Текст книги "Бытие"

35
Чувствуя призыв судьбы

Марширующие против чего-то протестовали. Мейлин могла сказать это, даже не заглядывая в вир. Но на что они жаловались? Какая проблема заботила их, что именно из набора мировых скорбей, которых было больше, чем звезд?

Без каких бы то ни было плакатов или надписей, одетые так, что создавалась дикая путаница стилей, молодые в основном люди шли в общем направлении Шанхайского университета Диснея и Царя Обезьян. Каждый в толпе делал вид, что занят своими делами: болтал с соседями, разглядывал витрины или просто бродил среди случайной толпы туристов. По всему городу, на всех фонарных столбах, на дорожных знаках и на оконных рамах висели камеры. Но наблюдатели из государственной безопасности или местные блюстители порядка и приличий не увидели бы здесь ничего необычного.

Однако случались совпадения слишком частые, чтобы ими пренебречь. Например, на всех была пикселированная одежда, сверкавшая вечно меняющимися тонами и рисунками. Платье одной девушки было настроено на мотив волнующихся сосен. Абстрактный рисунок у юноши изображал разворачивающиеся океанские волны. И только когда эти двое на мгновение столкнулись, два изображения словно слились у них на спинах, передав ее глазу – но, вероятно, ни одному из ир – краткое сочетание трех символов.

ИЩИ ГОРОДСКУЮ БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ.

Молодые люди разошлись, уничтожив мгновенное сочетание леса и моря. Возможно, эти двое до нынешнего хореографического свидания никогда не встречались. И могут больше не встретиться. Но вскоре в толпе произошла еще одна якобы случайная встреча, и врожденная органическая система распознавания, гораздо более тонкая, чем любая кибернетическая, система наследственная, полученная от далеких предков Мейлин, которые бродили по высоким травам Африки в поисках добычи – или опасности, – уловила новое сообщение:

ОЦЕНИВАЕТСЯ ОТВЕТСТВЕННОЕ ЛИДЕРСТВО.

Никаких сомнений. Именно это сообщали мерцающие буквы.

Прохожие и продавцы начали что-то замечать, толкая соседей и отправляя вдоль улицы сигналы вир-тревоги. Следующего сообщения ждали уже толпы зрителей; полный мужчина оказался рядом с широкоплечей женщиной с волосами в оранжевых полосах. Их одежда с программируемой поверхностью, управляемая согласованно, заявила:

ИМПЕРАТОРЫ ДИНАСТИИ ТАН ОДОБРЯЛИ КРЕАТИВНОСТЬ.

Наблюдая из ниши между парикмахерской и лавкой, предлагавшей острые блюда из курицы, Мейлин в задумчивости машинально продолжала качать ребенка, висящего в слинге. Почему эти молодые люди так стараются отъединиться от своих сообщений, сохранить возможность отказаться от ответственности, когда смысл этих надписей кажется вполне невинным? Безвредным?

«О, – поняла она, – истинное значение должно находиться в другом месте. В вир-пространстве».

Мейлин достала дешевые усиливающие реальность очки, которые совсем недавно купила у уличного торговца. В эру, когда так много лежало за пределами нормального зрения, эта трата казалась разумной. Особенно теперь, когда Сянбин отправился в странное путешествие за море. Пока у него есть работа, пока он помогает машине-пингвину иметь дело с этим диковинным, населенным демонами камнем, у нее есть деньги. Достаточно, чтобы платить за ремонт их дома на береговом участке и даже брать по утрам Сяоена в поход по магазинам в перенаселенный город, где вверх, закрывая полнеба, уходят гигантские аркологические пирамиды, провозглашая величие новой мировой сверхдержавы.

Мейлин выбрала этот час, потому что в эти минуты основная часть населения планеты наблюдала за происходящим на Конференции по Артефакту в Америке, и Мейлин рассудила, что в это время улицы будут почти свободны. Но оказалось, что событие началось уже несколько часов назад и люди стали выбираться из дому за покупками и по делам или просто подышать. Особенно людно было на бульварах – идеальном месте для подобных молодежных демонстраций.

