Текст книги "Разум, религия, демократия"

Революции 1848 г. во Франции, Германии, Чехии и Венгрии побудили Вильгельма II ввести в Голландии новую, либеральную конституцию. Аристократическая верхняя палата была упразднена, и бывшая нижняя палата фактически стала верхней. Она была заново укомплектована всенародно выбранными представителями. Однако право голоса по-прежнему зависело от уплаты налогов, и им обладали самое большее 10 % взрослого мужского населения. Всеобщее избирательное право для мужчин появилось только в 1917 г.; но зато женщины получили право голоса всего лишь годом позже. Во второй половине XIX в. в Голландии тоже доминировал либерализм, и в 1870 г. была основана Либеральная партия[417]417
  Дополнительные материалы по Бельгии и Голландии в XIX в. см. в: Kossmann (1978), Arblaster (2006), Congleton (ch. 15, forthcoming).


[Закрыть]. Как и в Великобритании, Либеральная партия выступала за расширение избирательного права. Но и в этом случае новые обладатели права голоса отдавали предпочтение другим партиям. Поэтому в ХХ в. голландская Либеральная партия перестала быть заметной политической силой.

Во втором тысячелетии политическая власть постепенно переходила от монархов к аристократии, а затем к простому народу. Чтобы обезопасить себя в процессе этих перемен, аристократия стремилась сохранить политическое влияние. С этой целью она нередко закрепляла за собой непропорционально большое количество голосов в законодательных органах. В целом ряде случаев, как, например, в Англии и Голландии, это достигалось с помощью двухпалатного парламента, где одна палата представляла только нобилитет. Швеция довела схему до крайних пределов, создав четырехпалатный парламент, в котором знать, духовенство, гильдии (горожане) и крестьяне были представлены отдельными палатами. Эта конструкция, восходившая к Средним векам, была встроена в конституцию 1810 г. В ходе XIX в. численность палат росла, но сам порядок оставался неизменным до 1866 г., когда появилась новая конституция. Она предусматривала две палаты, причем право заседать в верхней палате и выбирать в нее теперь зависело не от происхождения, а от финансового положения. Членов нижней палаты могли выбирать мужчины лютеранского вероисповедания, исправно платящие налоги. Всеобщее избирательное право для мужчин и женщин появилось в Швеции лишь в ходе послевоенных реформ 1918–1920 гг.[418]418
  Дополнительные материалы по Швеции в XIX в. см. в: Verney (1957), Congleton (ch. 13, forthcoming).


[Закрыть]

Революции 1848 г. привели к реформам в Пруссии. Конституция 1850 г. вводила двухпалатный парламент; в верхней палате заседала аристократия (как и в Англии), нижняя избиралась на основе всеобщего избирательного права для мужчин. Таким образом, Пруссия формально стала первой европейской страной с подобным правом, но применимость его ограничивалась хитрой системой. Парламент был поделен на три равные части. Самые богатые пруссаки, составлявшие 4 % населения, но платившие треть всех прямых налогов, выбирали треть парламента. Те, на кого приходилась другая треть налоговых платежей (14 % взрослого мужского населения), выбирали свою треть парламента, а остальные 82 % взрослого мужского населения выбирали представителей на оставшиеся места. Тем самым конституция 1850 г. не давала беднейшим гражданам «запускать руки в карманы» богатых.

В отдельных германских государствах в начале XIX в. проводились либеральные реформы, особенно экономического свойства, как проводились они и в объединенной Германии в конце века. Национальная Либеральная партия, немецкий вариант либеральной партии, была основана в 1867 г. Однако и Вильгельм I, и Вильгельм II уступали власть парламенту медленно. Поэтому Германия так и не стала полноценной парламентской демократией до полного крушения монархии, последовавшего за поражением в Первой мировой войне[419]419
  Дополнительные материалы по Германии в XIX в. см. в: Fulbrook (1992), Blackbourn (1998), Congleton (ch. 16, forthcoming); статистические данные см. в: Fulbrook (1997).


