Текст книги "Разум, религия, демократия"

В 1920-х годах почти все западноевропейские страны и несколько англоязычных стран (например, Канада и США) были демократиями, отвечавшими современным критериям, – включая всеобщее избирательное право. Великий переход к демократии произошел вопреки позиции Католической церкви, которая упорно отвергала как демократию, так и другие проявления модернизма. Если религия вообще сыграла хоть какую-то положительную роль в этих преобразованиях, то это относится к протестантизму (в таких странах, как Германия), выступавшему против церковной иерархии и реакционной позиции Католической церкви[467]467
  Blackbourn (1998, p. 282).


[Закрыть]. Однако связь между протестантизмом и либерализмом не имела существенного значения для триумфа либерализма и демократии в XIX в. В целом религия скорее была препятствием для преобразований.

К 1920 г. либерализм и демократия очевидным образом восторжествовали в Европе, но их триумф оказался недолгим. В течение последующих двадцати лет они исчезли в Австрии, Германии, Испании и Италии, а остальной Европе пришлось ограничить либеральные свободы и в некоторых случаях даже приостановить действие демократических институтов (в Англии, например, во время Второй мировой войны выборы не проводились). Таким образом, перед нами два до известной степени парадоксальных факта. В 1860 г., если судить по критериям наших дней, ни одна европейская страна не соответствовала понятию демократии, но тем не менее следующие тридцать лет стали золотым веком либерализма и прогресса в большинстве этих стран. Тридцать же лет после 1920 г. наполнены кошмарными событиями: вышло так, что триумф демократии в Европе не принес с собой мира и процветания, которых обычно ожидают от этой формы правления.

Можно ли нащупать причинную связь между подъемом демократии и последующими событиями в Европе? Разумеется, было бы неверно утверждать, что именно развитие демократии в XIX в. привело к Первой или Второй мировым войнам, но столь же ошибочно отрицать всякую связь между этими событиями. Расширение права голоса привело к резкому увеличению числа малообразованных избирателей и проложило дорогу популистским партиям как правого, так и левого толка. Смогли бы фашистские партии в Австрии и Германии добиться такого успеха, если бы в 1930 г. действовал избирательный ценз 1870 г.? Сомневаюсь.

Из событий первой половины ХХ в. не стоит делать вывод, что право голоса всегда должно принадлежать лишь небольшой элите. Однако эти события свидетельствуют, что всеобщее избирательное право не обязательно приводит к хорошим результатам. В конце 1920-х – начале 1930-х годов побежденные в Первой мировой войне страны находились в особенно тяжелом экономическом положении, – отчасти из-за суровых санкций, наложенных победителями. Граждане этих стран в большинстве своем имели незначительный демократический опыт и легко поддавались демагогии, обычно привлекательной в трудные времена. Великая депрессия в США тоже породила своих демагогов, вроде сенатора от штата Луизиана Хюьи Лонга. В обстановке 1930-х годов рядовым избирателям Австрии и Германии было сложно сделать правильный выбор. То же самое происходит сейчас во многих развивающихся странах.

Эпилог к части II

Наш краткий исторический обзор показал, что в истории человечества демократия была весьма редким явлением. Более того, если исходить из современных определений демократии, она появилась только в начале ХХ в. Я не придерживаюсь столь узкого определения и поэтому считаю той или иной формой демократии (с ограниченным правом голоса) Древние Афины, республики Венеции и Нидерландов, а также Соединенные Штаты с момента их основания.

Всем этим ранним проявлениям демократии свойственно нечто общее. Главное, вероятно, в том, что их можно назвать светскими. Разумеется, у греков были свои мифы и боги, венецианцы были католиками, голландцы – частью католиками, частью протестантами, американцы – в основном пуританами и представителями других протестантских сект. Но в каждом случае религия, насколько можно судить, не оказывала заметного влияния на принятие коллективных решений в государстве. Принимая решения, греки больше полагались на свой разум, чем на богов. У венецианцев не было «ничего дорогого и святого», кроме государства. Голландская республика была одним из самых либеральных и толерантных государств во всей Европе. Американцы создали светское государство на конституционной основе. В этом отношении все перечисленные демократии можно отнести к обществам современного типа, противоположного традиционному.

