Текст книги "Люди земли Русской. Статьи о русской истории"

Несколько статей Месняева[229]229
  Месняев Григорий Валерианович (1892–1967) – писатель, журналист. В 1909 г. окончил Орловский Бахтина кадетский корпус. Продолжил учебу на юридическом факультете Киевского университета. В 1914 г. поступил в Виленское военное училище, по окончанию которого служил в 152-й пехотном Владикавказском генерала Ермолова полку 38-й пехотной дивизии. Участвовал в Первой мировой войне. После Октябрьского переворота воевал в Добровольческой армии, в Марковском пехотном полку. В 1920 г., при отступлении, заболел тифом и остался в Ростове-на-Дону; скрывал своё прошлое. С 1942 г. был в немецкой оккупации; в 1943 г. эвакуировался на Запад, с потоком беженцев добрался до Баварии. После войны переехал в США, активно сотрудничал с газетой «Наша страна» (Буэнос-Айрес), был редактором газеты «Россия» (Нью-Йорк), печатался в газетах «Знамя России» (Нью-Йорк), журнале «Возрождение» (Париж). Опубликовал книги «За гранью прошлых дней» (1957, Буэнос-Айрес), «Поля неведомой земли» (1962, б. м.), «По следам минувшего» (1965, Нью-Йорк).


[Закрыть] и Башилова[230]230
  См. о нем на с. 448.


[Закрыть] в последних номерах «Нашей страны» подымают вопросы такой важности, что мне кажется абсолютно необходимым высказать по их поводу свое мнение. И Месняева, и Башилова я, никогда не встречавшись ни с тем, ни с другим лично, хорошо знаю по их статьям в «Нашей Стране» и во многих других газетах. Башилова я кроме того особо ценю как автора на мой взгляд замечательной книги «Унтерменши, морлоки или русские люди». До сих пор я почти всегда готов был подписаться под любой строкой Башилова и, наоборот, не во всем согласился бы иной раз с Месняевым. Курьезно, поэтому, что в их полемике о Бунине я целиком и полностью на стороне Месняева.

Оговорюсь, что важность этого спора куда значительнее, чем вопрос об оценке творчества Бунина. Здесь сталкиваются два разных подхода к художникам слова – и вообще к выдающимся людям. Как пример первого метода можно привести данную статью Месняева о Бунине и прежде опубликованную в той же газете статью Ширяева о Толстом. Предпосылкой здесь как бы является признание следующих вещей: великие люди почти всегда многогранны; уложить их целиком в рамки строго определенной политической схемы крайне трудно. Их высказывания даже в один какой-либо отрезок времени, часто противоречивы. Убеждения их в течение жизни нередко меняются (Виктор Гюго начал как ярый монархист и кончил как республиканец). Кроме того, при анализе их творчества надо всегда помнить особенности их эпохи: несправедливо и нелепо от них требовать знания того, что знаем мы теперь, и нельзя забывать о проблемах, какие их тогда волновали и увлекали, даже если они для нас потеряли всякое значение.

Сделав эти оговорки, критик, пишущий с монархической точки зрения, должен прежде всего искать в сочинениях русских писателей то, что их сближает с русской монархией. Нам, естественно, не к лицу никакие фальсификации, на каковые падки левые всех мастей – но у нас есть очень много важной и срочной работы по восстановлению правильной картины нашего прошлого. О всякого рода конфликтах всех наших писателей с правительством и без нас много писали, причем, не стесняясь, преувеличивали до невероятия.

Наоборот, чрезвычайно опасным и совершенно ошибочным представляется мне метод, нередко практикуемый в эмиграции крайне правыми: изрыгания сплошной хулы и проклятий по адресу русских писателей и мыслителей, обвинения их на основе случайных, иногда ошибочно понятых деталей в их биографии или в их сочинениях в «жидо-масонстве», «ереси», «вольнодумстве» и т. п. Башилову такие взгляды не идут, но он, в своем ответе Месняеву, невольно в них впадает, или, по крайней мере, у читателя может создаться такое впечатление.