[Закрыть].

Возглавленная студентами венская революция 1848 г. поколебала режим гораздо сильнее и привела к более существенным реформам, чем в Пруссии. В 1860 г. либералы пришли к власти, и Австрия почти сорок лет развивалась как современная, либеральная конституционная республика. Рационалистические идеи Просвещения получили полное признание. Вена была перестроена и стала домом для процветавшего интеллектуального и художественного сообщества. Она вышла на передний план западной культуры в научной области (включая экономику), в психиатрии, искусстве, архитектуре, литературе, философии и музыке. Подобно своим сестрам в других странах Европы, Либеральная партия доминировала в австрийской политике благодаря избирательному цензу, предоставлявшему право голоса лишь тем, кто принадлежал как минимум к верхнему слою среднего класса. К концу века эти границы были расширены, и появились новые партии: социал-демократы, христианские демократы, немецкие националисты. Либерализм стал ассоциироваться с капитализмом, а капитализм – с евреями. В результате либерализм уступал место марксизму, католицизму, национализму, а потом антисемитизму. Два лидера новых политических движений, Георг Риттер фон Шенерер и Карл Люгер, были выходцами из либералов, но в своих политических целях решили использовать антисемитизм. Оба они стали политическими образцами для Адольфа Гитлера[420]420
  Schorske (1981).


[Закрыть].

Более того, подъем нацизма в Германии в ХХ в. тоже можно отчасти объяснить быстрым снижением избирательного ценза. Начиная с последней четверти XIX в., в Германии все мужчины обладали правом голоса, но явка на выборы оставалась низкой, не превышая 10 % до начала ХХ в. В 1907 г. она поднялась до 15 % и до 19 % в 1912 г. Лишь после Первой мировой войны явка достигла 50–60 %[421]421
  Dahrendorf (1969, pp. 68–69).


[Закрыть]. Столь значительное повышение явки свидетельствовало о снижении образовательного уровня среднестатистического избирателя. Нацистскую партию можно считать представительницей среднего класса, но основную поддержку она получала от «наименее образованных групп среднего класса». Многие из тех, кто голосовал за нее на последних, решающих выборах, в результате которых Гитлер пришел к власти, никогда до этого в голосовании не участвовали[422]422
  Dahrendorf (1969, pp. 373–374).


[Закрыть].

Итог можно сформулировать так: по мере расширения избирательного права в Австрии, Германии, Франции (где антисемитизм тоже широко распространился к концу XIX в.) эти страны стали более демократическими, но менее либеральными. В Европе XIX в. триумф либерализма относится к краткому благоприятному периоду между Просвещением XVIII в. и подъемом социализма, нацизма и коммунизма в ХХ в. Монархия уступала место парламентской демократии, но на начальных стадиях этого процесса право голоса все еще оставалось у элиты, образованной и достаточно состоятельной. Элита заботилась о своих интересах, но ее программа включала немало либеральных реформ, полезных для всего населения, например свободу торговли и всеобщее образование. Либеральная программа включала также расширение избирательного права, и это, по иронии судьбы, в конечном счете привело либерализм к упадку.

С развитием Промышленной революции рабочие все настойчивее требовали улучшения условий труда. Это способствовало распространению социалистических идей, причем, как нетрудно предположить, социализм приобретал влияние за счет ослабления позиций экономического либерализма. Промышленная революция наглядно показала многим, насколько отдельный человек уязвим перед силами рынка и капитализма. Поэтому возникли ожидания, что государство исправит создавшееся положение, и в XIX в. сформировалась специфическая для континентальной Европы уверенность в мудрости и доброжелательности государства. Вероятно, самым влиятельным сторонником этого взгляда был Георг Вильгельм Фридрих Гегель.

