Текст книги "Завет стали. Орудие предзнаменования. Книга первая"

Аня в этом сомневалась. Люди – каким бы ни было их происхождение – не обладали подобной силой, учитывая, что мудрейшие из известных эльфов могли утверждать лишь, что открыли всего две чакры.

Она миновала перекресток и картину пленения Шета и пошла туда, где надеялась найти родителей. Столкнувшись с несколькими слугами, заканчивавшими вечерние дела, принцесса рассеянным взмахом руки ответила на их поклоны и пошла дальше, в сторону личных покоев императорской семьи.

Коридор сузился, а потолки стали ниже, более комфортной высоты. Освещение здесь тоже было мягче. В личных покоях эльфам Якша не нужно было производить впечатление на высокопоставленных гостей. Здесь Аня и ее родные могли расслабиться.

Вскоре она подошла к кабинету матери. Свет проникал из-под крепкой двери красного дерева овальной формы, идеально вписывавшейся в раму. Безукоризненная работа. Было практически невозможно определить, где кончалась дверь и начиналась рама. Вдобавок над притолокой был высечен символ Якша-сит – огненное солнце.

Аня взяла себя в руки, сделала вдох, чтобы успокоиться, и постучала в дверь.

– Войдите, – раздался голос.

Ее мать, Сала Якша.

Аня вошла в кабинет: квадратное помещение, занятое шоколадного цвета книжными полками. Ее сестра и наследница трона, Энма, сидела на диване напротив незажженного камина. На столике перед ней лежала груда книг. В соседнем кресле сидел отец, Аван Аруэн.

Аня и ее брат и сестра взяли фамилию отца: по традиции и согласно закону только один эльф имел право носить имя сит. Императрица Сала Якша сидела справа, за массивным письменным столом с вырезанными на ножках рычащими драконами.

Принцесса внимательно огляделась. Пара стремянок, чтобы легко доставать даже до самых высоких полок. Напротив входа – большое окно. Днем из него открывался вид на очаровательный, обнесенный стеной сад, но сейчас Аня видела в нем только свое отражение.

Взгляд принцессы автоматически переходил от одного члена семьи к другому в поисках каких-либо перемен. Это была ее давняя привычка.

Сначала она оглядела сестру. Светлые волосы Энмы – более солнечного оттенка, нежели медовые локоны Ани – были как обычно заплетены в косу. Энма была на шесть десятилетий старше стодесятилетней Ани и обладала несравнимо более тяжелым характером. Вздорным, горделивым и слишком часто – мелочным. Энма обижалась по всяким пустякам. Например, впервые обнаружив, что Аня выше нее, Энма не разговаривала с сестрой целый месяц.

И все же Энма, бесспорно, была умна, талантлива и харизматична, когда это требовалось. Если она когда-либо сумеет обуздать менее благородные черты своего характера, однажды сможет стать достойной того, чтобы занять солнечный трон Якша.

Энма посмотрела на Аню темными глазами, не выражавшими ни дружелюбия, ни враждебности. Нейтралитет. Обычно на большее Аня и не рассчитывала.

Затем Аня изучающе посмотрела на мать, некрасивую эльфийку средних лет. Ее волосы все еще были светлыми, того же оттенка, что и у Энмы, хотя, возможно, локоны Салы несколько утратили блеск. На этом сходства заканчивались, потому что темные глаза матери излучали явное тепло. К тому же Энма была красива, а императрица – нет. Хорошо сложенная – лучшее, что можно было о ней сказать. И все же харизма Салы и ее способность повелевать окружающими выделяли ее среди других эльфов. Иногда она напоминала природную стихию.

Принцесса перевела взгляд на Авана, своего отца, сидевшего в кресле неподалеку от Энмы с книгой в руке. Это был темноволосый эльф на закате зрелых лет (ему было триста), и его голубые глаза все еще горели любопытством. Отец происходил из императорской семьи Гелиар-сит, и несколько лет назад ушел с молотка, чтобы жениться на наследнице Якша. Он быстро обосновался в Якша, хотя повседневные дела, касавшиеся управления сит, мало его интересовали. Вместо этого большую часть своего времени он посвящал целительству и был одним из искуснейших врачевателей во всей Якша. Также Аван освоил такие ремесла как изготовление мебели, садоводство и даже кузнечное дело. На самом деле меч инсуфи, притороченный к поясу Ани, был его работы.

