Текст книги "Бытие"

24
Мир наблюдает

– Почему я должен носить эту штуку? – пожаловался Джеральд.

Он завернул рукав своего недавно выстиранного и выглаженного мундира, показав то, что находилось под ним, – бугор в мясистой части предплечья. Вживленный телеметрический датчик НАСА.

– Не будьте тряпкой, – сказала генерал Хидеоши. Во плоти бригадир оказалась еще миниатюрнее, чем на экране, – это производило парадоксальный эффект, добавляя солидности ее чину. В свете прожекторов блестели звезды на ее плечах. – У вас с начала тренировок – имплантаты.

– Ну, это для диагностики общего состояния и инъекций, связанных с работой. По окончании миссии все их убирают. Но эта штука огромная! И я знаю, что она не только измеряет мое кровяное давление.

Акана пожала плечами.

– Цена свободы, друг мой. Схватив эту штуку, вы сами выбрали роль человека – подопытного кролика. – Она кивнула в сторону Объекта. Гладкий, он светился в выстланной войлоком колыбели на переговорном столе в нескольких метрах от Джеральда. – Либо это, – она показала на руку Джеральда, – либо длительный строгий карантин. Вы знаете, что и сейчас не поздно сделать выбор. Возвращайтесь в бак.

Джеральд фыркнул.

– Нет, спасибо.

– Добро пожаловать, – усмехнулась Акана.

Он не стал упоминать про другие имплантаты, о существовании которых только подозревал, – например, какое-то инородное тело внутри его левой глазницы анализировало свет, не заслоняя роговицу. Оно смотрело на мир сквозь его зрачок. В сущности, видело то, что видел он. Как будто мало того, что десяток других членов команды непрерывно следят за ним, когда он общается с Вестником (таково одно из его названий).

Его называют «моим» яйцом. Галактическая жеода Джеральда. Или Гаванский артефакт. Или штукенция, которую мусорщик-ковбой Ливингстон заарканил космическим лассо. Лучше бы она оказалась безопасной и доброжелательной, потому что мое имя навсегда к ней привязано. И в случае добра, и в случае зла.

Из-за плотных занавесей доносился гул голосов прессы и приглашенных гостей, рассаживающихся в зале – самом просторном помещении Исследовательской лаборатории флота под Вашингтоном. Удобное старое здание без ущерба пережило День ужаса; оно приемлемо с точки зрения дипломатии и в то же время обеспечивает армейский уровень секретности.

По эту сторону занавеса занимают назначенные им места за длинным столом важные сановники. Вначале представители НАСА и Министерства прогнозов, затем – ЗС, АЮ и СЕАКС. И наконец, делегаты от гильдий и академии. Некоторые из них помогали в проведении предварительных анализов на Кубе. Другие просто хотели пожать Джеральду руку – разумеется, ту, что не касалась артефакта. Многие просто смотрели на овоидный кристалл, спокойно блестевший в свете сценических софитов.

Кто-то предложил набросить на него пурпурную ткань, чтобы президент с должным драматизмом открыл его, но психолог – специалист по связям с общественностью отсоветовал: «Пусть публика увидит его сразу, как только откроется занавес. Все равно никто ни о чем другом не думает. Поэтому превратим это обстоятельство в драматическое преимущество. Надо сидеть и ждать, пока все зрители разглядят Объект с помощью очков и виртов. Это выражение полной открытости. И только когда суматоха уляжется, появится президент».

Впрочем, это мнение восходило к тем временам, когда президент еще действительно обладал огромной властью. Сейчас все это представляется чушью. Но если бы Объект укрыли, Джеральд хотя бы получил передышку, перестал бы испытывать постоянную тягу к Объекту, не дававшую оторвать от него взгляд. Проблему решила простая практичность. Чтобы функционировать, Объект должен все время оставаться на свету.

Все сели на отведенные места. Акана – слева от Джеральда, там, где артефакт не закрывал ее лицо от собравшихся. Собственное положение Джеральда, ближе всех к сверкающей штуковине, говорило о достигнутом согласии. Он не только открыватель Объекта, но и хранитель. Тот, кто должен его касаться. Переносить, если Объект нужно передвинуть. Единственный присутствующий, при чьей помощи специалисты могут проверять новые способы общения с существами внутри.

Вероятно, это почетно, но кто знает? Может, я даже войду в историю. С другой стороны, мне совсем не нравится, как эта штука меня притягивает. Похоже на пристрастие или одержимость. Как будто сейчас я ей принадлежу.

