Текст книги "Бытие"

56
Рай

Пэнь Сянбин испустил низкий стон и поток пузырей. Он попятился в угол, а фигура нагнулась к окну, чтобы протиснуться внутрь; гулкие разрывы и звуки стрельбы сотрясали затопленные развалины королевского дворца.

На нем военный мундир… и шлем с жабрами для дыхания под водой.

В углублениях шлема все еще развертывались добывающие кислород из воды полоски, а пришелец тем временем дышал через трубку. Очевидно, беглец с поля боя, он был в очках, не предназначенных для использования под водой. Бин наблюдал, как барахтается солдат. Ему надо успокоиться, иначе он перенапряжет жабры.

К тому же Бин понял: «Мое зрение приспособилось к полутьме, и я его вижу. А он меня – нет. И он совсем не такой большой, как я думал».

Плечи широкие из-за воздушных карманов: надулись, когда солдат прыгнул в воду. Теперь фальшивый объем опадал. И Бин понял, что на самом деле парень худощав.

Так… может, попробовать схватиться с ним?

Звуки боя удалялись. Но Бин знал: он не воин и его долг – заботиться о мировом камне, а не рисковать жизнью ради Новоньюпорта. Бин начал перемещаться к отверстию, короткими рывками подтягивая за собой сумку с камнем, стараясь не наткнуться на обломок балок и ноги пришедшего.

Кем бы ни был солдат, он явно был хорошо подготовлен. Бин видел, что он привыкает, собирается с силами, сосредоточивается на решении проблем. Взрывы звучали тише, солдат прекратил трепыхаться и задышал ровнее, а потом начал экспериментировать, выпуская потоки пузырей, чтобы те заполнили воздухом и прочистили его очки. Бин знал, что времени для незаметного бегства мало. Он ускорил шаг и ощупью принялся отыскивать отверстие. Но это требовало усилий, к тому же приходилось тащить тяжелый…

Он остановился: из руки солдата ударил яркий луч, осветивший Бина и чердачное окно.

Правый глаз Бина с помощью имплантата привык сразу, хотя левым он еще не видел. Имплантат наложил поверх яркого света фонаря круг полутьмы, и Бин увидел, что фонарь – часть маленького ручного оружия, нацеленного ему в грудь.

Несколько секунд Бин просто стоял, они с солдатом смотрели друг на друга; солдат приблизился почти на расстояние вытянутой руки. Медленно, без резких движений, Бин указал на фонарь… потом на выход с чердака… потом несколько раз ткнул большим пальцем вверх.

Те, кто гонится за тобой, могут увидеть свет в развалинах… и сбросить на нас что-нибудь неприятное.

Солдат понял его и, по-видимому, отдал неслышный приказ. Свет потускнел, стал рассеянным, теперь он слабо освещал все подводное помещение, и они смогли увидеть друг друга…

…Бин понял, что ошибался. Перед ним была женщина.

Прошло несколько секунд, пока солдат с ног до головы оглядывал Бина. Потом женщина положила оружие рядом с собой и указательным пальцем правой руки начертила на левой ладони несколько иероглифов.

«Ты Пэнь Сянбин».

Письмо на ладони никогда не было хорошим способом общения. Обычно им пользовались, только чтобы прояснить смысл, если два слова звучали одинаково. Но здесь, внизу, это было лучшее из доступного. Бин сумел узнать свое имя. И понял: пришельцы из океана хорошо подготовлены.

Но сейчас их дела идут неважно.

Однако невежливо было бы указывать на очевидное. Поэтому Бин наконец ответил коротким кивком. Женщина пальцем изобразила еще несколько идеограмм.

«Это та самая штука?»

Она указала на сумку с камнем, которую крепко сжимал Бин. Не было смысла отпираться. Последовало простое пожатие плеч – он берег воздух.

