Текст книги "Люди земли Русской. Статьи о русской истории"

Доразделялись!

Девиз «разделяй и властвуй» был стержнем британской политики со времен королевы Елизаветы I. Прославленные своей традиционностью английские парламентарии и их заокеанские родичи пытаются следовать ему и во времена Елизаветы II, но «времена меняются», гласит древняя пословица и осуществление четырехвековой традиции требует теперь, конечно, новых форм.

Тогда, в канувших в вечность веках жизнь была проста. Приплывал, например, в Индию британский капитан, полупират, полукупец, ссорил между собой пару-другую и без того враждовавших раджей и, пользуясь их распрями, нагружал свой корабль купленными за бесценок или просто награбленными пряностями, а при удаче и кое-чем поценнее: золотом, бриллиантами… Хорошо тогда жилось старой веселой Англии!

В XIX в. стало уже посложнее. Приходилось ссорить между собой не только зулусских царьков, но и европейские страны. Однако и с этой задачей справились британские парламентарии, создав поистине блестящую для них Викторианскую эпоху процветания.

В XX в. дело еще более усложнилось, и девиз «разделяй и властвуй» пришлось подпирать панацеей этого века «святыми основами демократии». Но и тут сначала дело пошло хорошо. На помощь островным англосаксам пришли их заокеанские родичи, демократы чистейшей пробы; президент Вильсон настрочил 14 пунктов генерального передела Европы; отделили, разделили, самоопределили… Кажется, все в порядке, но ожидаемого эффекта на этот раз не получилось. Разделить удалось, а вот насчет властвования не вышло. Переделенная Европа затеяла такую драку, что от самих великобританцев полетели не только перья, но отлетела и первая часть их исторического имени.

Однако, став даже просто британцами, без пышной приставки, традиционеры не отказались от девиза. Выйдя из драки в весьма потрепанном виде, англосаксонцы с обеих сторон Атлантического океана снова кое-как взгромоздились на свои «демократические основы», переделили Германию и Австрию на зоны, Корею по 38-ой параллели, Китай на национальный и коммунистический, не позабыли даже такой мелочи, как Триест. И его поделили. Все демократические правила были строго соблюдены и учтены. Не учтенным остался лишь один новый фактор – то обстоятельство, что в мире появились «народные демократы», так сказать, сверхдемократы, демократы в квадрате, которые не преминули в народно-демократическом порядке от хватить себе львиную долю переделенной Европы и, конечно, властвовать в ней. По-настоящему властвовать, на народно-демократических основах.

– Чей козырь старше?!

Иерархия ценности демократических козырей оформилась довольно быстро. Просто демократический Китай откочевал на Формозу, а на всей территории бывшей Небесной Империи расположился Китай народно-демократический, что обошлось англосаксонским демократам в довольно крупное количество потерянных миллиардов. Переделенная Корея превратилась в постоянную кровососную банку. Это тоже обошлось в копеечку, да кстати и в 150.000 загубленных там демократических жизней, не говоря о такой мелочи, что вся эта переделенная страна и ее живший до того времени не так уж плохо народ, превратились в толпы бродяг, ютящихся среди развалин. К переделенному на демократических основах Берлину пришлось перекидывать воздушный мост. Тоже расходы немалые. А вот теперь и Триест, где жизнь потекла так весело и радостно, что самим консулам англосаксонских демократий пришлось спешно переселиться из разгромленных консульств в полицейские участки и провести там веселую ночь, спасаясь от разъяренных толп освобожденного и переделенного населения. Что там будет дальше, конечно, неизвестно, но пока в этом элегантном городе разгромлены все магазины, клубы и прочие учреждения его разделителей в зоне народных демократий, где заодно истребляют и жителей отделенной зоны – итальянцев[175]175
  Осенью 1953 г. англо-американская администрация «Свободной зоны Триеста» (спорной территории между Италией и Югославией) решилась было на уступку части города Югославии, что вызвало бунт итальянского населения и, соответственно, жесткое его подавление со стороны англо-американцев.


[Закрыть].

В чем же причина того, что девиз, на котором строилось благоденствие англосаксов в XIX веке, стал действовать в обратном направлении по отношению к ним же в XX? Снизилась ли политическая квалификация самих разделителей? Или утрачены средства к реализации формулы – затупились скальпели, при помощи которых они еще так недавно кромсали государственные организмы Европы?