И если дело обернется плохо, на всей планете не найдется места, где я мог бы укрыться.

В настоящее время Объект лежал неподвижно, по его поверхности рябью пробегало неяркое свечение – впечатление зыби над большой, может быть, бесконечной, глубиной. Увеличенное изображение овоида проецировалось на большой экран над помостом и за ним, экран такой яркий, что Джеральд отбрасывает на стол тень, ограниченную серебристым светом.

– Если он откажется работать на публике, это будет что-то означать?

Акана сердито посмотрела на него: «Даже думать так не смей». Конечно, Объект записывают час за часом, специалисты пытаются общаться с этой дымно-зеркальной загадкой; часть этих записей попала в просочившуюся наружу информацию. На многих записях Джеральд прижимает левую ладонь к скользкой поверхности, и из молочной глубины поднимается другая ладонь, чтобы соприкоснуться с ним изнутри.

Время от времени это происходит. Непохожая на человеческую рука – иногда чешуйчатая, иногда мясистая, или заросшая мехом, или снабженная клешнями-щипцами – как будто выплывает из глубины Артефакта, чтобы повторить один и тот же странный ритуал, тот самый, что впервые был исполнен во время огненного спуска.

Контакт, да, но с чем? Или с кем?

На протяжении нескольких дней постепенно раскрывались все большие глубины. Ладони вели к рукам или щупальцам, которые уходили внутрь, как будто глубина Артефакта составляла десятки метров, может, и больше, а не десяток-другой сантиметров. Потом вслед за этими руками появлялись торсы или тела, приближались, неизменно оставаясь искаженными, словно видными сквозь толстый слой молочного тумана.

Наконец показывались головы – иногда лица – с глазами или органами чувств и прижимались к внутренней поверхности, смотрели наружу, как Джеральд и его коллеги смотрели внутрь.

Если смотреть достаточно долго, мозг принимается фокусничать. Начинает казаться, что внутри ты сам, а чужаки разглядывают твой тесный мир-тюрьму снаружи, словно через какую-то линзу.

Может, так и есть. Одна из теорий утверждает, что Артефакт – это передатчик. Межзвездное коммуникационное устройство, дающее возможность мгновенного соединения через световые годы с чужаками, живущими на своей далекой планете.

Другие же считают это розыгрышем.

Лучшие специалисты по изображениям – от Голливуда до Бомбея и Киншасы – прилетали осмотреть эту штуку. И решили, что многое из его поведения и функций можно воспроизвести с помощью известных технологий. Но не все. Кое-что оставалось поразительным и непонятным. Особенно то, как можно видеть трехмерные изображения внутри сплошного Объекта с любой стороны – или с многих сторон. Или то, как Артефакт ощущает присутствие людей и предметов. Или каким загадочным и необычным способом извлекает энергию из окружающего света. Тем не менее ни одна из этих загадок не гарантировала отсутствие розыгрыша. Поддельные артефакты чужаков появлялись и раньше, их демонстрировали фокусники с глубокими карманами и богатым воображением. Специальная группа Интерпола прочесывала виртуальный и реальный миры, пытаясь отыскать шутника, обладающего фантастической изобретательностью и невероятными ресурсами.

То же символы, поднимавшиеся из глубины; прижимавшиеся к прозрачной оболочке, извиваясь, как насекомые, пытающиеся сбежать. Доказательство ли они инопланетного происхождения? После самого первого «здравствуйте!» появлялось все больше слов, но их значение оставалось досадно неясным. Двусмысленным. И дело было не просто в непривычных синтаксисе и грамматике. Поражало количество символов. Стоило одной лингвистической системе начать обретать смысл, как ее отталкивали и на смену являлась другая. Их насчитали уже пятьдесят, и они различались заметнее земных языков.

Само это многообразие убеждало комитет советников в том, что они имеют дело не с розыгрышем. Одну или две необычные грамматики можно придумать, но зачем шутникам прилагать такие усилия, создавая множество грамматик, которые явно оспаривают друг у друга внимание землян? Авторы розыгрыша скорее хотели бы передать впечатление уверенности и властности, а вовсе не внутренних споров и разногласий.

Да, похоже, это что-то настоящее. Артефакт-посланник, представляющий целый зверинец разумных рас, бесчисленные диалекты, панораму изображенных множеством красок и сверкающих живой роскошью планет от водяных миров до тусклых пустынных шаров. Само это разнообразие как будто бы убеждало. Ибо если такое множество различных рас образовали сообщество, человечеству нечего бояться.

