Текст книги "Бытие"

– Любой ценой, сэр?

Пророк приподнял брови, задумался и покачал головой:

– Нет. Стронг не настолько важен. Уже не важен. Сейчас в мире переполох из-за этого проклятого Артефакта чужаков.

И не забудьте, Хэмиш, мы не стремимся к тирании. Постарайтесь свести к минимуму грязные трюки и тактику штази. Цель нашего движения – только обуздать науку и технический прогресс, не позволяя им определять судьбу человечества. Мы используем популизм и методы мобилизации масс, но с намерением успокоить и приручить эти массы и тем самым спасти мир, чтобы позже могла вернуться демократия.

– Хм… – Хэмиш задумался, обводя взглядом комнату. – Наши новые союзники могут не согласиться с последней частью.

По правде говоря, Хэмиш не был уверен, что сам согласен. Платон презирал демократию, а ведь он был мудрейшим из философов.

– Знаю.

Тенскватава на мгновение сдавил руку Хэмиша выше локтя, передавая ощущение мощи, сдержанной, но сжатой как пружина и всегда готовой выстрелить подобно некоей физической силе.

– Эти аристо мнят, будто могут нас использовать… и на их стороне история и человеческая природа. Возможно, у них получится! Со временем мы можем, подобно многим другим популистским движениям, выдохнуться – и станем способствовать установлению олигархии.

С другой стороны, на нашей чаше весов есть кое-что новое.

Пророк улыбнулся, излучая уверенность, сияющую как солнце.

– Например, Истина.

ЭНТРОПИЯ

В прошлый раз мы обсуждали еще одну причину, по которой цивилизация может не достигнуть цели. Не из-за катастроф, или войн, или экологического коллапса, но из-за чего-то обыденного, даже банального.

Излишняя специализация. Невозможность вскарабкаться на почти вертикальную стену накопившихся знаний. Если рассуждать логически, кажется, что это неизбежно. Чем больше вы нагромождаете информации, тем труднее отыскать новое. Сосредоточение на сузившемся участке помогает только до поры до времени, потому что даже если вы живете достаточно долго, чтобы усвоить всю свою узкую область знания, вы никогда не узнаете, какая часть вашей работы дублирована по всему земному шару, сколько сил и времени вы потратили впустую, потому что над вашей проблемой уже потрудились люди, просто использующие несколько иной справочник. Главнейший для человечества способ достижения прогресса – создание все большего числа узких специалистов – как будто превращается в западню.

Эта западня могла стать причиной гибели бесчисленных цивилизаций по всей галактике.

Но не нашей. Не Земли двадцать первого века. Эту опасность мы преодолели, по крайней мере сейчас, поразительно увеличив силу человеческой мысли благодаря Интернету и поисковым программам, которые быстрее мысли просеивают обширное море знаний. Поисковые программы представляют вам все, что связано с вашими текущими интересами. Аналитические инструменты оценивают концепции и находят точки их сходства. И прежде всего благодаря нашей новой способности переноситься – как боги из легенд – на край света, встречаться с другими людьми, презрев всякие преграды, делясь идеями.

Печатный пресс умножил объем знаний, доступный среднему человеку, а стеклянные линзы увеличили то, что можно увидеть, и с тех пор с каждым столетием эти границы все раздвигались, пока Многоцелевое Поколение не получило возможность проникать повсюду, вскользь касаться почти любого факта, концепции или произведения искусства, обмениваясь мыслями, кивками, поворотами и сигналами со всем живым… а иногда и с неживым.

Вот здесь и таится препятствие. «Вскользь касаться».

Много написано о проблемах, связанных с Постоянно Разделенным Вниманием. Утрата сосредоточенности. Тяга к упрощенным понятиям и объяснениям. Тенденция плыть по течению, теряя сосредоточенность. И это только самые легкие симптомы. А дальше десятки недавно получивших название душевных болезней вроде синдрома Ноакса и болезни Ленинджера; и многие из них объясняются безграничной свободой, которую мы обрели, – свободой с полной непринужденностью думать на любые темы, о любых проблемах.

Неужели мы избежали одной смертельной опасности, ловушки сверхузкой специализации, чтобы споткнуться о ее полную противоположность? Широко распространившуюся мелкость мышления? Умея проникнуть мыслью за горизонт, но на глубину пальца, не более?