Нет. У политических рычагов стоят опытные работники с большим стажем. Средства? В них тоже нет недостатка у могущественнейших англосаксонских демократий. Причина лежит в том, что сами демократические основы окончательно сгнили. Жизнь мира вступила в новую фазу, и народы уже не верят в блага, которые сулили им демократические лозунги. Народы и их государства ищут других путей к установлению мирной трудовой жизни, к выходу из тупика, в который их загнало осуществление демократических лозунгов. Под гнетом оскудения и порою нищеты, под страхом за завтрашний день один за другим возникают союзы государств и народов, основанные уже не на демократических лозунгах и доктринах, но на одном лишь законе – железном законе необходимости. Так родились и прогрессивно развиваются Атлантический, Тихоокеанский, Средиземноморский, Европейский, Бенелюкс и другие союзы, план Шумана, таможенные, валютные и другие соглашения, явления одного и того же порядка – объединения, но не расчленения. Народы и государства жертвуют этим стремлениям даже частью своего суверенитета. Их толкает туда могущественнейший императив воли к жизни, к спасению ее, самозащиты, императив неизменно прогрессивный, как в среде биологических, так и в среде государственно-исторических организмов. Силы, противодействующие этому прогрессивному императиву, столь же неизменно становятся силами реакции. Такими оказались на сегодня явно шовинистические социалистические партии Франции и Германии, британские социал-оппортунисты и даже «мыслящие тысячелетиями» индусские «мирные» коммуноиды, расстреливающие теперь в репатриационных кацетах[176]176
  От нем. Konzentmtinslager – концлагерь.


[Закрыть] Кореи избравших жизнь и свободу безоружных военнопленных.

Но не будем вести бессмысленные в нашем веке розовенькие разговорчики об истинных правах личности, о подлинном гуманизме, христианской справедливости и прочих в нашу эпоху «мнимых величинах». Перейдем на единственный реальный в ней язык – язык банковых счетов.

Во сколько уже обошлись управляемым на святых основах демократии народам всевозможные разделения и расчленения, произведенные на тех же самых святых демократических основах? Чего стоило восстановление распущенной балканизированной Европы? Во что обходится удержание Германии от вступления ее в антиевропейскую систему? Спасение Греции, Турции? Сомнительный авантюрный торг с Тито? Результаты демократической политики в Китае? Тридцать восьмая параллель в Корее? Во сколько…?

Но если бы мы произвели все эти подсчеты астрономических цифр – показателей уже затраченных средств и пролитой крови, то все-таки получили бы представление лишь о предварительных итогах затрат и потерь, понесенных решительно всеми народами мира «на основе святых целей демократии». Основные взносы в кассу Демократического Молоха еще впереди и затраченные уже суммы, суммы потерь средств и жизней будут относиться к ним, примерно, так же, как относятся теперь ничтожные в бюджете США средства, затраченные на ту же самую расчленительную работу сонрокцабовских ублюдков, к тем потерям, которые придется понести управляемым демократиями народам в том случае, если расчленительные тенденции «самоопределения вплоть до отделения», владеющие, некоторыми группами политических дельцов, получат какое-либо осуществление или даже реальную попытку к нему в освобожденной от социалистической тирании России.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 7 ноября 1953 г.,

№ 199, с. 6.

Письма «нового» эмигранта

Закат века

Воплощаясь в жизнь, идеи вступают в подчинение ее законам: они последовательно проходят стадии юности, зрелости и одряхления. В государственно-политической жизни эти периоды принято называть радикализмом, господством и консервативностью идей. Попытки вернуть идею к уже пройденному ею этапу, насильственно омолодить ее, задержать ее развитие или упадок – именуются реакцией.

Идея отражения народоправства (демократии)[177]177
  Автор стремится по возможности избегать термина демократия, вследствие множества значений, вкладываемых теперь в него, в результате чего сам термин утратил ясный и определенный смысл. – Прим. автора.