Джеральд почувствовал, как рука помимо его воли сама приближается к овоиду, словно влекомая привычкой или собственным разумом. И вскоре Артефакт отозвался. Неясные туманные пятна прояснились, превратились в более четко очерченные вихри, которые собрались и прилепились к внутренней поверхности ближе всего к Джеральду. Вернулось ощущение глубины. Ему снова показалось, что он смотрит внутрь… вниз…

…и вскоре появилось несколько миниатюрных фигур, видимых словно с большого расстояния, сквозь мерцающую дымку-мираж. Вначале маленькие и неразличимые, эти существа начали подъем; с каждым мгновением они увеличивались, как будто приближались сквозь слои многоцветного тумана.

«Кажется, физический контакт с моей рукой больше не требуется, – удивленно подумал Джеральд. – Достаточно приблизиться».

Было и еще одно отличие.

Их сразу несколько.

Прежде всегда создавалось впечатление исключительности. С его рукой встречалась одна рука. Один чуждый алфавит ненадолго задерживался, потом его отталкивал и сменял другой.

Теперь Джеральд насчитал четыре… нет, пять фигур, которые как будто шли рядом, с каждым шагом обретая цвет и подробности. Две неясные двуногие тени в сопровождении этакого четвероногого кентавроида, существа-краба и… ну… чего-то вроде помеси рыбы с головоногим, которая, передвигаясь на пульсирующих щупальцах, не отставала от идущих.

Очевидно, там у реальности свои законы.

– Какого дьявола вы делаете? – прошипела рядом с ним Акана. – Мы договорились не вызывать реакцию, пока не велит президент!

– Я ничего не делаю, – ответил Джеральд, солгав лишь отчасти. Его рука по-прежнему не касалась Артефакта, но он и не отводил ее. А существа определенно направлялись к нему, привлеченные его вниманием.

Кстати о внимании. Джеральд чувствовал, как вокруг него сановники прекращают разговоры и поворачиваются к большому экрану; возбужденный гул нарастал. Те, что были ближе, столпились за Джеральдом и смотрели не на экран, а на сам Артефакт. Джеральд чувствовал тепло их дыхания и запах завтрака, приправленного карри.

– Вы… должны… – начала Акана. Но он видел, что она увлечена не меньше прочих. Происходило что-то очень важное. Не просто нарушение протокола.

В этот миг, когда фигуры чужаков были еще на некотором «отдалении», кто-то нажал переключатель и во внутреннем тумане занавес на сцене разошелся, показав помост и большой экран тысяче человек в зале… и нескольким сотням миллионов зрителей по всему земному шару.

Спустя несколько мгновений гул разговоров прорезали фанфары оповещения. Краем сознания Джеральд отметил, что на сцену, должно быть, выходит президент. Как раз тогда, когда никто на него и не взглянет.

Пять фигур приближались; они заполнили всю внутреннюю поверхность Артефакта, лицами к Джеральду. По предыдущим кратким встречам он узнал кентавроида и одного из двуногих. У первого было ястребиное лицо с двумя огромными глазами по бокам свирепого клюва. Возможно, ночное существо, хотя свет его как будто не тревожил. Другой шел на двух ногах, переставляя их как ходули, и, чтобы продвигаться вперед, сильно наклонялся. Всю его голову покрывали червеобразные щупальца без малейших промежутков и проплешин.

Существо-краб очень напоминало… э… позапозавчерашний обед Джеральда: тогда водное существо казалось еще чем-то вроде кошмара. Таковы были его смутные впечатления. Честно говоря, Джеральд не имел возможности отвлекаться. Несмотря на все предыдущие встречи с чужаками, он чувствовал, что прирос к месту, зачарованный не меньше, чем люди, глядевшие на это из своих домов по всей планете.

Джеральд вдруг понял, что существ стало больше, они появились в отдалении и торопливо шли вперед – по крайней мере десять – двенадцать, и все спешили догнать первых.

Первые пятеро остановились и сгрудились на выпуклой границе между миром овоида и миром Джеральда. Он чувствовал, что они смотрят наружу, но не на него, а на Акану и остальных. Он вдруг перестал слышать чужое дыхание, чувствовать его на шее: несколько мгновений никто не дышал.