Напротив, государства деспотического типа почти без исключения были традиционными обществами, которые полагались на древнюю мудрость и пренебрегали развитием, основанным на познании существующего мира. Некоторые деспотии – Шумер, Египет, Китай, Халифат – добились важных, даже революционных достижений в технологии и прикладных науках. Однако давление традиционализма с течением времени лишило эти общества всякого новаторского духа в поисках знания, необходимого для новых открытий и научного прогресса. Ни одно из этих обществ не доверяло человеческому разуму настолько, чтобы хотя бы попробовать ввести какую-нибудь форму демократии.

Яркой особенностью греческих городов-государств была именно вера в разум, вновь заявившая о себе в эпоху Просвещения. Несмотря на романтическую реакцию против просветительства и неизменное противодействие церкви, реформаторская программа Просвещения в ходе XIX–XX вв. постепенно выполнялась. Сначала это произошло в Европе и ее колониальных побегах в Америке и Тихоокеанском регионе, а после Второй мировой войны происходило то там, то здесь по всему миру.

История Европы в XIX в. и первой половине ХХ в. представляет собой своего рода загадку для тех, кто считает, что страна может быть настоящей демократией не иначе, как при всеобщем избирательном праве для всех мужчин и женщин, достигших определенного возраста. Но фактически ни одна европейская страна до начала ХХ в. не имела всеобщего избирательного права, а в некоторых странах оно было введено только после Второй мировой войны. Тем не менее для многих стран – здесь прежде всего можно отметить Англию, Германию, Австрию и Голландию – вторая половина XIX в. заслуживает названия золотого века либерализма, экономического и социального прогресса гораздо больше, чем первая половина ХХ в. Более того, есть основания считать, что именно расширение избирательного права послужило в Германии и Австрии веским фактором, способствовавшим победе фашистского тоталитаризма над либеральной демократией.

После Второй мировой войны и, в частности, после краха коммунизма в 1989–1991 гг. либеральная демократия, казалось бы, окончательно восторжествовала. 1950—1960-е годы – период расцвета практически всех европейских демократий и их побегов в Америке и других частях мира. Однако, как мы отметили в главе 1, граждане этих стран, насколько можно судить, не испытывают восторга по поводу достижений демократического процесса, скорее, наоборот. Демократические институты, искусственно пересаженные в Южную Америку, Азию, Африку, а недавно и на Ближний Восток, тоже не принесли того экономического процветания и политического удовлетворения, которого можно было ожидать от «лучшей из возможных систем правления». В оставшейся части книги я пытаюсь выяснить, почему это могло произойти. Чтобы понять возможные причины неудач демократии, нужно определить условия, необходимые для ее успеха. И здесь нельзя ограничиться лишь констатацией того, насколько свободны и справедливы выборы при широком избирательном праве. Поэтому требуется углубленный анализ демократических институтов. Это и есть задача Части III.

Часть III
Политические институты либеральной демократии

Глава 10
Демократия и ее граждане

В ходе борьбы мнений, через которую мы прошли, накал дискуссий и страстей принимал порой такой характер, что это могло ввести в заблуждение сторонних наблюдателей, не имеющих привычки свободно мыслить и излагать устно или письменно свои мысли; но поскольку на данный момент решение уже принято представителями народа, объявлено в соответствии с правилами Конституции, все это, несомненно, приведет к успокоению под сенью закона и объединению общих усилий во имя общего блага. Все также должны будут помнить священный принцип, что при всем том, что во всех случаях должна превалировать воля большинства, для доказательства своей правоты такая воля должна быть разумной; что меньшинство в такой же мере обладает равными правами, которые справедливый закон должен защищать и нарушение которых должно считаться притеснением.

Томас Джефферсон. Инаугурационная речь 1801 г.[468]468
  Jefferson ([March 4, 1801] 1944, pp. 321–322) [Инаугурационные речи президентов США от Джорджа Вашингтона до Джорджа Буша (1789–2001 гг.) с историческим комментарием. М.: ИД «Стратегия», 2001. С. 55–56].