Закрепив очки на голове, Мейлин по-настоящему осознала, как давно они с Сянбином переселились на приливные равнины и разрушенный берег Хуанпу, где у жизни есть только один «слой» – грубая, тяжелая реальность. Из-за этого она отстала на несколько технических поколений. Продавец иртроники был вежлив, терпелив – и слишком явно заигрывал, подстраивая прибор под ее заржавевшие навыки. Даже при его помощи восстановить их было трудно – все равно что учиться ходить, после того как долго болел и не вставал с постели.

Взгляд. Интерес. Мигание. Распределение. Внимание. Повтор.

Основной путь к вир, если нет других, более сложных, инструментов.

У нее нет клавиш на кончиках пальцев. Нет имплантатов в зубах. Нет субвокальных приемников, чтобы считывать непроизнесенные слова по сокращениям мышц гортани и рта. Нет даже старомодной ручной клавиатуры. И уж точно нет новомодных цефалосенсоров, которые принимают приказы прямо из мозга. Без всего этого Мейлин приходилось выбирать из множества меню и командных иконок, которые возникали на внутренней поверхности обоих стекол и, казалось, плыли поверх реальной жизни улицы.

Обратив взгляд на нужную поисковую иконку – или просто проявив интерес (что выражалось расширением зрачка и притоком крови к роговице), – она заставляла символ засветиться. Затем следовало точное, хорошо рассчитанное мигание – вначале левым глазом, потом правым…

При третьей попытке появилось новое окно-меню, позволившее ей распределить интерес – выбрать из множества субвозможностей нужную. Мейлин выбрала ту, что называлась «Наложение».

И сразу очки проложили поверх реального мира еле заметные линии, очертив тротуар и обочину, края всех зданий и киосков – всего того, что могло стать препятствием, обо что можно споткнуться, за что зацепиться. Так же были очерчены люди и ехавшие мимо машины. Вокруг них появилась слабая аура, более заметная у тех, кто двигался в ее сторону, – они слегка окрасились в цвет, который называется желтый, предупреждающий.

Эти контуры, демаркационные линии реального мира, не менялись, какой бы уровень вир-пространства ни выбрать, – лишь очень искусный хакер мог их передвинуть.

А прочие детали визуальной реальности, текстура, цвета и фон? Существует миллион возможностей играть с ними – хоть покрыть все стены зданий лианами, как в джунглях, хоть заполнить мир воображаемой водой, как в затонувшей Атлантиде, хоть окрасить всех прохожих в цвета людей-ящериц с Марса. Только скажите, чего вам хочется, – глядь, а какой-нибудь подросток, или скучающий офисный работник, или креативный полуавтоматический разум уже создает наложение, позволяющее осуществить вашу фантазию.

Мейлин не пыталась проникнуть в эти царства – во-первых, она не знала адресов, а во-вторых, вовсе не хотела погрузиться в чужие любимые миражи. Вместо этого она просто поднималась по самым основным уровням, минуя один зараз: вначале через слои Социальных Услуг, где дети или умственно отсталые могли повсюду видеть надписи с простыми названиями или объяснениями, с дружелюбными предупреждениями о возможном риске, с помощниками, указывающими на ближайший источник помощи в реале.

Потом шли полезные слои, где каждое здание и каждый магазин были снабжены существенной информацией о расположении, продуктах и кодах ответственности. Или можно было увеличить и подробнее рассмотреть все, что привлекло ваше внимание. На уровнях от двенадцатого до шестнадцатого все попадающие в поле зрения люди снабжались табличками с именами или идентификационными карточками с указанием профессии. В остальном же реальность не менялась.

Выше тридцатого уровня внезапно становилось трудно видеть: воздух заполняли желтые, розовые и зеленые открытки – почтовые карточки; они плыли ко всем домам и магазинам, заполненные чем угодно: от напоминаний «встреть меня» до проклятий по адресу уличного движения и ядовитых замечаний о ресторанной кухне. И молитв.