Связан с этим и другой вопрос, бесконечно более важный, и в котором я принужден возражать двум опасным противникам – и Башилову, и Месняеву. Это вопрос о русской интеллигенции.

Мне горько, что мои талантливые коллеги скатились в своих статьях на позиции того правого крыла старой эмиграции, которое издавна, еще с России, доводило консерватизм до абсурда, традиционализм до обскурантизма, в силу действий которого монархическая печать в зарубежьи хронически оказывалась на невероятно низком культурном и техническом уровне и – хуже того – оставалось при исключительно убогой и плоской идеологии.

Во-первых: что такое интеллигенция? Мы все, в России (мои оппоненты это знают) привыкли под интеллигенцией понимать культурный слой, элиту. Совершенно прав профессор Ширяев, когда говорит, что Владимир Мономах, Иоанн Грозный, Сергий Радонежский, безымянный автор «Слова о полку Игореве» были русскими интеллигентами своего времени. Абсурдно для нас, монархистов, принимать нелепую и возмутительную формулу наших врагов, по которой «интеллигент» значит непременно «левый»; формулу анекдотической фразы, «вы, как интеллигентный человек не можете верить в Бога». Подумайте, как надо сузить идею интеллигенции для того, чтобы такое понимание стало возможным! Надо, первым делом, исключить духовенство, военных, аристократию, чиновников и свести интеллигенцию к лицам вольных профессий. Но и тогда: ведь как много у нас было адвокатов, журналистов, врачей с определенно правыми взглядами! Примеров можно набрать бесконечное количество. Что же, они не были интеллигенты?

Возьмем еще более узкую сферу – ограничимся русскими писателями. Державин, Крылов, Жуковский, Гоголь, Достоевский, А. К. Толстой, Тютчев, Гумилев были бесспорными, общепризнанными монархистами. В несколько другом роде, но тоже монархистами были Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Лев Толстой, как бы их ни малевали в красную краску те, кто ищет в литературе не правды, а подтверждения своей партийной догмы. (К революционерам же можно причислить из крупных писателей разве одного Некрасова, а далее идет ярко выраженный второй сорт: Салтыков-Щедрин, Чернышевский, Герцен). Ну, а разве за каждым из этих писателей, цветом нашей литературы, не стояли массы учеников, подражателей, поклонников? Где же сплошная революционность нашей интеллигенции? И в области мысли, большая школа славянофилов, Владимир Соловьев, Розанов – кто же из них был левым? И если мы возьмем область науки, мало мы там найдем политического и религиозного вольнодумства; там на каждом шагу такие имена, как Менделеев и Павлов.

Иное дело, что существовал, долго и позорно, некий левый кагал, дикое засилье левой критики в русской литературе. Правда, что ограниченной группе революционных доктринеров удалось искалечить многим людям, которыми Россия поныне гордится, жизнь и творчество. Не только гиганты, как Достоевский и Лесков, скрежетали зубами при столкновении с этой жабьей котерией[231]231
  Галлицизм: от франц. coterie – клика, кружок, группировка.


[Закрыть]; даже такой скромный и относительно либеральный поэт, как Полонский, в своих письмах не раз выражает совершенное отчаяние, беспощадно травимый ими. А. К. Толстой вел себя иначе: швырял им блестящие и издевательские стихи, как «Баллада с тенденцией» или «Святой Пантелей».

Но не безумцы ли мы будем, если вместо того, чтоб хоть задним числом отмыть от золотого песка нашей культурной элиты примешавшуюся к нему грязь, чтобы отдать должное нашим самым великим людям и всем за ними шедшим, мы вдруг выбросим их в помойную яму вместе с их зоилами? И притом, ведь, вот, что надо учесть: период левого засилья определенно кончался перед революцией. Верхи нашей интеллигенции явственно потянулись к религии и традиции. Что говорить, процесс шел болезненно и нелегко; на пути к православию многие попадали во всякие «религиозно-философские» общества, а оттуда нетрудно было угодить и в черную магию или сатанизм. Но направление было дано, материализм и атеизм были уже преодолены; заря религиозного возрождения как бы загоралась на горизонте.