[Закрыть]

С тех пор как в конце XVIII в. демократия успешно утвердилась в Соединенных Штатах, она распространилась на пространстве, которое в широком смысле называют Западом, а сейчас ее в той или иной форме можно найти на всех континентах, за исключением разве что Антарктиды. В наши дни демократия считается наилучшей формой правления, и даже мелкие тираны устраивают показные выборы, чтобы оправдать свою власть. Однако именно такие примеры свидетельствуют, что победа демократии была неполной. Даже там, где ее пытались ввести сознательно, она не всегда бывала долговечной и не всегда выглядела успешной. Успех демократии зависит от двух факторов: 1) за что (за кого) голосуют граждане и 2) как формируется итоговое большинство голосов. Чтобы понять, почему это так, нужно выйти за пределы поверхностного представления о демократии как о политической системе, при которой некоторые люди используют право голоса. Нас будут интересовать мотивы избирателей и институты, аккумулирующие их голоса. Для облегчения последней задачи мы придадим анализу упорядоченную структуру и начнем его с давно и хорошо известного вопроса: при каких условиях демократические институты выполнят задачу продвижения интересов всех членов сообщества? Вслед за Гоббсом, Локком и Руссо мы будем предполагать, что люди создают государство для достижения этой коллективной цели. Когда мы выявим условия, необходимые для достижения этой цели, мы сможем понять, почему во многих случаях она не достигается.

Чтобы повысить благосостояние граждан, или, в терминах Просвещения, увеличить их счастье, государство должно предоставлять блага и услуги, которые граждане хотят иметь, но самостоятельно произвести не могут. Три направления государственной политики в этой области таковы: предоставление общественных благ, устранение нежелательных внешних эффектов, перераспределение дохода и богатства для решения конкретных нормативных задач. Мы рассмотрим их по очереди.

А. ОПТИМАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННЫМИ БЛАГАМИ

Общественное благо, предоставляемое отдельному человеку, должно (может) предоставляться другим при нулевых (или близких к ним) предельных издержках. Модальность «должно» и «нулевой» применимы к наиболее типичным общественным благам. Пример – защита от иностранного вторжения. Если защищены некоторые граждане, значит, должны быть защищены все. Дополнительная стоимость защиты еще одного гражданина равна нулю. «Может» применимо к общественному благу, имеющему ограниченное значение. Возьмем, к примеру, мост. Раз он построен, дополнительные люди в принципе (но не непременно) могут проходить по нему при нулевых общественных издержках. Но кто-то не сможет воспользоваться мостом: если образуется чрезмерное скопление людей, каждый дополнительный человек возлагает издержки на других пользователей. В остатке общественные издержки все равно могут стремиться к нулю, но не будут равны нулю[469]469
  Детали и литературу вопроса см. в: Mueller (2003, pp. 9—22).


[Закрыть].

Свойства общественного блага – низкие или нулевые предельные издержки и невозможность не допустить кого-то к его потреблению, как правило, подразумевают, что ни частным фирмам, ни индивидуальным лицам невыгодно поставлять общественные блага. Все жители города получают пользу от уличного освещения, но частная фирма не возьмется его обеспечивать, поскольку не имеет способов брать с горожан плату за свою услугу. Уличное освещение за государственный счет исправляет этот провал рынка и идет на пользу всем гражданам.

Все должны потреблять общественное благо в равных количествах. Поэтому индивидуальные лица, живущие в сообществе с неоднородными предпочтениями, получают меньше пользы от общественных благ, чем при прочих равных условиях получили бы, если бы жили в сообществе с однородными предпочтениями. Допустим, на городской площади предложено поставить памятник, но часть горожан желает видеть на ней Адама Смита, а другая часть – Карла Маркса. Тогда в результате окончательного выбора та или другая часть горожан окажется в менее комфортном положении, чем то, которое могло бы сложиться, если бы у всех было одинаковое мнение. Оба возможных компромиссных решения – сразу два памятника или вообще никакого – ставят в менее комфортное положение сразу всех граждан. Этот пример помогает понять важное различие между общественными и частными благами. Применительно к последним разнородность предпочтений не имеет значения. Каждый потребитель может выбрать автомобиль той марки и модели, которая ему нравится. В сфере общественных благ разнородные предпочтения всегда делают полезность благ меньшей, чем она могла бы быть при однородных предпочтениях. Иными словами, общественные блага, предоставляемые государством, могут пойти на пользу всем членам сообщества, но чем более разнородны их предпочтения в сфере общественных благ, тем менее полезными эти блага становятся.

