Текст книги "Люди земли Русской. Статьи о русской истории"

В ком же видят главу такой власти, гаранта личной наследственной собственности подсоветские массы? В наследственном монархе или в пришедшем временно к правлению в результате борьбы партий президенте? Не содержит ли в себе сам представительный строй постоянную угрозу личной собственности со стороны ее злейшего, непримиримого и неумолимого врага – социализма?

Массы страны «торжествующего социализма» разрешают этот для них главный вопрос на основе своего личного опыта, а не устарелых и скомпрометированных в его глазах идеек и доктрин, панацей и фетишей ушедшего века.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 31 октября 1950 г.,

№ 27, с. 7–11.

Единоличник всероссийский

«Господь создал человека по Своему образу и подобию, и человек отплатил Ему тем же» – злая эпиграмма Вольтера, которую по недомыслию и безграмотности любят повторять атеисты, не уясняя себе того, что ее острие направлено как раз против них самих, против несовершенства человеческой души, ее эмоций и мысли. Немногие видели это несовершенство столь ясно, как Вольтер, и еще меньше таких, кто смеялся бы над этим несовершенством так злобно и остро.

Злая формула Вольтера подтверждается и эллинизмом, создавшим утонченный идеал своей современности в образах Афродиты и Аполлона, и человеческими жертвоприношениями людоедов… Она порочна лишь в отношении Евангелия, порочна по той простой причине, что Евангелие дано Богочеловеком, а не создано самими людьми.

Но в отношении к носителю верховной власти на земле, выдвинутому всей суммой волеизъявления народных масс, эта формула полностью применима. Массы требуют от этого носителя власти, как бы он ни назывался, выражения своих идей, своих желаний и стремлений, своего образа и подобия. Это их неоспорное право.

Именно такими выразителями образа и подобия своих народов в их современности били и Цезарь, и Наполеон, и стопроцентный послеверсальский немец Гитлер, и неоспоримый вождь народных масс, охваченных безумием разрушительного периода революции, Ленин. В этом и был залог их могущества.

Власть Сталина иного порядка, и он удерживает ее лишь при помощи всей силы организованного централизма и террора, подавляя изменившуюся настроенность отрезвевших людей.

Эти массы людей, а в них совершенно очевидно превалирует крестьянство, – ищут в данный момент и будут искать в дальнейшем того правителя (или правительства), который выразил бы и носил бы в себе их основные идеи…

По их образу и подобию…

Каков же этот образ?

В этом письме, как и в предыдущих, я гипотезирую лишь на основе современности, принимая историзм только, как дополнительный, подсобный фактор. Я не вхожу также в моральную оценку явлений, ни с точки зрения «белого коня», ни из предвидения какой-либо формы «социалистического рая». Я беру факт, как он есть. И только.

Утверждать, что идея какой-нибудь государственной формы: монархической, демократической, социалистической или солидаристической – находит сейчас определенное выражение в мышлении масс СССР – не только нелепо, но просто ложно. Никакое выражение мышления немыслимо в условиях советчины. Предполагать его, а тем более утверждать его наличие предоставляю счастливым столоначальникам национальной революции с их 10.000 курьеров к облезлым ангелам социалистического рая за колючей проволокой того или иного калибра. Сам же я предпочитаю базироваться на предпосылках, исходных точках идей, подтвержденных фактами непрекращающейся крестьянской контрреволюции, саботажа колхозов, вплоть до обречения себя на смерть от голода (1932–1933 гг.), добровольной сдачи в плен четырех миллионов колхозников (1941 г.), перманентного пребывания в концлагерях десяти миллионов крестьян, нового наступления социализма на деревню в текущем году и проч.

Только на основе этих неоспорных фактов я определяю идеи основных масс российского народа (или – народов: дело не в грамматике), как: 1) стремление к полной единоличной собственности; 2) наследственное закрепление этой собственности; 3) гарантии первых двух условий со стороны пользующегося доверием большинства лица или коллектива.

Гипотетически проектируя этот образ (комплекс идей) на организацию верховной власти государства, мы видим: 1) монархию (единоличие); 2) династию (наследственность единоличия); 3) Романовых, как единственных возможных гарантов единоличной наследственной собственности, облеченных доверием крестьянского большинства.

