Текст книги "Разум, религия, демократия"

Глава 7
Возрождение

…откуда следует, что все человеческое мышление, которым мы пользуемся для исследования природы, дурно составлено и построено и уподобляется некоей великолепной громаде без фундамента. Ибо люди, восхищаясь ложными силами духа и прославляя их, обходят и теряют истинные его силы, каковые могли бы у него быть (если бы ему была предоставлена должная помощь и сам он покорствовал бы вещам, вместо того чтобы попирать их необузданно). Оставалось только одно: заново обратиться к вещам с лучшими средствами и произвести Восстановление наук и искусств и всего человеческого знания вообще, утвержденное на должном основании.

Фрэнсис Бэкон[221]221
  Bacon (1620, pp. 5–6) [Бэкон Ф. Великое восстановление наук // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1971. C. 59–60].


[Закрыть]

Период между падением Римской империи и Возрождением принято называть «темными веками». Это эпоха длительной экономической стагнации, и в те времена, насколько можно судить, почти прекратилось развитие науки, технологии, а также гуманитарного знания. Большинство современных историков не считают, что с наступлением Возрождения произошло великое пробуждение[222]222
  Nauert (1995, pp. 1–7).


[Закрыть]. Например, многие черты гуманизма, который мы связываем с итальянским Возрождением, наблюдаются в Каролингском возрождении VIII–IX вв. Однако господствующее положение Католической церкви и ее стремление насаждать каноническое право сильно ограничивали возможность изучения языческой, как она тогда называлась, литературы. Положение изменилось лишь к концу Средних веков, когда в мировосприятии людей и их отношении к природе наметились глубокие перемены; особенно заметными они были в Италии[223]223
  Goldstein (1995, p. 43), Nauert (1995, pp. 8—13), Mann (1996, pp. 2–5).


[Закрыть].

«Итальянское Возрождение прошло две стадии развития. Первая продолжалась c XI в. до примерно 1300 г., вторая с конца XIII в. до конца XVI в. На первой стадии главными и наиболее заметными были социальные явления – экономика, политика, рост населения. На второй стадии первенство перешло к культурным процессам. <…> Совокупные достижения этих двух стадий – идет ли речь об изобретательстве (например, об организации торговой и промышленной деятельности), смелости исследования или долговечности вклада в историю Европы – столь ярки и значительны, что не превзойдены до сих пор» (Martines, 1988, p. 332).

В основе перемен лежало оживление экономической деятельности на протяжении Средних Веков и стимулировавшее его расширение международной торговли. В свою очередь, эти последние способствовали росту населения и миграции из сельской местности в города[224]224
  Martines (1998, p. 9), Goldstein (1995, pp. 60–61).


[Закрыть]. С конца XI в. до конца XV в. итальянские корабли господствовали в Средиземном море. Генуя и Венеция богатели за счет торговли с Восточным Средиземноморьем (Левантом). Связи с Левантом поощряли художественное и интеллектуальное творчество и способствовали подъему культуры городов-государств[225]225
  McNeill (1963, p. 546).


[Закрыть]. Понятие благовоспитанности стало связываться с проживанием в городах и самой городской жизнью: «В каком бы значении ни использовалось понятие благовоспитанности (civility), ключевым его элементом считалось применение рациональных методов воспитания к изначально дикой натуре»[226]226
  Hale (1993, p. 365).


[Закрыть].

Всю глубину перемен в умонастроении эпохи Возрождения символизирует подъем гуманизма.

«Гуманистическая философия была обусловлена исторически. Самая важная идея, созданная Возрождением, – новое понимание истории. Оно лежит в основе “повторного открытия” и переосмысления классических текстов; на нем основаны преимущественное внимание к “практическому”, а не к “отвлеченному” знанию, острое чувство пределов человеческого разума, да и вообще сам отказ от средневековой традиции, который стал наиболее яркой чертой мыслителей Возрождения» (Nauert, 1995, p. 19)[227]227
  См. также определение гуманизма у Манна (Mann, 1996, р. 2) и обсуждение проблемы у Рива (Reeve, 1996, pp. 21–23).


