Текст книги "Люди земли Русской. Статьи о русской истории"

Может ли современный прибалхашский киргиз, готовящий себе кашу-«шрапнель» на примусе, мыслить так же, как его дед, варивший своего барана на костре из арчала? Возможно ли в колхозе «Красная Диканька» появление старого Чуба или беспечного Каленика?

Плохо ли, хорошо ли, но колоссальные потрясения революции смешали и потрясли, как в огромном решете все племена и народы Российской Империи, создав в результате тип общий подсоветского человека, основу для роста надплеменного россиянина, гражданина Новой Российской Империи.

Вольно и невольно передвинуты целые народы. Процесс этого внутреннего переселения продолжается и теперь. Становление Новой России его не остановит, но лишь видоизменит: часть насильственно переселенных вернется на старые пепелища, но другая значительная часть, несомненно, осядет там, где уже пустила какие-то корни; некоторые из новых насильственно-созданных центров угаснут, другие, жизненные и почвенные, бурно развернутся. Весь этот процесс в целом потребует соответствующего административного районирования и предоставления местам максимума самоуправления.

На каких же основах может быть развернуто то и другое?

Ориентация на существовавшие до 1923 г. границы губерний Империи покажется современному подсоветскому человеку нелепым анахронизмом, но еще реакционнее и еще нелепее будет в его глазах ориентировка на границы когда-то существовавших государств, вроде Грузии, или никогда не существовавшие – вроде Украины.

Политической романтике нет места в атомном веке! Рабочий, копавший котловины Днепрогэса и шахты Кузнецка, замостивший своими костями сыпучие пески Караганды и тундры Печеры, не был ни великороссом, ни украинцем, ни грузином. Он был подсоветским рабом и, став свободным россиянином, он потребует себе и никому не отдаст плодов своего кровавого смертного труда.

Иначе говоря, федеративное районирование и устройство Новой России может быть осуществлено только на имперской основе, исходя из принципа общих всероссийских интересов, а не частных районных вожделений. Это сознает сейчас каждый полуграмотный землекоп, окропивший своим кровавым потом и берега Прибалтики, и горы Камчатки, Конфедеративные и сепаратистские бредни ему будут не только смешны, но и оскорбительны. Доктринерство г-на Керенского столь же мертво, сколь мертвы политические идеалы современных мазей и Шамилей! К прошлому нет возврата!

Развитие местного самоуправления неизбежно и необходимо России более, чем какой-либо иной стране, уже в силу ее пространства, но может ли теперь оно основываться на этическом, узко племенном принципе?

Нет. Его базой может служить только новая расстановка производственных сил и ничто иное, т. к. быт, культурные особенности населения и другие факторы, намечающие границы федеративных единиц Империи, всецело подчинены ей.

Противоречит ли такая форма федеративного устройства Новой России утверждению в ней монархического строя?

Нет. Не противоречит ни в коей мере. Наоборот, две этих основы взаимно укрепляют друг друга, ибо только Всероссийский надплеменной, надклассовый монарх может беспристрастно сочетать в себе интересы всего народа в целом, может нелицеприятно разрешать неизбежные конфликты отдельных групп и стать неизменным твердым ядром грандиозного народно-государственного организма.

Он и никто другой!

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 15 февраля 1951 г.,

№ 34, с. 8–9.

Неразрывная цепь

Недавно законченная крайне интересная и широкая анкета «Посева» о порядке землевладения в новой России привлекла к себе внимание решительно всех политических групп Русского Зарубежья и, надо отдать справедливость редакции этого еженедельника, самые разнообразные мнения нашли место на его страницах. Что же выявилось в результате этого опроса?

Во-первых, представители всех политических направлений сошлись на формуле «земля – на ней трудящимся» (некоторые формулировали – «крестьянам», что не точно, т. к. крестьянского сословия, как и прочих, нет ни в СССР, ни в Зарубежье).

Сторонников возврата земли дореволюционным крупным землевладельцам не нашлось. Следовательно, сказка о реакционных вожделениях «дворян-монархистов» бесповоротно разбита. Их в Зарубежье нет.