Я предвижу, что это последнее мое гипотетическое утверждение вызовет особенно много визга со стороны всевозможных самозванных обладателей патентов на выражение воли народа. Поэтому нахожу нужным сказать о нем дополнительно.

Возможно ли доверие крестьянского большинства к какому-либо политическому коллективу – партии, коалиции партий, сменному президенту с парламентским кабинетом и т. д., доверие в гарантии им своей наследственной единоличной собственности?

Нет. Доверие к гарантиям какой-либо партии окончательно подорвано генеральной линией ВКП(б), что выражено ходкой в СССР формулой

– «за что боролись, братишки?»

Доверие к парламентскому коалиционному коллективу парализуется уже одной лишь возможностью включения в него социалистов, врагов частной собственности. Неустранимая текучесть и изменчивость республиканизма не сулит ничего доброго стремлению к передаче собственности по наследству.

Опыт всего пережитого русским народом и того, что ему еще предстоит пережить в период освобождения и становления новой России, в корне подрывает всякое доверие единоличника к верховной власти коллектива.

Может ли снискать доверие большинства какой-либо «вождь» из среды эмиграции или из недр подсоветчины? Керенский, Туркул[178]178
  Антон Васильевич Туркул (1892–1957) – генерал-майор. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Офицер, а затем и командующей Дроздовской армией. Во время Второй мировой войны командовал отдельной казачьей бригадой, в конце войны вошедшей в состав вооруженных сил Комитета Освобождения Народов России (КОНР). После войны был инициатором образования Комитета Объединенных Власовцев (КОВ). Написал книгу воспоминаний «Дроздовцы в огне».


[Закрыть], Абрамович, Солоневич? Или Жуков, Конев, Буденный, чудом преображенный Берия?

Нет, никто. Свойственная крестьянству всех наций недоверчивость доведена теперь в СССР до психоза. Постоянным обманом народа советской властью, с одной стороны, и ее же пропагандой бдительности, с другой. Недоверчивость развита до предела всем советским бытом во всех слоях советского общества.

В период максимальной популярности генерала Власова среди военнопленных и «остовцев» очень часто слышалась фраза:

– А где он раньше был? Что он тогда делал? В Китае был уполномоченным? Туда «непроверенного» не пошлют… Сомнительно!

О возможности доверия к любому эмигранту (не Романову) и говорить не стоит: она равна нулю.

Но почему же я считаю возможным, вероятным и даже неизбежным вотум доверия охраны крестьянской собственности Романовым?

Память, как личная, индивидуальная, так и общественная, народная – полная реальность, а не «белый конь» и не «социалистический рай». В настоящее время эта память выполняет огромную, беспрерывную и повсеместную агитационную работу в пользу династии Романовых во всех областях жизни подсоветского человека. Все сопоставления прошлого и настоящего утверждают одно и то же. Именно этим и вызвано то, что молодежь, с, казалось бы, окончательно вывихнутыми советской пропагандой мозгами, идет от большевизма к монархистам, минуя промежуточные демо-республиканские идеалы. Главным образом крестьянская молодежь. Я должен быть правдивым и упомянуть об идущих к солидаристам. Это тоже понятно. Представители советской бюрократической элиты, они же и советская новая интеллигенция, идут к ним, т. к. их программа обеспечивает этой бюрократической интеллигенции дальнейшее благо жизни, особенно ее паразитной части.

Прошу прощения у читателей за циничный, но очень яркий и распространенный пример силы этой памяти, ее материального выражения.

«Романовские» деньги хранятся еще и до сих пор в крестьянских тайниках. До 1930 г. они были (тайно) в ходу в деревне, а в киргизских степях, где я побывал тогда, они были главной валютой.

Николаевский пул (деньги) – джюда якши (очень хороши), советский пул… – далее следовало не совсем приличное русское слово.

Я далек от стремления утверждать, что второе призвание Романовых состоится тотчас же или в скором времени по освобождении России, Те же наблюдения над современностью рисуют мне очень мрачные картины первых лет по свержении власти Политбюро, не лично Сталина, т. к., даже при частичном сохранении социалистического строя, режим мало изменится.