«Как и Гоббс, Гегель считал верховную независимость важнейшим свойством государства, отличавшим его от других организаций. Однако, в отличие от Гоббса, он не рассматривал суверенитет только как инструмент для установления закона и порядка, но наделял его высоким этическим содержанием. Государство, не признавая ничего над собой, является единственным земным институтом, обладающим свободой развиваться в соответствии с собственной природой, свободой, которую оно дарует своим гражданам (поскольку они сотрудничают с ним) и которая обосновывает само существование государства. Из механизма, созданного для решения тех или иных практических задач, государство возвысилось, ни много ни мало, до “земного отголоска поступи Божьей”» (van Creveld, 1999, pp. 195–196).

Историк Генрих фон Трейчке выразил ту же мысль более лаконично: «В отличие от американцев, считающих государство властью, подлежащей ограничению ради сохранения свободной воли отдельного человека, для нас государство есть культурная сила, от которой мы ожидаем несомненных достижений во всех сферах национальной жизни»[423]423
  Цит. по: Burleigh (2005, p. 327).


[Закрыть]. Примечательно, что, несмотря на все акты произвола и ошибки европейских государств в ХХ в., европейские политические элиты по сей день убеждены в превосходстве всезнающего государства над компетенцией рядового потребителя и гражданина.

Социализм был многогранным движением. Одно из его направлений представлял антиклерикальный, «научный» социализм, обещавший избавление от тягот, принесенных Промышленной революцией. Это направление оформилось под мощным влиянием марксизма и нашло образцовое воплощение в Социал-демократической партии Германии (СДПГ). В конце XIX в. она стала крупнейшей антиклерикальной социалистической партией континентальной Европы, а в 1909–1910 гг. насчитывала 7 300 000 членов, т. е. «больше, чем крупные социалистические партии Австрии, Бельгии, Голландии, Дании, Италии, Норвегии, Соединенного Королевства, Франции, Швейцарии и Швеции, вместе взятые»[424]424
  Blackbourn (1998, p. 412).


[Закрыть]. На выборах 1912 г. СДПГ получила более трети голосов и стала крупнейшей партией в Рейхстаге[425]425
  Blackbourn (1998, p. 413).


[Закрыть].

Течения, подобные социал-демократии, многие предпочитают рассматривать как разновидности так называемых светских религий, которые в XIX в. пришли на замену терявших значение традиционных религий. Я не считаю подобные идеологические движения религиями, поскольку они лишены главных свойств религии – веры в невидимых духов, понятия загробной жизни и т. д. Однако им, несомненно, удалось успешно выполнить одну из важных задач традиционных религий – сформировать у своих членов сознание сопричастности. В ходе XIX в. религиозная и этническая идентичность и приверженность уступала место верности по отношению к политической партии, представлявшей определенный класс общества: «Социал-демократия была не просто политической партией, тесно связанной с подчиненным ей профсоюзным движением, а образом жизни, самодостаточной субкультурой, процветавшей в рабочих кварталах больших городов»[426]426
  Burleigh (2005, p. 266).


[Закрыть]. «Отпрыск берлинского социалистического семейства» сформулировал это следующим образом: «В единодушном отождествлении индивидуального с целым они создавали притягательные организации и сообщества, которые, подобно крупным религиям, зачаровывали людей. Они предлагали им мировоззрение, родину и дом. Здесь люди не только участвовали в политике: они пели и пили, отмечали торжества и заводили знакомства. Здесь получалось то, что было невозможно в других местах, а именно чувствовать себя человеком» (Burleigh, 2005, p. 267).

Самой радикальной формой светского социализма был коммунизм, но похожими чертами обладали и другие утопические движения XIX в.

Другое направление социализма стремилось использовать христианские идеи и первым социалистом изображало Христа, любившего бедняков. Течения, входившие в это направление, старались приспособить и перенаправить религиозную верность на пользу делу социализма. Христианский социализм черпал дополнительную поддержку в идеях романтизма XIX в. Разум выходил из моды, а религия, по крайней мере для некоторых, вновь в нее входила: «Христианство начали толковать как первоисточник социалистических добродетелей, а первые христиане предстали предтечами нарождавшейся социалистической организации»[427]427
  Burleigh (2005, p. 262).