Мать Ани вышла из-за стола и заключила дочь в объятия.

– Мы не ждали тебя домой еще несколько недель.

Аня тоже обняла мать.

– Это был душевный порыв.

Императрица протянула руку и заправила выбившийся локон Ане за ухо. Она понимающе улыбнулась: – Дай угадаю. Душевный порыв отправиться в путь.

Аня улыбнулась в ответ. Она должна была понять, что мать догадается о ее планах.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Ты приехала не для того, чтобы повидаться с родными? – спросила Энма неестественно приятным и невинным голоском.

– Будь поласковее, – укорил ее отец. Он встал и тоже подошел обнять Аню. От его одежды пахло дымком. Должно быть, работал в кузнице. – Куда планируешь ехать?

– Недалеко. В южную часть Кинжальных гор. Я не была там уже несколько лет.

– Когда вернешься? – спросила мать.

– Гораздо важнее, когда ты откажется от этой нелепой игры в воительницу? – потребовала ответа Энма.

Аня закрыла глаза, моля о терпении. Иногда единственное, чего ей хотелось, – это ударить сестру.

– Я бы сформулировал вопрос иначе… – начал отец.

Аня открыла глаза, надеясь, что никто не заметил резкой вспышки ее гнева. От нее ждали удачного замужества, вероятно, в ближайшие пятьдесят лет, а до тех пор она должна была заводить любовников, временно связывая их интересы с интересами императорской семьи. Последним и занималась Энма, причем с энтузиазмом, насколько Аня могла судить.

Но Аня не могла сказать того же о себе. Она оставалась девственной и внутренне содрогалась при мысли о прикосновениях чужого мужчины. В прошлой жизни она была замужем и все еще тосковала по своему почившему супругу.

И почему только он умер?

– У тебя есть обязательства перед сит, – сказала Энма, поднимаясь. – Обязательства, которые может выполнить только принцесса по крови. Пусть с проблемами в южном регионе Кинжальных гор разбираются другие рейнджеры.

– Мне известны мои обязательства, – огрызнулась Аня.

– Так веди себя соответственно, – огрызнулась в ответ сестра.

Отец поднял руки в примирительном жесте и обратился к Ане:

– Мне понятны некоторые из причин, по которым ты хочешь покинуть город, но Энма права. У тебя действительно есть обязательства.

Энма кивнула.

– Тебе уже давно пора повзрослеть.

Аня посмотрела на сестру убийственным взглядом, готовая взорваться от гнева. Должно быть, ее ярость наконец пробила лицемерную броню Энмы, потому что сестра резко отступила.

Затем заговорила мать.

– Твои обязательства как рейнджера немаловажны, – начала она, – и я знаю, что ты не станешь уклоняться от обязанностей, когда настанет время вернуться домой. Надолго ли ты останешься сейчас?

– Самое большее – на несколько дней, – сказала Аня. – Этого хватит, чтобы купить билет на пароход до Быстромечия.

Императрица широко улыбнулась.

– В таком случае, у тебя будет время рассказать мне о новеньких первокурсниках Третьего Директората.

– Многие одобрительно отзываются о Рийне Кушинре, – сказала Энма.

– Он из Якша, не так ли? – спросил отец.

– Да. Они с Эстином друзья, – пояснила Энма. – Он брат Лисандра.

– Лисандра? – повторил отец. – Не он ли заслужил клинок инсуфи всего через десятилетие после выпуска из Директората?

– Он самый, – ответила Энма. – И в обозримом будущем вполне может заслужить звание сая.

Аня хранила молчание. Именно Лисандра многие прочили ей в любовники. Красив, харизматичен, искусный воин… Могло быть и хуже, но… Лисандр ее не интересовал. В определенном смысле это было плохо для них обоих.

– Говорят, у Рийна не меньше шансов достичь величия, – вежливо обратилась Энма к Ане. – Что думаешь о нем?