Во-вторых, прозвучало несколько голосов, ратующих за сохранение колхозов в той и или иной форме. Голосов этих было немного, и по характеру высказываний ясно от кого они исходили. Этими сторонниками колхозного крепостничества были: 1) социалисты, 2) паразитарные интеллигенты, питавшиеся за счет колхозов и 3) городские обыватели, боящиеся того, что раскрепощенный колхозник, потребовав за свой труд реальных ценностей, оставит их без хлеба, т. е. тоже потенциальные паразиты.

Сопоставим обе концепции и сделаем вывод. Он ясен. Крестьянской земельной собственности в новой России угрожает опасность не со стороны монархистов и правых (а тем более несуществующих помещиков), а со стороны «левых» направлений главным образом, со стороны социалистов и примыкающих к нам «демократических» групп[179]179
  И не случайно, в Нью-Йорке, группа потенциальных паразитов-интеллигентов срочно организовала приложение к одной местной газете, назвав таковое «Своим путем» – вестник «крестьянской России» – трудовой крестьянской партии, совершенно справедливо взяв слова «крестьянской России» в кавычки. Да и название – «Своим путем» – вполне отвечает настоящим целям г. Бутенко и проч., к крестьянскому пути никакого отношения не имеющих. – Прим. ред. газеты «Знамя России».


[Закрыть]. Солидаристы по окончании дискуссии видимо были принуждены пересмотреть свою программу и отказаться от социалистической по духу «функциональной» собственности, но социалисты этого не сделали. Они и не могли этого услать, ибо все многочисленные разветвления отдельных сторонников социалистических доктрин стремятся в конечном счете к обобществлению средств производства и земли, расходясь лишь в тактике осуществления проблемы, темпах и сроках.

Лозунг «земля – крестьянам» принят и коммунистами, и на основе практики его колхозного осуществления становится ясным, что одна эта формула, без дальнейшего разъяснения ее, является лишь агитационной демагогической фразой, служащей в устах социалистов камуфляжем пролетаризации крестьянства, иначе говоря, его закабаления социалистическим государством.

Какой же тип государственного строя способен наиболее крепко охранить права собственности трудящихся на обрабатываемую ими землю, защитить их от порабощения социал-коммунистами?

Мы, «новые», исколесив в наших невольных скитаниях многие страны Западной Европы, смогли присмотреться к жизни крестьянина в них и сделать свой вывод; крестьянское хозяйство наиболее крепко и зажиточно там, где государственный строй еще сохранил монархический принцип, где этот принцип сдерживает вожделение социалистов, даже пришедших к власти (Бельгия, Дания, Голландия, Скандинавия); в странах же с республиканской формой правления экономический уровень крестьянства снижается (Франция, Италия). Разгадка этого в том, что мощные социалистические партии европейских республик, лишенные сдерживающего их надпартийного регулятора – монарха, действуя в своих партийных интересах, перекладывают бремя расшатанной войной экономики на плечи крестьянства, облегчая тем промышленный пролетариат и служилую (чиновничью) интеллигенцию – свою главную опору. Это подтверждается тем, что в большинстве стран Западной Европы основные массы крестьянства не поддерживают социалистических партий, а образуют свои или входят в католические.

Эта ситуация, ярко вырисовывающаяся в современной Западной Европе, дает право утверждать, что монархический принцип в становлении Новой России будет тесно связан с правом земельной собственности трудящихся, что первый станет наиболее мощным защитником второго, и второй, в свою очередь, станет наиболее твердой опорой первого, что цель, связывавшая на протяжении веков русского Царя и российского (без пламенных различий) крестьянина, – неразрывна и в грядущей свободной России.

Бросая взгляд на прошлое нашей страны, мы видим, что, вопреки всем демагогическим выкрикам русских «прогрессистов», русский Царь, бывший «первым дворянином» в период корпоративной службы государству дворянского сословия, никогда не был «первым помещиком». Подтверждений этому – множество: свободный труд «государственных крестьян» в период крепостничества; проведенная монархом при оппозиции помещиков реформа 1861 г.; успех крестьянской реформы Столыпина при яростном сопротивлении левых из Думы.

На основе этих неоспорных фактов тесной и неразрывной связи Царя и Мужика, много вернее было бы назвать Русского Монарха – Первым Крестьянином Российской Империи.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 31 марта 1951 г.,

№ 36, с. 7–9.

Единственный путь крестьянства

Сторонники успокоения на содержательной по своей неопределенности формуле «земля – крестьянам», которой успешно пользовались «левые» для разрушения Российской Империи, умышленно или по недомыслию оставляют в тени еще один вопрос чрезвычайно важный при решении проблемы земельного устройства новой России – ее малоземелие.