Период хаоса, крови и внутренних усобиц неизбежен, если его не нивелирует какая-либо внешняя сила. Неизбежны и муки последних родовых схваток перед рождением Новой России. Но эти неминуемые страдания лишь укрепят те факторы народной воли, которые становятся теперь уже ясными.

Осуществление этих факторов в повседневной личной жизни каждого сливается в формулу: единоличная наследственная собственность, т. е. спокойная жизнь, продуктивный свободный труд, пользование его плодами, обеспеченность и гарантия нынешнего и завтрашнего дня.

В переводе на язык государственности она выговаривается: монархия династии Романовых, продолжение насильственно прерванного естественного бытия России, не реставрация, не возврат к отжившим формам, но дальнейшее диалектическое развитие новой России и новой Российской Монархии, неразрывно связанных во всей их прошлой одиннадцативековой жизни и непрерывно видоизменявших в ней свои формы в слитной гармонии, в зависимости от требований времени, в беспрерывном росте могущества и благосостояния российского народа при носителе, выполнителе его действительной исторической воли – Русском Царе.

Будет ли это?

Да будет. Все кончается. Кончатся и страдания России.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 15 ноября 1950 г.,

№ 28, с. 5–8.

Монархия и свобода

Представление о политической свободе личности претерпевает в эпоху пережидаемого нами всеобъемлющего кризиса глубокое изменения, как и другие политические понятия (о нации, суверенитете, государстве и т. д.).

Минувший XIX век прошел под знаком развития и стабилизации так называемых демократических, хотя на самом деле общечеловеческих, свобод, вытекавших из конституционных формулировок США 1776 г. и комплекса лозунгов Франции 1789 г.

Тогда, более 150 лет назад, этот политический комплекс был, несомненно, прогрессивен, радикален и глубоко актуален для его современности. Но рассмотрим его в свете нашей современности и попытаемся на ее основе спроектировать те политические гарантии, которые потребуют от своего правительства народы свободной покризисной России. По-кризисной потому, что иной новой России быть не может: узел кризиса туго завязан именно в ней.

Итак. Первая – свобода совести, религии, вероисповеданий. Будет ли гарантия ее тогда актуальной, вытекающей из потребности масс?

Не странно ли будет требовать ее, как, например, требовать гарантии 8-часового рабочего дня в стране, закрепившей законом 40-часовую рабочую неделю? Или свободы освещения своего дома ночью? Ведь был же когда-то и строго проводился в жизнь закон о тушении огня… Не дико ли представлять себе в наши дни какое-либо правительство, проводящее религиозные гонения?

Для России же, не знавшей религиозных войн, в которой при «кровавой тирании царя» – о чем еще долдонят и теперь безнадежные тупицы, – где беспрепятственно молились и в костелах, и в кирхах, и в мечетях, и даже в шаманских капищах, в столице, которой, первой из европейских столиц, был воздвигнут буддийский храм не только с соизволения, но при моральной и материальной поддержке православного Императора, в этой России вряд ли возникнет потребность масс в гарантии религиозной свободы.

Скорее другое, массы верующих всех исповеданий потребуют гарантии своей свободы от изуверских насилий атеистических мракобесов. Свобода же совести может быть внесена и, конечно, будет внесена без возражений в конституцию покризисного Российского государства лишь как уступка пережиточному политическому мышлению последних «рыцарей демократии», нечто вроде студенческой шпаги, красовавшейся на бедрах «белоподкладочников» последних лет Императорских Университетов…

Далее. Свобода союзов и собраний. Здесь дело много сложнее. Демократия, скроившая свою политическую силу в XIX в. именно на этой форме свободы – развитии и укреплении политических партий, трудовых, профессиональных, культурных союзах и объединениях, в XX в. вынуждена сама аннулировать эту свободу, поставить ей предел, ликвидируя и запрещая нацистские, фашистские, а теперь и тоталитарно-социалистические (коммунистические) партии и союзы. Произошло неизбежное во времени: идея, воплотившись пожрала саму себя…

Установление новых форм необходимой для развития личности, но и не угрожающей ее общественной жизни, свободы социальной, новых форм политического коллектива – одна из основных задач кризиса. Ее разрешение возможно лишь в совокупности всех государств мира, а Новая Россия не сможет при любом правительстве исключить себя из системы планеты. Можно предположить, что нужная граница данного вида свободы будет указана миру именно Новой Россией, первым актом которой, несомненно, будет полная ликвидация коммунистической партии со всеми ее отделами и подотделами. Из этого всенародного акта и вырастут требования массами свободы союзов и собраний, а также и требования государственных гарантий, самозащиты от их возможного насилия над личностью.