– Возможно, он одарен, – ответила Аня и принялась рассказывать о первокурсниках. Но мысли были прикованы к Синдеру.

Как он заметил запах корицы?

Глава 22

Несколько месяцев, проведенных в Третьем Директорате, пролетели в мгновение ока. Месяцы, тренировок, поединков, обучения и занятий. Вскоре Третий Директорат, словно одеялом, накрыла глубокая осень, дни стали тусклыми и мокрыми, но на несколько волшебных недель снова вернулась великолепная погода. Сверчки заводили последние песни, напоминавшие о лете, а приятный ветерок проникал сквозь окна в гостиную первокурсников в Кратх-хаусе. Он приносил ароматы цветов из заднего сада, а обе луны излучали мягкий свет.

Камин не горел, и Синдер надеялся избегать этого еще хотя бы несколько недель. Он без энтузиазма ждал жадных пальцев и ледяных прикосновений зимы.

Этим вечером гостиная была переполнена. Рориан и Ишмай сидели в углу, готовя на завтра домашнее задание по истории. Они должны были уже закончить, но дотянули до последнего и наверняка засидятся допоздна. Дериус присоединился к ним. Он дописал свое эссе, но с радостью вызвался помочь двум людям.

Остальные разбрелись по гостиной, расслабляясь и тихонько посмеиваясь. Люди и гномы преодолели первоначальную антипатию и за месяцы, проведенные в Третьем Директорате, умудрились совершить чудо: они сплотились. Настолько, что даже играли вместе. Сейчас небольшая компания играла в юкер, популярную в Сурент-креш карточную игру, которой гномы научили людей. Это была легкая игра, и Синдеру она нравилась. Обращать внимание на разыгранные карты было полезно, но не так уж необходимо. Явно не настолько, чтобы это мешало беседе.

Сейчас, однако, у Синдера на уме было другое. Мандолина. После поступления в Третий Директорат у него почти не было времени играть. Каждый день было слишком много дел: дыхательные упражнения, которым их научил мастер Абсин, час дополнительных занятий с мечом, а затем домашние задания по теоретическим курсам. Синдер гордился тем, как хорошо справляется. Он не отставал от остальных.

Мгновение спустя он скорчил гримасу. Он не отставал ни по одному предмету, кроме верховой езды. Проклятый белый жеребец. Конь практически не позволял на нем ездить, и они быстро уступали остальным. Тупое животное было слишком игриво. Или, может, просто упрямо. Или глупо. Или глупо упрямо… Или наоборот. Какой бы ни была причина, если конь не ускорит темп обучения в ближайшее время…

Синдер прервал раздумья относительно своего недовольства жеребцом. Попереживать о коне можно и в другой раз. Сегодня он хотел музыки. До сих пор он приложил немало усилий, чтобы преуспеть в Директорате, и заслужил свободный вечер. Спокойный сегодняшний вечер игры на мандолине.

Сперва мандолину нужно было настроить. Синдер подтянул колок, чтобы заставить струну извлекать ноту ближе к той, которую она должна была издавать. Занимаясь этим, он улыбнулся, вспомнив, как струна лопнула посреди выступления в «Одиноком осле». Они с Корал тогда выступали вместе, и резкий звук испортил прекрасную ноту, которую она взяла. Позже она посмеялась над этим вместе с ним.

Синдер вздохнул. Он скучал по выступлениям с Корал и чувствовал себя виноватым оттого, как мало думал о ней в последние дни. Наверное, это потому, сколько работы ему предстояло проделать. Он предпочитал думать – даже, скорее, надеяться, – что причина именно в этом.

– Горячая Голова правда умеет играть на этой штуке? – спросил Шриови, ни к кому конкретно не обращаясь.

Синдер глянул на гнома.

– Он умеет играть, – ответил Боунс.

– А то сейчас звучит кошмарно.

– Нужно сперва ее настроить, – сказал Боунс.

– Он знает хоть одну хорошую рабочую песню? – настаивал Шриови. – Я не хочу слушать это ваше дурацкое человеческое нытье о потерянной любви и всяком таком. Мне нужно что-то более ядреное.

