Автор книги: Дмитрий Замятин
Жанр: Культурология, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)
Итак, разрыв, в первую очередь, означает возрастание, пропасть, растущий провал между двумя полюсами, богатством и бедностью. Между тем это означает также, что одновременно изменяется и содержание самих понятий богатства и бедности. Разрыв есть динамика разделяемых этим разрывом сущностей. Растущий разрыв изменяет сами критерии выделения богатства и бедности. В настоящее время определение бедности фактически может соответствовать определению богатства в прошлом, что ведет к пониманию постоянства, динамической неизменности состояния «погони» одного за другим. Следовательно, разрыв между богатством и бедностью имманентно есть возможность развития какого-либо растущего и развивающегося образа, поскольку образ есть не что иное как постоянная возможность сохранения и наращивания определенных четко фиксируемых, оперативно регулируемых и содержательно интерпретируемых дистанций в культуре (культурах)[590]590
См. в этой связи: Abu-LughodJ. Going Beyond Global Babble // Culture, Globalization and the World-System. Contemporary Conditions for the Representation of Identity / Ed. by A. D. King. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997. P. 131–139.
[Закрыть].
Далее необходимо представить разрыв между богатством и бедностью как ГГЭО. Посредством чего и через что этот разрыв можно и нужно представить?
Совершенно очевидно, что данная методологическая операция возможна посредством представления этого разрыва через экономику какого-либо крупного региона мира или мира в целом – как в настоящем, так и в прошлом. В результате должен быть получен масштабный пространственный символ, который позволит осуществить экономию и экономической, и географической мысли. В методологическом плане ситуация упрощается, если говорить о построении и/или структурировании определенных ментальных или ментально-географических координат (пространств). Дальнейшие репрезентации и интерпретации этих ментально-географических пространств позволят разрешить проблему разрыва между богатством и бедностью как ГГЭО.
Попытаемся представить в содержательном смысле наиболее важные направления интерпретации этой проблемы. Понятно, что таким ГГЭО может быть вся Земля в целом (вернее, ойкумена) в какую-либо историческую эпоху. Есть смысл говорить о всемирной географии на определенный период как об образе, содержательно адекватном разрыву между богатством и бедностью. Например, Римская империя может выступать как подобный ГГЭО. В еще большей степени таким ГГЭО может быть образ империи, рассматриваемый на методологическом уровне. В свою очередь, несомненна генетическая связь между образами империи и полиса; империя может рассматриваться как вариант масштабного, глобального полиса, доведенного в содержательном смысле до своего логического завершения.
Попробуем также рассмотреть в самом общем приближении вариант представления разрыва между богатством и бедностью через современные формы мироустройства. ГГЭО современности – это, безусловно, образ глобального информационного виртуального пространства, компьютерного пространства, пространства Интернет, в которых посредством гипертекстовой организации достигается сосуществование совершенно различных пространств. Топологически или топографически смежными могут оказаться совершенно различные и значительно удаленные друг от друга пространства. Здесь можно использовать как образы классической геополитики – например, образ Евроафрики, предложенный еще Карлом Хаусхофером – так и образы Постмодерна, смешивающие различные в этнокультурном и экономическом отношении миры – например, образы Евро-Индии или Афро-Китая. Главный смысл подобных методологических операций – уловить пространственный смысл постоянно меняющегося разрыва между богатством и бедностью, зафиксировать его как содержательно структурированный образ. Лучше всего этот образ фиксировать и интерпретировать на примерах методологического смешения различных типов региональных экономик.
Итак, анализ проблемы мирового развития в целях образных геополитических исследований макроуровня показывает, что в эпоху глобализации изучение ГПО мирового развития и геополитических ситуаций невозможно без внимательного учета геоэкономических и геокультурных контекстов. В то же время понятие ГПО макроуровня сильно расширяется, включая в себя геоэкономические и геокультурные компоненты. Интегральный эффект такого расширения тем выше, чем в большей степени ГЭО осознаются как ГКО.
Иерархичность ГО по масштабу. Масштабная классификация ГО допускает также известную иерархичность ГО по масштабу, когда к ГО низшего уровня иерархии относятся ГО микроуровня, к ГО среднего уровня иерархии относятся ГО мезоуровня, и т. д. Возможна детализация этой классификации с соответствующей детализацией ступеней иерархии ГО.
В то же время следует учитывать относительность данной классификации, поскольку ГО, в силу известной автономности своего развития, могут формировать инверсионные объекты, по отношению к вышеприведенной, классификации – в зависимости от характера, контекста и детальности их изучения. Кроме того, ГО могут создавать разветвленные сетевые структуры, в которых иерархия может либо отсутствовать, либо быть изменчивой, меняющейся из-за изменчивости самих ГО. Наконец, существуют междисциплинарные объекты исследования, способные порождать адекватные им ГО – например, геополитическая ситуация в том или ином регионе, национальные интересы какого-либо государства, или же крупные цивилизации. В случае междисциплинарных объектов можно в итоге идентифицировать соответствующие им ГО в рамках предложенной классификации, однако при этом следует учитывать место изучаемых объектов в смежных типологиях (геополитических, цивилизационных и т. д.).