[Закрыть].

Современные историки могут, конечно, сомневаться в том, действительно ли Возрождение ознаменовало решительный разрыв со Средневековьем. Но сами гуманисты были убеждены, что живут в «Новой эпохе».

«Ощущение глубокой причастности к восстановлению подлинной цивилизованности после многих веков тьмы варварства впервые четко выражено в сочинениях Петрарки. Такое сознание характерно практически для всех тех авторов (Салютати, Подджио, Вала, Фичино, Эразм), которых историки считают важнейшими фигурами в истории гуманизма… Оно было определяющей чертой ренессансного гуманизма» (Nauert, 1995, pp. 20–21).

В эпоху Возрождения самым читаемым классическим автором был, вероятно, Цицерон. Именно к нему восходит понятие studia humanitatis[228]228
  Humanitas у Цицерона имеет чрезвычайно емкое значение: это полностью реализованные разумные способности человека, оформленные как риторическое совершенство, благовоспитанность и общая «цивилизованность». – Прим. перев.


[Закрыть], из которого возник термин «гуманизм». Цицерон привлекал гуманистов еще и тем, что, как и они, считал активную жизнь в обществе само собой разумеющейся: «Римляне понимали этику как искусство соблюдения высочайших моральных норм в жизни, которая протекает в обширном сообществе, доставляя пользу и удовольствие»[229]229
  Hale (1993, p. 358).


[Закрыть]. Studia humanitatis Цицерона, т. е. изучение свободных искусств, стало образцом для образовательной программы гуманистов. В нее входило изучение истории, искусства, этики, поэзии и практически всех разделов того, что мы сейчас называем гуманитарными науками. Примером могут служить сочинения Петрарки, которого «часто считают отцом гуманизма»[230]230
  Mann (1996, pp. 8–9).


[Закрыть].

Перейдем теперь к обзору религиозных, научных и политических реалий этой эпохи.

Основные черты религиозного мышления Средних (темных) веков суммированы в учении св. Августина. В своих сочинениях он выражает глубокую заботу о загробной жизни и почти презрительное отношение к жизни земной: «Итак, когда спрашивают, во что нужно верить, если речь идет о религии, нет нужды исследовать природу вещей, как поступают те, кого греки называют физиками; не нужно беспокоиться, если христианин не знает чего-нибудь о силе и числе элементов, о движении, расположении и затмении звезд, о форме неба, о родах и природе животных, растений, камней, источников, рек и гор, об измерении времени и пространства, о признаках грядущих бедствий и о многом другом, что эти физики открыли или думают, что открыли… Христианину достаточно верить, что причиной всего сотворенного, небесного или земного, является единственно благость Творца, Который есть единый и истинный Бог»[231]231
  St. Augustine. Enchiridion, ch. 9. Trans. J.F.Shaw, Edinburgh, 1872; цит. по: Goldstein (1995, p. 57).


[Закрыть].

В этом кратком пассаже Августин прекрасно передал свойственное христианству с самых первых времен противопоставление веры научному знанию.

Разрыв между интересами средневекового ученого, обращенными к духовному миру, и обострившимся в конце Средних веков вниманием людей к миру земному пытался преодолеть Фома Аквинский. Но и он считал нужным ограничить свободу исследования: «Не вникай в эту тайну, не ввергайся в неведомую пучину неопределимого рождения, ошибочно полагая, что достиг вершины понимания: знай, что есть вещи, недоступные постижению»[232]232
  Summa contra gentiles. Book I, ch. VIII; цит. по: Goldstein (1995, p. 249 n.).


[Закрыть].

Средневековая религиозная мысль руководствовалась схоластическим методом, т. е. применяла абстрактное теоретизирование (платонизм) к вопросам вероучения. Известнейшим примером такого теоретизирования в XI в. стало онтологическое доказательство бытия Бога, сформулированное св. Ансельмом: поскольку Бог есть высшая форма бытия, которую мы способны помыслить, Он должен обладать существованием. Схоластические споры бывали долгими, педантичными и бесплодными. Именно бесплодность вызывала главную неприязнь у гуманистов. «Упор на умственные упражнения, которые не приносили никакого результата, – вот за что они прежде всего критиковали схоластику, содержание и методы обучения в средневековых университетах. Слишком много времени отводилось решению прихотливых загадок…»[233]233
  Hale (1993, p. 197).


