тогда в среде русского населения возникал протест, выражавшийся в саботаже и партизанщине. Это правило было неизменным для всех областей, которые я видел, а видел я всю южную полосу России, от Ставрополя до Одессы.

Высшее командование немецкой армии вполне сознавало вредительскую работу национал-социалистической партии, выраженную действиями Ост-министериума. Это сознание подтверждено теперь рядом опубликованных документов, но, не повторяя их, я предпочту рассказать ходивший тогда среди немецкого офицерства очень характерный анекдот.

Он повествовал о предстоящей расправе с национал-социалистами. Сталин присуждал всех их вождей к смерти, но когда очередь дошла до Розенберга, то горячо вступился за него:

– Не повесить, а орден ему нужно дать! Ведь это же наш лучший помощник! Именно благодаря ему мы выигрываем войну.

Осознавало ли русское население оккупированных областей разницу в отношении к нему со стороны немецкой армии и национал-социалистической партии? Первые месяцы оккупации оно, конечно, не могло в этом разобраться, но в дальнейшем наступало прояснение, и одновременно с ним сохранялись добрые отношения с солдатами, но возникал антагонизм и даже ненависть к национал-социалистическим партийным чиновникам.

– Что их партийцы, что наши – один черт, – слышалась ходовая фраза.

Доверие же к немецкой армии не терялось. Доказательства этому – массовый уход городских обывателей и крестьянства с Северного Кавказа с отступавшими немцами, обусловленный именно тем, что в этих областях розенберговские чиновники себя проявить не успели. Число уходивших с немцами с Украины было в процентном отношении значительно меньше.

Какой же вывод можем сделать из всего перечисленного, того немногого, что может вместить газетная статья? Во-первых, тот, что вражды к немцу, как к таковому, в русской среде нет. Об этом свидетельствуют и теперь многочисленные показания вернувшихся из плена немцев.

Национал-социалистической партии и его злого гения А. Розенберга теперь не существует, но германская армия возрождается, и ей предстоит снова соприкоснуться с подсоветской русской армией, неотъемлемой частью русского народа. Будет ли это столкновением или соприкосновением? Как встретятся они – Иван и Фриц? Характер этой встречи, несомненно, будет во многом зависеть от тех политических факторов будущего, о которых мы в настоящий момент еще не имеем представления. Но мы смело можем утверждать, что оба народа, российский и германский, в достаточной мере поняли значение тоталитарных социалистических партий в их жизни. Немцев научил этому финал войны, русских – послевоенный период, разочарование в тех надеждах, которые сулила им купленная неимоверно дорогой цепей победа. Значительное просветление наступило и во взаимном понимании друг друга обоими народами. Немцы глубже всех в свободном мире уяснили себе, что российский народ и коммунистическая партия – два непримиримых врага. Об этом свидетельствуют и мемуары руководившего военными действиями генералитета и рассказы солдат, возвращающихся теперь из русского плена. О понимании немцев русскими мы можем получить сведения в книгах послевоенных перебежчиков Юрасова, Климова, Ольшанского и др. Пребывание оккупационной армии в Германии, несмотря на все рогатки, которыми окружила ее коммунистическая партия, многое показало ее солдатам и офицерам, а через них и всему российскому народу. Все эти факты дают нам возможность предположить и даже надеяться на то, что предстоящая встреча Ивана и Фрица будет не смертельной схваткой врагов, а соприкосновением представителей двух народов с совпадающей политической настроенностью и пониманием друг друга.

К сожалению, мы едва ли можем питать те же надежды на встречу подсоветской русской армии с армией США. Все политическое поведение руководителей северо-американской общественности в ведущейся в настоящее время холодной войне показывает нам полное непонимание с их стороны всей психики российского народа в целом, сдвигов в его политическом мышлении и развитии в нем национального самосознания. Подтверждения этому непониманию мы находим и в действиях пресловутого Американского комитета[165]165
  Американский комитет по освобождению от большевизма (первоначальное название – по освобождению русского народа), действовавший в 1950-е гг.


[Закрыть] в работе пропагандных организаций, радио, русских издательств, субсидируемых американцами, в самой американской прессе и в высказываниях политических лидеров. При продолжении этой политической линии со стороны Америки без изменений предстоящая встреча Ивана с Джонни будет, конечно, совершенно иной, чем встреча Ивана с Фрицом.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 2 декабря 1954 г.,

№ 255, с. 5.