Следующие несколько секунд она жадно дышала через трубку (очевидно, жабры поставляли недостаточно воздуха), потом выпустила новый поток пузырей, заполняя воздухом очки. Глаза ее покраснели от пребывания в соленой воде и были обведены кругами: как будто женщина долго вглядывалась во что-то. Возможно, она технический специалист, а не боец переднего края, но все равно из элитного отряда. Такие никогда не сдаются.

Звуки боя отдалились еще больше, и она написала на левой ладони новый ряд идеограмм. На этот раз Бин не мог следить за движениями ее пальца и понимать написанное. Вероятно, виной тому была не женщина – скорее его недостаточное образование, и имплантат в глазу не помогал.

Он выразил свое смущение, покачав головой.

Она досадливо осмотрелась, потом подошла к наклонной стене мансарды на полметра ближе. И начала писать пальцем, тревожа слой водорослей и оставляя отчетливые следы.

«Ты благонадежный гражданин?»

Тут она повернулась и показала значок на левом плече. И Бин впервые заметил эмблему армии Китайской Народной Республики.

Захваченный врасплох, он моргнул. Конечно, он китаец и верен своей стране, но благонадежный ли он гражданин? Как у обитателя берегового участка у него есть определенные права… но он не законный житель Шанхая или других огромных национальных кооперативов. И не станет им, пока не выполнит условия своего контракта на улучшение участка. «Любое местное гражданство», – сказано в формулировке… и это отсекает двести миллионов, не имеющих постоянного жилья. Да и что означает гражданство? Кому доводилось голосовать на уровне выше провинциального? Демократия в масштабах всего государства превращается во что-то иное. Это не тирания – национальное правительство прислушивается к мнению народа… почти как Небо прислушивается к молитвам смертных. Реформы 2029 года не прошли бесследно. Существуют собрания избирателей, торговые конгрессы, съезды партии, на которых господствуют полмиллиарда маленьких императоров… и во всем этом присутствует отчетливый традиционный, не западный, оттенок. И ничто из этого никогда не имело отношения к Пэню Сянбину.

Но все же… разве я не горжусь тем, что я китаец? Конечно, горжусь. Почему бы не гордиться? Мы ведущая держава мира.

Но не это было в его сознании на первом плане.

Главное, его заметили прославленные, стоящие у вершины пирамиды власти, возможностей и привилегий. Люди столь влиятельные, что смогли отправить особые правительственные отряды с опасной и политически рискованной миссией в такую даль от дома.

Они знают мое имя. Они послали за мной элитных воинов через океан. Или за мировым камнем.

Они не обязательно победят. Даже такие могучие державы, как Китай, иногда терпят поражение в борьбе с новыми планетарными элитами. Ведь, в конце концов, женщина-солдат прячется здесь вместе с ним.

Нет. Важно единственное соображение – оно важнее гражданства или преданности государству. И хотя самые богатые сбежали на подготовленные на всякий случай суверенные территории вроде Нового Пулау, правительства прежнего толка все еще контролируют территории, где живут миллиарды обычных людей – бедняки и с трудом выживающий средний класс. Для Бина это означало одно:

Мейлин и Сяоен в руках у хозяев Китая. Или они в любое время могут наложить на них лапу. У меня нет выбора.

Почему я вообще считал, что у меня есть выбор?

Бин передвинулся, чтобы наклониться и поднести палец к наклонной, поросшей водорослями доске. Но не успел начертить первый иероглиф – ир в его глазу попытался его остановить:

Не надо, Бин.

Есть другие возможности.

Но Бин упрямо покачал головой и произнес кодовое слово, которому его научили, чтобы он мог избавляться от этого досадного вмешательства. Ир в правом поле зрения исчез, и Бин смог отчетливо видеть иероглифы, которые чертил на доске. К счастью, взрывы снова утихли, и Бин смог писать спокойно.

Я здесь для того, чтобы купить соевый соус.