[Закрыть]. Таким образом, в XIX в. принадлежность к экономическому классу – иногда в сочетании с религией, иногда нет – стала важным групповым идентификатором и привела к появлению классово-ориентированных политических партий – лейбористской, социалистической, социал-демократической, коммунистической, консервативной. В ХХ в. эти партии доминировали в европейской политике.

В XIX в. политические партии возникли и в Соединенных Штатах, но они не имели столь отчетливого классового характера. Прототип старейшей политической партии Америки формировался в штате Нью-Йорк в 1820–1860 гг. «Имперский штат» был тогда «оплотом демократии»[428]428
  Morison (1965, ch. 31).


[Закрыть]. Мартин ван Бюрен возглавлял так называемое Олбанское регентство, которое «стало становым хребтом новой Демократической партии». Хотя ведущие фигуры Олбанского регентства представляли широкий спектр идеологических взглядов, «они сходились в том, что Демократическая партия в штате Нью-Йорк должна быть объединительным центром. Своей цели они добивались с помощью системы наград и наказаний, контроля над сенатом штата и (при конституции 1821 г.) назначаемыми должностями. Свою организацию они внедрили в каждый город и округ, благодаря чему получили беспримерную политическую разведывательную службу. Поддерживая побеждавших кандидатов в президенты в 1828, 1832 и 1836 годах, они заручились прочным покровительством на федеральном уровне. Ван Бюрен и его друзья считали себя защитниками “народа” от “особых интересов” и предлагали сделать прежде назначаемые должности выборными, поскольку сами могли подбирать кандидатов на партийных собраниях. Они искренне считали, что для победы “народа” над финансовой олигархией боссы должны им руководить и держать в узде с помощью системы распределения добычи» (Morison, 1965, pp. 488–489).

Политическая модель Олбанского регентства «распространилась на весь Союз, хотя в каждом штате были свои особенности. Во времена Джексона организация партии приобрела вид, мало изменившийся с тех пор»[429]429
  Morison (1965, p. 490).


[Закрыть]. Американские партии вообще были менее идеологизированными, чем европейские, и в идейном плане колебания рабочих, фермеров и бизнесменов между той или другой партией мало что означали. Ключевым элементом американской демократической системы, так или иначе определявшим ее во все времена, была политика поощрения членов партии – либо прямым образом, либо за счет лоббирования их интересов в «казенной кормушке». В результате интересы политиков и их спонсоров часто удовлетворялись в ущерб общественным нуждам. Эта особенность американской политической жизни помогает понять, почему американцы с таким недоверием относятся к своим выборным представителям.

Самые неприятные социальные последствия Промышленной революции обошли Соединенные Штаты стороной. Поэтому контрреволюционные движения, подобные социализму и коммунизму, никогда не имели там такого влияния, как в Европе. Это обстоятельство позволяло американским политическим партиям оставаться гораздо менее идеологизированными. Оно же объясняет нам, почему в XIX–XX вв. американцы искали персональную идентичность в традиционных религиях, а не в новоявленных и идеологически ангажированных политических движениях.

Другим важным групповым идентификатором в XIX в. был национализм, громко заявивший о себе в Европе, но опять же менее заметный в США. В таких странах, как Англия и Франция, которые давно сложились как национальные государства, сознание национальной идентичности возникло задолго до XIX в. Однако именно Французская революция и правление Наполеона сплавили это сознание с государством. При Наполеоне Франция первой ввела всеобщую воинскую обязанность и со всей решимостью поставила национальные чувства на службу государству.

«При всей известности сочинений Руссо, Гердера, Фихте, Гегеля и других, их читала считаная горстка людей. Великое обращение к национализму, подкрепленное всеми возможностями властей, превратилось в господствующую идеологию XIX в. лишь тогда, когда послереволюционная Франция узаконила массовый призыв в армию, в чем ей последовали другие государства» (van Creveld, 1999, pp. 336–337).