[Закрыть]

Таким образом, нельзя сказать, что в эпоху Средневековья логические или рациональные методы мышления отсутствовали. Напротив, они использовались чрезвычайно интенсивно. Поскольку ни одну гипотезу нельзя было ни проверить, ни опровергнуть, средневековые религиозные ученые имели полную свободу изощренно теоретизировать о жизни на небесах, о свойствах и поведении демонов и ангелов и почти обо всем, что занимало их воображение. А поскольку средневековые христианские умы были обращены к небесам и загробной жизни, средневековая ученость мало чем помогала облегчению жизни земной. Склонность игнорировать окружающий мир, пожалуй, можно понять: этот мир, каким он стал после падения Рима (положившего, как считали многие, конец цивилизованной жизни), казался средневековому ученому беспорядочным и варварским. Гуманизм переместил интеллектуальное внимание на земной мир. Гуманисты стремились познать его с помощью тщательного изучения классических римских и греческих текстов. Накопление знаний с течением времени привело к открытиям, которые улучшали текущую жизнь.

Для достижения своей цели гуманисты считали необходимым обучать социальную и политическую элиту. Городским элитам предлагались примеры из истории Рима и Греции. На этих примерах они должны были учиться управлять и правильно вести себя в трансформирующихся гражданских обществах. Как мы отметили в главе 5, изобретенные греками риторика и диалектика были важным предметом занятий Цицерона, Вергилия и других римских авторов. Схоластика тоже широко использовала риторику и диалектику для построения теорий о рае и аде. Для гуманистов эти дисциплины были важны потому, что гуманисты решали задачу обучения политической элиты, и риторика служила здесь ценным средством убеждения[234]234
  Martines (1988, pp. 191–199), Mack (1996).


[Закрыть]. «С помощью дидактической силы исторических примеров гуманизм стремился сделать политиков более умелыми государственными деятелями, а государственных деятелей – более нравственными людьми. Он поощрял изучение этики, чтобы приучить граждан к исполнению их обязанностей»[235]235
  Martines (1988, p. 210).


[Закрыть].

Гуманисты были достаточно религиозными людьми, а некоторые, как Эразм Роттердамский, придавали большое значение нравственному аспекту религии[236]236
  Nauert (1995, p. 163).


[Закрыть]. Более того, церковь настолько основательно властвовала над умами гуманистов, что вплоть до позднего Возрождения (конец XV в. – начало XVI в.) они не подвергали Библию тому критическому анализу, какой применяли к греческим и римским текстам[237]237
  Hamilton (1996).


[Закрыть]. Но именно критический настрой гуманистов – сначала по отношению к античным текстам, а затем к Библии, – по всей вероятности, и породил готовность подвергать сомнению и вопрошанию всевозможные авторитеты. Тем самым он проложил путь массовому неприятию существующей церкви, которое проявилось в период Реформации. Преимущественное внимание гуманистов к земной жизни тоже расходилось с церковными доктринами[238]238
  Nauert (1995, pp. 55–56).


[Закрыть].

В период позднего Возрождения критический настрой гуманистов привел ряд его адептов к религиозному скептицизму; самыми заметными представителями последнего были Франсиско Санчес (ок. 1550–1623) и Мишель де Монтень (1533–1592). Монтень, в частности, полагал, что религия человека и его родной язык – случайные последствия обстоятельств его рождения[239]239
  Nauert (1995, pp. 211–212); см. также: Grafton (1996, pp. 205–206).


[Закрыть].

Теоретическим приоритетом гуманизма было познание природы: оно способствовало многочисленным достижениям в искусстве, истории, математике, медицине, анатомии и естественных науках. Однако на протяжении всего Возрождения сохраняли силу мистические воззрения и вера в пророческую силу звезд.