Факт этот, кажущийся невероятным на первый взгляд, подтвержден советской статистикой, устанавливающей в среднем 4–5 гектара посевной площади на колхозный двор – семью в 4–5 человек. Международная же статистика устанавливает, что мелкая земельная собственность рентабельна и способна к прогрессивному агрикультурному развитию лишь при размере подворного участка свыше 10–12 га. В противном не случае земля не в состоянии поглотить всей суммы труда средней крестьянской семьи. Это создает «внутрикрестьянскую безработицу», ведущую к обнищанию крестьянства, что и было в центральных губерниях Империи и на чем успешно спекулировали ее разрушители, направляя разрешение земельной проблемы по ложному пути – реквизиции крупных землевладений, что, как теперь известно, давало крестьянскому сектору, по данным 1913 г., лишь 13,6 % прироста общей земельной площади, и, следовательно, пресловутого аграрного вопроса ни в какой мере не разрешало…

Для экономики социалистических пятилеток проблема крестьянского малоземелья не актуальна по двум причинам: 1) колхозная семья, номинально числящая в себе 4–5 работников, фактически имеет лишь двух-трех или меньше, т. к., вследствие колхозной нищеты, – наиболее работоспособные ее члены уходят на сезонную или постоянную работу в промышленности, и «внутри-крестьянской безработицы» в колхозах нет, наоборот, в них всегда ощущается недостаток рабочей силы; 2) непомерная гипертрофия военной промышленности и стратегических работ не только поглощает все избытки рабочей силы крестьянства, но стимулирует выкачивание из него наиболее трудоспособных путем принципиальных вербовок и «наборов» в концлагеря. Поэтому, при огромных размахах пятилеток, увеличение посевной площади двинуто лишь по линии освоения земель, пригодных для ценных технических культур, главным образом египетского хлопка. Так возникли и возникают новые освоения в Средней Азии и Закавказье, стоящие народу непомерных затрат, но представляющие земельную базу количественно ничтожному контингенту крестьянства. Основная же его масса, ведущая животноводческо-зерновое хозяйство, не только не получает пополнений своей земельной площади, но даже сокращает ее, что советская статистика тщательно скрывает.

Соотношение удельного веса города и деревни в Свободной России, несомненно, резко изменится. В деревню хлынут многомиллионные волны раскулаченных, насильственно оторванных от земли крестьян, безработных с сокращаемых военных производств и, наконец, истомленных бездомными скитаниями горожан.

На основе формулы «земля – на ней трудящимся» ни одно из будущих правительств в грядущей России отказать таким трудящимся в земельном наделе не сможет. Следовательно, дальнейшее размельчение крестьянского хозяйства и неминуемо связанная с ним нищета неизбежны при всех путях к разрешению аграрной проблемы России, кроме одного… указанного Императором Николаем II, оформленного комплексом крестьянских реформ П. А. Столыпина и теоретически предугаданного акад. Д. И. Менделеевым, проф. А. И. Скворцовым и проф. П. Б. Струве[180]180
  Желающие глубже ознакомиться с затронутым вопросом и деятельностью указанных ученых рекомендую прочесть статью П. Б. Струве – «Мои встречи и столкновения с Лениным». – Возрождение, тетрадь 10, 1950 г., с. 109–118. —Прим. автора.


[Закрыть].

Иного пути к благосостоянию российского крестьянства – нет. Но было бы наивностью страуса предполагать, что движение многомиллионной массы крестьянства по этому пути, из колхозного рабства к хуторскому благосостоянию, может быть осуществлено изданием соответственных законов «росчерком пера» какого-либо из возможных в свободной России правительств,

Проведение в жизнь этой программы теперь во много раз сложнее, чем во времена П. А. Столыпина и твердой централизованной власти Державного Самодержца. Оно потребует теперь твердой несокрушимой воли всех народов России, их готовности к жертвам, к тяготам, напряжения всех сил агротехники, промышленности, транспорта, здравоохранения, финансового аппарата – активизации всего населения и длительного, рассчитанного на годы (а быть может и десятилетия) срока.