Плоды победы

Прошло десять лет со дня окончания Второй мировой войны, проведенной так называемым свободным миром под знаменами демократии, на которых начертаны поистине святые слова:

– Свобода, Равенство, Братство.

Во имя этих лозунгов было вовлечено в борьбу около миллиарда людей, сотни миллионов из числа которых были разорены или покалечены, десятки миллионов погибли. Погибли во имя защиты лозунгов демократии, во имя осуществления… равенства, братства и свободы.

Не будем делать глубоких исторических экскурсов и удовольствуемся лишь обзором и анализом того, что прошло на наших глазах за эти истекшие десять лет, того, что мы видим сейчас в свободном мире и что знаем о том, что происходит на другой половине земного шара.

Десять лет назад большая часть населения этого земного шара не только испустила вздох облегчения по окончании кровавой борьбы, но и искренно уверовала в то, что дальнейших препятствий к осуществлению великих лозунгов уже не встретится, что человечество вышло на гладкую, широкую дорогу, ведущую к общему благоденствию… к равенству, братству и свободе. В это верили не только граждане демократической Европы и США, но наши порабощенные братья также ликовали вместе с ними, не скрывая надежды на облегчение своей участи, которое должно было, по их мнению, наступить, вследствие установленного войной контакта между демократическими и коммунистическим правительствами и влияния первых на последнее.

Поскольку же осуществились эти надежды? Какие плоды принесла человечеству победа демократии, достигнутая ценою десятков миллионов человеческих жизней, неизмеримых материальных потерь и безмерных страданий?

Десять лет, как окончена война, но не только нет еще мира, но вслед за окончанием грандиозной бойни перманентно возникают очаги малых войн то в Греции, то в Корее, то в Индокитае. Конца им пока не предвидится. Наоборот, чуть не каждый день мы слышим тревожные голоса, возвещающие о какой-либо вновь возникшей угрозе миру. С каждым месяцем, с каждым днем положение становится все тревожнее и напряженнее. Угроза Третьей мировой бойни во имя защиты и осуществления тех же самых лозунгов нависла над миром черной тучей. Эта туча с каждым днем становится все темнее и грознее.

Таково осуществление братства в международном плане.

Но, быть может, одержав победу над врагами, демократические государства смогли установить мир и братство внутри самих себя? Если так, то это все же значительное достижение, большой шаг к осуществлению священных лозунгов.

Взглянем на старейшую, так сказать, классическую демократию Европы – на Францию, бросившую в мир трехчленную формулу еще в 1789 г.

Взаимоотношения центра этой республики с ее колониями не только не урегулированы и не обоснованы какой либо базой общечеловеческой справедливости, но, наоборот, обостряются с каждым днем и в Алжире, и в Тунисе, и в Марокко. Кровь, пролитая на улицах, стала там совершенно обычным явлением, и если во времена «кровавого русского царизма» весь демократический мир с негодованием вопил о нескольких убитых на Ленских приисках или перед Зимним дворцом, то теперь он не только равнодушен к пролитию самими демократами той же самой человеческой крови, но перестал даже замечать эту кровь. Привык к ней. Она стала демократической повседневностью, бытом.

Та же кровь таких же людей льется и в колониях других государств: в Кении, в Индонезии. И это обычно. И здесь привыкли.

Где же обещанное братство? А ведь, не говоря уже о давно прошедшем, минуло уже десять лет с того момента, когда казалось к осуществлению демократических лозунгов нет больше никаких препятствий.

Теперь о равенстве. Не будучи марксистом, все же приходится признать, что, хотя бы приблизительное равенство людей не может быть установлено вне хотя бы столь же приблизительного уравнения их экономических интересов, без установления твердого, среднего уровня жизненных условий. Достижение такой, хотя бы относительной, нивелировки должно было бы послужить к снижению классовой борьбы и, следовательно, оздоровлению производственной жизни. Но забастовки по экономическим причинам не прерываются. Бастуют горняки США, им на смену приходят докеры Англии, во Франции то и дело происходят всеобщие забастовки, в Италии они также не прекращаются…