«Мистика расцвела пышным цветом в XV в. и не проявляла никаких признаков упадка в XVI в. Это был апогей увлечения магией, особенно в Германии. Это был взлет колдовства и почитания демонов: эпоха Фауста. Астрология… стала достоянием масс…» (Hall, 1994, p. 20.)

В начале XVI в. Католическая церковь представляла собой мощную иерархическую организацию с собственными законами и судами. Однако власть портит всех, даже слуг Божьих. Многие из них обогащались, продавая сильным мира сего места в Царствии небесном; многие вели жизнь, не подобающую благочестивым христианам. В 1517 г. Мартин Лютер, как гласит традиция, прибил свои 95 тезисов на дверь церкви в Виттенберге. К этому времени христианский мир созрел для революции. Значительную поддержку Реформация находила у тех, кому были отвратительны коррупция в церкви и распущенность многих представителей духовенства. Однако, как полагает Науэрт (Nauert, 1995, p. 163), «для Лютера и наиболее верных его последователей главным предметом Реформации были не порочные священники и даже не фальшивая церковная обрядность, а истинное учение».

Реформация положила начало спору о том, какая церковь, протестантская или католическая, обладает истинным учением. Каждая сторона настойчиво утверждала, что именно она представляет и поддерживает подлинное учение Христа.

«Рвение протестантов и ответная неуступчивость католиков пробудили чувство греховности у ранимых приверженцев той и другой конфессии. Боясь согрешить и желая показать свою праведность, они завалили доносами и без того перегруженную инквизицию… Именно нетерпимость, негибкость и религиозный радикализм, проявленные как протестантами, так и католиками, довели осуждение и сожжение ведьм до небывалых масштабов. Еще со времен античности медицинская литература описывала состояние психологической депрессии, именуемое “меланхолией”. Но никогда столько внимания не уделялось этому выражению безнадежного, неустранимого внутреннего смятения, которое возникло в результате реформ» (Hale, 1993, pp. 462–463).

Колдовство считалось преступлением и в XV в., но в период Реформации за него стали наказывать чаще, и наказания стали более суровыми. Около 100 тыс. человек были казнены. Из них 80 % составляли вдовы и незамужние женщины; в сообществе они были одиночками, а потому их можно было легко выбрать и обвинить, что соседи и делали[240]240
  Hale (1993, pp. 446–447).


[Закрыть]. В 1587–1593 гг. только в одной Тулузе сожгли 368 человек, а в немецком селении Элльванген всего за два года – 260 человек[241]241
  Hale (1993, p. 448).


[Закрыть]. Ни та ни другая христианская конфессия не чуралась убийств во имя своей доктринальной чистоты.

Защита этой чистоты была также целью большинства актов церковной цензуры.

«Инквизиторы – еще одна перегруженная работой группа губителей – не утруждали себя задачей разъяснять ничтожным подозреваемым их заблуждения. Они стремились быстро (с помощью пыток, если необходимо) получить клятву безоговорочного повиновения. Одна из таких клятвенных формул гласила:

“Я признаю и верю, что Святая Римская Церковь есть истинная Церковь и община верных, вне которой нет спасения”. <…> Инквизиторам было запрещено не только заниматься какими-либо внушениями, но и вести записи, отвлекающие от доктринального существа дела» (Hale, 1993, p. 474).

В первые времена своего существования Реформация выступала против коррумпированности и распущенности католического духовенства, а также против распространенного в этой среде убеждения, что священнослужители являются единственным истинным источником религиозного авторитета. Для протестантов конечным авторитетом было слово Божье, переданное в Библии. Однако со временем протестантское духовенство стало толковать слово Божье столь же догматически, как и его католические оппоненты, а в своих требованиях проявило даже бóльшую авторитарность и нетерпимость. Например, кальвинистские пасторы указывали, какую одежду можно носить и даже какие имена следует давать детям[242]242
  McNeill (1963, pp. 589–590).


[Закрыть].