Мейлин на пробу подняла руку и пальцем провела в воздухе линии. Очки проследили за ее движениями и ответили, создав совершенно новую «Исходящую почту» с именем ее мужа Пэня Сянбина. Мейлин добавила иероглифы, составлявшие заклинание удачи. Когда она опустила руку, крошечный вирт улетел и как будто растаял в водовороте. Что и делало тридцатый слой почти бесполезным во всех отношениях, кроме молитв. Или проклятий. Все посетители могут видеть все, что здесь оставлено… а значит, никто не может ничего увидеть.

Неужели люди все время живут так? Бродят по миру, состоящему из придуманных вещей? Мейлин понимала, что иногда такой инструмент полезен. Но она может в любой момент снять очки. А как же те, у кого это контактные линзы или даже новые постоянные имплантаты в глазницах? Сама мысль об этом заставила ее содрогнуться.

На сороковом уровне большая часть стен исчезла. Здания словно стали прозрачными или же показывали чертежи, заимствованные из гражданских записей. Эти чертежи разнились: от подробного плана этажа – например, соседний универмаг со всеми витринами и манекенами, готовыми к показу товара, – до внутренностей офисов, закрытых перегородками разных оттенков серого, причем на некоторых светились замки. Можно заглянуть и внутрь – если есть нужный ключ.

Слои от пятидесятого до сотого отводились для рекламы, и тут Мейлин дрогнула, потому что перестали действовать все обычные глушители. Из всех магазинов, из всех витрин неслись громовые сообщения и приглашения. Взрывы звука сотрясали очки, так что оправа едва держалась, и Мейлин пришлось сосредоточиться изо всех сил, чтобы выбраться. К счастью, в большинстве своем рекламные уровни были избирательными и даже вежливыми. Например, слой девяносто предложил ей персонализованную систему скидок на детское питание плюс специальный массаж и пластическую операцию, причем по такой разумной цене, что она почти могла себе это позволить, – вот в том магазине по соседству. Владелец даже предоставит няню, чтобы присмотрела за ребенком.

Но нет. Возможности, предоставляемые чеком Сянбина, для нее еще новы, она к ним не привыкла. Может, в следующий раз.

И тут Мейлин поняла, что праздно бредет за молодыми демонстрантами, следя только за тем, чтобы бутылочка Сяоена не выпала на грязный тротуар. Рикша закричал на нее, Мейлин с бьющимся сердцем отскочила и тут только осознала, что не знает, где находится: забрела в совершенно незнакомый район.

«Невозможно заблудиться, когда у тебя есть очки», – напомнила она себе. Десятый уровень всегда предоставит удобный указатель, наметив кратчайший путь к любому нужному вам месту в мире.

Если бы только знать, где он.

Если бы его не поглотили тайные интриги могущественных людей.

Продолжая прокручивать слои мира, Мейлин наткнулась на вир-пространство, в которое у нее не было доступа. На эти слои допускали только членов какой-то группы.

Я помню, что двухсотпятидесятый уровень отведен для уличных сплетен.

Однако уровень 250 населил бульвар рисованными фигурами – яркими, многоцветными, контрастными версиями людей, проходящих мимо, с плывущими над головами специальными шарами. Некоторые шары заполняли слова. Другие – просто серая статика. О да. Это уровень подслушивания, если люди столь беззаботны, что не ставят заградительный блок. Уровень сплетен, должно быть, 350.

Мейлин обнаружила, что ей нравится возможность вернуть прежний навык навигации движением век, хотя ребенок начал капризничать, а плечо у нее заныло от сумки с покупками, и вообще пора уже было домой.

Наконец ей больше не требовалось перемещаться по слоям линейно, как это делают новички. Простой выбор предпочтений позволил ей увидеть три пространственные паутины опций, протянутые во все стороны. Нужно только посмотреть, прищуриться, мигнуть, и она окажется на уровне, где…

…летали входящие сообщения совсем иного характера. Голоса, тексты и видео увеличивались и прикреплялись к молодым демонстрантам, присланные анонимными прохожими или даже людьми, которые наблюдали за этим событием из-за тысяч километров.