Прислушайтесь к мрачным скупцам, провозглашающим неудачу нашего «Века дилетантов». Они ратуют за восстановление института экспертиз, за возвращение лицензий, за возврат к порядку и дисциплине в профессиях, искусстве и академической науке. Неужели это всего-навсего эгоизм определенных гильдий? Или они прописывают необходимый курс коррекции, чтобы отдалить катастрофу?

Помогут ли нам новые ир справиться с этой эпидемией поверхностности… или лишь ухудшат положение?

Ясно одно. В нашей галактике нелегко быть умным. Мы едва успеваем избегать бесчисленных ловушек на пути к… к тому, чего надеемся достигнуть.

И, собрав все это воедино, неужели вы все еще удивляетесь, что мы кажемся такими одинокими?

«Рог изобилия Пандоры»

34
Участок в море

Куда ни глянь, раскинулся океан.

Пэнь Сянбин всегда думал о себе как о человеке моря, который почти все время проводит в воде – среди пенных песочных приливных волн, которые стремительно катят туда-обратно по устью Хуанпу. Он не думал о том, что надо задержать дыхание, ныряя на двенадцатиметровую глубину за крабом или добывая лом с заваленного мусором дна; он чувствовал себя скорее рыбой или даже медузой, чем обитателем суши, кем был когда-то. В мире наступающего моря и тонущей береговой линии это казалось удачным способом подстроиться.

Но только сейчас он понял: я всегда рассчитывал на близость суши.

Перед ним не было ничего, кроме серого океана, устрашающего и бесконечного, покрытого гонимой ветром пеной и незаметно сливавшегося с далекой мутной линией горизонта. И пятачка, где он стоял: на балконе, вынесенном вперед на созданном человеком острове, – в высокотехнологическом поселке на сваях, цеплявшемся за рифы на месте былого государства.

Теперь здесь опять своего рода государство.

Внимательно вглядываясь, он видит дугу бурунов на месте зданий – домов и школ, магазинов и верфей. Здесь нет массивных волнорезов. Ничто не старается сохранить собственность. Все давным-давно утопил мощный тайфун. Вскоре после этого большинство местных жителей переселились, и взрывчатка покончила с остатками Старого Пулау, некогда бывшего тропическим раем. Новые обитатели не хотели, чтобы развалины портили им вид.

Конечно, здесь, сразу за рифом, скрыто от глаз гораздо больше. С маленькой подводной лодки, которая три дня назад привезла Бина, видны были подводные заводы. Волновые турбины давали электричество, сифоны высасывали ил со дна и пускали его по течению, прикармливая планктон, увеличивая косяки рыбы и в то же время отыскивая залежи каменного угля. Прижимаясь лицом к иллюминатору подводной лодки, Бин видел покачивавшиеся на якорях гигантские шары, похожие на футбольные мячи; это были загоны, в которых всю жизнь проводила рыба, – здесь косяки кормились и жирели для рынка. Настоящая промышленная и экономическая инфраструктура… и все это под водой, незаметное, чтобы не испортить панораму богачам, отдыхающим наверху.

Блеск белой ткани и серебристого металла… Бин поморщился, когда его правый глаз, только что после хирургической операции, слишком резко отреагировал на усиление блеска: это за дальним углом Нового Ньюпорта прошла девятнадцатиметровая шхуна. Вздувался неошелк парусов, по палубе бегали фигуры, натягивая канаты. Над лагуной прозвенела команда – далекая, но отчетливо слышная.

– Два-шесть, тяни!

Отозвались дружные голоса: вышколенный экипаж ставил главный парус. Хотя экипаж, кажется, трудился в поте лица, мало кто назвал бы это работой. Ведь беднейшие граждане этого нового независимого государства способны десять тысяч и больше раз купить или продать такого человека, как Пэнь Сянбин. Бин смотрел с живым интересом.

Я всегда думал, что богачи полеживают себе, предоставив все за них делать слугам и роботам. Конечно, я слышал о спорте богатых и об их хобби. Но не думал, что столько людей предпочтет напрягаться и потеть… ради забавы. Или, может быть…

Бин покачал головой, не находя нужных слов. И тут произошло то, что все еще пугало и тревожило его. Словно по волшебству, в нижнем углу его правого глаза появилось темное пятнышко. Тень превратилась в китайский иероглиф с цепочкой знаков под ним, предлагая и определение, и произно-шение.