Свобода слова на языке наших дней – свобода пропаганды, потребует пересмотра в тесной связи с установлением границы свободы союзов и собраний. Обе эти формы неразрывны. Симптомы требования обществом ограничения этой свободы мы видим уже и теперь. Во многих штатах Северной Америки изъята из школьных программ гипотеза Дарвина, усилены меры борьбы с клеветничеством в печати и порнографией, в католических странах взят под контроль показ аморальных кинофильмов… Трактовка свободы слова, принятая XIX веком, уже пересматривается ХХ-ым. Исход кризиса установит норму взаимных гарантий свободы слова и защиты общества от вредоносной гипертрофии этой свободы. Освобожденная Россия, будет ли монархической или республиканской, несомненно, возвратится к жизни, слитой с прочим культурным миром и примет выработанные развитием и ликвидацией кризиса новые формы свободы слова, на много разнящиеся от индивидуалистических и непротивленчески-либеральных трактовок XIX века.

Пока мы не встречаем ничего, что противоречило бы духу монархии, что не могло бы сочетаться с нею. Противодействия гарантиям свобод со стороны монархии не предвидится. Более того, гарантия их наследственным монархом, надпартийной, несменяемой в принципе личностью, дает больше уверенности в их соблюдении, чем гарантии сменного, неминуемо подверженного давлению со стороны партии президента республики или лидера кабинета.

Переходим к главному и основному – неприкосновенности и свободе личности, иначе говоря, к взаимоотношениям индивида-человека и коллектива-государства.

Представитель Германии на Берлинском конгрессе защитников культуры профессор Коган заявил: «Мы должны признать, что форм массовой демократии мы (культурный мир) осуществить не смогли».

Но какие же иные, не массовые, формы могут выражать истинный дух демократии? Не проще ли будет назвать их своим именем – олигархией политических партий, их парламентских блоков или, что будет всего вернее, олигархией стоящих за ними и субсидирующих их финансово-промышленных группировок.

Наблюдения над современностью дают нам в этой плоскости один чрезвычайно яркий и показательный пример, подтверждающий не только полную возможность сочетания монархического принципа с охраной свободы личности, но более твердую и надежную гарантию ее при сохранении надпартийного регулятора, каким является монарх.

В развитии событий последнего десятилетия государства Европы, сохранившие монархический строй (Голландия, Дания, Швеция, Норвегия) оказались наиболее стойкими в борьбе с красным тоталитаризмом внутри их самих, даже Греция, попавшая в чрезвычайно тяжелое положение, смогла успешно ему противостоять; Бельгия, поколебавши его, тотчас подпала под власть организованного меньшинства (королевский вопрос), т. е. утратила одну из главных прерогатив демократии; республиканские Франция и Италия стали наиболее угрожаемыми со стороны тоталитаризма; парламентская Англия, назвать которую монархией было бы ошибкой, подпала под давление внутреннего замаскированного тоталитаризма лейбористов, планомерно и неуклонно ограничивающего права личности – основу демократии.

Интересно отметить, что в наиболее актуальном для текущего дня вопросе защиты и охраны прогресса Англия и Франция заняли консервативные позиции: Англия, отказываясь от экономического союза (план Шумана), Франция, исключая из системы обороны Европы ее наиболее реальную силу – Германию; и обе вместе возражают против Испании. Все это есть проявление узкого шовинизма, явной реакции.

Эти примеры и их результаты, несомненно, будут учтены в свое время народом освобожденной России. Их учет еще раз подтвердит ему преимущества монархического строя, и теперь он сумеет в нем разобраться: сегодня политический опыт народонаселения России несоизмерим с уровнем 1917 г. Россияне многому научились.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 9 декабря 1950 г

№ 30, с. 5–7.