Б. ОПТИМАЛЬНЫЙ ОБЪЕМ ЧАСТНОГО БЛАГА ПРИ НАЛИЧИИ ВНЕШНЕГО ЭФФЕКТА

1. Физические внешние эффекты. Физический внешний эффект возникает тогда, когда действие субъекта А оказывает непреднамеренное влияние на состояние субъекта В. Если состояние субъекта В улучшается, мы имеем положительный внешний эффект, если ухудшается – отрицательный внешний эффект.

Примером положительного внешнего эффекта могут служить цветы в приоконных ящиках. Человек, высаживающий цветы, делает это, скорее всего, просто потому, что цветы ему нравятся. Прохожим тоже приятно их видеть, и цветы, таким образом, создают положительный внешний эффект. Провал рынка возникает тогда, когда люди не придают значения тому, что высаженные ими цветы благотворно действуют на окружающих, и в результате цветов становится мало. Этот провал рынка можно исправить с помощью субсидирования рассады или путем постановления, обязывающего вывешивать цветочные ящики.

Положительные внешние эффекты подобны общественным благам. Хороший пример общественного блага – парк: цветы, деревья, кустарники, посаженные за общественный счет, способствуют удовлетворению всех членов сообщества. Как в случае общественных благ вообще, здесь деятельность по созданию положительных внешних эффектов обычно недостаточна по объему или не осуществляется вообще. Каждый выигрывает, живя в сообществе, где люди вывешивают цветочные ящики и делают это, принимая во внимание удовольствие других людей. Это свойство положительных внешних эффектов делает их противоположностью отрицательных внешних эффектов.

Рассмотрим пример последних. Через соседствующие участки фермеров Альфреда и Бернарда протекает ручей; Альфред живет выше по течению. В засушливые годы воды на обе фермы не хватает. Поскольку Альфред первым имеет доступ к воде, он может обеспечить себя даже в засушливые годы и делает это, причем, будем считать, не из желания досадить Бернарду, а просто по соображениям собственного удобства. То, как потребляет воду Альфред, создает отрицательный внешний эффект для Бернарда. Кому должно принадлежать право на воду? Там, где власть фактически отсутствовала, такие вопросы обычно решались силой; об этом свидетельствуют многочисленные примеры американского Запада в XIX в., сухих австралийских бушей и африканских саванн. В таких местах государство должно было установить и обеспечить права на воду.

При том что оба приведенных выше примера представляют собой провалы рынка, между положительными и отрицательными внешними эффектами есть существенная разница. Если некто выращивает цветы, живя в совершенно уединенном месте, только он один и получает от них удовольствие. Но если рядом есть другая дверь, то идущий к ней человек тоже получает удовольствие, а цветовод ничего не теряет. При положительных внешних эффектах соседство людей улучшает состояние одного, не причиняя неудобств другому. В случае негативных эффектов все совсем не так. Если фермер один, ручей может удовлетворить все его нужды. Появление второго фермера выше по течению создает проблему для первого, даже если они найдут оптимальный вариант распределения воды. Один из двух или сразу оба фермера неизбежно окажутся в положении менее выгодном, чем тот, кто пользовался ручьем в одиночку. Таким образом, если действия приводят к отрицательным внешним эффектам, соседство людей поставит одного или всех в менее выгодные условия, даже если последствия внешнего эффекта нивелированы оптимальным образом.

2. Психологические внешние эффекты. Арлин – член религиозной секты, которая требует, чтобы все одевались в черное. Красный цвет считается цветом дьявола. Арлин видит Бетси (не члена секты), одетую в красное, и чувствует крайнее возмущение. Она ощутила психологический внешний эффект.

Если на Западе люди придерживаются вегетарианства, как правило, по соображениям здоровья или защиты животных, то многие индийцы воздерживаются от животной пищи из религиозных убеждений. Индийские вегетарианцы часто становятся жертвами отрицательного внешнего эффекта, когда кто-то рядом ест мясо. Лидер вегетарианского движения «Махараштра Гополан Самити» в Мумбаи Винод Гупта так описывал свои ощущения: «Отвратительно даже просто видеть, как кто-то ест мясо. Дело не только в принципе, а в чувстве физического отталкивания, которое у меня возникает. Я не могу представить, как можно так себя вести». (Многие индийцы считают, что человек, употребляющий мясо, может вызывать отрицательный внешний эффект, поскольку представляет собой потенциальную угрозу. По словам одной индийской домохозяйки, «не-вегетарианец ест горячую кровь, это разжигает в нем страсти, и он может утратить контроль над ними»[470]470
  Gentleman (2007).