Одержимость.

Да. Это слово было близко к тому, что он имел в виду. Или, вернее, к тому, что определил ир, проследив за его взглядом и считав субвокальные сигналы в горле – слова, которые он произносил, не выговаривая вслух.

К этому придется привыкать.

– Пэнь Сянбин, – послышался голос у него за спиной. – Вы отдохнули, а мировой камень перезарядился. Пора возвращаться.

Тем же голосом говорила машина-пингвин, его постоянный спутник в торопливом путешествии, которое началось менее ста часов назад: вначале они уплыли от жены Бина, их ребенка и маленького приморского участка, потом проникли на борт крошечной подводной лодки, затем провели два дня на борту каботажного контейнеровоза, ночью поспешно пересели на гидроплан и посреди океана встретились с другой подводной лодкой… и все это время его сопровождал черный, похожий на птицу робот. Его проводник, или хранитель, или страж рассказывал Бину о его будущих обязанностях хранителя мирового камня.

Только в конце путешествия, поднявшись к поверхности и ступив на почву Новоньюпорта, здесь, на Пулау, Бин встретил настоящего обладателя этого голоса.

– Да, доктор Нгуен, – ответил он, слегка поклонившись маленькому мужчине с аннамскими чертами лица и длинными черными волосами, изящно заплетенными в ряды косиц. – Иду, сэр.

Он повернулся, чтобы взять в руки белый овоид – мировой камень – со столика в патио, где камень уже час лежал на солнце, поглощая энергию. Это и для него желанный перерыв. Осторожно, как ребенка, Бин поднял артефакт и прошел за Нгуеном Ки за матовую дверь, по привычке двигаясь медленно, чтобы дать зрению адаптироваться к полутьме внутри. Только он мог бы и не беспокоиться. Его правый глаз – вернее ир – отрегулировал за него яркость и контрастность быстрее, чем это сделал бы естественный зрачок.

Комната была просторная, хорошо обставленная, с мягкой мебелью, приспосабливающейся к потребностям каждого человека. На программируемых занавесях – легкая успокаивающая рябь, как на бегущем по камням ручье. Самое дальнее окно открыто. За ним Бин видел остальную часть Новоньюпорта – более гектара лощеной многоэтажной роскоши на массивном фундаменте, прочно закрепленном там, где стоял когда-то дворец наследственных королей Пулау.

На некотором удалении другие гигантские поселки на сваях, очень разные по стилю, повторяли дугу затонувшего атолла. Тилбург, Патриа, Галс-Галч и несколько других, чьи названия было еще труднее запомнить. Один из них, сплошь нержавеющая сталь и стекло, предназначался для стареющих аристократов; здесь они погружались в комфорт и трехмерное существование, прежде чем их заморозят и отправят в жидком азоте в путешествие через время, чтобы через сто или больше лет их разбудили и они снова стали молодыми в улучшенном техникой раю.

В стороне еще один искусственный остров с поликарбонаноархитектурой – напоминанием о пальмовых столбах и лиственных крышах – отведен для прежней королевской семьи и горстки коренных жителей Пулау. Несомненно, страховка на случай возможных исков. Если какая-нибудь корпорация или государство усомнятся в суверенной независимости этого архипелага богатых.

Участок в море. Конечно, Бин слышал о таких местах. В спектре человеческого процветания такие места находятся на противоположном конце от берегового участка, где они с Мейлин поселились в замусоренном устье Хуанпу. Здесь и еще кое-где богатейшие семьи мира объединили свои средства и выкупили маленькие государства, сделав их частной собственностью; тем самым они уходят от обязательств (особенно налогов) перед континентальными государствами, кишащими популистскими массами. В таких морских участках и береговых, как его собственный, Бин усматривал нечто общее. Приспособляемость. По возможности полное использование поднимающегося моря. Превращение несчастья в преимущество.

Три технических специалиста: изящная филиппинка, которая никогда не снимала очков, островитянин (возможно, туземный житель Пулау), который постоянно притрагивался к интерактивному распятию, и пожилой китаец, говоривший мягким голосом ученого, – вот те трое, что смотрели, как Пэнь Сянбин и Нгуен Ки осторожно укладывают мировой камень в колыбель ручной работы, окруженную приборами и иртронными дисплеями.