Потом от каждой из пяти фигур отделилось по точке. Черные точки росли и расплющивались, приобретая форму. Символы или глифы. Причем все разные, непохожие друг на друга. Один с острыми углами. Другой весь из наклонов и пересечений. Третий похож на примитивную диаграмму… и так далее. Знаки прильнули к выпуклой поверхности, образовав ряд в том месте, где внутренний мир Артефакта встречался с миром землян.

Что это? Новый набор загадок? Ну, по крайней мере некоторые из них для разнообразия действуют вместе. Может, мы запускаем долгий процесс…

Символы снова начали меняться. Каждый преобразовывался, и Джеральд чутьем понял: они становятся буквами латиницы, точно как при первом контакте.

«Если они снова напишут «здравствуйте», я закричу», – подумал он.

К счастью, обошлось. Почти обошлось.

На этот раз образовалось одно слово, точнее – три:

ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ.

Часть четвертая
Более благородное сознание

Нам нечего изумляться факту вымирания; если и есть чему изумляться – это нашей самонадеянности, позволяющей нам воображать, что мы понимаем всю ту совокупность сложных условий, от которых зависит существование каждого вида.

Чарлз Дарвин

РАЗНОВИДНОСТИ

аути мерфи подтверждает + + + он нашел баскскую химеру

+/+ ребенок жив +!+ и сейчас в безопасности.

в безопасности от нормлюдей которые будут беречь +/– преследовать —/+ или изучать егоееего —/– может до смерти

родился в году который стал квадратом числа дней рождения сколько их было бы у иисуса – если бы иисус прожил еще двенадцать лет – + – и каждый год у него был лишний день + + + как будто приматы избегают простых чисел + / – какие еще доказательства нужны?/–

+ + + хорошая работа мерф + + +

только что нам теперь делать с этим знанием? с этим пониманием аути? потанцевать с ним немного + а потом убрать подальше

+/– все факты созданы равными. – /+ число долларов на вашем банковском счете —/– число дыр в ваших носках… все одно и то же, верно? прагматизм для бедныхродителей —/– тех, кого расстраивает «эпидемия аутизма»

– прагматизм дается нам нелегко —

+ + + но надо + + +

если мы лишены страсти и драйва гомосап – их кроманьонского внимания-распределения гениев – можем ли мы использовать что-нибудь еще? + + + что-то в чем мы хороши + + +

!/! если мы супераутисты действительно больше животные… или подобны неандертальцам… тогда пусть химера научит нас чему-нибудь ценному?/?

может нам следует что-то сделать с этим знанием

возможно поговорить с нимнейэтим

может даже дать себе труд

25
Отбытие

Путешествие в три тысячи ли началось с подкупа и нехватки воздуха.

И пингвиноподобного робота, стоявшего на низком обеденном столе, вытащенном Пэнем Сянбином с затопленной виллы. С механической твари, которая, оставаясь безупречно вежливой, отдавала множество приказов, способных навсегда изменить жизнь самого Сянбина, его жены Мейлин и их маленького сына.

– Времени очень мало, – серьезно сказал робот голосом с бэйпинским выговором. Голос исходил из его блестящей груди, из точки гораздо ниже длинного заостренного клюва. – Те же сведения, которые привели меня сюда, вынюхали другие, привлеченные твоими неосторожными вопросами о продаже сверкающего яйцеподобного камня с движущимися тенями внутри.

Чтобы проиллюстрировать, кого он называет другими, машина-птица провела металлическим когтем по чешуйчатому боку большой змеи-робота – другого незваного гостя, который одолел разрушенную стену и скользнул по крыше некогда роскошной виллы, пробравшись в убежище и до смерти перепугав Мейлин, когда Бин отправился в свою злополучную экспедицию в Восточный Шанхай. К счастью, вскоре после этого появилась машина-птица. Последовала короткая жестокая схватка, и в итоге фальшивая змея еще до возвращения Бина была разорвана на части.

Причина драки лежит на том же столе, блестя от энергии, поглощенной во время пребывания на солнце. Овоидная штуковина длиной почти полметра, полупрозрачная, гипнотизирующая. Очевидно, Бину следовало проявить бо́льшую осторожность – быть гораздо осторожнее, когда расспрашивал об этой штуке в Сети.

Робот в обличье пингвина шагнул к Бину.

– Те, кто послал эту змею, не меньше моих хозяев хотят получить мировой камень. Уверяю тебя, они будут гораздо менее рассудительны, чем я, если мы еще окажемся здесь, когда они пришлют подкрепление. Да и мое благоразумие небезгранично.