– Может, дашь мне настроить мандолину, вместо того чтобы ныть? – хмыкнул Синдер.

– Ага, – сказал Боунс гному. – Может, закроешь уже свой чертов рот?

Шриови рассмеялся.

– Ах ты, кретин.

Синдер улыбнулся. В первые несколько недель Шриови был на ножах со всеми людьми с первого курса. Со временем он угомонился настолько, что подружился с теми, к кому изначально не испытывал ничего кроме очевидного презрения. Но Синдер не был уверен в том, что же на самом деле Шриови испытывал к людям, когда они только встретились. Гном так быстро угомонился, что Синдер задавался вопросом, не было ли раздражение Шриови какой-то уловкой.

Тут подошел Натаз.

– Ты тут издеваешься над гребаной кошкой, что ли?

Синдер сомневался, что Натаз может произнести хоть одну фразу без проклятий, но не стал реагировать на его замечание. Он так и сидел, склонившись над инструментом.

– Все гномы такие нетерпеливые или только уроды?

Натаз расплылся в улыбке.

– Не бывает красивых гномов. Разве ты еще не понял?

Удивительно, но он не выругался.

Синдер улыбнулся:

– Ага. Наверное, я начинаю это осознавать.

Через несколько минут он закончил настраивать мандолину и перебрал струны на пробу, довольный звуками, которые они издавали.

– Готово? – спросил Шриови.

– Готово.

Шриови хлопнул в ладоши и обратился ко всем в комнате:

– Слушайте все!

Все умолкли.

– Наш мудрый и славный предводитель Горячая Голова…

– С каких это пор Синдер стал нашим предводителем? – спросил Ишмай.

Синдер задавался тем же вопросом.

– С тех пор как я это сказал! – рыкнул Шриови. – Только мой голос в счет. А теперь заткнись: Горячая Голова собирается удостоить нас песней.

В ожидании, когда Синдер начнет, первокурсники свистели, смеялись и аплодировали. Некоторые дразнили его, ставя под сомнение навыки игры на мандолине, и он качал головой в ответ на их шутливое глумление. Это были одни из самых выдающихся воинов разных стран, но в конце концов, это были всего лишь молодые парни, а ничего на свете не нравится им больше, чем поддразнивать своих друзей.

Был лишь один способ успокоить их. Синдер громко перебрал струны мандолины, все открытые ноты. Громкие звуки прорезали комнату, и первокурсники притихли.

Теперь-то он мог играть.

Синдер размял пальцы, похрустел костяшками и принялся исполнять песню, которую выучил в Быстромечии. Он быстро перебирал струны мандолины, стремясь передать звук и дух мелодии. Слова повествовали о команде крепких воинов с северных ледников. Они плыли на галерах из места, где царили суровые ветра, направляясь в новые земли с намерением их захватить. Мелодия была энергичной и ритмичной, особенно когда добавлялись ударные, но даже когда она исполнялась на одной только мандолине, дух этой песни пробирал насквозь.

Когда он закончил, на смену свисту пришел взрыв аплодисментов.

– Сыграй еще, – попросил Ишмай.

– Ты закончил работу по истории? – спросил Синдер.

Ишмай скривился.

– Так я и думал, – сказал Синдер. – Я все равно сыграю, но ты должен закончить дела.

Ишмай пробубнил:

– Так точно, наш славный предводитель. – И несмотря на саркастичный тон, вернулся к работе.

Синдер сыграл еще одну песню. Ее он нашел в библиотеке: это была песня о Шокане и его легендарной родине – Ашоке.

– Что это было? – спросил Шриови, когда он закончил.

Синдер объяснил. Выражение лица Шриови стало печальным.

– Мой народ верит, что мы познаем мир, только когда Шокан перекроит нас.

Синдер никогда прежде не слышал об этом. Он молча ждал, что еще скажет гном.

– Это из «Креш Прани». Это наше самое глубокое и почитаемое священное писание, но некоторые дураки считают его не более чем историческим документом. В нем говорится, что гномы вновь обретут то, что утратили, только когда оставят меч и возьмут в руки молоты.

Заговорил Боунс:

– Но ведь гномы и так уже бьются молотами.