В Германии и Италии в XIX в. национализм развивался с того момента, как собственное население и другие страны начали признавать их национальными государствами. Националистические движения набирали силу и в таких странах, как Франция и Австрия. Кроме того, в Германии, Австрии и Франции национализм срастался с антисемитизмом. В Германии экономический кризис 1873 г. побудил (как часто бывает при экономических кризисах) искать виноватых. В XIX в. многие евреи примкнули к либералам в период их успеха и заняли ведущие посты в таких заметных секторах, как банковское дело. Поэтому в кризисе 1873 г. обвинили евреев. В Германии и Австрии антисемитизм стал общим лозунгом для новых экстремистских партий и правого, и левого толка. Крупные партии тоже включили антисемитизм в свою повестку, поскольку их сторонники относились к нему все более положительно. Германский кайзер не скрывал свои антисемитские настроения, что добавило ему популярности[430]430
  Schorske (1981), Fulbrook (1992, ch. 5), Blackbourn (1998, pp. 307–310, 436–440).


[Закрыть]. В период между 1870 г. и Первой мировой войной быстрый подъем антисемитизма характерен не только для Германии и Австрии, но и для Франции и России. В той или иной мере он наблюдался в большинстве стран Европы.

Либерализм – идеология, полагающаяся на рациональное мышление. Поэтому неудивительно, что либералы XIX в. были выходцами из образованных и состоятельных слоев европейского общества, а либерализм мог поддерживать свое политическое существование лишь до тех пор, пока электорат был представлен этими слоями. Либерализм не мог конкурировать с идеологиями, основанными на примитивных инстинктах. Поэтому по мере того, как избирательное право в XIX в. расширялось, а политические партии становились все лучше организованными и все более умело взывали к эмоциям своих сторонников, он уступал место социализму и национализму. Эти два родственных идентификатора групповой солидарности помогли разжечь в начале ХХ в. страсти, ставшие одной из причин Первой мировой войны и революции в России.

Подъем коммунизма и фашизма – несомненно, самое важное явление мировой истории первой половины ХХ в. Оба эти движения представляли собой вызов либеральной демократии, и каждому удалось временно победить ее. Каждое из них вызывает многочисленные вопросы морального характера. В частности, хотелось бы знать, почему фашизм – движение, столь чуждое общепринятым нормам морали, – смог пустить корни в таких христианских странах, как Италия и Германия. Хотелось бы также понять отношения между христианскими церквями в этих странах и фашистским движением.

Для многих эти вопросы остаются весьма болезненными, и поднимать их – все равно что вступать на минное поле. Но поскольку отношения религии и политики являются центральной темой этой книги, мы не можем обойти молчанием место христианских церквей в противодействии фашизму или сотрудничестве с ним. Главным предметом нашего внимания будет немецкий национал-социализм, потому что именно он играл ключевую роль в фашистском движении. И начнем мы с двух взаимосвязанных вопросов. 1. В какой мере национал-социализм был противником христианства? 2. В какой мере ведущие нацисты были христианами, а христиане – нацистами? Затем мы рассмотрим отношения между Ватиканом и фашизмом (прежде всего, национал-социализмом).

А. МИРОВОЗЗРЕНИЕ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА

В исследовании Роджера Питерсена (Petersen, 2002), посвященном этническому насилию в Восточной Европе, повторяется практически один и тот же сценарий. Статус одной этнической группы внезапно падает по отношению к статусу другой, а потом она мстит, подвергая другую группу жестокому насилию. Яростная реакция этнической группы на внезапное падение своего статуса – одно из объяснений подъема национал-социализма в Германии. В XIX в. Германия стала второй державой Европы после Англии, а в глазах самих немцев, возможно, и первой. Объединенная Германия приобрела значительную экономическую и военную мощь. Военные возможности продемонстрировала победа во франко-прусской войне. Экономический потенциал становился все очевиднее по мере того, как Великобритания клонилась к упадку. Перед Первой мировой войной немцы имели все основания считать Германию первой державой Европы, если не всего мира. Поражение, суровые и унизительные условия, предъявленные победителями, резко изменили статус Германии. Кто виноват? Первый очевидный кандидат – так называемый международный еврейский заговор. Возложение вины на евреев просто разожгло антисемитизм, тлевший на протяжении большей части XIX в. А якобы существовавший всемирный тайный сговор позволял создать впечатление, что именно евреи и инспирировали наложение тяжких санкций на Германию.