Женщина посмотрела на него. По ее изумлению Бин понял, что она не из центрального Китая: там эта старая шутка смешила даже кули на Новой Великой стене. Что ж, юмор никогда не был сильной стороной Бина. Он снова задвигал пальцами и написал:

«Я помогу своему государству.

Что я должен сделать?»

На лице женщины появилось удовлетворение. Очевидно, это было больше того, на что она рассчитывала, когда несколько минут назад прыгала с балкона Новоньюпорта в эти затопленные развалины. Может, чердак королевского дворца еще хранит свою могучую ци.

Она снова начала писать на изрытом ямками, покрытом водорослями потолке.

«Хорошо. У нас мало времени…»

Бен согласился. В его крошечном резервуаре воздуха оставалось всего на пять минут. Если верить циферблату очков.

«Поблизости… подводное убежище на случай чрезвычайной ситуации… там можно переждать…»

Женщина неожиданно замерла, оцепенела, глаза скрывались в тени. А когда течение развернуло ее, как марионетку, Бин прочел в ее взгляде страх.

Бин тоже быстро повернулся…

…и увидел в проеме мансарды что-то очень большое и громоздкое. Змееподобную фигуру шире человека, которая вздымалась, почти доставая головой до наклонного потолка. Глаза робота загорелись, высвечивая все уголки убежища. Явно мощная боевая машина, он разглядывал их обоих – и не только при свете: звуковые импульсы впились в тело как жесткие пальцы.

Луч света неожиданно устремился вниз и осветил пистолет женщины, лежавший на деревянном обломке. Внезапно из пасти чудовища высунулось гибкое щупальце, схватило оружие, и пасть поглотила его так быстро, что никто и шелохнуться не успел. Потом маленькое убежище заполнил гулкий голос, чуть искаженный отраженным от стен эхом: «Иди сюда, Пэнь Сянбин, – приказала машина, начиная раскрывать челюсти. – Немедленно. И возьми с собой артефакт».

Бин с ужасом понял, что змея-андроид велит ему заползти в эту зияющую пасть, и отпрянул.

По-видимому, заметив его испуг, робот снова заговорил:

«Это безопасно… а отказываться небезопасно».

Угроза. Бин хорошо разбирался в угрозах. Нечто знакомое немного успокоило его и позволило оценить положение.

Загнан в угол в шатких старинных развалинах, с запасом воздуха на несколько минут, лицом к лицу со сверхроботом… разве у меня есть выбор?

Но шагнуть вперед он не мог. И тогда змея сделала выбор еще более ясным: выпустила из одного глаза яркий узкий луч, вдоль которого поднимались пузыри. К тому времени как Бин повернулся, луч уже выжег на балке старого королевского дворца Пулау два иероглифа:

ВЫБЕРИ ЖИЗНЬ.

Бин напряженно думал. Несомненно, машина может просто забрать одним из щупалец мировой камень. Значит, она понимает – вернее, ее хозяева понимают, – что мировой камень оживает только в присутствии Бина. Тем не менее он начертил указательным пальцем на ладони так, чтобы робот мог видеть:

«Я нужен. Он говорит только со мной».

Машина-змея без труда разобрала написанное Бином и кивнула.

«Согласен. Сотрудничество будет вознаграждено. Но если мне придется забрать только Артефакт, мы найдем другой способ».

Способ. Это Бин легко мог себе представить. Камню предложат новых кандидатов на роль избранного. Столько, сколько потребуется. А Бина уже не будет в живых.

«Иди немедленно. Времени мало».

Бин прирос к месту. Хватит с него людей и машин, которые им командуют! Но через несколько мгновений упрямой ярости он сумел подавить раздражение и страх. Подняв тяжелую сумку, он сделал шаг, потом другой.

И оглянулся на женщину – солдата китайских сил специального назначения; та смотрела широко раскрытыми глазами. На лице было странное выражение – она как будто умоляла.

Бин остановился перед морским чудовищем. Поставил сумку в грязь и поднял обе руки, чтобы снова написать на ладони:

«А что с ней?»