Овоид уже начал оживать от прикосновения Бина. Хранитель мирового камня, он один мог вызвать в объекте прозрачные изображения – словно внутри яйцеобразной скорлупы менее метра длиной таился целый мир или вселенная. Откуда бы ни бралось его особое умение, Бин был благодарен за эту честь, за свою нынешнюю работу и за возможность подняться выше своего обычного положения. Хотя он скучал без Мейлин и ребенка.

Уже знакомое существо, Посланец Осторожности, пряталось – а может, просто так казалось – в засаде, сразу за изгибом овоида, в углублениях и выбоинах, среди клубящихся облаков. Полоска глаз Посланца смотрела наружу, напоминая немигающие очки Анны Арройо, а рот существа, четырехгубый ромбик, застыл в постоянной гримасе тревоги или неодобрения.

Бин старательно присоединил к одному концу овоида временное приспособление, отчасти компенсирующее повреждения поверхности объекта и восстанавливающее звуковой контакт. Конечно, он – да и все остальные в комнате – понятия не имел, как работает этот механизм, но старался изучить каждую процедуру, хотя бы для того чтобы остальные считали его коллегой… а не подопытным.

Судя по их настороженным лицам, на это потребуется немало времени.

– Подведем итоги, – сказал доктор Нгуен. – Мы пытаемся узнать подробности прибытия камня на Землю. Вот идеограмма, которую мы просим вас испытать.

Маленький человек положил перед Сянбином листок с несколькими рисунками. Выглядели рисунки сложными и очень старыми, даже древними.

К счастью, Бину больше не нужно было держать овоид в руках. Достаточно просто стоять рядом. Указательным пальцем правой руки – и от сосредоточенности высунув язык – Бин воспроизвел на поверхности мирового камня первый символ. Следствием его касания стало что-то вроде прикосновения кисти с тушью. Символ получился даже красивым. Каллиграфия – великая разновидность китайского искусства. Кто бы мог подумать, что у меня есть к ней склонность?

Следующую фигуру он начертил быстрее. Третью тоже. Очевидно, идеограммы были не на современном китайском, а на каком-то древнем диалекте или в более пиктографической и менее формализованной системе письма, эпохи войн, предшествовавших периоду унифицированных стандартов Великого Китая, эпохи первого императора. К счастью, имплантат в глазу выручил, дал перевод на современный путунхуа, и Бин прочел его вслух.

– Дата прибытия на Землю?

Параллельно шла работа над двумя проектами. Первый включал использование древних символов для формулирования вопросов. Но доктор Нгуен хотел, чтобы объект получил представление о современных словах. В идеале – если он действительно умнее земных ир – объект должен усвоить более современную версию китайского, а также других языков. Во всяком случае, это продемонстрирует возможности овоида.

После короткой паузы Посланец как будто поднял руку – необычную руку с двумя локтями – и движением трехпалой ладони смел идеограммы Бина, заставив их разбиться и исчезнуть. Моделированный чужак начертил серию своих фигур, которые, толкаясь, расположились на внутренней поверхности мирового камня. Бин почувствовал, что утолщенный правый торец камня слегка вибрирует. Чувствительные детекторы передали эту вибрацию в компьютер, ир которого начал издавать усиленные звуки – Бин их не понимал.

К счастью, их понял Ян Шэнсю, седовласый китайский ученый. Он похлопал по лежащему перед ним свитку.

– Да-да! Вот как произносились эти слова. Замечательно!

– И что они означают? – спросил стоящий поблизости вьетнамец.

– Он, он… то существо, что внутри… говорит, что не может следить за ходом времени, потому что слишком долго спал. Но готов предложить кое-что не хуже.

Доктор Нгуен подошел ближе.

– Что же это?