Хоть Бин и бедняк, малообразованный, но распознать угрозу умеет. Тем не менее ему не хотелось уходить с семьей вечером, с этой тварью… оставляя, возможно навсегда, маленький дом на участке, построенный своими руками, вместе с Мейлин, на развалинах приморской виллы.

– Ты сказал, что… этот мировой камень… выбирает для разговора только одного человека. – Он показал на продолговатое яйцо. Теперь, когда он не касался его руками, в камне не было видно демона… или пришельца из космоса. (А есть ли разница?) Тем не менее овоид по-прежнему был пронизан светом. Зыбкие тени, похожие на подгоняемые сильным ветром облака, казалось, катились под его обожженной, измятой поверхностью, светясь собственным светом, будто этот объект был линзообразным окном в другой мир.

– Не захотят ли твои соперники говорить через меня? – закончил он. – Так же, как должен ты?

Правило торговли, которое понимает любой бедняк: можно получить больше, если покупателей несколько.

– Возможно, Пэнь Сянбин, – ответила машина-птица, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. – С другой стороны, тебе не стоит преувеличивать свою ценность и недооценивать жестокость моих соперников. Это не торговля, а скорее безжалостная война.

К тому же, хотя о мировых камнях известно не много, ты можешь оказаться не столь уж незаменимым. Легенды говорят, что камень просто выбирает другого собеседника – если предыдущий умрет.

Мейлин ахнула и схватила Бина за руку, впившись в нее ногтями, но он продолжал лихорадочно размышлять. «Эта штука должна говорить все, что должна, чтобы заручиться моим сотрудничеством. Но внешность может быть обманчива. Змею могли послать те же люди, и схватка подстроена, чтобы напугать нас. Это объяснило бы, почему обе машины появились одновременно».

Бин знал, что на его стороне определенные преимущества. Возможно, у робота есть сенсоры, измеряющие его пульс, кровяное давление, расширение зрачка, состояние кожи… и многое другое, о чем может знать более образованный человек. Любое подозрение или ложь непременно отразятся на его лице… а Бин никогда не умел хорошо блефовать, даже с людьми.

– Мне… нужно…

– Тебе заплатят, – сразу согласился пингвин. – Начнем с премии в десять твоих годовых доходов, просто за то, что ты уйдешь со мной. А затем по тысяче гонконгских долларов каждый месяц. Возможно, и больше, если будет хороший результат. Гораздо больше.

Царское жалованье… но Бин нахмурился, и птица словно прочла его мысли.

– Могу сказать, что тебя больше тревожит другое: например, стоит ли нам доверять.

Бин кивнул – напряженно дернул головой. Пингвин сделал жест, напоминающий пожатие плечами.

– Как нетрудно догадаться, плата, предложенная мной, ничтожна для моих хозяев, так что у меня нет причин лгать. Но ты должен решить. Сейчас.

И снова легкая нотка угрозы. Тем не менее Бин по-прежнему медлил в нерешительности.

– Я возьму детские вещи, – решительно сказала Мейлин. – Остальное можно оставить. Вообще все.

Но пингвиноид остановил ее.

– Извини, но жена и ребенок с нами не пойдут. Это слишком опасно. Для них нет условий, и они нас задержат. – Когда Бин хотел возразить, пингвин поднял короткое крыло. – Но ты не бросишь их умирать с голоду. Часть платы я предоставлю сейчас в удобной для использования форме.

Бин мигнул, глядя, как машина присела, закрыла глаза и напряглась, словно собиралась…

С отчетливым хмыканьем она сделала шаг назад. На столе осталось что-то в форме пилюли.

– Деньги можно получить в любом городском киоске. Как я сказал, количество, хотя и кажется тебе значительным, слишком мало для моих хозяев, чтобы обманывать тебя.

– Меня беспокоит другое, – сказала Мейлин, однако схватила пилюлю. Она говорила хрипло, в голосе звучал страх, испуганный ребенок жался к ее груди, но на ее лице появилось холодное расчетливое выражение. – Твои хозяева могут решить, что не стоит оставлять свидетелей. Если ты заберешь камень – лучше, чтобы больше никто не знал об этом. После… после того как Сянбин уйдет с тобой, я могу не прожить и часа.

«Об этом я не подумал», – мрачно сообразил Бин и, стиснув зубы, шагнул к столу.

– Раскрой свою обучающую таблицу, – резко, забыв о вежливости, сказала птица-машина. – Быстрей! И произнеси вслух свое имя!