– Знаю, – сказал Шриови. – В этом не всегда есть смысл. Таковы уж священные тексты.

– Гномы бьются боевыми молотами, – сказал Синдер, – но бывают и другие. Такие, которые используют в кузне.

– Все равно это бессмысленно, – пробурчал Шриови.

Синдер согласился, но все же сделал мысленную заметку прочесть «Креш Прани».

Дальше он сыграл песню о поездке по пустыне с единственным товарищем – безымянным конем. Мелодия напомнила ему о жеребце, и он сделал еще одну мысленную заметку: выяснить, как укротить белого коня. Либо так, либо взять другую лошадь. Не стоит тратить время на упрямого зверя.

* * *

Великолепная погода, начавшаяся на прошлой неделе, сохранялась, но по утрам все же было прохладно. У Синдера отваливались уши, из носа текло, а изо рта поднимался пар, когда он добрался до стойла белого жеребца. В воздухе витал привычный запах лошадей, сена и навоза. Конюшня была наполнена шепотками молодых эльфов, заботившихся о своих подопечных. В остальном было довольно тихо. Остальные ученики из класса Синдера уже выехали из конюшни, взобрались на скакунов и собрались в ближайшем паддоке, чтобы получить дальнейшие наставления.

Однако Синдер все еще был внутри, с белым конем. Он до сих пор не дал животному имени. Может, стоит назвать его «Вредитель» или «Бесполезный»? Белый скакун переминался с ноги на ноги и именно сейчас решил махнуть хвостом Синдеру в лицо. В глазах жеребца блеснул игривый огонек – Синдер его узнал.

О нет, только не сейчас.

Синдер схватил животное под уздцы, заставив жеребца посмотреть ему в глаза. Он должен заставить животное понять, что от него требуется, и сейчас не время валять дурака. Для них обоих. Не сегодня, когда Синдер решил наконец оседлать белого скакуна и подготовиться к езде.

У него были сомнения по поводу успешности этой затеи. Жеребец не любил, когда на нем ездили, и лишь изредка позволял Синдеру садиться на себя верхом, когда они медленно прогуливались по учебному паддоку.

Они отставали от остальных: все уже успели наездить в седле по несколько часов. Некоторые учились стрелять из лука, сидя верхом на лошади. А кое-кто даже дошел до того, что принимал участие в плановых маневрах, проводимых кавалерией.

Синдер же, в свою очередь, не освоил ни одного из этих навыков. Это было неприемлемо как для него, так и для белого коня. Это требовалось исправить. Мастер Халин начинал терять терпение. Либо Синдер начнет регулярно выезжать своего белого скакуна, либо ему придется взять другую лошадь, а жеребца отправят на конный завод и навечно запрут в маленьком загоне и стойле. У коня больше не будет возможности скакать как ветер.

Синдер попытался заставить жеребца понять всю серьезность ситуации.

Белый скакун фыркнул ему в лицо, заплевав слюной подбородок Синдера.

Синдер скорчил гримасу.

Тупая лошадь.

– Мы должны доказать, что можем работатькак одна команда. – Он снова заставил коня посмотреть ему в глаза. – Понимаешь, что я говорю?

И закатил глаза в ответ на свой дурацкий вопрос. Разумеется, белый конь не понимал его. Это всего лишь лошадь. И неважно, что Синдеру показалось, что он услышал мысли жеребца в день их первой встречи. С тех пор он не увидел никаких проявлений интеллекта, и белый конь явно не понимал, чего от него хотели. Оставался решительно глуп, нем и упрям.

Нельзя сказать, что Синдер не понимал некоторых намерений жеребца. Однако в большинстве случаев конь был сосредоточен на играх и на том, чтобы попытаться его укусить.

Словно желая продемонстрировать это, конь низко наклонился, и Синдер оттолкнул морду жеребца. Зубы лошади скользнули по пустому месту.

Тупое животное.

Конь заржал, и Синдер понял, что тот смеется. Он ничего не смог с собой поделать и усмехнулся в ответ. Белый конь никогда не делал ничего со зла, но делу время, а потехе час. Сейчас пришло время заняться делом. Может, страх поможет там, где проигрывала логика и мольбы?