Чужак свел руки, потом снова развел. Вечные облака как будто слились, и в центре мирового камня образовалось темное пятно. Бин заметил сверкающую точку… еще одну… потом еще две… и еще пару…

– Звезды, – сказала Анна Арройо. – Шесть звезд, расположенных грубым шестиугольником… и еще одна в середине, чуть в стороне от центра… Я просматриваю онлайн-каталог созвездий… Черт возьми! Все современные совпадения – звезды седьмой величины, так что в старину они были невидимы. Маловероятно…

– Попрошу, не кощунствуйте, – сказал островитянин по имени Пол Менелауа. – Давайте вспомним, что наша тема – время. Даты. Когда. Звезды движутся. – По-прежнему прикасаясь к аниматронному распятию, висящему у него на шее, он добавил: – Попробуйте пойти вспять.

Фигура Христа, казалось, корчилась под его прикосновениями. Анна нахмурилась, услышав столь резкий выговор, но потом кивнула:

– Попробую. Двинусь назад и буду просматривать звездное небо с интервалом в сто лет.

Бин хмыкнул. Несколько секунд он держался, потом выпалил:

– Семь!

Ученый и богач повернулись к нему. Бин сглотнул, чтобы набраться храбрости, и сумел прохрипеть:

– Я… думаю, число звезд… можно проще.

– Что вы имеете в виду, Пэнь Сянбин? – спросил доктор Нгуен.

– Я хотел сказать… может быть… вы попробуете Семь Дев… Знаете? Это…

Он замолчал в поисках слов.

– Плеяды, – закончил за него ученый Ян Шэнсю в тот самый миг, когда ир Бина подсказал ему название. – Да, недурная догадка.

Вмешалась филиппинка.

– Поняла. Прослеживать в прошлое движение только этого скопления… назад… назад… Да, хорошее совпадение. Плеяды… Субару… примерно пять тысяч лет назад. Ого!

– Отличная работа! – кивнул доктор Нгуен. – Я ожидал чего-то подобного. Мой молодой друг Сянбин, пожалуйста, расскажите о шкатулке, в которой раньше хранился камень, – что на ней было написано?

Бин процитировал по памяти:

– «Раскопки в Хараппе, 1926 год».

И, невольно вздрогнув, добавил вторую часть надписи:

– «Заражено демонами. Держать в темноте».

– Да, Хараппа, – кивнул Нгуен, не обращая внимания на вторую часть. – Центр культуры долины Инда… бедная золушка первых дней городской цивилизации после Месопотамии и Египта.

Он взглянул на ученого Яна Шэнсю, который продолжил:

– Некоторые считают его слабым государством, ограниченным, параноидальным и безграмотным. Другие восхищаются уровнем строго регламентированного городского планирования. Мы точно не знаем, что произошло с культурой долины Инда. Говорят, все было брошено примерно в 1700 году до нашей эры. Возможно, оба главных города – Хараппу и Мохенджо-Даро – ослабило сильное наводнение. Возможные совпадения: на несколько тысяч ли западней вулкан на Санторини мог…

Доктор Нгуен покачал головой, и стильные косицы на его голове закачались.

– Но это бессмыслица! Почему он тогда говорит с нами на древнем китайском, который на тысячу лет моложе? К тому времени Хараппа была погребена под песками!

– Может, попробовать спросить, сэр? – шагнул вперед Бин.

Маленький человек помахал рукой.

– Нет. Я следую списку вопросов, утвержденному коллегами и группами со всего света. Будем держаться их, а пробелы заполним позже. Пожалуйста, Сянбин, переходите к следующей группе рисунков.

Неизменная вежливость доктора Нгуена снова заставила Бина ощутить благодарность. Этого джентльмена, несомненно, хорошо воспитали и научили обхождению с подчиненными. Может, я всегда буду на него работать. Не худшая участь, если к нему присоединятся Мейлин и ребенок.

Он хотел доказать этому человеку свою ценность. Поэтому, наклонившись к камню, Бин старательно начертил еще несколько идеограмм, представленных профессором Яном Шэнсю в самом архаичном стиле. Консорциум доктора Нгуена не мог дождаться, когда мировой камень изучит современный китайский. Времени не было. Вся планета гудела от новостей о загадочных картинах и звуках, источником которых был так называемый Гаванский артефакт – еще один камень-посланник, недавно снятый с орбиты американским астронавтом. Этот камень, перед Бином, давал возможность проверить – втайне – сообщенное другим камнем, вашингтонским.