«Какие самоуверенные сопляки, – говорилось в одной надписи. – Как будто эта молодежь знает, что такое борьба и революция».

Другая ворчала:

«В 2025 году, когда я был в Новой Красной гвардии, мы знали, как поднять шум на улице».

Да. Уличные сплетни. Наконец Мейлин нашла кое-что интересное для нее – простой вопрос:

Против чего они выступают?

И еще более простой ответ – рекомендацию кликнуть по адресу:

0847lals0xlod098-899as0004-hand-dorad087.

Она взглянула на этот адрес, мигнула – и улица снова преобразилась.

Молодые люди теперь были в костюмах семнадцатого века периода династии Сун, в нарядах последователей великого предводителя революции Ли Цзычэна. Мейлин узнала костюмы народной милиции – она когда-то смотрела исторический сериал, посвященный этому времени. Поскольку Ли Цзычэн хотел освободить массы от феодального гнета, сам председатель Мао сто лет назад провозгласил его героем китайского народа. «И все равно удивительно, что сегодняшние богатые и властные повелители Милостивого Патриархата позволяют вспоминать о нем», – подумала она.

Пешеходы и зеваки выше по улице тоже преобразились: их городская современная одежда сменилась крестьянской 1600-х годов. Не очень лестно, но Мейлин поняла смысл: «Мы все невежественные плебеи. Большое спасибо».

Ей хотелось добраться до ближайшей камеры и посмотреть на себя преображенную, но потом она решила, что не стоит тратить силы. Она наконец увидела ответ на свой вопрос. Над головами демонстрантов плыли огромные баннеры, пестрые, под стать их костюмам.

То, что точно не запрещено*, автоматически разрешено!

(* Запрещено на справедливом основании суверенным и справедливым законом.)

Мейлин слышала эту фразу и раньше. Она попробовала вспомнить, и это усилие запустило поисковые программы сетевых очков. Мейлин вздрогнула, услышав бестелесный голос.

«Восемнадцать лет назад группа защитников прав человека потребовала, чтобы этот принцип воплотили в знаменитом международном Великом Договоре, решительно и бесповоротно отвергнув противоположную традицию большинства человеческих обществ: все, что специально не разрешено, должно считаться запрещенным.

Активисты считали эту смену догмы еще более важной и фундаментальной, чем свобода слова. С тех пор некоторые социальные психологи укрепились во мнении, что эта реформа напрасна, поскольку затрагивает не точку зрения закона, а глубоко укоренившееся культурное предубеждение.

Приняв этот принцип, профессиональные гильдии и аристократические группы всего мира смогли добиться узаконения сословий…

Мейлин сумела прервать эту подробную лекцию, которая ей не слишком помогла. Та же проблема возникла и с другими вир-баннерами, покачивавшимися на эрзац-ветру:

Все человеческие существа – даже лидеры – генетически склонны к обману

и

Критика – единственное средство против ошибок

Конечно, можно пойти дальше. Бесконечное море определений, объяснений и комментариев, доступных даже малообразованной женщине. Так, значит, демонстранты хотели заманить зрителей учиться? Может ли что-то настолько неопределенное быть целью молодежной демонстрации? Проникать в мозги молодежи, сердить родителей неопределенностью протеста детей?

Каков бы ни был ответ, Мейлин потеряла терпение.

Китайцы всегда отличались честностью, говорили что думают и думали что говорят. Но теперь, став величайшей державой мира, мы соскальзываем на традиционный азиатский путь? Пряча побуждения и цели за слоями докучливого символизма?

«Во всяком случае, – с некоторым удовлетворением подумала она, – люди забудут об этих ребятах, как только возобновится Конференция по Артефакту».