Бин торопливо активировал прибор для доступа в сетку дошкольников – единственный, какой они могли себе позволить. Связь он обеспечивал слабую, только на бесплатном общедоступном уровне, но тем не менее, когда Бин назвался, на экране появилось изображение – его лицо… и лицо Мейлин… и мировой камень… плюс несколько иероглифов с формулировкой соглашения.

– Твоя жена знает не больше, чем было обнародовано. А это совсем немного. Наши соперники не смогут ничего вытянуть из нее, поэтому у нас нет причин заставить ее замолчать. И ни у кого другого. Это вас успокоит?

Когда они кивнули, машина поспешно продолжила:

– Хорошо. Однако, предоставляя это заверение, я опять отнял у нас время. В следующие несколько минут и часов многие новые силы заметят, что ты нашел, и начнут вмешиваться. Поэтому выбирай, Пэнь Сянбин. Немедленно! Если ты не отдашь камень, я через двадцать секунд взорвусь, чтобы помешать другим захватить его. Соглашайся или беги! Шестнадцать… пятнадцать… четырнадцать…

– Иду!

Бин схватил мешок и сунул в него блестящий овоид. От его прикосновения мировой камень на мгновение вспыхнул, потом как будто сдулся и потемнел. Бин накрыл его тряпкой и повесил мешок через плечо. Пингвиноид уже выскочил из дома-палатки. Бин обернулся…

…Мейлин протянула ему сына – единственное, что было дорого им обоим.

– Будь счастлив, – сказал он, положив руку ребенку на лоб.

– Останься в живых, супруг мой, – в свою очередь, приказала она.

Слезы у нее на глазах удивили и растрогали Бина больше любых слов. Он торопливо кивнул, обещая, и вслед за роботом вышел из палатки на закатное солнце.

На середине большой лестницы, у подножия которой Бин устроил свой частный причал, пингвин раскрыл брюхо, в котором обнаружилась небольшая полость и в ней металлический предмет.

– Возьми это.

Бин узнал миниатюрный дыхательный аппарат – шланг с мундштуком и крошечной герметичной капсулой сжатого воздуха. Была даже пара герметично прилипающих очков. Цуан Лу, контрабандист, использовал более громоздкую модель. Бин выхватил аппарат, щель сразу закрылась, и робот подошел к краю, глядя на грязные воды устья Хуанпу.

– Ну, быстрей!

Он нырнул, вынырнул и посмотрел на Бина птичьими, теперь светящимися глазами, следя за каждым движением человека.

Пэнь Сянбин оглянулся, гадая, вернется ли когда-нибудь, сжал зубами мундштук, надел очки и сделал самый глубокий нырок в жизни.

ЗЛОРАДСТВО

Если и когда наша цивилизация погибнет, мы, возможно, даже не согласимся с выводом о причине ее смерти. Аутопсия империй часто бывает неубедительной. Александр Демандт, немецкий историк, в 1980-е годы собрал 210 различных теорий, объясняющих падение Римской империи, среди которых – нападения кочевников, отравление пищи, ухудшение характера энейцев, недостаток золота, тщеславие, меркантилизм, рост классовых различий, ухудшение состояния окружающей среды и даже предположение, что все цивилизации спустя какое-то время устают жить.

Некоторые цивилизации противостоят друг другу: например, такие, в которых слишком много христианского благочестия, тем, в которых его слишком мало. Или слишком большая терпимость к внутренним отклонениям и полная нетерпимость к ним. Причины гибели цивилизаций могут накладываться одна на другую, вплоть до роковой соломинки на спине верблюда.

Теперь ваша очередь! В отличие от элитных компьютеров корпорации «Пандора» наша открытая система Судного дня приглашает вас, общественность, к участию в оценке того, чем это все у нас кончится.

Взяв модель мира 2040 года за общее начальное условие, мы разработали тысячу сценариев гибели. Уже набираются группы для полигонной обкатки этих моделей. Так что присоединяйтесь, примените свои склонности и способности. Или начните собственную историю Судного дня, сколь бы безумной она ни казалась! Кончится ли на Земле флогистон? Выйдет ли на поверхность племя кротов и начнет мстить? Позже мы с помощью квантовых компараторов оценим вероятность каждого сюжета.

Но сейчас время старого, доброго несравненного человеческого воображения. Так что забавляйтесь! Пусть ваш случай станет лучшим! Убедите нас всех в том, что нам всем придет конец именно согласно вашей модели Судного дня!

Из сим-игры СлейтЗайна «Выберите собственный апокалипсис», август, 2046