Разгрузка переселенных центральных областей Европейской России, переброска избытков крестьянского населения на Восток, освоение им действительно необъятных массивов и создание на них подлинного благосостояния крестьянства – процесс не экономический, но исторический, завершение восточной программы. Начало проведения этой программы заложено взятием Казани первым русским Царем; дальнейшее ее развитие проводилось последующими Царями в тесном контакте с инициативой народных масс – в лице Ермака, Дежнева, Хабарова, тысяч «землепроходцев», сотен тысяч казачьих культуртрегеров, миллионов крестьян-переселенцев – эти массы приводились в движение волей народа, и движение осуществлялось волей Царя!

Те же два основных исторических элемента России, – и только они смогут разрешить труднейшую сложнейшую и важнейшую из задач построения новой свободной России. Только они, их сочетание, тесная связь, совместный труд и общая воля Царя и Народа, какими они были на протяжении веков.

Освоение земельных богатств Восточной России возможно только в общеимперском едином плане, при подчинении проявлении местного эгоизма всенародной целесообразности. Подобные устремления, несомненно, будут проявлены не только последышами узко-шовинистических группировок, но со стороны возродившегося русского и иностранного капитала. Защитить жизненные интересы крестьянства от этих на него покушений может только сильная центральная внепартийная и надплеменная власть. Этою властью может обладать только наследственный монарх, но не лица, получившие ее из рук политических или финансовых объединений.

Длительный срок проведения всей программы крестьянского благоустройства России в ее колоссальном объеме требует неуклонного соблюдения ее идеи в очень трудных условиях и на протяжении большого отрезка времени. Прямоту и неуклонность этой идеи может соблюсти только та же несменяемая наследственная власть, стоящая вне партийных и финансовых влияний, чего не может избежать в наш век ни одно выборное правительство, даже облеченный максимальными полномочиями народа президент США. Современный российский крестьянин знает это и по опыту и из советской пропаганды.

Те же преимущества твердой внепартийной и независимой центральной власти Империи обуславливают проведение всесторонней мобилизации всех ее сил ради поставленной цели. Опыт пятилеток рядом жестоких уроков научил этому все слои населения СССР.

Но может ли современный российский крестьянин уверовать в благую волю Монарха, в направленность к добру действий Помазанника Божьего, как верили его предки?

Отбросив, как в прошлых письмах, зыбкие предпосылки возможных эмоций и традиций, скажем уверенно: – нет, не может!

Современный подсоветский человек, испытавший на своей спине «благие намерения» десятков правительств всех видов, социалистический «рай», камуфлеты генеральной линии ВКП(б), «освобождение» Гитлером, – мало верит обещаниям политиков, и имеет право не доверять им. Уж больно обманула его революция, и февральская, и октябрьская.

Но та же революция осветила и укрепила в российском крестьянстве сознание того, что именно его стомиллионная громада является основной несменяемой силой государства, требующей такого же несменяемого выразителя ее творческой воли. Тот же опыт революции подтвердил крестьянству, что таким выразителем постоянной воли народа может стать только наследственный монарх, ответственный и отвечающий за свои действия перед Высшей Справедливостью, но не временные, ответственные лишь условно, «избранники» или совсем безответственные узурпаторы.

Именно это сознание, укрепленное всем развитием революции, ведет российского крестьянина к уверенности в благой направленности действий лично и династически ответственного перед историей монарха – единственного охранителя крестьянского благополучия.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 15 апреля 1951 г.,

№ 37, с. 3–6.

Хозяин и работник

Современный российский рабочий не менее крестьянина жаждет личной собственности и стремится личную производственную инициативу проявить. Стахановщина, потогонка соцсоревнований, бригадные колодки, авралы и прочие формы социалистического труда, тесно связанные с социалистической же нищетой, не убили в нем индивидуалистических стремлений, наоборот, укрепили в его психике их стимулы. Эпоха «построенного социализма», в которой он пребывает в настоящее время, с потрясающей и исчерпывающей ясностью показала ему подлинную сущность еще недавно обольщавшего его марева, и горькая фраза «за что боролись», как нельзя более ярко характеризует его настроения. Такова одна сторона медали.

Но есть и другая ее сторона. Действительно огромный размах индустриального строительства, действительно созданные его трудом ценности, фабрики, заводы, разработки поражают его сознание. Он ясно и вполне справедливо видит в них результат своего личного, безмерно напряженного, жертвенного труда, отнятый у него системой социалистического рабства и, ненавидя саму систему, он ни в какой мере не желает передать эти плоды его рабочего пота кому бы то ни било иному. Этот «иной» – в его представлении рисуется «акулой капитализма», «хозяином», «пауком-банкиром», в форме образов-пугал, умело и глубоко внедренных в его сознание советской пропагандой.