Главнейшая из свобод

Проблема свободы личности занимает необычайно широкую, многогранную и многообразную область в процессе прогрессивного развития человечества. По существу, она включает в себя все остальные виды свободы, ибо они только части единого, неотрывного от жизни стремления человека к внутренней и внешней свободе, к раскрытию своего творческого гения, искры Божией, Божия подобия.

В тесной связи с развитием прогресса растет и осознание этой свободы; потребность же в ней расширяется и видоизменяется во всех реальных проявлениях: непрерывно рождаются устремления к новым формам свободы и отмирает часть устаревших, утративших свою актуальность. Если средний человек ушедших веков, прикрепленный к своей низменной стоянке слабым развитием путей и средств сообщения, мало и даже совсем не нуждался в утверждении свободы передвижения, то для современного человека, подчинившего себе пространство, эта свобода стала насущной потребностью. И, наоборот, массы еще исторически недавнего прошлого остро нуждались в раскрепощении их от рогаток сословных привилегий, теперь же, когда сословность безвозвратно ушла в прошлое во веем, мире, требовать гарантий против опасности с ее стороны было бы столь не ненужно и нелепо, как спорить о тезисах иезуитов и янсенистов, по остроумному сравнению Артура Кестлера.

В XIX в. процесс развития свободы личности протекал необычайно интенсивно во всех областях жизни. Он шел под знаменем либерализма в почти полностью монархической Европе, где была тогда лишь одна настоящая республика – Швейцария и временами становилась ею Франция. Следовательно, монархический строй не противоречил свободному развитию личности, но, как увидим из дальнейшего, охранял это развитие.

Первая четверть XX в. ознаменована падением европейских монархий. Рухнули троны Испании, Португалии, Австро-Венгрии, Германии, России, окончательно утратила монархическую сущность Великобритания, пала неразрывная с европейской системой Отоманская Империя и вовлеченная с нею в связь Небесная. Версаль был более победой республиканской доктрины над монархической, чем союзников над Германией. Это ярко сказалось в результатах версальских решений, принятых вождями всех значительных республик мира, при почти полном отсутствии посланцев монархий: пожать плоды от победы над Германией не удалось, но плоды разрушения монархий были собраны полностью. Горькими они оказались для Европы… и для всего мира! Как же отразилось это торжество демо-республиканской системы на развитии победы личности, широко провозглашенной во всех новых и старых республиках?

Свобода денежного обращения, кредита и других основ международного товарообмена тотчас была замкнута и пребывает в оковах до сих пор. Свободы инициативы личности нет.

Свобода внутри государственного товарооборота взята под строгий контроль более или менее стесняющий личность в различных политических условиях, при различных степенях дирижизма.

Свобода предприимчивости личности ограничена (плановость, система лицензий и проч.).

Наконец, свобода труда, самая святая, ценная и необходимая человеку свобода, у него отнята: ограничения для иностранцев, ограничения для нечленов синдикатов, профсоюзов, ограничения коллективных договоров, регулировка зарплаты, возрастные ограничения, национальные ограничения, не будучи реставратором, невольно вспомнишь «тюрьму народов», Царскую Россию, где каждый из ее разноплеменных жителей и иностранцев мог беспрепятственно трудиться, искать себе подходящего заработка и абсолютно свободно развертывать свою трудовую инициативу в любой области, нередко при поощрении и поддержке со стороны «тиранического» правительства.

В результате «монархического» XIX в. – необычайный рост благосостояния масс и подъем их жизненного уровня.

В результате «демократических» версальских решений – разгром Европы и России, голод и нищета в ней, нищета и в Европе, принужденной итти на содержание к США.

Интересно отметить тот факт, что чем «левее» идет правительство той или иной страны, тем больше становится запрещений. Англия, вступив на путь социализма, докатилась до 6.000 запретительных законов и постановлений в год. Принимая в расчет праздники – по двадцать в день. Дошло до того, что владелец сада не может проложить в нем дорожку без целой серии дозволений из разных мест.

Невольно рождается комический вопрос: во сколько бы раз пришлось увеличить в старой России ее нищенский штат урядников и городовых для осуществления хотя бы половины этих запретов!? Для современного рядового англичанина этот вопрос трагичен: шесть таковых уже содержат за свой счет одного бюрократа. Предвидится и дальнейшее размножение этого социалистического племени.