Подойдя к стене ближайшего здания, она сосредоточилась на навигационном мигании, чтобы уйти с этого причудливого вир-уровня и вернуться в благословенную простоту десятого слоя, где дружелюбная желтая стрела поведет ее назад, к морской стене, отделяющей богатых жителей Шанхая от темных грозных приливов. А оттуда к стоянке водных такси, где она сможет поесть, прежде чем заказать маршрут…

Неожиданно прямо перед ней что-то появилось. Символ, сообщающий, что идет прямая трансляция сообщения. Символ поражал извещением о срочности… и цветными полосками, обозначающими принадлежность к официальной власти. Слегка нервничая, Мейлин посмотрела на полосатую иконку и мигнула, подтверждая согласие ответить. И сразу поверх уличного движения и пешеходов появилось лицо и верхняя часть торса – строгий мужчина в мундире.

«Пяо Мейлин. Меня зовут Цзин Пуван, я из службы государственной безопасности. Мне пришлось потратить немало времени и сил, чтобы отыскать вас».

Это прозвучало как упрек.

«К счастью, мне удалось воспользоваться Сеткой, чтобы найти вас по рисунку роговицы, как только вы начали пользоваться очками. Нам необходимо срочно встретиться и побеседовать о вашем супруге…»

Мейлин почувствовала, что у нее пересохло в горле; она споткнулась. Маленький Сяоен, к этому времени уснувший, заворочался в слинге и сжал крошечные кулачки.

– Что… что случилось?

Ей пришлось говорить вслух, чтобы точно знать – очки ее услышат. Несколько прохожих удивленно посмотрели на нее: бывают же такие невоспитанные! Говорить вслух, беспокоя других в общественном месте? Ужас!

Однако у Мейлин не было даже микрофона в горле и выбирать ей не приходилось.

– Что у вас нового о нем?

«Никаких новостей, – ответил правительственный чиновник. – Я хочу обсудить с вами, как спасти его от дурного общества, в котором он оказался. Как вернуть его в объятия его любимого государства».

Мейлин, боявшуюся, что новости плохие, окатило волной облегчения. Отвернувшись к ближайшей кирпичной стене, она тихо ответила:

– Я… уже рассказала другим офицерам все, что знала. Машины и препараты подтвердили, что я не лгу. Не знаю, что я смогу добавить.

Мейлин говорила об этом без сожалений и не чувствовала себя предательницей. Сянбин сказал ей, что, если им будут интересоваться власти, она должна во всем сотрудничать с ними. Ведь ничего из того, что она скажет, для него не опасно. С той минуты, когда он уплыл с пингвином-роботом, и до настоящего времени не было никаких оснований считать, что он совершает что-то противозаконное.

«Да… – Мужчина на мгновение посмотрел в сторону, кивнул и снова повернулся к Мейлин. Она подумала: с какой точки он на нее смотрит? Хотя его изображение появилось на внутренней стороне ее очков, он, вероятно, использовал камеру на фонарном столбе, как раз над нею. – Мы бы хотели снова поговорить с вами, – объяснил он. – Нужно всего несколько минут, чтобы прояснить одно-два противоречия. После этого мы отвезем вас домой за счет государства».

Что ж. Перспектива, кажется, соблазнительная. Не придется брести через весь Восточный Пудун, таща покупки и малыша, который с каждой минутой становился все тяжелее.

– У меня есть контактный код инспектора Ву, которая допрашивала меня в последний раз. Позвонить ей, чтобы организовать встречу?

Цзин Пуван покачал головой:

«Нет. Мой отдел не может тратить время на прохождение через местные органы. Вопрос относительно незначительный, но его нужно решить немедленно, это приказ из столицы».

Мейлин с трудом сглотнула.

– Куда идти?

«Позвольте дать вам координаты ближайшего полицейского участка. Офицеры проведут вас в помещение для свиданий и предоставят освежающие напитки. Я отправлю к вам навстречу свой голоаватар. Потом машина отвезет вас домой».