Задачей Реформации считалось восстановление слова Божьего в том виде, как оно открыто в Библии. Библия учит проявлять милосердие и прощать. Ни протестанты, ни католики не оказали милости и прощения тем многочисленным людям, которые были обвинены в ереси и колдовстве, подвергнуты пыткам и сожжены заживо. Ни те ни другие не вспоминали о шестой заповеди, когда посылали солдат убивать и умирать в непрерывных религиозных войнах, начавшихся в XVI в. Как и в других войнах, жизни неповинных подданных приносились в жертву идеологическим убеждениям и целям их правителей, с той лишь разницей, что теперь вождями были слуги Божьи, и они посылали своих сторонников на смерть во имя Бога.

В конце Средних веков внимание переместилось от созерцания жизни небесной к жизни земной, и вновь ожило желание познать окружающий мир. Уже в XII в. в Шартрской школе во Франции началось изучение натурфилософии. В течение этого столетия наука, потеснив свободные искусства, стала в Шартре основным предметом изучения. Вплоть до 1830-х годов, когда появился термин «естествоиспытатель», ученые-естественники именовались «натурфилософами»[243]243
  Mokyr (2002, p. 63).


[Закрыть]. «Шартрская школа бросила вызов христианскому учению о месте природы в замысле Божьем, учению, которое насчитывало уже семь веков»[244]244
  Goldstein (1995, p. 69).


[Закрыть]. Шартрские естествоиспытатели поставили под сомнение учение церкви и св. Августина, согласно которому все творение заняло шесть дней. Тьерри Шартрский по-новому истолковал Книгу Бытия. Гийом из Конша рассматривал природу как систему, «отличавшуюся тремя основными чертами: самим фактом того, что она представляла собой целостную систему; во-вторых, динамической концепцией, на которой она была основана; в-третьих, уникальным пониманием сущностной автономии природы, которая, как он полагал, делала природу доступной рациональному познанию. Все эти аспекты были чрезвычайно важны»[245]245
  Goldstein (1995, p. 83).


[Закрыть].

Презумпция доступности законов природы «рациональному познанию» играла центральную роль и в учении Фрэнсиса Бэкона (см. эпиграф к этой главе). Бэкон считал, что природу можно приручить, если познать ее и поставить на службу человечеству. Он «предвидел век науки, ожидаемый уже шесть или семь столетий, с такой отчетливостью, которая поражает своей пророческой детальностью»[246]246
  Goldstein (1995, p. 83).


[Закрыть].

Таким образом, рациональное научное мышление заявило о себе еще до Возрождения. Но мистицизм и суеверия тоже были сильны. Многие выдающиеся ученые той эпохи – Бэкон, Ди, Браге, Галилей, Кеплер, Ньютон, Альберт Великий, Нейпир – сочетали рациональное мышление в одних областях с мистикой и суевериями в других. Бэкон и Ньютон занимались алхимией. Ди, Браге, Галилей и Кеплер верили в астрологию. А великий астроном Кеплер зарабатывал на жизнь в основном как астролог: составлял календари и гороскопы[247]247
  Hall (1994, p. 288).


[Закрыть]. В 1595 г. он по звездам предсказал голод, крестьянское восстание и войну с турками; все это сбылось[248]248
  Hall (1994, p. 169–170).


[Закрыть]. Астрономические сочинения Кеплера были написаны до того таинственно, что их подлинное научное значение выяснилось лишь многие годы спустя после его смерти. Однако, пусть и медленно, рациональное мышление побеждало предрассудки и мистицизм: алхимию сменила химия, астрологию – астрономия, нумерологию – математика.

Главной задачей ренессансные гуманисты считали поиск и восстановление классических греческих и римских текстов[249]249
  Hall (1994, p. 18).


[Закрыть]. Поскольку все внимание гуманисты посвящали анализу мудрости древних, их можно упрекнуть в том, что они не использовали свой интеллектуальный потенциал для получения нового знания, которое способствовало бы благополучию людей. Гуманист Монтень сделал такие упреки своим современникам, а Бэкон и Декарт выступили с более резкой критикой.