Под каким именем можно сообщить всю эту сумму ограничений свободы личности в демократических республиках?

Приходится говорить об остром конфликте человека-личности и коллективного организма-государства. Этот трагичный и глубокий вопрос современности приковывает теперь к себе общественную мысль всего свободного мира.

Колесо истории не поворачивается вспять. Возврат к либерализму монархий XIX в. невозможен уже потому, что в жизнь вступили новые факторы, требующие, контроля коллектива. Пример – атомная энергия. Может ли быть допущена к обладанию ею и ее развитию отдельная личность? Конечно, нет. Это угрожало бы безопасности всего мира. Следовательно, нужно искать равновесия взаимных гарантий государства и личности, их компромиссного соглашения, т. е. формы действительно реальной свободы личности, а не ее пропагандных или доктринерских формулировок.

Современность не дает нам никаких оснований для предположения, что это равновесие может быть найдено партийно-представительно-республиканской системой, не обладающей этим равновесием сил даже внутри себя.

Отрицая третью форму управления государством – диктатуру, приходится искать его у монархической системы. Сможет ли она обеспечить отдельной личности эти новые, порожденные веком, свободы? Свободы денежного обращения, торгового обмена, передвижения, труда, заработной платы и т. д.?

Может, ибо она надпартийна и, будучи укрепленной поддержкой основных масс (для России – крестьянства), сможет противостоять напору групп магнатов капитализма, синдикализма, тоталитаризма и прочих, посягающих на свободу труда, инициативы – основу подлинной свободы личности в наши дни. Может, именно потому, что она и только она ставит вне этих систем, вне их конфликтов с личностью и в силу этого является регулятором.

Но получит ли она в новой России этот необходимый ей базис, эту твердую опору?

Получит. Ибо только она одна может стать достойным доверия гарантом главнейшей для современного россиянина формы свободы, формы, абсолютно непонятной для человека Запада и тем более для американца – свободы собственности, распоряжения ею, ее сбережения, накопления, передачи по наследству и пользования плодами своего труда.

Потребность в этой форме свободы личности рождена периодом красного, коричневого, явного, маскированного и прочих видов тоталитаризма. Республиканско-представительный строй гарантировать этой свободы не может в силу того, что он по своей сущности беззащитен против вторжения и насилия всех видов, во всех видах являющихся более или менее активными врагами личной собственности.

Потребностью в этой свободе охвачены все слои подсоветских масс: и колхозники с не более чем единственной «сталинской» коровой, барщиной трудодня и подконтрольным приусадебным участком, и горожане, не располагающие седьмым метром жилой площади в своей комнате, и старики, лишенные возможности доживать свои нетрудовые годы на плоды трудов всей прожитой жизни, и молодежь, имеющая лишь условное право собственности на свой велосипед, радиоприемник, фотоаппарат… Все!

Непонятный человеку Запада вопль несется из-за железного занавеса:

– Своего угла! Своей маленькой жизни! Собственных!

Если он, этот человек Запада, поймет этот вопль – он победит в неизбежной, неотвратимой борьбе. Откликнувшись на него, он даст подсоветским народам главнейшую из свобод! Самую насущную, самую нужную им!

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 28 декабря 1950 г

№ 31, с. 3–5.

Скипетр и держава свободной России

Предыдущее письмо было попыткой гипотетически представить те свободы, гарантий которых потребует народ от возможного монарха грядущей свободной покризисной России. Эта гипотеза была построена на устарелых концепциях так называемых «демократических свобод», не на традиционной трактовке этого термина, но исходя из стремлений и потребностей современного подсоветского человека.

Настоящее письмо является попыткой определить на той же основе современности комплекс прав, которые предоставят своему монарху освобожденный народ. Легитимистическая традиция русской монархии не может вступить здесь в противоречие с подлинной волей народа (но не партийных политиканов, конечно), т. к. стержнем этой традиции на протяжении веков был принцип державного служения Царя народу. Именно этот принцип побуждал российскую монархию к беспрерывным изменениям своей формы в соответствии о требованиями времени: революционный абсолютизм Петра сменялся просвещенным абсолютизмом Екатерины, искал новых путей в либерализме Александра Благословенного, закреплял достигнутую мощь в централизации Николая Первого, подготовляя базис для великих реформ Александра Второго. Напряжение всего государственного организма при осуществлении этих реформ потребовало передышки, данной Александром Третьим, за которой последовало завершение крестьянской реформы Николаем Вторым (программа Столыпина).