Синдер снова обхватил голову жеребца.

– Тебя могут кастрировать. Знаешь, что это значит?

Жеребец боднул Синдера в грудь, с сомнением фыркнув.

– Они сделают это, – сказал Синдер. – Либо это, либо конный завод.

Радостная заинтересованность.

Синдер закатил глаза.

– Тебя все время будут держать в стойле и выпускать лишь для размножения и когда тебе потребуется трава. Весь твой мир ограничится маленьким загоном.

Жеребец снова заржал, на этот раз протестующе. В его закатившихся глазах отразилось смятение. Через несколько секунд он успокоился, и на морде появилось царственное выражение.

«Я позволю тебе ездить на мне верхом», – будто говорил он.

Синдер уставился на белого коня. Мог ли он довериться зверю? Жеребец ткнулся носом в висевшее на дверце стойла седло и забил копытом о землю.

Что ж… может, в итоге он и понял.

Синдер взял седло и немного нервничая положил его на спину лошади вместе с попоной. Конь стоял неподвижно. Синдер затянул узду и натянул поводья.

Несколько минут спустя все было готово. Скакун был оседлан и готов к выезду. Синдер вывел жеребца из стойла и повел в паддок. Конь тяжело топал копытами по утрамбованной земле.

Они вышли из конюшни и вошли в паддок, где их ждал мастер Халин. Сижя верхом на мерине, он в изумлении приподнял бровь, когда Синдер вывел жеребца.

– Разрази меня Девеш, никогда бы не подумал, что тебе так быстро удастся оседлать этого ракшаса! – Мастер сузил глаза. – Как думаешь, сможешь сесть на него верхом?

Синдер посмотрел жеребцу в глаза, и тот спокойно ответил на его взгляд.

Можно?

Жеребец забил копытом о землю.

Синдеру хотелось принять это за «да», но он не доверял белому скакуну, особенно учитывая, что раньше тот никогда не вел себя так покорно. Синдер глубоко вдохнул.

Лучше узнать сразу, чем потом.

Он поставил ногу в стремя и вскочил в седло. Жеребец фыркнул, ощутив тяжесть всадника, но в остался неподвижным и спокойным.

В глубине души Синдер немного расслабился.

– Хороший мальчик… – Он погладил жеребца по шее и загривку.

«Вихрь», – прошептал голос в его голове.

Синдер вздрогнул. Действительно ли он слышал голос? Может, и так. Два раза – это уже не совпадение, не так ли? Вихрь. Так зовут жеребца.

Конечно, у него не все в порядке с головой – никаких воспоминаний и все такое, так что, возможно, это лишь воображение, но это неважно. Вихрь – хорошее имя для жеребца.

Мастер Халин глядел на них с удивлением и подозрением.

– Что ты с ним сделал? Этот дьявольский конь еще никогда не вел себя так покорно.

– Мы с ним поболтали, – сказал Синдер, продолжая гладить белого скакуна по шее и загривку. Он провел пальцами по длинной лошадиной гриве и сделал мысленную заметку, что надо бы его подстричь.

– Его зовут Вихрь.

Мастер Халин хмыкнул.

– Вихрь. Ему подходит. – Он развернул своего мерина. – Следуй за мной. Вы с Вихрем будете тренироваться в одном из учебных паддоков. Ты научишься ездить верхом, а, может, даже сделаешь из своего домашнего ракшаса настоящего боевого коня.

Синдер потрепал Вихря по шее.

– Если будешь быстро все схватывать, сможем побегать. Хочешь этого?

Конь заржал, пускаясь рысью за мастером Халином.

* * *

Недели пролетели незаметно, а Синдер с Вихрем продолжали тренироваться. Сначала они продвигались медленно. Обоим нужно было многому научиться, и знания не давались легко, но в основном виной тому было своеволие жеребца. Он всегда хотел все делать по-своему и тогда, когда ему вздумается. Синдеру пришлось набраться терпения, чтобы направить энергию коня в нужное русло, но как только ему это удалось, они стали наверстывать упущенное.