Робот на несколько мгновений задумался, потом ответил:

«Она ничего не знает о моей миссии, хозяевах и цели. Пусть живет».

В глазах женщины появилась благодарность, и это укрепило Бина, придало твердости его шагу. Он подошел ближе. И хотя не мог сдержать дрожь, поднял сумку с мировым камнем и сунул в пасть змее. Потом – вес камня ему больше не мешал – улегся горизонтально и начал продвигаться внутрь.

Это был его второй необычный поступок.

Первым и еще более необычным – он размышлял об этом весь следующий час – было то, что он сделал, заползая внутрь: сунул руку под пояс, снял нечто гладкое и почти прозрачное и бросил назад, ниже глаз змеи, так чтобы она не могла увидеть, но женщина увидела бы обязательно.

Ян Шэнсю дал мне это для защиты от нападающих, а теперь я отдал это одному из них. Разве в этом есть смысл?

Но почему-то он чувствовал, что есть.

ТОРАЛИЗАТОР

Врачи хотят, чтобы я упражнялась. Привыкала к новому телу и органам чувств. Но мне не хочется.

Не потому, что больно. Хотя больно, иногда даже очень. Но причина не в этом. Боль больше не расслабляет, как раньше. Я испытала ее столько, что она стала знакомым попутчиком. Я теперь рассматриваю ее как… данность.

Вам кажется, что я говорю как робот? И что это соответствует моим электромеханическим пальцам, которые я сгибаю, и глазам из геля в моих пустых глазницах, откуда когда-то смотрели карие глаза, данные мне от рождения? Но нет, ничто из этого не вызывает у меня отвращения. Даже то, что я, оказывается, заключена в компактный цилиндр, который передвигается на кибернетических сегментных колесах. Этот аспект – вращение, щелканье – не так плох, как можно было бы ожидать.

Признаюсь, я удивилась, когда впервые посмотрела этими глазами на свою новую механическую руку и увидела, что^́ держу. Каменный инструмент, сердечник возрастом в сорок тысяч лет, который дал мне в Альбукерке Акинобу Сато. Какое-то время я могла только смотреть, как мои пальцы – невольно – сгибаются, стискивая этот артефакт. Сжимая так, как я привыкла делать. Ощущение прикосновения было одновременно знакомым и необыкновенно странным.

Ах, как хорошо было снова держать в руках предмет, хотя сенсорная паутина, посылающая сигналы в мой мозг, вызвала сопутствующие ощущения синеэстезии. Казалось, всякий раз, как я глажу древний камень, вспыхивают искры в тех местах, где древние праинженеры когда-то приделывали лезвие, создавая древнейшие орудия своего времени. Поворачивая камень в руке, я слышала звуки, похожие на звон далеких волшебных колоколов, плохо настроенных, и чувствовала запах сажи и времени.

– Зачем вы мне это дали? – спросила я врачей. Они удивленно ответили, что я сама попросила дать мне реликт эпохи плейстоцена. Может, из-за какой-то неосознанной иронии? Соприкосновение инструментов, созданных гомо сапиенс в начале и в конце его существования, как в фильме Кубрика?

Я не помнила этой просьбы.

Нет, весь процесс поразительно интересен. Я им благодарна. Доктор Тургесон сегодня спросил меня, рада ли я участию в этом эксперименте, рада ли тому, что не выбрала другую возможность – нырнуть в глубокую заморозку в надежде на передовую медицину грядущего века.

Что ж, почему бы не остаться здесь и сейчас, если я все воспринимаю и способна оценить свое участие в игре? Обладая зрением и подвижностью, я могу еще продолжить карьеру – порхать по всему миру, интервьюировать знаменитостей, у которых язык не повернется отказать прославленной героине-репортеру с ее никогда не мигающими киберглазами, облаченной в жесткий сегмокостюм. Да и кто захочет надеяться на крионическое воскресение в каком-нибудь розовом будущем… когда чужаки из артефакта утверждают, что никакого завтра не будет?