Самое трагичное это то, что нам, монархистам, никак не простительно ошибиться в оценке наследия Российской Империи; ибо мы ее единственные законные наследники. Нельзя отбрасывать русскую интеллигенцию, не отбрасывая дела ее рук: русскую культуру. А без русской культуры разве возможна Россия?

Наша культура много имеет аспектов. Нельзя нам отбросить православие и все достижения русского богословия; нельзя забыть государственные имперские традиции, плод вековых усилий наших дипломатов и сановников, нельзя оставить пути, проложенные нашей литературой; надо сохранить блестящие завоевания нашего театра; с гордостью надо продолжать работу наших ученых в бесконечном числе отраслей познания. И не будем глупее нашего народа, наших рабочих и крестьян, представляющих основную массу российской нации. И. Л. Солоневич рассказывает в своих книгах, как в концлагере его тронуло отношение рабочего, контролировавшего труд его с сыном; тот ясно чувствовал ценность интеллигенции… и по тому всячески их выручал. И я, во время последней войны, помню, слышал, как простые люди с удовлетворением рассказывали, как русский доктор оказался лучше немецкого, и радовались, если их начальником по работе оказывался русский интеллигент вместо немца (но как огня боялись оказаться под властью какого-нибудь бывшего советского активиста).

Судить русскую интеллигенцию по тому, что от нее осталось в эмиграции, не очень справедливо, ибо после 30 лет ненормальной жизни среди иностранцев люди не то, что были. Но и здесь, если меня спросят, кто является самым энергичным борцом за монархическую идею среди русских во Франции – придется назвать Е. А. Ефимовского[232]232
  Евгений Амвросиевич Ефимовский (1885–1964) – общественно-политический деятель, журналист. Активно участвовал в деятельности монархических организаций. Редактировал парижские газеты «Русская газета», «Родина», «Грядущая Россия», журналы «Театр и жизнь» и «Русский путь».


[Закрыть], старого русского адвоката и типичного интеллигента; да и я сам, полагаю, могу назвать себя интеллигентом, имея университетское образование и происходя из семьи со старой интеллигентской традицией. Интеллигент был и Иван Лукьянович; да и мои оппоненты, да и все основные сотрудники «Нашей страны» – тоже, конечно, интеллигенты. То, что пишут в «Русской мысли», бесспорно, скверно; но почему ее сотрудников принимать за образец интеллигенции? Хотя и они все же интеллигенты (не очень, впрочем, высокого полета в большинстве случаев; покойный граф Нулин искренне верил, что слова: «Господа, если к правде святой, мир дорогу найти не сумеет» принадлежат Пушкину[233]233
  Цитата из Беранже в переводе В. С. Курочкина.


[Закрыть]). Много, конечно, есть в эмиграции людей, которые слово «интеллигент» считают за обидное. Но что такие люди сделали полезного для монархической идеи? Сколько могу судить, ровно ничего. Вредного – да, сколько угодно.

Не нужно также забывать, что старая русская интеллигенция, этот «орден», который г. Месняев осыпает такими жесткими упреками, стояла на совершенно не бывалой, непревзойденной культурной и этической высоте. Та ее часть, которая осталась в СССР, и ее дети, которым она передала свои традиции, прошли сквозь страшные испытания, в массе сохранили или восприняли монархическую идею, и в будущем, без сомнения, сыграют важную, незаменимую роль в восстановлении монархической России. Если меня, плоть от ее плоти, болезненно ранят оскорбительные фразы по адресу интеллигенции вообще – что сказали бы все эти люди, прочти они соответствующие статьи в «Нашей стране»?