24 февраля 1920 г. на большом партийном собрании в Мюнхене была оглашена Программа Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП). В 25 статьях излагалась концепция будущего политического развития Германии. Статья 1 требовала «объединения всех немцев в Великую Германию на основе права самоопределения народов», а статья 2 – «отмены Версальского и Сен-Жерменского мирных договоров». Отмене договоров придавалось особое значение, поскольку их тяжелые условия и послужили катализатором для нацистской программы.

Основные ее цели отражены в нижеследующих выборочно приведенных статьях.

«10. Первой обязанностью каждого гражданина Германии будет выполнение работы, умственной или физической. Деятельность каждого гражданина не должна расходиться с интересами общества в целом, должна протекать в рамках общества и, следовательно, быть направленной для общей пользы.

11. Мы требуем уничтожения нетрудовых доходов и процентного рабства.

13. Мы требуем национализации промышленных трестов.

14. Мы требуем участия рабочих… в прибылях крупных коммерческих предприятий.

18. Мы требуем объявить безжалостную борьбу преступникам… Мы требуем ввести смертную казнь для преступников против германского народа, ростовщиков, спекулянтов и др., вне зависимости от общественного положения, религиозной и национальной принадлежности.

23. Мы требуем открытой политической борьбы против заведомой политической лжи и ее распространения в прессе. С целью создания германской национальной прессы мы требуем, чтобы все редакторы и издатели немецких газет были бы немцами… Издания, вступающие в противоречие с общим благом, должны быть запрещены. Мы требуем объявления непримиримой борьбы с литературными и культурными течениями, оказывающими разлагающее влияние на наш народ…

24. Мы требуем свободы всем религиозным вероисповеданиям в государстве до тех пор, пока они не представляют угрозы для него и не выступают против морали и чувств германской расы. Партия как таковая стоит на позициях позитивного христианства, но при этом не связана убеждениями с какой-либо конфессией. Она борется с еврейско-материалистическим духом внутри и вне нас и убеждена, что наша нация может достичь постоянного оздоровления лишь изнутри себя и на основе принципа: благо государства выше блага отдельного лица.

25. Для осуществления всего этого мы требуем создания сильной централизованной имперской власти…»[431]431
  Полный текст программы НСДАП можно найти в: <http://en.wikipedia. org/wiki/National_Socialist_Program#The_full_text_of_the_25_point_pro-gram>.


[Закрыть]

Статья 24 как будто гарантирует свободу вероисповедания всем (за исключением евреев), но вместе со статьей 10 определенно требует подчинения частных интересов государственным. Далее, как считала НСДАП, базовые свободы, например обладание частной собственностью, свобода слова и свобода печати, допускаются лишь постольку, поскольку не «вступают в противоречие с общим благом».

Важную роль в создании Weltanschauung (мировоззрения) НСДАП сыграл Альфред Розенберг (1893–1946). Самым важным сочинением этого плодовитого писателя стал «Миф ХХ века» (Rosenberg, 1935), опубликованный в 1930 г. и несколько раз переизданный. Розенберг рассматривал историю как дарвиновскую борьбу между расами, в которой высшая раса, арийцы, предназначена к победе над низшими (например, евреями и чернокожими). У каждой расы есть свой миф, определяющий ее культуру: «Поэтому расовая история есть одновременно естественная история и мистицизм духа; а история религии крови, напротив, есть великая мировая история подъема и падения народов, их героев и мыслителей, изобретателей и художников»[432]432
  Заимствовано из 13-й главы Феста (Fest, 1970) в том виде, как она появилась 15 декабря 2006 г. на ресурсе <http://ourcivilization.com/smart-board/shop/festjc/chap13.htm>; см. также: <http://web.archive.org/ web/20020211174958/http://www.ety.com./HRP/booksonline/mythos/my-thosoc.htm>.