[Закрыть].) В последние годы психологические внешние эффекты стали растущим источником конфликтов. Как явствует из слов Винода Гупты, душевный дискомфорт, вызываемый подобными эффектами, может быть ничуть не меньше или даже больше, чем физический дискомфорт человека, вынужденного вдыхать дым близлежащей фабрики. Для нейтрализации вредного психологического воздействия тоже может понадобиться вмешательство государства.

Психологические и физические внешние эффекты схожи в том отношении, что здесь и там действие одного лица непредумышленно влияет на состояние другого лица. Но между ними есть и важное различие. В случае физического воздействия ущерб достаточно легко установить и более или менее точно оценить. Очевидно, что в засушливой местности ферма не может обойтись без орошения, а убытки от отсутствия воды поддаются подсчету. Но как измерить дискомфорт Арлин при виде женщины в красном или негативные страдания Винода Гупты при виде поедания мяса?

В либеральном демократическом обществе психологические внешние эффекты представляют собой серьезную проблему по двум причинам. Во-первых, их количество и интенсивность практически не поддаются учету. Арлин ощущает дискомфорт при виде женщины в красном, Винод Гупта – при виде поедания мяса, Кэтрин – при мысли об абортах, Дэвид – при виде двух мужчин, целующихся на улице. Число самых разных ситуаций, видимо, бесконечно, и труднее всего решить, как устранять вызываемые ими негативные психологические эффекты. Важно отметить, что в неоднородных сообществах таких эффектов значительно больше и устранять их гораздо сложнее. Арлин чувствовала бы себя вполне комфортно, если бы все без исключения принадлежали к ее религии и носили черное. И Винод Гупта тоже не мучился бы, если бы все в его сообществе были вегетарианцами. Психологические внешние эффекты особенно многочисленны тогда, когда сталкиваются различные культурные или религиозные практики и верования.

Вторая трудность связана с тем, что интенсивность психологических эффектов зависит не только от свойства воспринимаемого действия, но и от реакции воспринимающего субъекта. Для физических эффектов последнее обстоятельство несущественно. Фермеру, живущему ниже по течению ручья, негде взять воду, если ее забрал верхний сосед. А вот Арлин может просто отвести взгляд и не рассматривать наряд Бетси или пожать плечами и помолиться за спасение грешницы. Ситуация не вынуждает Арлин впадать в ярость, и ее эмоции настолько же зависят от ее темперамента, насколько от одежды Бетси.

В. ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Смыслом существования государства мы считаем повышение благосостояния всех граждан. Перераспределение – важная функция государства; принято считать, что оно приносит пользу одной группе за счет другой. Однако есть две категории перераспределения, которые выгодны и отдающим, и получающим; их я называю дарящим перераспределением. Обзор мы начнем с них, а потом перейдем к более привычному виду – изымающему перераспределению.

1. Перераспределение как альтруизм. Нам свойственно сочувствовать людям, сталкивающимся с неприятностями. Отчасти это чувство генетически заложено в нас: в далеком прошлом оно служило поддержанию племенной верности. В определенных ситуациях нами руководит запрограммированный альтруизм[471]471
  Trivers (1971), Pinker (1997, pp. 404–406, 505–507), Rubin (2002, ch. 3).


[Закрыть]. Подобное поведение может быть смоделировано на следующем примере. Богатый человек получает пользу не только от потребления своих частных благ, но и от того, что бедный тоже потребляет некие частные блага. Давая деньги бедному, богатый чувствует себя лучше. Если все богатые альтруистичны в такой же мере, тогда коллективные решения о перераспределении доходов от богатых к бедным могут быть единодушными[472]472
  Модель такого рода перераспределения впервые описана в: Hochman and Rodgers (1969). Обзор вопроса см. в: Mueller (2003, pp. 47–49).


[Закрыть].