Проблема не в этом. И я не слишком расстроилась, когда меня впервые пришел навестить Уэсли со своей новой женой. Их предложение группового брака очень лестно (яичники – единственная моя часть, которая благополучно пережила взрыв). Но меня это не заинтересовало.

Нет. Я жалуюсь на другое. Мне жаль терять время. Жаль отвлекаться на новое тело и его восприятие мира. Я хочу вернуться в кибервселенную и оставаться там по двадцать часов из двадцати четырех. Присоединиться к вам, друзья мои. Мои товарищи по «умной толпе». Мои сограждане-однополчане. Мои псы, принюхивающиеся, сопоставляющие и лающие в поисках истины!

Так что у вас сегодня для мамочки? Что случилось в тот короткий, но скучный период, когда я отсутствовала, контактируя с реальным миром?

57
Ишмаэл

Баскская Химера.

Конечно, Мейлин знала это словосочетание. Все на Земле слышали эту легенду: как храбрая девушка предложила выносить семя возрождающейся расы. Человека, который вымер десятки тысяч лет назад.

Когда дом матери-девственницы – исследовательский центр в Испанских Пиренеях – испарился в грибообразном столбе пламени, многие посчитали это справедливой карой за такие грехи, как высокомерие, гордость и даже зоофилия.

Десятки миллионов горевали.

А сотни миллионов облегченно вздохнули. Оплакивая жестокое убийство, они радовались тому, что эта больная проблема переходит к последующим поколениям.

И только десятки тысяч цеплялись за надежду, распространяя слухи, что Агурне Арришака Бидарте жива, что ей удалось каким-то образом спастись от ядерной катастрофы в Наварре, найти убежище и родить своего ребенка. Даже в далеком Китае, в полуразрушенном доме на пустынном участке рядом с загрязненным Хуанпу, имея единственную возможность смотреть видеодрамы, Мейлин следила за этой историей как за древней трагической и романтической легендой народа хань.

Поэтому, когда ей навстречу, чтобы поздороваться, поднялась самая настоящая Мадонна с младенцем, Мейлин лишилась дара речи. Агурне Арришака Бидарте оказалась ниже ростом, чем она думала, у нее были темные волосы в мелких завитках, смуглая кожа и теплая улыбка; улыбаясь, она протягивала правую руку. Мейлин на мгновение задумалась, не должна ли поцеловать эту руку, как поступали в некоторых восточных фильмах минувших дней. Нет: все закончилось рукопожатиями в новом духе: обе женщины сжали друг другу предплечья – в санитарном смысле это было безопаснее, чем пожимать потные ладони.

Теплое рукопожатие Агурне обещало дружбу. Солидарность.

– Рада встрече, – сказала она на пекинском диалекте с сильным иностранным акцентом. – Нам многое нужно обсудить. Но сначала позволь представить моего сына. Недавно он выбрал для себя имя Ихобаск. Ихо, поздоровайся.

Мальчик казался лет десяти или старше, хотя с той поры, как столбы пламени возвестили о его рождении на лесистом холме в Аусоберри, прошло меньше времени. Вежливость запрещала глазеть, но Мейлин успела заметить, что на лице мальчика нет тяжелых надбровных дуг, какими большинство художественных реконструкций снабжали вероятный облик…

…она не могла вспомнить название пещерных людей, населявших Европу и большую часть Азии до появления современного человека. У них были толстые кости, короткие ноги, мощное сложение… и эти черты были представлены в мальчике, хотя и не так явно, чтобы кричать: чужак! Держался он гордо, прямо, и был волосат не больше, чем обычный ребенок. Может, костные надбровные дуги удалили врачи, чтобы помочь ему затеряться среди обычных людей?

– Пожалуйста, зовите меня Ихо, – сказал он голосом, неестественно низким и напряженным, как будто старательно тренировал голосовые связки. Или просто преувеличивал свои природные возможности, говоря на китайском языке мандаринов.