[Закрыть] в партийно-парламентской системе и четырехчленной формуле – детище первой половины XIX в. В 1848 г. в Европе она вступила в период зрелости, стала господствующей. Одновременно с этим «Коммунистический манифест» оформил идею социалистического государства, базируя его на системе не только материалистического, но узко экономического миропонимания.

В дальнейшем обе идеи развивались параллельно, порою блокируясь, порою конфликтуя, но неизменно воздействуя одна на другую. Партийно-парламентская идея к половине XIX в. уже прошла стадию своей юности в форме подпольных и полутайных организаций: туген-бунда, карбонариев, итальянских, венгерских, польских и прочих национально-повстанческих обществ. Англия оснастила ее вековым парламентским опытом.

Социалистическая идея была моложе. Она реально продебютиро-вала лишь в 1843 г. блестящим провалом национальных мастерских в Париже.

Вторая половина XIX в. проходила под знаком беспрерывного роста обоих идей, их зрелости, причем социалистическая идея, будучи моложе, сотрудничала с первой в качестве ее подсобной составной части.

Финал Первой мировой войны ознаменовал торжество партийно-парламентской системы, ее кульминацию. На развалинах трех монархий парламентаризм праздновал свою полную победу, перекроив всю карту Европы, создав по своей схеме ряд новых демократических республик.

За периодом зрелости неминуемо следует период увядания, старости, одряхления. Задержка этого неизбежного закономерного процесса – реакция, повсеместное возникновение диктатур и легкость, с которой приходят к власти диктаторы всех рангов, – слишком значительный исторический фактор, чтобы отнести его за счет появления каких-то «сверх-личностей». Подобное объяснение было бы более чем наивностью. Ни одна диктатура не может возникнуть, а тем более удержать власть, без опоры на какие-либо значительные группы населения, по терминологии марксистов – массы. Сталин и Ленин, Гитлер и Муссолини, Пилсудский и Франко, – все они имели эти базы в лице организованных тоталитарных партий.

Таков, длящийся и поныне, финал развития партийной системы. Он закономерен и неизбежен, т. к. каждая партия неминуемо содержит в себе зерно тоталитаризма. Будь иначе, ее борьба и само ее существование не имели бы цели.

Характерною чертою переживаемого нами периода является то, что подавляющее большинство тоталитарных партий входили и входят в круг социалистического мировоззрения и проводят в той или иной форме социалистические принципы государственности и экономики.

Этот процесс перерождения парламентско-либеральных партий в тоталитаризм далеко не закончен с падением Гитлера и Муссолини. Его вспышки в том или ином виде отмечаются в текущем и неизбежны в будущем. Таковы в наши дни насилие социалистического меньшинства над народным большинством в королевском вопросе. Бельгия, отказ от радикального плана Шумана. Англия, саботаж социалистами столь же радикальной и прогрессивной идеи объединения Европы по проекту Черчилля. Англия, Германия, Швеция и т. д. Все эти явления не что иное, как попрание воли народов к миру, насилие над нею во имя суверенности своих партий, т. е. тоталитаризма.

Эта внутренняя связь социализма с тоталитаризмом не случайна. Она логически вытекает из сути социалистического мировоззрения, основанного на борьбе классов, а не либерально-парламентской коалиции сотрудничества, лежащей в основе буржуазно-демократической системы.

Что же происходит теперь в мире и особенно ярко вырисовывается в Европе?

Господствовавшая в половине XIX в. партийно-парламентская система пожирает сама себя, гибнет от злокачественной опухоли своих главных органов – партий. Она одряхлела, перестала служить в той или иной мере выражением воли народов. В борьбе за свою жизнь она насилует эту волю при помощи организованного меньшинства, т. е. из господствующей перерождается в консервативную с проявлением симптомов реакции.

Попытка строить на ней схему докризисного государства, в частности освобожденной России, есть реакция, а не прогресс. В своем старческом бессилии она не способна уже выражать собою массовую демократию, как формулировал это проф. Коган в Берлине на конгрессе борьбы за свободу культуры.

Отживание идей XIX в. не могло ускользнуть от внимания народов мира и не вызвать откликов в их мышлении. Эти отзвуки выразились в философии Ортеги, Сартра, А. Кестлера, Бердяева, персоналистов, течений различных, но объединенных признаком устарелости современных демократических форм, их отрыва от жизни народов, протеста против монополизации парламентаризмом защиты прав и свобод личности.