Ее очки немедленно перестроились на пятнадцатый слой, пробежали цифровые коды, и перед Мейлин материализовалась желтая стрела, указывавшая, что ей нужно дойти до конца квартала и повернуть налево.

– Надеюсь, инспектор Ву довольна моим сотрудничеством, – сказала Мейлин, начиная путь в указанном направлении.

«Об этом не беспокойтесь, – заверил ее полицейский. – Скоро встретимся».

И его лицо исчезло.

Некоторое время, чувствуя тоскливое одиночество, Мейлин шла по стреле. Нехорошо привлекать к себе внимание властей – хотя инспектор Ву и ее технические специалисты были вежливы и ничем ей не угрожали во время разговора, когда на берег рядом с маленьким домом, который они построили вместе с Сянбином, опустился большой сверкающий вертолет.

Конечно, они хотели все знать о блестящем камне, который так походил на вашингтонский Артефакт. Когда ее спросили, почему муж не доложил правительству о своей находке, Мейлин очень искренне и правдиво объяснила, что они боялись разделить участь прежнего владельца кристалла.

«Ли Фанлю пал жертвой паранойи и коррупции того времени, – признала инспектор Ву. – Но тех, кто это с ним сделал, постигла та же судьба во время реформ, последовавших за катастрофой «Чжэн Хэ» и Великим Договором. Жаль, что ваш муж не принял это во внимание и не принес свою находку нам, на пользу народу».

Когда Мейлин возразила, что они с Сянбином чувствуют к великой родине только любовь и почтительность, инспектора Ву это устроило.

«Все в порядке. Я уверена, мы его найдем. И у него будет возможность доказать свою преданность».

С этими словами полицейский инспектор улетела от Мейлин, одурманенной наркотиками и нейрозондированием. Ей даже позволили оставить себе деньги робота-пингвина – скромное утешение, свободу от нужды, вызванной отсутствием Бина.

Может, другие чиновники, более высокого ранга, считают иначе? Подходя к указанному месту, Мейлин чувствовала, как натягиваются ее нервы. Но какой у нее выбор? Только выполнить указания властей. Они знают, где она живет. Они могут отменить береговой контракт, который так дорого обошелся маленькой семье. Эта встреча будет «чашкой чая, приправленного страхом».

Стрела указала новый поворот – на этот раз направо, через переулок с лотками розничных торговцев. Отвечая на прищуренный взгляд Мейлин, очки показали ей карту, свидетельствовавшую, что это кратчайший путь к бульвару Мифологии Бодрых Детей, знаменитому своими роботами, изображающими любимых детских героев из «Путешествия на Запад», «Белоснежки» и «Как становятся богами».

«Может, увижу по пути Пипи Лю, или Лю Сиси, или Шрека», – понадеялась Мейлин. Но сначала нужно сходить туда.

Она всматривалась в тусклый проход, по сторонам которого стояли старомодные открытые магазины, которые, казалось, уходят назад во времени, в те дни, когда такие улицы были в каждом городе и деревне. Особенно до революции: тогда четыре поколения семьи жили вместе в тесных комнатках над лавкой, экономя на всем ради того, чтобы один из сыновей смог выбиться в люди. Традиционное стремление подняться на новую ступень, которое высмеивается в старинной пословице:

Первое поколение – кули; экономь деньги, покупай землю!

Второе поколение – владельцы земли.

Третье поколение – земля отдается в залог.

Четвертое поколение – кули…

Но ведь издевательские стихи не должны относиться к нынешнему времени. С ними сто лет назад покончила революция. Мейлин кашлянула в кулак, совершенно точно зная одно: ее сын будет сообразительным, образованным, и она научит его мудрости! Если мы переживем трудные времена…

Она свернула в узкую улицу, и тут послышался голос:

– Почтенная матушка не должна туда идти.

Мейлин остановилась, огляделась и поняла, что матушка здесь только она. Посмотрев в ту сторону, откуда доносились слова, она увидела сидящую в глубине затененного дверного проема фигуру. Ее дешевые очки попытались улучшить изображение – получилось не очень, но она разглядела ребенка лет, пожалуй, двенадцати, в поблекшей зеленой парке и в очках, обмотанных проволокой и липкой лентой.