Можно ли, просмотрев этот путь, говорить о косности, исторической неподвижности, отсталости российской монархии?

Какие же права предоставят свободные российские народы своему монарху?

1. Изверившиеся в партийно-политических идеалах, глубоко разочарованные в осуществлении партийных обещаний массы российских народов передадут своему надпартийному и беспартийному Главе право формирования исполнительного аппарата власти. Предпосылку для этого решения воспитали в сознании масс сами большевики, поставив свои министерства на чисто деловые рельсы, полностью отрешив их от политической жизни. Принцип делового исполнительного аппарата власти глубоко вошел в сознание масс, принят им, и, можно смело сказать, что он восторжествует над принципом кабинета, формируемого в результате партийно-политического торга и весьма часто приводящего к руководству отраслями абсолютно не знакомых с ними людей. Утверждению делового принципа будет способствовать и современная профтехническая подсоветская интеллигенция. Это в ее интересах.

2. Введение в систему управления государством подлинно-народного плебисцитного органа не может быть осуществлено путем простой ампутации устарелых парламентских форм. Консервативные традиции представительства, хотя и выродившегося в профессиональное политиканство, все же очень сильны. Несомненно, что известный период времени оба органа будут действовать параллельно. Несомненно и то, что между ними возникнет борьба. Отсюда – предоставление надпартийному монарху верховного арбитража в законодательстве и права внесения собственных законопроектов на утверждение обеих палат и специалистов.

3. Напряжение пережитой войны (по всей вероятности, двух войн) укрепило в сознании масс и понятие необходимости твердого, решительного и последовательного в своей программе руководства обороной. В этом сознании – предпосылка к вручению монарху верховного руководства армией и права войны и мира.

4. Страдания, пережитые народами России под гнетом беспрерывного террора, побудят их вручить монарху высочайшую из его прерогатив – право помилования.

Мои возможные оппоненты усмотрят в изложенной гипотезе отказ народных масс от прямого участия в политической жизни страны. Это будет большой их ошибкой. К участию в управлении страной в подсоветской России на данном отрезке времени стремится лишь сравнительно небольшая группа политического актива, в широком, а не большевицком понимании этого термина. Этому стремлению монархия, нуждающаяся в кадрах работников всех видов, ни в какой мере не закрывает дверей. Но подавляющее большинство населения, безмерно утомленное непрерывными требованиями принесения в жертву политическим целям личной жизни, насильственным вовлечением каждого в политику, – стремится прежде всего к обеспечению гарантий личной безопасности, собственности, свободных труда и инициативы, обеспечения завтрашнего дня.

Наиболее надежным гарантом выполнения этих вполне естественных и законных требований масс является надпартийный наследственный монарх.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 27 января 1951 г.,

№ 33, с. 8–9.

Без романтики!

Там, где 200 лет назад еще шумела буйная Запорожская Сечь, теперь шумят динамо-машины сверхмощной электростанции. Пороги взорваны, и на их месте воздвигнута замыкающая Днепр плотина. Миллионы россиян всех племен стеклись сюда и трудятся в цехах десятков комбинатов.

Там, где 50 лет назад бродили лишь стада кочевников-киргизов, теперь дымят трубы Караганды, скрипят подъемные краны Кузбаса, и тоже трудятся миллионы россиян всех наречий…

Там, где 25 лет назад абхазский охотник постреливал горных туров, раскинулись Чиатурские разработки мирового значения, и редко услышишь там теперь абхазскую речь… она растворилась в потоке новых племен поселенцев еще недавно дикой окраины.

Так можно продолжать до бесконечности.

Плохо ли, хорошо ли, но факт остается фактом: произошла грандиозная ломка во всех плоскостях жизни России, возникли новые энергетические и производственные центры, они связались в узлы новыми путями сообщения… многомиллионные массы племен российских, то вольно, то невольно переместились на ее территории, изменили свою экономику, быт, языки, потребности, миропонимание… возникли новые очаги мысли и угасли прежние… сама мысль, чувства, психика народов изменилась…