В народных массах это сознание выражено в явном охлаждении к четыреххвостке, снижении числа активных избирателей и легкости, с которой массы допускают приход к власти диктаторов.

Одряхление отжившей системы явствует и из полного бессилия ее лидеров противопоставить какую-либо положительную, творческую идею натиску разноцветного, а главным образом красного социалистического тоталитаризма.

В половине XX в. сознание и подсознание народных масс переживает грозящий страшной катастрофой припадок пессимизма.

Массы разочарованы в старых общественных идеалах, фетиши XIX в. развенчаны. Новых идеалов еще не найдено.

В центре этого кризиса – Россия, лежащая в границах СССР. Вполне естественно, что комплекс прогрессивных идей грядущего века возникнет там, в области максимального развития злокачественной опухоли, после ее ликвидации.

Этого комплекса сознательно и бессознательно ищут все народы Запада. Задача русской политической эмиграции включиться всеми силами в этот поиск. Мы имеем более глубокий опыт, чем другие народы. В силу пережитого нами мы смотрим шире и видим яснее.

Кому больше дано, с того больше и спросится.

Нам дано больше всех.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 26 сентября 1950 г.,

№ 25, с. 8–10.

Без посредниковI

Смена господствующих идейных комплексов происходит не мгновенно, но постепенно, в результате процессов, совершающихся в сознании масс. Революции есть лишь внешние, болезненные проявления этих процессов, выражающих себя помимо них в ряде фактов большого или малого значения.

В государственной жизни последних десятилетий мы можем отметить два таких показателя: развитие плебисцитной формы выражения воли народов и рост участия в управлении государствами специалистов всех видов. Характерно, что оба эти фактора врастают в жизнь государств, очень часто конфликтуя с партийно-парламентской системой и с ее социалистическим сектором в частности. Выделенные четыреххвост-кой представители народов оспаривают непосредственные решения этих же народов и борются претив применения плебисцита (Бельгия, Саар и др.). Не говорит ли уж одно это о том, что современные защитники прав народов перестали ими быть, выродившись из народных трибунов в контрагентов отдельных групп населения, нередко оплачиваемые этими группами? О том, что идея, господствовавшая и радикальная в XIX веке, стала консервативной в ХХ-м и стремление закрепить ее – реакция?

Тем не менее, несмотря на противодействия партий, случаи применения плебисцита множатся. О чем говорит эта борьба двух систем народоправия? Не о том ли, что личность стремится вырваться из партийной кабалы и сама выразить свою волю, минуя искажение таковой контрагентами? Не есть ли это поиск непосредственной связи между народами и властью?

Крайне интересно в этой области возникновение в США института Галлупа, который можно рассматривать как зародыш постоянного государственного плебисцитного органа. Показательно, что он возник в Соединенных Штатах, в стране наиболее здоровой и действенной демократии, где функции парламентских партий разумно урезаны, а деятельность министров влита в деловое русло и защищена от партийных наскоков. За свою еще короткую жизнь этот институт уже проявил себя как чуткий прибор, включающий в себя компас, термометр и манометр политической настроенности масс.

Современные парламенты все гуще и гуще обрастают всевозможными комиссиями, подкомиссиями, комитетами экспертов-специалистов. «Великие» мира сего выезжают на совещания в сопровождении максимума технических специалистов при минимуме партийно-политических деятелей. Это тоже знамение времени: практика управления государством и его внешней политикой чрезвычайно усложнилась, и эта сложность выдвигает к рулю техника-специалиста в ущерб универсалисту-общественнику.

Свободная русская общественная мысль во всех оттенках спектра Зарубежья все еще базирует государственное устройство на двух китах – политике и экономике. Но современность уже ясно показывает реально вступившего в жизнь третьего – технический прогресс. Техника всех видов перестала быть служанкой экономики. Техническая мысль стремительно вторглась в сферу мирового и государственного устройства. Она уже диктует ему свою волю и явно стремится к приоритету над мыслью общественной и экономической. Атомные и прочие высшие технические организации – живой тому пример,

В связи с этим изменяется и структура носителей общественной мысли – интеллигенции. Ее хозяин и собственник XIX в. – универсальный публицист сдал ряд своих позиций интеллигенту-специалисту, Этот сдвиг коснулся всех плоскостей мышления, вплоть до религиозной, где в настоящий момент атомные физики и химики опрокидывают материалистическое миропонимание XIX в. и укрепляют ряд противоборствующих ему концепций религиозно-духовной культуры.