Будем осторожны, господа, говоря в главной монархической газете эмиграции, мы должны с чувством ответственности взвешивать каждое свое слово. Наша задача – привлекать все ценное в России и в эмиграции; грех был бы отталкивать самые нужные нам общественные круги. Можно ли противопоставлять монархию интеллигенции? Такого не было и… да не будет! Я, во всяком случае, не за такую монархию борюсь. Я борюсь за такую, где интеллигенция будет с преданностью служить трону, а Государь будет с любовью и доверием смотреть на культурную элиту русской земли, призванную к ответственному и почетному труду на благо и славу отечеству.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 15мая 1954 г.,

№ 226, с. 1–2

Борис Башилов

Борис Башилов (настоящее имя Борис Платонович Юркевич; псевдонимы: Михаил Алексеевич Поморцев, Тамарцев, Борис Норд, А. Орлов) (1908, Златоуст – 2 января 1970, Буэнос-Айрес, Аргентина) – писатель, журналист, общественный деятель. Начал печататься с 1924 г. Работал в комитете Севера, принимал участие в агитпробеге от Свердловска до Москвы, который описал в книге «17.000.000 собачьих шагов», кроме того участвовал в полярной экспедиции на ледоколе «Седов» в 1930 г. (о ней рассказывается в его публикации «Льдами к Северной земле» в журнале «Вокруг света»). В 1931 г. в Архангельске были изданы книги «Флейта бодрости» и «Льды и люди», подписанные псевдонимом Борис Норд. В 1933 г. со своей семьей переселился в Туруханск, где занимался организацией охотничьего хозяйства и заготовкой пушнины; после жил в Орле, в Архангельске, где работал в газете «Моряк Севера», и в Курске, где сотрудничал в газете «Курская правда». Во время войны попал в немецкий плен под Вязьмой в октябре 1941 г. Служил в звании капитана Русского Освободительной армии. После войны оказался в репатриационном лагере для военнопленных в американской оккупационной зоне Платтлинг, затем в лагере для перемещенных лиц Мёнхегоф близ Касселя в Германии. После окончания войны жил в Мюнхене, где под фамилией Тамарцев опубликовал исторические повести «В моря и земли неведомые», «Юность Колумба российского» и «Необычайная жизнь и приключения Аристарха Орлова». Основал издательство «Юность», издававшего детскую литературу. Принимал участие в деятельности Народно-трудового союза (НТС), работал секретарем издательства «Посев». В 1948 г. порвал с НТС и переехал в Аргентину. Состоял членом Суворовского союза генерала Смысловского (Хольмстона). В 50-х гг. принимал активное участие в работе Российского Имперского Союза-Ордена под начальством Н. И. Сахновского. Публиковал свои произведения в газетах «Наша страна» (Буэнос-Айрес), «Знамя России» (Нью-Йорк), журналах «Владимирский вестник» (Сан-Пауло) и «Жар-Птица» (Сан-Франциско). В 50-60-х гг. написал девять книг «Истории русского масонства», опубликованных в собственном издательстве «Русь», издавал монархический журнал «Былое и грядущее».

I

Владимир Рудинский в своей статье «Вопрос, требующий уточнения», заявляет, что:

– До моей статьи о Бунине он… «почти всегда готов был подписаться под любой строкой Башилова»…

…что в своей статье о Бунине я встал на точку зрения крайне правых, которые «изрыгают хулу и проклятия по адресу русских писателей и мыслителей, обвиняя их – на основе случайных, иногда ошибочно понятых деталей в их биографии или в их сочинениях»…

…в вопросе о том, что такое русская интеллигенция по мнению В. Рудинского, я и Месняев… «скатились в своих статьях на позиции того правого крыла старой эмиграции, которая издавна, еще с России доводила консерватизм до абсурда, традиционализм до обскурантизма».

В. Рудинский заявляет, что «мы все в России (мои оппоненты это знают) привыкли под интеллигенцией понимать культурный слой, элиту».

В. Рудинский считает, что совершенно прав профессор Ширяев, когда говорит, что Владимир Мономах, Иоанн Грозный, Сергий Радонежский, безымянный автор «Слова о полку Игореве» были русскими интеллигентами своего времени…

В. Рудинский считает входящим в состав интеллигенции духовенство, военных, аристократию и чиновничество. По мнению В. Рудинского Державин, Крылов, Жуковский, Гоголь, Достоевский, Тютчев – это все интеллигенты. Считая всех выдающихся деятелей Русской церкви, государственности и культуры интеллигентами (разделяя интеллигенцию только на правую и левую) В. Рудинский считает русскую культуру делом рук… русской интеллигенции.