Ее проникновение в мозг рабочего значительно глубже и прочнее, чем в мозг крестьянина. Крестьянин много яснее видит ее лживость: загримированный в его врага «кулак» – по существу он сам, зажиточный крестьянин. Между ними нет грани. Но широка и глубока пропасть, отделяющая «акулу Уолл-стрита» от подсоветского ткача или металлиста…

Решение задачи создания своего благополучия для колхозника совершенно ясно: единоличное владение земельной собственностью. Ясности своих перспектив у рабочего нет. Единоличным владельцем сколь либо значительного производства он стать не может. Форма коллективного труда для него неизбежна. Неизбежен и какой-то «хозяин», организующий этот коллектив. Кто он? Кто станет после свержения социалистического рабовладельца? «Акула Уолл-стрита» – иностранный капитал? Свой «хозяйчик» – нэпман нового призыва? – И тот и другой равно чужды и враждебны интересам рабочего, и на ряду с вопросом «за что боролись» встает другой – «за что бороться, за что стоит бороться подсоветскому индустриальному рабу?»

Сочетание гарантий интересов рабочего, его справедливых притязаний на плоды своего уже произведенного труда и труда ему предстоящего, его индивидуалистических стремлений с неминуемым вторжением иностранного и нарастанием своего отечественного капитала – станет одной из труднейших задач перед каждым, любой формы правительством освобожденной России, но до сих пор ни одна из партий Зарубежья не наметила сколь либо рационального пути к ее разрешению. Социальные мероприятия по охране труда и нормированию заработка, произвольное деление промышленности на крупную (национализированную) и мелкую (частную), условный в той или иной мере дирижизм – все это только полумеры, не дающие коренного разрешения вопроса.

Суть же его лежит в том, что подсоветский индустриальный пролетариат хочет стать сам собственником, реальным владельцем накопленных им ценностей, и имеет на это неоспоримое право! Допуская в свою страну либеральный капитализм, он потребует своего врастания в него, превращение себя из батрака-пролетария в производителя-собственника на базе уже накопленных им орудий и средств производства.

Автор этих строк не экономист и делает свой вывод не на основе каких-либо научных или псевдонаучных теорий, но лишь на базе опыта, приобретенного им при жизни в СССР.

Исходя из этого опыта и только из него, ему представляется единственным путем к удовлетворению справедливых индивидуалистических стремлений российских рабочих, к защите их жизненных интересов от неминуемых посягательств «акул Уолл-стрита» и столь же неизбежных жадных аппетитов предстоящих собственных «щук» – путь кооперации труда и капитала. Конечно, при регулировании этого процесса, труд должен быть отграничен от капитала, поставлен в полную от него независимость не заинтересованным в капитале лично Главою Государства. А таким Главою может быть только наследственный монарх, но не сменяемый ставленник политических партий, финансируемых теми или иными группами.

Исходная точка этого пути – признание и закрепление за рабочими и техническим персоналом каждого отдельного производства их права собственности на данное производство в форме обозначенного в денежных единицах пая. Посторонний капитал, необходимый для развития оборота, вовлекается в данное производство также в виде паевых взносов, свободно котируемых на бирже и не превышающих в своей сумме совокупности рабочих паев[181]181
  Производства особого вида (оборонное, атомное, главные энергетические центры и т. п.) должны стать недоступными для частного капитала, сектор которого заполняется государством. – Прим. автора.


[Закрыть].

В дальнейшем развитии процесса роль государства выражается в поощрении и поддержке поглощения частно-капиталистического сектора сектором рабочим, т. е. к сосредоточению всех паев в руках фактических производственников данного предприятия, получающих с него прибыли или несущих возможные убытки и непосредственно, в демократическом порядке, управляющих им.

В этой политике будущего государства и заключена «генеральная линия» врастания рабочего в капитализм, превращения его из наемного батрака в собственника-акционера обслуживаемого им самим производства[182]182
  Дирижизм государства допустим лишь в форме поощрений, но не ограничений свободы производственной инициативы (система Менделеева-Вышнеградского-Витте-Струве). Исключения составляют лишь критические периоды жизни человечества (войны, стихийные бедствия, экономические кризисы). – Прим. автора.