Советизм, реагирующий на современность быстрее демократии, учел эти сдвиги и использовал их в своих целях, создав слой подчиненной ему профтехнической интеллигенции и введя ее в русло государственного строительства.

Недооценка их привела демократии к ряду провалов, вроде начала Корейской войны, когда общественно-государственная машина была не в силах мобилизовать вовремя свой колоссальный технический потенциал.

Но консервативная мысль XIX в. не хочет видеть того, что окрепший технический фактор истории уже перекраивает всю карту мира, устанавливает новые силовые центры и новые линии связи между ними, что энергетика и индустрия связи уже диктует свою волю внешней и внутренней политике государств, и без учета их влияния не может быть построена гипотеза системы управления докризисным государством.

Необычайная динамика технического прогресса делает возможным сегодня и неизбежным завтра то, что было немыслимо вчера.

Орган постоянного плебисцита, т. е. непосредственного выражения воли народа и его связи с властью был выражен в истории общим собранием античного города-государства и нашим русским вечем, Он отмер в силу территориального роста государства. Современная техника связи – телефонно-телеграфная сеть, радио, телевидение – возвращают его к жизни.

Вторжение технической мысли в законодательство и сферу международных отношении проявляется пока хаотически, стихийно, но современность уже ясно подчеркивает необходимость и неизбежность введения в систему управления государством высокоавторитетного органа технического им руководства, причем этот орган может быть создан только по принципу кооптации, но не на основе четырехчленной формулы.

Размеры статьи не допускают детализации этой гипотезы, уточнения прав и обязанностей каждого из предполагаемых к жизни органов. Это было бы бессмысленно, т. к. их взаимоотношения и формы выработаются в самом процессе оформления покризисного государства и в неизбежной борьбе между ними самими. Следовательно, они будут изменчивы и текучи.

Цель настоящей статьи – только попытка гипотетически заглянуть в будущее через призму настоящего, отрешаясь от консервативных очков XIX в., не смогшего осуществить подлинную массовую демократию, сведя ее лозунги к безответственным действиям профессионалов политики.

Сквозь туман коррупции партийно-парламентской системы уже намечаются две линии дальнейшего развития государственных форм: первая – стремление к непосредственному волеизъявлению масс, минуя партийных контрагентов, вторая – законодательство технического прогресса.

Таким образом, схема управления в покризисном государстве рисуется базирующейся на четыре основных силовых центра:

1. Отмирающий партийно-представительный орган (современный парламент), который, несомненно; еще долго будет бороться за свою жизнь».

2. Постепенно накопляющий силы орган непосредственного волеизъявления народа, массовой демократии (современный плебисцит).

3. Высший секционный совет специалистов, оформляющий деятельность политиков-универсалистов (современные эксперты).

4. Аппарат исполнительной власти, подчиненный Главе государства, гипотетическому рассмотрению которого автор надеется святить следующее «письмо нового эмигранта».

Положения и взгляды, высказанные в двух первых письмах относятся к рассмотрению покризисного государства вообще, но главным образом к грядущей России, т. к. именно ей всем ходом мировой истории предопределено выработать и осуществить эти новые формы государственности в силу пережитой и переживаемой ею трагедии.

Фокус кризиса в ней. В ней же и его разрешение.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 18 октября 1950 г.,

№ 26, с. 5–7.

Монарх или президент

Во главе докризисного государства может стать наследственный монарх, избранный большинством президент или ставленник организованного меньшинства – диктатор. Других форм возглавления государства мы пока не знаем.

Диктатура бесповоротно отвергается, как нами, – русскими монархистами, – так и всеми нашими политическими противниками, за исключением НТС (солидаристов), пытающегося прикрыться завлекательными ризами персоналистического раскрепощения личности.