Себя, И. Солоневича и всех сотрудников «Нашей страны» В. Рудинский безоговорочно зачисляет в стан русской интеллигенции.

«Не нужно также забывать, – восклицает В. Рудинский, что старая русская интеллигенция, этот “орден”, который Г. Месняев осыпает такими жестокими упреками, стояла на совершенно небывалой, непревзойденной культурной и этической высоте»… (?!)

«Можно ли противопоставлять монархию интеллигенции? – пишет он. – Такого не было и… да не будет. Я во всяком случае не за такую монархию борюсь. Я борюсь за такую, где интеллигенция будет с преданностью служить трону, а Государь будет с любовью и доверием смотреть на культурную элиту русской земли, призванную к ответственному и почетному труду на благо и славу отечества».

Таковы основные вопросы, которые задает мне и Г. Месняеву В. Рудинский и основные тезисы, которые он провозглашает.

Должен откровенно признаться, что вопросы, упреки и тезисы В. Рудинского доставили мне немало тяжелых мгновений.

Мы должны установить правильное понимание терминов «интеллигент», «интеллигенция» и разобраться в исторической отрицательной роли русской интеллигенции, т. к. без ясного понимания этого основного вопроса человек не может обладать подлинно русским национальным мировоззрением.

Владимир Рудинский указывает, что так, как понимает термин «интеллигенция» он, понимают многие из живущих за Железным Занавесом.

Живущие за Железным Занавесом, по мнению В. Рудинского, очень обиделись бы, если бы прочли мою статью и статью Месняева о русской интеллигенции. Я думаю, что, конечно, обиделись бы. Большевики сознательно продолжают подменять существующее во всем мире понятие «образованный слой», «культурный слой народа» – искусственным термином «интеллигенция», обозначающим искусственную, не существующую больше во всем мире, прослойку, в которой объединялись как образованные, так и полуобразованные люди.

Но то, что простительно русским людям, живущим «там», находящимся все время под воздействием мощной, искусной машины большевистской пропаганды, то непростительно русским людям, особенно монархистам, живущим в эмиграции.

За 37 лет своего существования эмигрантская монархическая печать должна была бы разобраться и внести полную ясность, как в русском историческом прошлом, так и в антинациональной роли, которую сыграла русская интеллигенция всех разновидностей (русская интеллигенция, а не русский образованный класс) в разрушении русской государственности и русской культуры. Но эмигрантские монархические газеты не любят печатать статьи, посвященные основным вопросам идеологии, без решения которых невозможно создание подлинно народного миросозерцания.

Из всей суммы вопросов идеологического порядка, есть два самых важных. Первый, это вопрос о распространении правильных представлений о русском историческом прошлом, создание подлинно русской концепции русской истории. И второй, не менее важный, – это вопрос о том, почему только в России появился слой, известный под именем «интеллигенция», и каким образом он разрушил плоды творчества русских образованных людей, создавших величественное здание русской государственности и русской культуры.

Без ясных представлений о действительном (а не выдуманном историками-норманистами и русскими интеллигентами) ходе русской истории и без того, каким образом русская интеллигенция довела русский народ до большевизма – невозможно выйти из того идеологического кризиса, в котором находится сейчас весь русский образованный слой и здесь и там.

К великому счастью выдающимся историком А. А. Куренковым[234]234
  Александр Александрович Куренков (псевдоним Ал. Кур, 1891–1971) – кадровый офицер, участник Белого движения, эмигрировал в США. Деятель различных антикоммунистических и монархических ассоциаций. Автор книги «Из истиной истории наших предков», переизданной в журнале «Молодая Гвардия», № 1, 1994.