2. Перераспределение как страхование. Любая страховая деятельность подразумевает последующее перераспределение. Автомобильное страхование перераспределяет взносы аккуратных или везучих водителей на нужды неаккуратных и невезучих, медицинское – деньги здоровых в пользу больных, страхование по безработице – работающих на нужды безработных. Многие страховые контракты заключаются добровольно и, соответственно, представляют собой разновидности соглашения по перераспределению, достигаемого при полном обоюдном согласии. Они выгодны для всех сторон, поскольку снижают ожидаемые риски. Некоторые виды государственного страхования, например страхование по безработице, тоже могли бы получить всеобщую поддержку, если бы все пребывали в неведении относительно перспектив потери работы[473]473
  Обзор вопроса см. в: Mueller (2003, pp. 45–47).


[Закрыть].

3. Перераспределение как изъятие. Оба вида дарящего перераспределения переводят деньги от тех, кому повезло больше, к тем, кому повезло меньше: от богатых к бедным, от трудоустроенных к безработным. Однако в государственном секторе многие виды перераспределения не обладают такой направленностью и, соответственно, не могут быть сведены ни к одной из двух вышеприведенных схем. Сейчас, как и раньше, крупнейшей статьей бюджета Евросоюза являются сельскохозяйственные субсидии, несмотря на то что доход среднестатистического европейского фермера выше, чем доход среднестатистического налогоплательщика. Кроме того, при распределении субсидий самые богатые фермеры получают больше. Эти субсидии нельзя представить и как своего рода страховые выплаты: занятие фермерством – не страховой случай, вызванный стечением обстоятельств, а сознательный выбор человека.

Государственные пенсии нередко рассматриваются как страховые выплаты, но их тоже нельзя подвести ни под одну нормативную теорию перераспределения. В каждый конкретный момент перераспределение здесь происходит от работающих к неработающим, а не от богатых к бедным. Многие из тех, кто перечисляет взносы в пенсионные фонды, беднее некоторых пенсионеров. В рамках жизненных циклов деньги переходят от тех, кто умирает рано, к тем, кто живет долго, – от неудачников к счастливцам. Старость – предсказуемое событие, ожидающее всех нас (если повезет). Среднестатистическому работнику отпущено примерно 40 лет, чтобы подготовиться к тому волнительному моменту, когда он состарится и уйдет на пенсию.

Пенсионерам и фермерам государство дает деньги с наибольшей охотой, но не только им. Значительная доля перераспределения объясняется не альтруистическими мотивами и не страховыми основаниями, а просто старыми как мир эгоистическими соображениями: одна группа добивается у государства преференций за счет другой.

4. Перераспределение и неоднородность. Пословица «своя рубашка ближе к телу» отражает проверенный временем здравый смысл. Близким родственникам мы даем деньги гораздо охотнее, чем дальним, родственникам охотнее, чем тем, кто не состоит с нами в родстве, соседям охотнее, чем тем, кто не живет по соседству, членам нашей этнической группы охотнее, чем тем, кто к ней не относится. Если принять во внимание генетические корни альтруистического поведения, эта иерархия предпочтений не вызывает удивления. Я помогаю членам моего племени, потому что рассчитываю на ответную помощь в случае необходимости. Чем больше человек похож на меня, тем скорее я буду принимать его (бессознательно) за члена моего племени. Создание государства всеобщего благосостояния в Великобритании после Второй мировой войны Дризек и Гудин (Dryzek and Goodin, 1986) связывают с чувством солидарности, сплотившим британцев во время войны. Общая опасность подогрела чувство верности «своему племени» и, соответственно, повысила готовность участвовать в перераспределении.

Перечисленные соображения позволяют предположить, что в однородных сообществах альтруистическое и страховое перераспределение играет более существенную роль, чем в неоднородных. Чем больше человек похож на меня, тем легче мне представить себя на его месте. Мартин Джиленс (Gilens, 1999) утверждает, что американцы (среди которых белые составляют большинство) «ненавидят систему социального обеспечения», поскольку, по их мнению, она работает в основном на чернокожих. Алезина, Глезер и Сацердот (Alesina, Glaeser and Sacerdote, 2001) похожим образом объясняют отсутствие в США социального обеспечения европейского типа[474]474
  Дополнительные аргументы в пользу того, что неоднородность приводит к менее альтруистическому перераспределению, см. в: Lind (2007).


[Закрыть]. Если одна группа использует свое численное превосходство, чтобы перевести на себя доход и богатство другой, этническая, религиозная или языковая неоднородность способна не только снизить дающее перераспределение, но и повысить изымающее.