Когда он пожал Мейлин руку – пожал на старый манер, – она почти уверилась, что в его руке кости, мышцы и сухожилия располагаются как-то иначе. Его осторожное рукопожатие оставляло впечатление сдержанной силы. Огромной силы.

Нервно ожидая от него какого-то мудрого заявления, Мейлин поразилась: следующие слова мальчика прозвучали совершенно нормально.

– Младенец, – сказал он, раскрывая объятия. – Могу я подержать вашего младенца? Обещаю быть очень осторожным.

Помня об этой сдержанной силе, Мейлин не удержалась и взглянула на Агурне Арришака Бидарте. Та спокойно улыбнулась. Мальчик Имин, устроивший эту встречу, тоже улыбнулся. Это он провел Мейлин по бесконечным извилистым подземельям вселенной Диснея и Царя Обезьян. Мейлин вынула сына из слинга, показала, как его держать, и протянула младенца, готовая подхватить его… на всякий случай.

Но поводов для беспокойства не было. Ихо управлялся с Сяоеном легко и привычно – должно быть, ему уже приходилось держать малышей. А Сяоен радостно улыбался: представилась возможность очаровать кого-то нового. Мейлин, ненадолго избавившись от его тяжести, испытывала облегчение.

Ихо ворковал, Сяоен отвечал беззубой слюнявой улыбкой. Мейлин эти звуки казались на слух необычными: как будто дети разговаривали где-то далеко, в глубине леса.

Глядя на них, Мейлин удивлялась тому, что Баскской Химере удавалось так долго оставаться на свободе. В современном мире камеры перекрывают друг друга и обо всем сообщают умным базам данных. Конечно, предпринимались попытки скрыть отличия мальчика: Мейлин сама прошла через реконструктивную хирургию и видела, что нос Ихо переделан, так же как, возможно, убрана скошенность лба. Но другие признаки, вроде мощного бугра на затылке, невозможно замаскировать. Хотя, если подумать…

…Мейлин посмотрела на Имина и поняла, что некоторые из красноречивых особенностей встречаются у миллионов современных людей. Нормальных людей, имеющих обычное происхождение.

– Садитесь.

Агурне пригласила Мейлин сесть рядом с ней на диван. Возле них стояла одна из консолей с различными типами доступа, и мужчины и женщины – все с явными отклонениями от нормы – подключались, подсоединялись друг к другу и хмыкали и дергались, когда в их очках проплывали сложные световые шоу.

– Я не… – Мейлин сглотнула, стараясь выразиться правильно, – не знаю, чему обязана такой честью.

Агурне тихо рассмеялась.

– Прошу тебя! Мы обе забеременели, и обе родили здоровых сыновей в трудных обстоятельствах. Обе удачно спаслись от когтей сильной власти. Встретиться с тобой для меня не меньшая честь.

Мейлин почувствовала, что краснеет. Она знала, что от этого шрамы на ее лице видны четче, и смутилась еще сильнее.

– Чем… я могу быть полезна? – прошептала она.

Агурне Арришака Бидарте глубоко вдохнула. В ее глазах блеснула какая-то затаенная страсть.

– В обычных обстоятельствах я бы не была так неучтива. У тебя нет причин доверять мне. Мы бы сначала поговорили. Почувствовали бы друг друга, как одна мать другую. Но у нас мало времени. Могу я перейти прямо к делу?

– Пожалуйста… да.

Агурне одной рукой показала на «умную толпу» служителей, присоединенных к мультисенсорным портальным терминалам.

– По всему миру группы вроде этой объединяются в срочном поиске взаимопонимания. Они чувствуют – что-то происходит. Что-то такое, что невозможно передать словами.

Мейлин с трудом сглотнула и посмотрела на мальчика, который теперь сидел на полу, держа ее сына. Хотя Ихо полуотвернулся, он как будто угадал ее вопрос.