[Закрыть], в результате тридцатилетних научных изысканий, создана подлинно русская история русского народа. На основании любезно предоставленных мне А. А. Куренковым материалов, мной написаны две книги, в которых я популярно изложил итоги проделанной А. А. Куренковым колоссальной исследовательской работы. В результате исследования А. А. Куренковым индийских, суммерийских, ассирийских, вавилонских и египетских документов (он знает все древние мертвые языки), история русского народа до возникновения Причерноморской Руси и после Причерноморской Руси, весь Киевский период предстает в совершенно ином виде, чем его до сих пор обычно рисовали историки-интеллигенты.

Книга написана, но ни одна из эмигрантских газет не хочет опубликовать из нее хотя бы отрывки.

Та же история и с моим обширным исследованием по истории русской интеллигенции и ее антинациональной роли – «Пророки злого добра». К этой работе я готовился около четверти века и напряженно работал последние годы. Но когда я закончил эту работу, оказалось, что у «Нашей страны» на ее издание нет денег.

А если бы эта работа, на основе документальных данных освещающая историю русской политической мысли с национальной, а не с интеллигентской точки зрения, была напечатана хотя бы в выдержках, то Владимир Рудинский не причислил бы любезно Г. Месняева и меня к числу людей, которые верят, что во всем виноваты «жиды и масоны». Этот упрек я принять не могу.

II

Должен разочаровать В. Рудинского. Ни Державин, ни Крылов, ни Жуковский, ни Гоголь, ни все другие выдающиеся творцы русской культуры, никогда к интеллигенции не принадлежали. Русская культура никогда не была делом рук интеллигенции. Русскую культуру, начиная с Киевской Руси, создавали русские образованные люди, а русские интеллигенты с времен Петра I только разрушали русскую культуру. Большевики, будучи типичными интеллигентами (тоталитарность миросозерцания, утопизм, крайний максимализм и т. д.) только заканчивают то, что все время делала русская интеллигенция.

Всякий народ, государственное развитие которого идет нормально, имеет обыкновенно образованный класс, который творит национальную культуру. Так было и на Московской Руси до петровских реформ. Только в результате реформ Петра, подорвавших основы самобытной духовной культуры Средневековой Руси, появляется тот противоестественный слой людей, который известен под именем интеллигенции. Такого искусственного, неестественного слоя, как русская интеллигенция нет больше нигде на свете. Интеллигенция это «народ в народе» – по духу и мысли все интеллигенты это европейцы русского происхождения. Эту особенность русской интеллигенции давно уже понимали все выдающиеся творцы русской культуры, от Пушкина, с уничтожающей иронией сказавшего про отца русской интеллигенции А. Радищева – «Мы никогда не почитали Радищева великим человеком… Сетование на несчастное состояние народа, на насилия и проч. преувеличены и пошлы…» («Мысли на дороге»), до Достоевского, заявившего: «…оказывается, что мы, т. е. интеллигентные слои нашего общества – теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность, и вот, оказывается даже и с желанием собственной веры».

С течением времени русская интеллигенция, соединившись в особый орден, сумела внедрить много нелепых исторических, политических и социальных мифов и предрассудков. Одним из наиболее вредных мифов является миф о том, что русская интеллигенция будто была тем образованным классом, который творил русскую культуру, и что интеллигент это значит образованный человек, принадлежащий к творческому слою народа.

Эти ложные взгляды широко распространяются до сих пор и в СССР, которым правят большевики – последняя разновидность русской интеллигенции, и в эмиграции, в составе которой много людей, не имеющих желания или силы освободиться от идей и терминов, пущенных в ход русской интеллигенцией.

В каждом номере эмигрантских газет и журналов, даже национального направления, встречаешь неправильное употребление понятий «интеллигенция» и «интеллигент», когда интеллигенцией называют русский образованный слой, творивший русскую культуру, а выдающихся деятелей русской культуры и всякого образованного русского человека именуют «интеллигентом».

На самом же деле русский образованный класс ни в коем случае не является интеллигенцией и никто из творцов русской культуры, за редчайшим исключением не был интеллигентом. Не был и не мог быть.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 26 июня 1954 г.,

№ 232, с. 6–7.

IV[235]235
  Часть III не была напечатана, возможно, произошла ошибка в нумерации при наборе
  номера.