Разумеется, Синдеру все время казалось, что он не успевает. Слишком много было дел и слишком мало – времени. Верховая езда, стрельба из лука, теоретические занятия, владение мечом. И это не говоря о дыхательных упражнениях.

С тех пор как несколько месяцев назад мастер Абсин научил людей правильно дышать, чтобы пропускать через себя лоретасру и очищать прану, Синдер занимался этим каждый вечер без исключения. И каждый вечер без исключения его ждал провал. Он не мог пропустить через себя лоретасру, даже не приблизился к пониманию того, как это сделать, и собственная неспособность расстраивала его.

Почему люди неспособны дотронуться до своей лоретасры?

Во многом именно этот вопрос толкал его вперед.

Они не всегда были на это неспособны. Древние человеческие цивилизации существовали и до Нусраэль-Шев. Считалось, что в те времена они составляли наиболее мощные политические единицы, когда, согласно некоторым ученым, не существовало империй сит и креш. Только люди правили миром без войны.

Все изменилось после восхождения Шета, древнего бога, уничтожившего Шокана, Сиру и свой мир. Если бы не митхаспуры, он уничтожил бы и этот мир.

Так что же произошло? Во время ежедневных поединков на занятиях мастера Абсина Синдер воочию увидел, на что способны гномы и не способны люди. И он хотел знать почему. Какое проклятие послужило причиной такого недостатка?

– В библиотеку идешь? – спросил Джозеп Синдера, отрывая его от собственных мыслей. Гном придержал входную дверь Кратх-хауса, когда входил внутрь, а Синдер выходил.

Внутрь ворвался прохладный осенний ветерок: морозный воздух, хрустящий как грушевый пирог и запах горящего дерева в дымоходах. Хорошей погоде, начавшейся несколько недель назад, пришел конец, но холодное дыхание зимы еще не спустилось с окружающих горных вершин. Сферы диптха на ночь приглушили, и в фойе витала тихая, спокойная атмосфера. Время от времени тишину прерывали громкие голоса, доносящиеся с верхних этажей.

– Что ты там читаешь? – спросил Джозеп.

Синдер остановился, видя невинную растерянность гнома, и не смог не улыбнуться. Хотя Джозеп был на восемь лет старше, Синдеру он всегда казался младшим. Сила и энергия Джозепа пробивались только во время поединков. В остальном гном казался ему наивным простаком, беззаботная легкомысленность которого вызывала у всех улыбку.

– Разве ты сам не из библиотеки идешь? – спросил Синдер.

Джозеп ощетинился, но выглядело это так, как если бы маленького мальчика застукали за шалостью.

– Нет.

Синдер едва удержался от улыбки. Наверняка гном действительно шел из библиотеки, где, забившись в уютное местечко, скорее всего, читал любовный роман. Остальные первокурсники могли начать высмеивать подобное увлечение, но не делали этого, так как считали своим долгом оберегать Джозепа.

Синдер не стал давить на гнома.

– Я люблю ходить в библиотеку, чтобы узнавать больше о Шокане, – сказал он, отвечая на ранее заданный вопрос Джозепа. Однако подробно объяснять, чем вызван его интерес к древнему человеческому воину, не хотелось. Он сблизился с гномами, подружился с ними, но кто знает, как отреагируют на предмет его интересов? Некоторые, может, и поддержат, но, скорее всего, ему пришлось бы столкнуться с сарказмом, насмешками или, что еще хуже, с понимающим снисхождением.

«Ну конечно ты сможешь раскрыть правду о своем виде! Сделаешь то, чего не смог сделать никто за последнее тысячелетие».

Синдер посчитал лучшим держать свои цели при себе.

– О Шокане? – сказал Джозеп. Он вошел внутрь, закрывая входную дверь. – Ты знал, что многие гномьи мудрецы считают его создателем нашей расы?

Это разожгло интерес Синдера. Он знал, что Шокан важен для гномов, но с такой историей еще не сталкивался.

– Мы почти не говорим об этом, – продолжил Джозеп. – Гномам не нравится, когда им напоминают о том, что люди, возможно, существовали еще до нас. Твоя раса, возможно, создала мою. А может, и всех сплетенных… – Он нарочито приложил палец к губам, призывая к молчанию, но глаза весело сверкнули. – Это тайна. Никому не рассказывай.