Несомненно, что деятельность пятых колонн, управляемых кремлевскими бандитами, играет немалую роль в этих перманентных нарушениях производственной жизни демократических стран, но было бы ошибкой взваливать на Кремль всю вину. Коммунистическая пропаганда в данном случае может иметь успех только при наличии вспаханного для ее семян поля, иначе говоря, она лишь пользуется в своих интересах недовольством индустриальных рабочих тем фактическим их заработком, который им предоставляют экономический строй и организация труда в свободных демократических странах. Это недовольство вполне понятно. Демократические правительства не сумели за истекшее десятилетие выработать среднего жизненного уровня даже в среде самого рабочего класса. Так, например, индустриальный и строительный рабочий северной и средней Италии зарабатывает в день две с половиной-три тысячи лир, работая 8 часов, а сельскохозяйственный рабочий в южной Италии, работая 12 часов, получает в шесть-восемь раз меньше – всего 400 лир в день, т. е. ровно на два с половиной кило хлеба, а на олио¹ и помидоры у него денег уже не остается. Может он прожить на это с семьей? Нет, он голодает, что я видел и вижу собственными глазами, голодает, несмотря на протекшие со дня победы 10 лет, несмотря на миллиарды долларов, перелетающие, как детские мячики, через океан и разлетающиеся в Европе мелкими брызгами, попадающими в чьи-то карманы. В чьи? Не в карманы ли осуществляющих на практике второе слово трехчленной формулы… равенство?

Ну, а свобода? В какой мере осуществлена она в результате победы, во имя ее?

О, да! В государствах, еще не подпавших полностью под иго коммунизма, происходят совершенно свободные выборы в парламенты, в муниципалитеты, в судебные органы и т. д. Каждый гражданин этих стран волен отдать свой голос тому или иному пройдохе, выдвинутому той или иной политической партией в ряды так называемых защитников прав народа. Но может ли этот гражданин, например, свободно сесть на поезд и переехать границу своего государства, хотя бы, например, из Италии во Францию? Может ли он беспрепятственно, без хлопот, получить собственные деньги из другой страны? Может ли он столь же беспрепятственно выписать оттуда нужный ему товар или провезти его через границу? Не стратегические или военные материалы, о нет, но товар самого невинного свойства, например, вывезти из Франции флакон духов Коти в подарок своей жене? Или несколько пачек хороших сигарет? Увы, обладая полною политической свободой, гражданин демократических

Итальянизм: olio – оливковое масло.

стран лишен целого рода обычных, жизненных, бытовых свобод, и в некоторых свободных государствах он не может осуществить свою волю даже на своей собственной, лично ему принадлежащей земле, например, в Англии, где для прокладки дорожки в палисаднике собственного дома требуется разрешение от специального демократического чиновника.

Но все живущее, сущее, происходящее приносит свой плод. Это закон природы, которому подчиняется также и человек. Плоды деревьев могут быть сочными, сладкими, вкусными, но могут быть и кислыми, горькими, даже отвратительными. Таковыми могут быть также результаты действий людей, в частности их политической деятельности и системы, которой эта их деятельность подчинена.

Не берем на себя смелость решать, сладкими, пресными или кислыми оказались плоды победы демократических государств, плоды десятилетнего господства осуществляемой ими системы в мировом масштабе, но попытаемся установить их вкус путем обзора отношений к этим плодам со стороны вкушающего их среднего человека, обыкновенного гражданина так называемого свободного мира.

Этот человек, несомненно, видит и ощущает нависшую над демократическим миром угрозу разрушения его основ коммунистическим тоталитаризмом. Он знает и то, что для защиты этих основ ему пришлось бы вести Третью, еще более ужасную мировою войну.

Признает ли он необходимость этой борьбы во имя его самого, во имя его семьи, во имя его отечества и управляющей им политической системы. Или, вкусив плодов побед демократии в Первой и Второй мировых войнах, он рассуждает по общеизвестной русской пословице: «Овчинка выделки не стоит»?

Стремление к сосуществованию совместно с коммунистическим режимом. отсутствие воли к решительным действиям почти во всех демократических странах, молчаливая, а нередко и высказанная готовность идти на любые уступки тоталитаризму хотя бы даже на порабощение им, но при сохранении какого-то временного личного покоя позволяют предположить, что он думает именно так: «Игра не стоит свеч», идти снова на безмерные жертвы, ради защиты уже дважды (в двух мировых войнах) обманувшей системы нет никакого смысла. Пусть будет что будет…

Хрен, конечно, редьки не слаще, но и редька не более горька, чем хрен. Доживем как-нибудь свой век, а там – хоть потоп!

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 19 мая 1955 г.,

№ 278, с. 1–2.