– Да… я тоже это чувствую. Я помогаю. И очень скоро мне придется вернуться к работе.

Агурне одобрительно улыбнулась, снова повернулась к Мейлин и продолжила:

– Не могу объяснить, что они делают, и не возьмусь утверждать, что понимаю это; знаю только, что это имеет отношение к судьбе. Вещи, и идеи, и чувства, которые могут определить будущее человечества, если Аллах, обладатель всех имен, позволит.

Мейлин не нашлась что ответить, поэтому просто ждала продолжения.

– Ты знаешь, чем сейчас заняты многие такие группы?

Мейлин отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Ищут твоего мужа. И кристалл, который в последний раз видели, когда он унес его в море.

Она, конечно, это знала. Знала в глубине души. Дело могло быть только в проклятом Сатанинском камне.

– Лучше бы нам вовсе не находить этот ужасный камень.

– Понимаю. У тебя есть причины огорчаться. Но не суди поспешно. Мы не знаем, какую роль он сыграет. Одно несомненно: твой муж будет в большей безопасности, если его и камень удастся вывести из тени. На свет.

Мейлин несколько долгих секунд обдумывала эти слова.

– Это можно?

Улыбка женщины стала печальной и виноватой.

– Я не знаю подробностей. Его ищут, просеивая информационные потоки. Мириады углов и измерений Великой Сетки. Приливы, течения, плывущие ароматы. Многие вещи глубоко скрыты, зашифрованы, ограждены неприступными стенами – тем не менее остаются следы, которые можно определить хотя бы по тщательному отсутствию упоминаний.

Мейлин молча моргала, дивясь тому, как эта иностранка, рожденная в Новой Гвинее, выросшая на Фиджи и получившая образование в Европе, могла так превосходно овладеть китайским. «Лучше, чем я», – заметила она.

– Есть такие не-следы, невидимые для нас, которые могут узреть благословенные атависты.

– Но не я! – вмешался Ихо, который положил Сяоена на плюшевый ковер и, к радости ребенка, играл с малышом в «А-ба-ба!».

– Да, не ты, – снисходительно подтвердила Агурне.

– Могу только сказать, что дети Мейлин будут особенными, – добавил мальчик-неандерталец. – Хотя сам не знаю почему. Никто не может знать будущее. Но некоторые вещи бросаются в глаза. Они очевидны.

То, что мальчик воспользовался множественным числом, едва не заставило Мейлин возразить: «У меня всего один ребенок», – но она лишь покачала головой. Не время отвлекаться на мелочи. Мейлин снова повернулась к матери мальчика.

– Чем я могу помочь? Что мне рассказать?

Агурне Арришака Бидарте мягко наклонилась к Мейлин.

– Все. Все, что помнишь. У нас есть много ниточек. Почему бы тебе не начать с самого начала?

БЛЕСК

Желудок морского змея оказался не столь отвратительным и большим, как он опасался. Стенки были мягкие; Бин прополз совсем немного и нашел место, где мог улечься человек.

Устраиваясь, Бин услышал, как с металлическим лязгом захлопнулись челюсти. Последовало движение назад, разворот, дрожь, словно червь выползал из норы. По какому-то техническому волшебству пространство вокруг него начало освобождаться от воды. Скоро засвистел воздух.

Бин выплюнул загубник – и с облегчением вздохнул. Воздух в аппарате уже стал затхлым. Бин благодарно потер глаза.

Участок стены возле его головы стал прозрачным – окно! Как любезно! Действительно. Позволяет меньше чувствовать себя пленником – или обедом. Прижавшись к окну лицом, он посмотрел наружу. Руины, еще больше разрушенные во время боя, освещали косые лучи луны.

Змей продолжал пятиться, и Бин рассмотрел свое убежище-чердак. На мгновение, прежде чем робот увеличил скорость, он увидел и отверстие, и, возможно, силуэт в тени. По крайней мере ему так показалось.

Довольно, чтобы надеяться.