Синдер улыбнулся.

– Обещаю сохранить тайну. Но это правда? – Он никогда не слышал о подобного рода отношениях между сплетенными и людьми.

– Не знаю, – сказал Джозеп, пожимая плечами. – Но именно поэтому мы чтим людей. Из-за Шокана. Он был человеком, и многие считают, что он создал нас. Поэтому на Литаврах я молюсь Девешу и не забываю почтить Шокана.

– На Литаврах?

– Это происходит в первый вечер первого дня каждого месяца. Во время этого ритуала мы молимся за освобождение. Гномы, я имею в виду. Это очень личное. Дома все заканчивается долгим ужином, во время которого подают воду со вкусом азалий.

– А ты уверен, что это тот же самый исторический Шокан? – спросил Синдер, даже не пытаясь скрыть сомнение. Это казалось маловероятным. Считалось, что Шокан – если он вообще когда-то существовал – жил за много лет до Нусраэль-Шев, а эта великая война произошла три тысячелетия назад. – Кто хранил записи?

– Мы, – сказал Джозеп. – Ну, по крайней мере, наши мудрецы. Моя мама – одна из них. Однако она говорит, что ее сестры-мудрецы не записывали эти истории. Это устная традиция.

Чем больше Джозеп говорил, тем больше вопросов возникало в голове Синдера.

– Сестры-мудрецы? Они все женщины? И кто они такие?

И Джозеп снова нарочито приложил палец к губам.

– Это еще один секрет. В другой раз расскажу. Если Шриови позволит. Приятного чтения. – Он пошел к лестнице, чтобы подняться в казарму первокурсников.

Синдер глядел ему вслед, думая о том, что после приезда в Третий Директорат хоть и научился столь многому, все же остался невеждой.

* * *

После краткого разговора с Джозепом Синдер поспешил в библиотеку через плац. Всю дорогу он дул на пальцы, чтобы согреться. Вечер оказался холоднее, чем он рассчитывал, и последнее осеннее тепло, вероятно, вскоре уступит место жутким зимним холодам. К счастью, путь от Кратх-хауса до холла Огненного Зеркала и библиотеки был коротким. Ему было интересно, узнает ли он хоть что-то полезное на этот раз.

До сих пор он не вынес ничего важного из своих поисков, хотя и подтвердилось то, о чем подозревал уже давно: люди очень мало знали о лоретасре. Большая часть полученной в Ракеше информации оказалась либо неполной, либо ложной.

Тем временем каждая книга и каждый том, что он прочел в Директорате, подтверждали то, что казалось законом природы: только сплетенные обладали способностью пропускать через себя лоретасру. Только они могли использовать ее и развивать способности, в которых людям навсегда было отказано. Например, когда владелец лоретасры направлял ее на себя, он мог изменить свою сущность. Мог стать быстрее и сильнее. В других случаях можно было устанавливать связи между лоретасрой и миром в целом, создавая более мощные и разветвленные переплетения. У каждого сплетенного были свои особые навыки.

Объяснение того, как им это удавалось, вызывало дюжины вопросов. Почему эльфов, гномов, троллей и хранителей называли сплетенными? И что такое эфир, субстанция, с которой как-то связана лоретасра? Из того, что выяснил Синдер, это, очевидно, была невидимая субстанция, пронизывающая мир, текущая по иллюзорным подземным рекам, сила, которую скорее чувствуешь, чем видишь. Однако в некоторых текстах были описания мест силы, озер, наполненных тем, что походило на чистейшую воду, но на самом деле было ядом и обжигало, как кислота.

Синдер часто задумывался над этими вопросами.

Наконец он добрался до библиотеки и остановился на входе, успокоенный ароматом старой бумаги и приглушенным бормотанием переговаривавшихся между собой посетителей. Несколько учеников заняли столы и читали под ярким светом ламп диптха, свисавших с люстр. Однако остановиться его заставил не только открывшийся вид, звуки и запахи. А понимание того, сколько знаний сосредоточено в одном месте.