Тем не менее, попытки прорыва к диктатуре в течение первого хаотически-стихийного периода становления покризисной России, несомненно, будут, но вряд ли в ней смогут быть созданы необходимые для утверждения диктатуры сильные организованные группы (партии).

Вернее будет предполагать, что борьба разыграется между сторонниками республиканского и монархического образов правления. Учету и сравнению шансов этих двух сил на базе современной России, при сохранении возможной объективности и отрешении от личных эмоций посвящает автор это письмо.

Что же говорит нам эта современная Россия в той мере, в какой возможно услышать ее голос и «там» – под прессом, и «здесь» – от единственно доступного нам ее отражения, «новой» и «новейшей» эмиграции.

Прежде всего то, что население современной России свободно от гипноза всех политических доктрин XIX в. за исключением одной – коммунистической доктрины. Эта последняя пожрала всех прочих фетишей, но, пожрав их, лопнула, не только не оправдав себя на практике, но разочаровав в себе и отвратив от себя основные массы населения России, главным образом крестьянства.

Советская пропаганда, самая активная, самая мощная и самая гибкая в мире, умело использовала все дефекты, все недочеты представительного строя, чтобы развенчать в сознании масс этот кумир XX в. и за 30 лет достигла цели. То же самое было применено ею и по отношению к монархическому строю, но в этом направлении она встретила непреодолимое препятствие – народную память.

Отбросим отвлеченные представления о монархической традиции или эмоциональных устремлениях к «батюшке-царю». Они не реальны. Человек, никогда не слышавший звона колоколов, не в силах ощутить поэзию этого звона. Но память абсолютно реальный фактор мышления. На ее основе подсоветские массы беспрерывно производят сравнение между прошлым «проклятым царизмом» и теперешним «социалистическим раем» во всех областях их бытия, и это сравнение столь же беспрерывно показывает им преимущества «времен царизма». Более того, прошлое, как всегда, обрастает легендой, его темные стороны смягчаются, а светлые – выступают ярче. Этот процесс развивается в народах СССР с неуклонной нарастающей силою.

Русское прошлое демо-представительного строя не только не имеет этого обаяния, но, наоборот, оно неразрывно связано в народной памяти с представлением о пресловутой керенщине, которая подавляющим большинством населения вспоминается с добавлением нецензурной характеристики.

Недолгое господствование Керенского столь же скомпрометировало идею демократии, сколь угнетательство Сталина – идею социализма.

* * *

Прошу уважаемых читателей из среды «старой» эмиграции прежде всего забыть о существовании Хорей, Калинычей, Платонов Каратаевых, «богоносцев», «правдоискателей» и проч… Их нет в СССР, революция их смела, если они и были. Современный подсоветский человек в массе прежде всего практичен и материалистичен. Выросший в обстановке беспрерывного полуголода, недостатка в самом необходимом, произвола, попрания основных прав личности и собственности, террора всех видов, – он не может быть иным, и не его вина в том, что он прежде всего хочет гарантии минимума своих человеческих прав – освобождения от вечного страха за будущее, от угроз голода, гарантий личного заработка, ценности сбереженного рубля, неприкосновенность дома и земельного участка, свободы найма и передвижения.

Кто же, по его мнению, вернее выполнит эту его первую и главную волю – наследственный монарх или временно принявший власть президент?

Прошу уважаемых читателей усвоить также, что современные подсоветские массы, даже колхозники, намного выше дореволюционных по уровню политической осведомленности. Сведения о жизни мира даются им тенденциозно и извращенно, но этот яд уже выработал противоядие себе: рядовой колхозник не только читает газету, но умеет расшифровывать советские сообщения и анализировать их.

Итак, вот перед ним, подсоветским колхозником, президент могущественнейшей и богатейшей республики – Гарри Трумэн, избранный большинством в один миллион голосов при общем числе избирателей в 90 миллионов, Этот приведший его к власти миллион голосов составляет почти 0,01 всей массы. Может ли эта одна сотая осуществлять действительную волю народа?

Гибкая и умелая советская пропаганда, конечно, разъяснила эту простую арифметическую задачу.

Подсоветский колхозник осведомлен также и о всех министерских кризисах Франции. То, что каждый министр охарактеризован, как ставленник буржуазии и враг народа, – подсоветского человека мало трогает: он знает цену этой «вражде народу» по личному опыту, но сам факт министерской чехарды внушает ему очень мало надежды на то, что подобная система гарантирует ему спокойную жизнь и главное – личную собственность.