[Закрыть].

Экономическая реальность освобожденной от коммунизма России создает невиданный в истории, исключительно благоприятный для развития этого процесса базис, ибо никогда и нигде трудящиеся индустрии не могли получить в свои руки столь грандиозной суммы накопления ими (хотя и жесточайшим способом насилия) производственных ценностей, и нигде как в будущей России не может быть создана столь благоприятная обстановка для вытеснения мирным путем паразитарного капитала трудовым накоплением рабочего.

Конечный идеал этого процесса – создание эволюционным путем реально бесклассового общества – государства.

Но какая же форма управления государством сможет наиболее верно и неуклонно провести его индустриальных рабочих между Сциллой капитализма и Харибдой социализма, двух угрожающих им с разных сторон рабовладельцев?

Только независимая от обоих чудовищ, свободная от их влияний, стоящая над ними, внеклассовая и надклассовая. Выразить и осуществить эту форму государственной власти может только наследственный монарх, ибо все остальные формы неминуемо будут классовыми, а не национально-всенародными.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 29 апреля 1951 г.,

№ 38, с. 6–8.

Российская национальная революция

В термин «революция» мы вкладываем теперь множество, порой противоречивых, значений, необычайно расширяя его смысл. Так, например, г. Ржевский, в своей блестящей статье («Наша страна»), причисляет к революционным актам крещение Руси св. князем Владимиром. Нужно признать, что в философском плане он прав. Но, стремясь к ясности этой короткой газетной статьи, ограничимся в ней наиболее упрощенной и примитивной формулировкой: революция есть насильственное низвержение существующего государственного строя и утверждение нового. Вопрос о пресловутой «прогрессивности» этого нового строя пока рассматривать не будем, чтобы не залезать в дебри анализа самого понятия об истинном прогрессе человечества. Ограничимся лишь напоминанием о диалектическом принципе исторического процесса: борьба тезиса и антитезы рождает в результате высший, а следовательно, и прогрессивный синтез.

Итак, на данном этапе, мы, подсоветские монархисты по «эту» и по «ту» сторону железного занавеса, прежде всего революционеры, даже более того – самые «крайние» революционеры, ибо стремимся и ищем более полную антитезу существующему и господствующему в России тезису социалистического тоталитаризма (сталинизму), отвергая компромиссные формы марксизма (меньшевизм, «народную» демократию, отрыжку эсэровщины и проч.).

Опыт прошлого показывает нам, что революции разжигаются по этапам: 1) нарастание революционных настроений; 2) борьба оружием; 3) разрушение предшествующего строя и 4) утверждение последующего строя, причем переход от третьего к четвертому этапу необычайно благоприятен для возникновения диктатур, которые обычно и проявляют себя в этом периоде.

Многие признаки говорят нам о несомненном наличии в России первого этапа революции – подъема протеста существующему строю. Таковы пораженчество 1941–1942 гг., возникновение РОА и РОД, невозвращенчество при репатриации, «новая» эмиграция, рецидив колхозного саботажа и др. Они негативно подтверждаются усилением террора, гонением на «космополитов», укрупнением колхозов и другими репрессиями Политбюро. Молекулярная теория солидаристов на этом этапе революции содержит значительную долю правды: ячейки-молекулы протеста несомненно возникают и множатся сейчас в СССР.

Но размножение этих молекул само по себе еще не может перевести революцию на ее второй этап. Разобщенные», не организованные атомы не могут дать мощного взрыва, и возможные локальные вспышки будут неминуемо затушены. Детонатор извне необходим, и им может стать только война». Думается, что лучше всех понимает это Сталин, в силу чего и ведет борьбу с миром свободы всеми путями, кроме прямого удара, избегая его даже при максимально выгодной для него ситуации, какая была в Европе до 1950 г.

Не будем гадать на кофейной гуще, предрешая характер этого второго периода (борьбы оружием) и его финала (падение большевизма). Ограничимся лишь мрачной, но трезвой мыслью о том, что он неминуемо связан со многими тяжелыми для народов России переживаниями. Бескровных революций не бывает. Знаем это по личному опыту и возложим надежды на Господа Бога.