– Это ты мне?

В этом ребенке было что-то необычное. Он слегка раскачивался вперед-назад и, глядя на Мейлин, в то же время смотрел как будто куда-то за нее, на далекий горизонт.

– Матери – источник всех проблем и всех ответов.

Произнесенные негромко, эти слова звучали как афоризм или поговорка. Теперь Мейлин видела, что у него гнилые зубы, причем нижние выступают вперед, на шее непроходящая сыпь. Что-то с этим мальчиком неладно.

– Гм… прошу прощения?

Он встал и придвинулся к ней, по-прежнему не глядя ей в лицо.

– Цзя Цзюйпен, твоя мать велит тебе идти домой обедать.

Вот это выражение она уже слышала. Поколение ее родителей… люди говорили это друг другу и смеялись, хотя Мейлин не могла понять, что в этом смешного. Внезапно ей стало ясно: должно быть, этот ребенок – жертва эпидемии аутизма. Иными словами, кошмар современных родителей. Она машинально повернулась, своим телом защищая маленького Сяоена, хотя болезнь была незаразная.

Болезнь, может, и незаразная. А вот невезение…

Она сглотнула.

– Почему ты говоришь, что мне нельзя ходить в тот переулок?

Мальчик протянул к ней обе руки, и Мейлин на мгновение показалось, что он хочет, чтобы его подняли, но потом она поняла: ему нужны мои очки.

Мейлин почувствовала, что часть ее существа стремится побыстрее уйти. В конце концов, ей вовсе не хотелось, чтобы полицейский ждал ее и раздражался. Но что-то в спокойной настойчивой улыбке мальчика заставило ее наклониться и позволить ему снять с нее дешевое устройство. Улыбка стала шире, и на мгновение он встретился с ней взглядом – очевидно, на больший контакт он просто не был способен.

– Люди, – сказал он, – здесь не для того, чтобы покупать соевый соус.

– Люди? – Она выпрямилась и огляделась. – Какие люди?

Как будто не слышал ее вопроса, он стал вертеть в руках очки, разглядывая и явно стараясь не попадать в поле их зрения, потом со смехом выбросил в ближайший мусорный бак.

– Эй, я заплатила за них…

Мейлин замолчала. Мальчишка протянул ей свои очки, перевязанные проволокой.

– Увидишь.

Она ошеломленно заморгала. Это безумие.

– Кого увижу?

– Людей. Они ждут матушку.

Без очков стало заметно, что у него сильное косоглазие. Голос почти монотонный.

– Пусть ждут. Матушка не придет. Не сегодня.

Ей не хотелось протягивать руку. Не хотелось брать очки, надевать их, заправлять дужки за уши. И особенно Мейлин не хотелось выяснять, кого мальчик называл людьми.

Но она надела и увидела.

Теперь переулок казался освещенным и превратился в туннель во мгле, протянувшийся мимо нескольких лавчонок, в которых переделывали дешевые украшения лудильщики или шили одежду из настоящей (хотя и незаконной) кожи, а одна семья выращивала суперскорпионов для боев и для стола. Очки казались проще и примитивнее, чем ее, но это было не так. Она чувствовала текстуру плодов ююбы, которые пекарь нарезал в пирог, и даже ощущала их запах.

Вдоль края туннеля замелькали символы – многие из них китайские, но не все. Они выстраивались не в аккуратные ряды или столбики, а в спирали и движущуюся рябь. Она пыталась смотреть на них. Но не ей было контролировать это зрелище.

Перспектива неожиданно изменилась, очки подключились к какой-то камере на стене на полпути вниз по переулку, сразу над трехколесным фургоном доставки. Мимо грузовика с работающим мотором камера заглянула в маленький магазин, где Мейлин увидела пожилую женщину, вручную расписывающую глиняную посуду перегородчатой эмалью. Художница как будто нервничала – дрожала и прикусывала язык, нагибаясь к работе. Когда она опускала кисть в чашку с красной краской, рука ее тряслась. Когда женщина подносила кисть к графину с узким горлышком, который расписывала, с кисти капала краска.