«Ренессансный гуманизм, как и предшествовавшую ему схоластику, Бэкон считал пагубной болезнью познания. Гуманисты не смогли понять, что мир изменился, что в их времена морские путешествия стали длиннее, империи обширнее, а технологии лучше, чем в эпоху античности. “Древность” греков и римлян, т. е. факт длительного существования их текстов, они приняли за ту авторитетность, носителями которой могут быть только люди, приобретающие знания на протяжении всей жизни, но никак не книги, непроницаемые для нового опыта (но не для порчи). Филологические изыскания гуманистов, страсть к цитированию древних авторов и подражанию им были интеллектуальной прострацией, отвлечением от истинной задачи мыслителя, а именно от расширения владений человека. Гуманисты совершенно упустили из вида, сколь многому могли бы научиться у практиков своего времени, чьи представления о мире природы основывались на реальном опыте, а не на одном лишь комментировании текстов…» (Grafton, 1996, p. 205.)

Гуманистов в первую очередь привлекали классические сочинения широкого гуманитарного характера. Но своей деятельностью они пробудили интерес ко всем греческим и римским текстам. Переведенная в 1410 г. «География» Птолемея описывала землю как сферу и дала толчок развитию как географии, так и астрономии. Анатомические труды Галена, написанные во II в. н. э., способствовали изучению анатомии[250]250
  Hall (1994, p. 129).


[Закрыть]. «Естественная история» Плиния «зачаровывала гуманистов»[251]251
  Grafton (1996, p. 214).


[Закрыть]. В более общем плане глубокое влияние на натурфилософов позднего Средневековья и Возрождения оказали тексты Пифагора, обнаруженные в начале XII в. Пифагор считал, что в основе мироздания лежат природные (математические) законы. Это убеждение отразилось в работах Коперника и Кеплера, которые описывали закономерности движений планет. «Универсальная математика» Пифагора обрела второе рождение в XVII в. в трудах Декарта[252]252
  Goldstein (1995, p. 54).


[Закрыть].

Многие классические тексты были обнаружены в библиотеках, оставшихся от мусульман после их изгнания из Европы[253]253
  Goldstein (1995, ch. 4).


[Закрыть]. Как мы видели в предыдущей главе, мусульмане сделали важный вклад в несколько отраслей науки, и европейцы развили их достижения. Изобретения и научные открытия мусульман в значительной мере относились к первому уровню рационального мышления. То же самое можно сказать о многих европейских достижениях, принадлежавших позднему Средневековью и Возрождению. Например, даже Леонардо да Винчи был в первую очередь изобретателем (пусть и блестяще одаренным), а не ученым, наращивающим научное знание[254]254
  Goldstein (1995, p. 232).


[Закрыть]. Но в эпоху Возрождения наука развивалась и на втором уровне знания – на уровне обобщающих умозаключений. Отчасти этому способствовали влияние Пифагора и Платона и унаследованная от Средних веков схоластическая традиция с ее упором на абстрактное мышление.

Заметнее всего теоретическое мышление и применение математики проявило себя в астрономии. Когда Коперник писал свой трактат «De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri Sex» («Шесть книг о вращениях небесных сфер»), он не замышлял никакой революции в астрономии, а просто хотел поправить неточности «Альмагеста» Птолемея. Работа Коперника построена по образцу трактата Птолемея, но он использовал пифагорейскую математику вместо птолемеевской и получил революционный результат[255]255
  Подробности см. в: Hall (1994, ch. 3).


[Закрыть].

Иоганна Кеплера тоже занимали расхождения между наблюдаемыми положениями планет и исчисленными на основе предположения (восходящего к грекам), что их орбиты суть правильные окружности. Подобно грекам, Кеплер был убежден, что космос повинуется математическим законам, и прилагал все силы для обнаружения этих законов. Он впервые установил, что планеты движутся по эллиптическим орбитам и что существует связь между скоростью планеты и протяженностью ее орбиты[256]256
  Подробности см. в: Hall (1994, ch. 10).


[Закрыть].