Пока что они установили одно. Посланец не одобрял Гаванский артефакт. Когда ему показали изображение более знаменитого объекта, Посланец реагировал наклонами и рубящими движениями, такими понятными, словно они были универсальны для Вселенной. К предыдущему предупреждению об опасности существо в камне Бина добавило новое, которое оказалось легко перевести.

«Лжецы!»

ТОРАЛИЗАТОР

Могу пересчитать свои удачи. Поджаренная в огне на борту «Духа Чула-Висты», в любую из предшествующих эпох я бы погибла. Перестала бы существовать или (наивная агностическая надежда) получила бы какую-то посмертную награду.

Но это моя эра, и мне часто выпадают возможности, которые моим предкам показались бы чудом. В первую очередь – возможность и дальше заниматься своим делом, пока измученное поджаренное тело забальзамировано в канистре с жизнеобеспечивающим гелем. Стоит ли это (хотя бы отчасти) непрекращающейся боли? Путешествовать по свету репортером-призраком, болтать со знаменитостями, расследовать слухи, собирать «умные толпы» (!), быть при деле.

Некоторые из вас спрашивали о воссоздании органов. Пересадка кожи – предмет нескончаемых споров между мной и врачами; адски больно, но каждую мою восстанавливаемую клетку непрерывно подпитывает специальная система биовосстановления, и поэтому могут расти стенки сосудов и все гладкомышечные и соединительные ткани: печень, селезенка и левое легкое – в точности так фермер выращивает в чанах съеденный вами за ланчем биобургер.

Говорят даже о трансплантации руки и ноги, если найдется донор с моим редким типом антигенов. Но я слышу за обнадеживающими словами врачей ноты сомнения – слишком повреждена моя нервная система. У меня совершенно определенно никогда не будет настоящих глаз и ушей (удивительно, что череп защитил остальное).

Так в чем же проблема? Стоит ли мне восстанавливать способность передвигаться – в виде ходячего робота? Стать подобием скрипящей и звякающей машины?

Некоторые спрашивают меня о загрузке. Да ведь я существую в основном в инфопространстве. Почему бы мне не покинуть это изуродованное тело и не переместить свое сознание в Сетку полностью? Стать одним из собственных онлайн-аватаров! До сих пор такая возможность была на 99 процентов фантастикой и на 1 процент наукой… пока Маргарита де Сильва и ее последователи не начали утверждать, что вскоре все смогут уподобиться ее любимице, богу-крысе Порфирио, и процветать в виртуальных мирах, которые обширнее «реального».

А сейчас появились чужаки из Артефакта, и это как будто доказывает, что она права. Если мы решим присоединиться к межзвездной федерации, научат ли они нас загружаться в миры кристаллов, как это сделали они?

И можно ли убедиться, что оно того стоит?

Конечно, у такой, как я, есть и другие возможности. Кое-кто скажет: «Со временем будут решены все проблемы». Так, может, через сто лет мир сможет меня восстановить? Вернуть моему телу молодость? И стоит ли этот шанс путешествия во времени?

В большинстве мест закон не разрешает замораживать живого человека. Крионным компаниям приходится ждать и замораживать вас в тот момент, когда врачи объявят вас мертвым. Но я получала от богатых фэнов (нет, не скажу, от кого) предложения оплатить мой переезд в Сан-Себастьян, или в Пулау, или в Фридманию, или Рэндс-Фрихолд, где местные законы не упоминают о таких мелочах. Ведь я теперь героиня и историческая личность! Разве в каком-нибудь чудесном будущем люди не захотят вернуть к жизни мое замороженное тело и вылечить меня?

Вот какое рекламное приглашение в одной фразе прислал мне истинный верующий: «Крионика позволяет нам рассматривать неизбежную смерть мозга не как солипсическое уничтожение нашего мира, но как долгий сон, предшествующий очень серьезному хирургическому вмешательству».

Уснуть. И видеть сны? Это одно возможное препятствие.

Но гораздо хуже, если верующие люди вроде моих родителей окажутся правы. Дескать, смерть – это освобождение духа. Дверь, ведущая к чему-то иному? Может, погружение в крионику просто уничтожит или исковеркает то, что должно стать вознаграждением души? Заместит ее северной разновидностью ада?

Не смейтесь, пока не окажетесь в моем положении. В баках с гелем мало подлинных атеистов.