Бешеная кампания советов против США, конечно, не оставляет в тени того тупика, в который загнал свою страну Рузвельт, тех жертв, тягот и налогов, которые взвалила на плечи американского народа его политическая линия. Хочет ли советский колхозник такого осуществления воли народа?

Добавьте к этому широкое осведомление подсоветских масс о всех скандальных парламентских процессах Запада, о случаях подкупа членов правительств, о стоимости каждых выборов, о гангстерах, тратящих по 400 миллионов долларов на взятки, о сверхприбылях захвативших власть банков и трестов… Добавьте к этому еще страх и недоверие, внушенное ему по личному опыту самим словом «партия»…

Вряд ли, освободившись от диктатуры партии, он станет сторонником партийно-парламентской системы.

Но чаши весов политического мышления подсоветского человека еще не полны. Кладем на них явную невозможность подкупа монарха и возможность подкупа президента; надпартийную независимость первого и зависимость второго от выдвинувшей его партии; содержание за счет народа одного (хотя бы и в предельной роскоши) и суммы, вырванные из доходов народа группой соратников второго (об этом колхозник тоже осведомлен) и многое еще по опыту понятое жителем СССР… Чья чаша перетянет?

Подсоветские массы и их интеллигенция чужды историческому миропониманию уже в силу одного того, что истории они не знают. Они воспитывают свою политическую мысль на современности – личном опыте и обильно поступающей к ним пропагандной литературе.

Личный опыт отталкивает их от коммунизма и социализма всех видов.

Порожденная нуждами войн, национально-патриотическая пропаганда последних 15 лет (срок не малый) показала им ряд выдающихся творцов монархической России: безмерно возвеличен царь Петр Великий, слит с народным движением Александр Благословенный, подчеркнут, как никогда раньше, героизм Невского и Донского, оправдан даже Иоанн Грозный… прошли перед глазами Суворов, Кутузов, Багратион; даже Скобелев очищен от «службы империализму» и восстановлен в звании родного солдату «Белого Генерала»…

Ни одного выдающегося лица представительной системы в современной советской литературе не показано. Спартаки, Пугачевы, Разины и прочие «народные вожди» теперь упразднены, как неблагонадежный элемент.

Каждая палка имеет, как известно, два конца. Один из них дал Сталинград. Что даст другой?

Современность в лице пятилеток, грандиозных планов орошения, строительства водных систем, облеснения миллионов гектаров и т. д. разъяснила массам значение широких исторических программ, рассчитанных на длительные сроки десятилетий и даже столетий. Массы впитали в себя это программное строительство своей родины, поняли его необходимость и неизбежность. Можно утверждать, что русский, народ и прежде, в течение всей своей исторической жизни, понимал и поддерживал широкие программы, выдвинутые Самодержавием. Так, всей громадою откликнулся он на земельную программу Столыпина и, более того, в течение 400 лет активно содействовал «восточной программе», выделяя из своей среды Ермаков, Дежневых, Хабаровых, тысячи «землепроходцев» и миллионы переселенцев…

Осуществление подобных программ возможно насильственно при «непоколебимости генеральной линии партии». Но оно возможно и добровольно>, в порядке патриотического долга, при преемственной политике наследственных монархов. Но возможно ли оно в таких размахах при периодической смене президентов, ставленников борющихся партий, а тем более при партийно-парламентской министерской свистопляске, «бузе», по советскому выражению?

Взвешивая шансы монархической и парламентско-партийной системы, царя и президента на весах политического мышления современного подсоветского человека, я сбросил с чашек гири эмоций.

Но одну из них сбросить нельзя. Эта эмоция – чувство собственности, безудержное стремление к ней у лишенного собственности жителя «страны победившего социализма».

То правительство, которое сможет твердо гарантировать собственность, не «функциональную», не условную, не подконтрольную, не дирижируемую, а хоть маленькую, но свою, полную, наследственную, «самую обыкновенную», с которой, «что хочу, то и делаю», то правительство твердо станет у власти и будет поддержано всем народом.