Изображение, передаваемое камерой, снова сместилось. Мейлин неожиданно поняла, что смотрит через очки старухи и видит то же, что она.

Вначале был виден только кончик кисти, закрашивающий хвост омара из мультика – любимого спутника Русалочки, героя древнего фильма Диснея. Хотя и ограниченная медной проволокой, краска легла чуть широко и неровно. Мейлин услышала сдержанное проклятие, когда художница стала вытирать лишнюю краску… и на мгновение подняла глаза, подглядев в сторону припаркованного снаружи фургона, дымившего выхлопной трубой, – шофер лениво сидел, открыв дверцу, и курил сигарету. На коленях у него лежал моток бечевки.

Снова пугливый взгляд на кисть, с которой капала краска. Затем изображение сместилось влево, всего лишь на миг, но Мейлин этого хватило, чтобы увидеть второго мужчину, плотного и мускулистого, который стоял глубоко в тени и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Мейлин не просила об этом, но очки мальчика остановили это изображение, увеличили и расширили поле, показывая, что́ этот здоровяк держит в руках. В одной – сверток черной ткани. В другой – гипнопарализатор. Мейлин узнала его по криминальным драмам, которые часто смотрела. Эти штуки используют копы, чтобы утихомирить преступников. И еще… похитители.

Картинка вернулась к тому, что видела престарелая раскрасщица посуды. Старуха снова смотрела на графин. Только на этот раз веселую подводную сцену уродовал один кроваво-красный иероглиф. Мейлин ахнула, прочитав его.

Беги.

Внезапно вспотев, с бьющимся сердцем, Мейлин сорвала очки, совершенно уверенная, что эта западня – для нее. Но почему? Она сотрудничала. Шла добровольно, по своей воле!

Ответ очевиден. Никакой встречи в ближайшем полицейском участке не будет. Это ловушка, с единственной целью – заманить ее в этот переулок.

Мысли ее метались. Что делать? Куда идти? Может, если пойти в другую сторону… держаться заполненных улиц… позвонить инспектору Ву…

– Матушка пойдет сюда, – сказал мальчик и потянул ее за руку. – Здесь везде коббли и плохие люди тоже. Через тридцать восемь секунд они узнают и кинутся сюда со всех сторон. Но мы знаем, как позаботиться о матушке.

Она смотрела на него, не веря. Но мальчик улыбнулся и, снова на мгновение заглянув ей в глаза, настойчиво сказал:

– Пошли. Пора бежать.

И миг принятия решения остался в прошлом. Они торопливо пошли прочь от опасного переулка вдоль улицы, которая совсем недавно казалась полной фантазий. Но сейчас – знала Мейлин – тут были еще и опасные глаза.

ПРИЛИВ ПОДНИМАЕТСЯ

Относительные преимущества человека и машины разнятся от одной задачи к другой. Представьте карту, на которой «преимущественно человеческие» работы расположены на суше. Здесь вы найдете виды занятий, которые лучше всего выполняют живые люди: например приготовление еды для гурманов или создание причесок. Затем есть «берег», работы, одинаково успешно выполняемые людьми и машинами, вроде аккуратной сборки дорогостоящих частей. Или работа привратника.

А еще ниже этих работ располагается «океан» заданий, которые лучше исполняют машины вроде массового производства или управления дорожным движением. Когда машины делаются дешевле или умнее – или и то и другое, – уровень воды поднимается, и это имеет два следствия.

Машины заменяют людей на «вновь затопленных» площадях.

Но расширение возможностей машин приводит к расширению задач человека, поднимая стоимость того, что человек делает хорошо. И у людей возникают новые возможности – как молодые горы встают из моря.

Робин Хэнсон, вымышленный герой из вебсим-пьесы «Трилемма»