[Закрыть]

В. Рудинский имеет совершенно неверное понятие об интеллигенции. Никто из вождей интеллигенции не вкладывает такого содержания в понятие «интеллигенция», как В. Рудинский.

По мнению В. Рудинского, интеллигенция, культурный слой, элита, это все одно и то же. Это неверное представление.

Ни Владимир Мономах, ни Иоанн Грозный, ни Сергий Радонежский, – ни автор «Слова о полку Игореве» не являются русскими интеллигентами.

Ни духовенство в целом, ни аристократия, ни военные, ни чиновники в целом, в состав интеллигенции не входят. Только некоторые из них входят в тот уродливый слой, который получил известность под именем интеллигенции.

Вот как определяют понятие интеллигенции общепризнанные вожди интеллигенции, с мнением которых образованные люди не могут не считаться.

По мнению Н. Бердяева, первым интеллигентом является Александр Радищев, Александр же Пушкин русским интеллигентом не является.

А по мнению другого выдающегося русского философа Сергея Франка все развитие образованного русского общества шло не пушкинским путем, а русская интеллигенция, первым выдающимся представителем которой был Радищев, прошла мимо духовного содержания пушкинского творчества.

Но если русское образованное общество после смерти Пушкина вплоть до Февральской революции развивалось не пушкинским путем, то спрашивается, каким же путем оно развивалось, по чьим следам оно шло, кого оно избрало своим духовным наставником, отказавшись от Пушкина?

Отказавшаяся от Пушкина, от его исторических, политических и социальных взглядов, русская интеллигенция своим духовным вождем избрала Александра Радищева.

Александр Радищев, родоначальник русской интеллигенции, совсем особой, лишь в России существовавшей духовно-социальной прослойки, и Александр Пушкин, русский национальный гений, в лице которого русская национальная культура освободилась из плена западной культуры – это антиподы во всем.

Вот несколько высказываний интеллигента Бердяева, которые он делает о русской интеллигенции в своей книге «Русская идея»:

«…Масоны и декабристы подготовляют появление русской интеллигенции XIX в., которую на Западе плохо понимают, смешивая с тем, что там называют intellectuels. Но сами масоны и декабристы, родовитые русские дворяне, не были еще типичными интеллигентами и имели лишь некоторые черты, предваряющие явление интеллигенции».

«…Русская интеллигенция есть совсем особое, лишь в России существующее, духовно-социальное образование…»

«…Русская интеллигенция всегда стремилась выработать себе тоталитарное, целостное миросозерцание, в котором Правда-Истина будет соединена с Правдой-Справедливостью. Через тоталитарное мышление оно искало совершенной жизни, а не только совершенных произведений философии, науки, искусства…»

«…Раскол, отщепенство, невозможность примирения с настоящим, устремленность к грядущему, к лучшей, более справедливой жизни – характерные черты интеллигенции».

«…30-е годы были у нас годами социальных утопий. И для этого десятилетия характерна некоторая экзальтированность».

«…Когда во вторую половину XIX века у нас окончательно сформировалась левая интеллигенция, то она приобрела характер, схожий с монашеским орденом».

«…Родоначальником русской интеллигенции был Радищев, он предвосхитил и определяет ее основные черты».

«…Интеллигенция не могла у нас жить в настоящем, она жила в будущем, а иногда в прошедшем».

Бердяев в «Русской идее» так характеризует основную идею русского атеизма, которым было заражено большинство интеллигенции:

«Бог – Творец этого мира, отрицается во имя справедливости и любви. Власть в этом мире злая, управление миром дурное. Нужно организовать иное управление миром, управление человеческое, при котором не будет невыносимых страданий, человек человеку будет не волком, а братом».

«Пестеля можно считать первым русским социалистом; социализм был, конечно, аграрным. Он предшественник революционных движений и русской интеллигенции».

Очень верны оценки Белинского, которые делает Н. Бердяев:

«Белинский – одна из самых центральных фигур в истории русского сознания XIX века». «Он первый разночинец и типичный интеллигент».