В Средние века открытия, как правило, совершались в монастырях и хранились в секрете. Важным достижением Возрождения стало возникновение международного научного сообщества, разделявшего общие ценности. Отчасти его появлению способствовало изобретение и распространение печатного станка, отчасти – новое отношение к знанию со стороны тех, кто совершал научные открытия. Знаменитым воплощением перемен стал Галилео Галилей; он отстаивал право ученого свободно размышлять о подлинных законах природы и обнародовать свои выводы без всякого постороннего вмешательства. Галилей не смог добиться этого права для себя, но в итоге обеспечил его следующим поколениям ученых[257]257
  Подробности см. в: Hall (1994, ch. 11).


[Закрыть].

Теоретические достижения Коперника, Кеплера и Галилея проложили путь для научной революции XVII в. Труды Кеплера, правда, были настолько насыщены мистикой, что приобрели широкую известность лишь после того, как их обнаружил и распространил Исаак Ньютон. Благодаря трудам Ньютона, Декарта и других титанов XVII–XVIII вв. в науке восторжествовало теоретическое мышление. Начавшаяся еще в период Возрождения Научная революция заложила основы Промышленной революции конца XVIII в. – начала XIX в.[258]258
  Mokyr (2002, ch. 2).


[Закрыть]

Постепенное замещение суеверий и мистики рациональным научным анализом – суть развития науки с конца Средних веков до научной революции XVII в. Процесс ускорялся благодаря переносу внимания с духовного мира, который был недоступен наблюдению, на реальный наблюдаемый мир.

«Именно эта смена перспективы, несомненно, была самой важной вехой для западного мышления, когда оно вышло из Средних веков, и, возможно, во всей его истории… Наука, находившаяся в крайне нестабильном (и крайне активизированном) состоянии, получила особую стратегическую роль. “Научный подход” все больше становился выражением этой новаторской перспективы, обращенной на конкретные природные объекты и исключавшей из своего рассмотрения все, что недоступно чувственному восприятию или не подлежит строгому логическому обоснованию» (Goldstein, 1995, p. 170).

Средневековые алхимики считали (т. е. гипотетически предполагали), что основу всего материального составляют невидимые субстанции (вроде флогистона), и пытались открыть их секреты в своих лабораториях. С астрологами их объединяло «убеждение в том, что вся земная природа, от человека до минерала, теснейшим образом связана со всеобщей природой мироздания…»[259]259
  Hale (1993, p. 566).


[Закрыть] Химики, впоследствии заменившие алхимиков, признавали только те гипотезы, которые можно было экспериментально проверить. Точно так же астрономы приняли теории Кеплера и Галилея и отказались от астрологических методов предсказания движений звезд и планет. Похожие перемены произошли в медицине и других науках.

Победа рационального научного мышления над предрассудками и мистикой не была легкой и бескровной. Коперник умер вскоре после опубликования своего трактата «О вращениях небесных тел» и избежал конфликта с церковью. Но впоследствии и католики, и протестанты объявили его учение ересью. А Галилей встретил главного противника в лице папы Павла V, который «не чествовал ученых и вообще людей образованных, не любил умствований и полагал, что мнения Галилея безусловно пагубны и отдают ересью именно потому, что принадлежат ученому, человеку хорошо образованному и свободомыслящему»[260]260
  Hall (1994, pp. 329–330).


[Закрыть]. В 1616 г. Павел V издал эдикт, запрещавший Галилею защищать и распространять теорию Коперника. Галилей, однако, думал, что все-таки сможет излагать теорию Коперника в иносказательной манере, и с этой целью написал «Диалог о двух системах мира», изданный в 1632 г. Церковь запретила книгу (запрет сохранялся более двухсот лет) и принудила Галилея к знаменитому публичному отречению. Его поставили перед выбором: либо отказаться от утверждения, что Земля вращается вокруг Солнца, либо быть отлученным от церкви с перспективой подвергнуться мучениям и даже смерти. Галилей подчинился воле церкви. Но в конечном итоге церковь оказалась не в силах отстоять авторитет Писания перед лицом научного исследования и признала коперниканство наряду с другими достижениями эпохи Возрождения в области астрономии и других наук.