[Закрыть].

Розенберг был решительным противником христианства, а его «Миф» можно считать образцовым выражением антихристианской настроенности национал-социализма. Тем не менее задачи национал-социализма он пояснял религиозными метафорами и символикой: «Сейчас пробуждается новая вера: миф крови, вера в то, что вместе с кровью мы защищаем божественную природу человека как таковую. Веру, воплощенную в самое чистое знание, что нордическая кровь представляет собой то таинство, которое заменило и превзошло прежние таинства»[433]433
  Ibid.


[Закрыть].

Из этих слов со всей очевидностью следует, что нацизм, как его понимал Розенберг, стремился создать собственную форму традиционалистской опоры государства. Самосознание граждан нацистской Германии должен был формировать «миф крови», сменивший религиозные мифы.

В отличие от Розенберга Адольф Гитлер не выражал свое неприятие христианства столь откровенно. В 1933 г. он заключил конкордат с Католической церковью, защищавший членов и собственность церкви в Германии. Сам Гитлер никогда не заявлял публично о своем разрыве с церковью. Однако такая политика нацистской партии была всего лишь маневром, помогавшим избежать конфликтов с немецкими христианами и заручиться их поддержкой. Пайпер (Piper, 2007, p. 51), например, приводит такие слова Гитлера: «Окончание войны будет и концом конкордата». Но еще до начала войны Третий рейх нарушал условия конкордата столь часто и существенно, что в 1937 г. Ватикан выпустил энциклику, осуждавшую отношение к католикам и церкви в Германии (см. ниже, раздел С). Эти и другие примеры свидетельствуют, что национал-социализм не был ни сторонником, ни партнером христианства. Напротив, как считали многие ведущие нацисты, он был совершенно противоположной идеологией, которая после победы в войне санкционировала бы расправу над христианскими церквями[434]434
  См.: Piper (2007), Hexham (2007).


[Закрыть].

Социал-демократию называли светской религией. Нацизм и коммунизм часто называют «политическими религиями»[435]435
  Обзор вопроса см. в: Burleigh (2005, pp. 2–4).


[Закрыть]. Этот термин в лучшем случае можно считать метафорой, указывающей на некоторое сходство между упомянутыми политическими движениями и движениями религиозными. В остальном же он мало о чем говорит, поскольку не учитывает важных различий в идеологической структуре этих явлений[436]436
  Обзор вопроса см. в: Stowers (2007).


[Закрыть]. Всем религиям свойственна вера 1) в сверхъестественных и наделенных разумом существ, с которыми 2) можно вступать в общение и отношения обмена, а также 3) в загробную жизнь и важность подготовки к ней в земной жизни[437]437
  См. главу 3.


[Закрыть]. Ни одного из перечисленных элементов в национал-социализме и коммунизме нет. Как и большинство религий, они требуют от своих приверженцев огромных жертв, но награду обещают не в загробной жизни, а в земной – после победы пролетариата над капиталистами или при тысячелетнем господстве Третьего рейха. Такой земной ориентацией коммунизм и национал-социализм больше напоминают не универсальные, а ранние локальные религии. И действительно, многих заметных нацистов скорее можно было назвать «язычниками», чем христианами[438]438
  Steigmann-Gall (2003).


[Закрыть].