«…Белинский решительный идеалист, для него выше всего идея, идея выше живого человека…»

«…Белинский говорит про себя, что он страстный человек, когда ему в голову заберется мистический абсурд».

Это можно сказать про всех русских интеллигентов, начиная от Радищева до Дзержинского и Берии.

Белинский написал: «Я начинаю любить человечество по-маратовски; чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную».

Комментируя это жуткое признание утописта Белинского, Бердяев пишет:

«…Белинский является предшественником русского коммунизма, гораздо более Герцена и всех народников. Он уже утверждал большевистскую мораль».

«Под конец жизни, – пишет Бердяев, – у Белинского выработалось совершенно определенное миросозерцание, и он стал представителем социалистических течений второй половины XIX века. Он прямой предшественник Чернышевского и, в конце концов, даже русского марксизма». Таков был человек, который вместо Пушкина стал властителем дум пылкой русской молодежи.

Н. Бердяев не является дилетантом в области истории развития марксизма в России. В молодости Н. Бердяев сам увлекался марксизмом. Поэтому когда он зачисляет неистового Виссариона в родоначальники большевизма, и основатели моральной «Чека», мы должны верить.

Н. Бердяев говорит жестокую правду. И в своем взгляде на Белинского как на основоположника моральной «Чека», он вполне сходится с другим знаменитым русским философом наших дней, с Сергеем Франком.

Белинский является выдающимся пророком русского социального утопизма, выдающимся сторонником злого добра.

V

Утверждения Н. Бердяева, что русская интеллигенция представляет собою особый орден, разделяют и наши другие видные представители русской интеллигенции.

Особым духовным орденом, а отнюдь не русским образованным классом считал русскую интеллигенцию и И. И. Бунаков-Фондаминский[236]236
  Илья Исидорович Фундаминский (Фондаминский, литературный псевдоним Бунаков, 1880–1942) – революционер, в эмиграции общественно-религиозный деятель. В 1941 г. принял православие, погиб в Освенциме.


[Закрыть]. Однажды он сделал в Париже даже специальный доклад «Русская интеллигенция как духовный орден». Основную идею этого доклада можно понять из следующего возражения, которое сделал В. Злобин[237]237
  Владимир Ананьевич Злобин (1894–1967) – поэт, критик, секретарь Мережковского и Гиппиус.


[Закрыть] И. Бунакову:

«И. И. Бунаков в своей речи о русской интеллигенции, как о духовном ордене, исходит из положения, что русская интеллигенция и русский народ – как бы два разных, духовно друг с другом не сообщающихся мира. И хотя оратор прямо своего отношения к этой разобщенности не высказывает, однако, ясно, что ничего рокового он в ней не видел и не видит. Напротив, она ему кажется естественной и необходимой, она обуславливает существование ордена. Он мог существовать, только соблюдая известную внутреннюю дистанцию между собой и народом».

Мережковский тоже считал, что русская интеллигенция – это особый духовный орден, но он не считал орден таким замечательным, как И. И. Бунаков.

Отвечая И. И. Бунакову, Мережковский говорил: «Действительно ли русская интеллигенция есть такой величественный духовный орден?».

Д. Мережковский считал, что русская интеллигенция чужда русскому национальному духу. «И нет ли, – спрашивал он, – между русской интеллигенцией и русским духом несоизмеримости?».

Другой виднейший представитель русской интеллигенции проф. Г. Федотов в статье «Трагедия интеллигенции» писал:

«Сознание интеллигенции ощущает себя почти, как некий орден, хотя и не знающий высших форм, но имеющий свой неписаный кодекс чести, нравственности, свое призвание, свои обеты. Нечто вроде средневекового рыцарства тоже не сводимого к классовой, феодально-военной группе, хотя и связанное с ней, как интеллигенция связана с классом работников умственного труда».

Искусственность, нереальность интеллигенции понимал хорошо уже Белинский:

«Мы люди без отечества – нет, хуже, чем без отечества: мы люди, которых отечество – призрак, и диво ли, что сами мы призраки, что наша дружба, наша любовь, наши стремления, наша деятельность – призрак».