Третий период (разрушение, лишенного своего центра советского строя) неминуемо связан с хаотическими сдвигами масс, центробежными порывами окраин, борьбою народившихся партий и попытками к установлению диктатуры. Этих последних можно ожидать со стороны высшего командования армией и со стороны тех партий, которые вовлекут в себя административную часть советской интеллигенции, благоденствие которой подлинная политическая свобода ставит под угрозу. «Правящий слой» солидаристов станет яркой приманкой для паразитарно гипертрофированного советско-социалистического чиновничества.

Только по прохождении этих этапов может наступить завершительный, выявляющий во всей полноте национальное лицо антисоветской, антисоциалистической российской революции, – этап утверждения нового порядка, надклассовой, надпартийной, надплеменной, надсословной Народной Монархии, в основу которой лягут сознание российского надплеменного единства и приоритет общественной совести над личным и партийным эгоизмом.

Имеем ли мы теперь, в данный момент, реальные, фактические предпосылки для возможности предположить утверждение двух этих начал? Мне хочется, как и в предыдущих письмах, избегнуть шаткой опоры на эмоции, традиции и проч. невесомые элементы исторического процесса. Но вот факты. Недавно г. Токаев («Соц. Вестник», № 2) привел слова маршала Жукова, свидетельствующие, что в Сталинградской битве участвовало 70 % нерусских россиян, а под Берлином их было 50 %. Что могло спаять этот разноплеменный конгломерат татар, грузин, якутов, узбеков и проч. в единый боевой монолит, без чего победа была бы невозможна, как это было в 1941–1942 гг.? Этой спайке могло послужить основой только осознание себя не якутом, не узбеком, не русским даже, но россиянином, так же, как на Куликовом поле ратники суздальские, муромские, московские, белозерские осознали себя русскими. Базой для этого надплеменного российского патриотизма послужил весь период равенства в страдании, равенства в нищете, общности в подавленном протесте, проявлявшемся и в мозгу якута и в сознании рязанского колхозника; из безличного подсоветского раба вырастал патриот-россиянин.

Еще более яркими показателями того же надплеменного всероссийского патриотизма были устремления представителей различных народов – грузинского, армянского, горцев, среднеазиатских к созданию в годы немецкой оккупации общероссийских антикоммунистических формирований.

Ну, а совесть? Видим ли мы показатели ее пробуждения? Где? В ком?

Вспомните о Гузенко[183]183
  Игорь Сергеевич Гузенко (1919–1982) – начальник шифровального отдела посольства СССР в Канаде, передавший канадской стороне шифры и документы с данными советской агентуры, внедренной в атомную отрасль.


[Закрыть]. Что толкнуло его на страшный риск неподготовленного бегства из советского полпредства ради раскрытия атомного заговора? Прочтите внимательно очерки Г. Климова – «В советском Кремле», «Записки балтийца». Разве это не исповеди заблудшихся душ? А статистика американцев, показывающая, что 55 % «новейших» перебежчиков называют себя монархистами? Ведь ничего доброго не сулит им эта откровенность, но они не могут молчать. Откуда у них, у 20-22-летних подсоветских парней, это устремление к тому государственному строю, которого они не видели, и о котором им внушалось только отрицательное представление? А запись в армию ген. Власова в январе-феврале 1945 г., когда ее обреченность была уже очевидной? Немногие надеялись тогда на победу, но многих, очень многих побуждало к записи великое, неизменное русское стремление «пострадать»… ставшее ныне российским, А стихийная тяга к церкви, так ярко выявленная в период оккупации? Неудержимая тяга к забытому, неведомому, но ощущаемому душой, Богу?

Пока это лишь первые ростки насильственно засушенных, но не погибших, выживших и в адском пламени, семян. Пока это только атомы в молекулах революционного протеста, существующих не только на страницах «Посева», как думают скептики, но «там», за железным занавесом и, быть может, в большем числе, чем мы предполагаем «здесь». В ходе национальной российской революции и атом и молекула будут развиваться совместно, и в ее последнем созидательно-конструктивном периоде, при претворении идеи в реальность, в плоть, в кость, при стабилизации процесса в твердую форму, реальным выразителем российской народной совести, категории не изменяемой, но постоянной и неизменной, может стать только.

Несменяемый, Всенародный, Надклассовый и Надпартийный, Всероссийский Национальный Монарх.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 15 мая 1951 г.,

№ 39, с. 5–8.