Однако метафора «политическая религия» имеет смысл, если принять во внимание методы, которые использовались религиями и политическими движениями для привлечения сторонников и поддержания их лояльности. К этому мы вернемся ниже, а сейчас отметим только свойственную национал-социализму склонность обожествлять личность Гитлера. Насколько можно судить, Гитлер верил в Бога как творца неба и земли. В «Майн Кампф» Бог упоминается много раз, но, по сути дела, для Гитлера Бог был равнозначен Провидению. Между прочим, Риссманн (Rissmann, 2001) утверждает, что Гитлер считал себя своего рода мессией, которого Бог избрал вести немецкий народ к победе над врагами. Гитлер, несомненно, не приравнивал себя к Творцу неба и земли, но, вероятно, был вполне согласен на роль некоего земного бога, и многие приверженцы считали его таковым. Здесь на ум приходят ранние империи Шумера и Египта, правители которых объявляли себя богами. Ни Гитлер, ни Розенберг, ни другие ведущие нацисты, скорее всего, не считали национал-социализм религией в строгом смысле этого слова. Тем не менее в интересах своего движения они использовали религиозную символику и фразеологию и, в частности, учредили ряд национальных торжеств, призванных заменить религиозные празднества. Если же говорить в общем и целом, то многие ведущие нацисты, включая Гитлера, несомненно, верили, что в перспективе – после окончательной победы над всеми врагами – национал-социализм заменит христианские религии.

Б. НАЦИСТЫ-ХРИСТИАНЕ И ХРИСТИАНЕ-НАЦИСТЫ

В книге «Священный Рейх» («The Holy Reich») Ричард Стейгманн-Галль утверждает, что «в конечном счете христианство не было препятствием для нацизма». Скорее наоборот: многие персонажи его исследования считали битвы против врагов Германии войной во имя христианства[439]439
  Steigmann-Gall (2003, p. 261).


[Закрыть]. Стейгманн-Галль подкрепляет это утверждение примерами многих видных членов национал-социалистической партии, которые были христианами[440]440
  Steigmann-Gall (2003, pp. 17–26).


[Закрыть].

1. Дитрих Эккарт (1868–1923), один из первых идеологов нацистского движения. «Христос всегда стоял только в полный рост… и взор его сверкал среди пресмыкающейся еврейской черни». Эккарт оказал большое влияние на Гитлера, о чем свидетельствует выражение признательности в конце «Майн Кампф».

2. Артур Динтер (1876–1848), нацистский идеолог и писатель. Предложил изъять из христианской доктрины Ветхий Завет, поскольку он отражает «религиозное мышление евреев, основанное на лжи и предательстве, делячестве и извлечении прибыли».

3. Дитрих Клаггес (1891–1971), первый нацист, получивший пост министра. Помог Гитлеру натурализоваться в Германии и тем самым претендовать на выборные должности. Автор книги «Подлинное Евангелие Иисуса».

4. Вальтер Бух (1883–1949), председатель Высшего партийного суда НСДАП. Был сторонником позитивного христианства, упомянутого в статье 24 программы НСДАП и отмеченного также Розенбергом. Негативное христианство связывалось с Ветхим Заветом и такими христианскими ценностями, как любовь, прощение и милосердие. Позитивное же христианство считалось активной формой веры, основанной на чести и героизме. Бух утверждал, что «Христос, как никто другой, проповедовал борьбу»; тем самым проводилась связь между христианством и борьбой нацистов за власть.

5. Ганс Шемм (1891–1935), председатель Национал-социалистического союза учителей; его слова приведены в качестве эпиграфа к данной главе.

Если находились нацисты, считавшие себя добрыми христианами, то находились и члены традиционных церквей, игравшие заметную роль в нацистской партии[441]441
  Steigmann-Gall (2003, pp. 1–2).


[Закрыть]. Эрих Кох (1896–1986) еще до Второй мировой войны был гауляйтером Восточной Пруссии и вместе с тем избранным председателем земельного синода протестантской церкви. После войны Коха приговорили к смерти за преступления, совершенные им на посту рейхскомиссара по делам Польши, Восточной Пруссии и Украины, но смертный приговор не был приведен в исполнение.