3.3.4. Масштабность географического образа как объекта исследованияВторой классификационный признак, возможный в рамках масштабной классификации ГО – это масштабность географического образа как объекта исследования. Здесь выделяются три обычных (стандартных) уровня: микро-, мезо– и макро-объекты. В содержательном отношении сочетание двух классификационных признаков дает характерные (типологические) ячейки образно-географических исследований. Среди геополитических и политико-географических образов макро-объектом является образно-географическая модель геополитической ситуации. Политико-географические образы, как правило, являются мезо-объектами. Среди геокультурных и культурно-географических образов как микро-объекты рассматриваются образы городов и ландшафтов, как мезо-объекты – образы различных стран, а географический образ путешествия – это макро-объект. Среди геоисторических и историко-географических образов мезо-объектами являются образы региона, страны и границы. Среди геоэкономических и экономико-географических образов наиболее важны исследования мезо-объектов (образы регионов внутри страны) и макро-объектов (глобальные геоэкономические образы).
Вместе с тем следует отдавать себе отчет в том, что выше выделены именно приоритетные объекты в рамках специализированных классов географических образов. На самом деле, в зависимости от интересов, целей и задач, возможностей исследователя можно следовать традиционной классификации географических объектов по масштабу (местность, ландшафт, город – район, регион страны – макрорегион страны – страна – межстрановый и трансконтинентальный регион – часть света, континент – Земля в целом, глобальный уровень), заполняя тем самым пустующие «клеточки» (ячейки) типологической таблицы.
Образно-географическое моделирование геополитических ситуаций. Рассмотрим, в качестве примера, более подробно процесс образно-географического моделирования геополитических ситуаций. Моделирование политико-географических и геополитических объектов исследования – научная область на стыке политической географии, геополитики и различных гуманитарных наук – антропологии, истории, этнологии, психологии. Особенности таких политико-географических и геополитических объектов исследования – сравнительная нечеткость, размытость их границ, характеристик, структур по сравнению с традиционными, классическими географическими объектами; возможность их адекватного описания и анализа в заранее деформированном или анаморфированном, с точки зрения традиционной географии, пространстве.
Особенности моделирования геополитической ситуации. При изучении особенностей моделирования геополитической ситуации достаточно эффективным оказалось обращение к принципам построения моделей и схем в структурной антропологии[591]591
См.: Леви-Строс. Указ. соч.
[Закрыть] и архитектурной композиции[592]592
См.: Араухо И. Архитектурная композиция. М., 1982.
[Закрыть]; крайне плодотворным – использование аналогий из области психофизиологии зрения[593]593
См.: Леонов Ю. П. Цветовое пространство горизонтальных клеток сетчатки // Психологический журнал. 1995. Т. 16. № 2.
[Закрыть].
Основная проблема, с которой сталкивается исследователь при изучении и анализе какой-либо геополитической ситуации – это, в первую очередь, ее представление, моделирование; построение динамической модели, адекватно описывающей ее главные свойства и признаки.
Геополитические пространства. Геополитическая ситуация – результат развития и взаимодействия различных геополитических пространств. Конкретное, специфическое геополитическое пространство формируется на базе географического пространства, но, как правило, в значительной степени деформировано по сравнению с ним; будучи, по-существу, анаморфированным. На определенный политико-, физико– и социально-экономико-географический субстрат, базу данных налагаются различные, разнородные, иногда противоречащие друг другу политико-географические и геополитические представления – местного населения, военных, политических и государственных деятелей, – образуя сложный конгломерат, систему политико-географических образов, реагирующую на внешние воздействия и меняющую при этом свою конфигурацию и структуру.
Механизм возникновения, формирования и развития геополитических ситуаций можно представить как процесс сжатия, компрессии или разрежения, растяжения, декомпрессии различных геополитических пространств, представляемых как геополитические или политико-географические образы, и обретающих при этом свой уникальный рельеф. Рельефность – неотъемлемое, имманентное качество своеобразного геополитического пространства, что позволяет эффективно использовать в его исследовании геоморфологические понятия и категории. В определенных условиях геополитическое пространство можно уподобить перцептивному, т. е. перенести акцент в его изучении непосредственно на сам процесс его восприятия[594]594
Cм. в связи с этим: Bouwhuis D. G., Bridgeman B., Owens D. A., Shebilske W., Wolff P. (Eds.). Sensorimotor interaction in space perception and action. Amsterdam: North-Holland, 1987; Barry A. M. Visual intelligence. N. Y.: State University of New York Press, 1997.
[Закрыть]. Сложная, неоднозначная геополитическая ситуация предполагает процесс активного членения геополитических пространств, делимых в первом приближении на ближнее и дальнее, по аналогии с процедурами деления перцептивного пространства в исследованиях психофизиологии зрения. Наиболее ценно сжатое пространство, дающее максимум целенаправленной геополитической информации и концентрирующее в себе ряд взаимосвязанных, плотных геополитических или политико-географических образов. Именно сжатие геополитических пространств ведет к интенсивному развитию их рельефа.
Формирование политико-географических образов как фундамента, основы конкретного геополитического пространства связано как с уровнем развития географических представлений о регионе или территории, так и со специфической политико-идеологической направленностью, ориентированностью военных, политических, экономических акций, проводимых в регионе различными заинтересованными сторонами, государствами. Так, борьба России и Китая за Приамурье в XVII – середине XIX вв. привела к становлению сложного многосоставного политико-географического образа этой территории, в котором первоначально преобладали собственно китайские, более политизированные компоненты, субстратом которых был образ буферной полудикой территории между Цинской империей и Русским государством[595]595
Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII – середина XIX в. М., 1983.
[Закрыть]. Сам образ Приамурья формировался в условиях известной асимметрии русских и китайских географических представлений об этой территории, что привело к юридической несовершенности Нерчинского договора[596]596
См.: Там же. С. 56–57.
[Закрыть]. В структурном отношении этот образ послужил основой для создания своеобразного китайского политико-географического образа России (см., например, указ императора Сюань Е, 1700 г.[597]597
Там же. С. 63.
[Закрыть]) сквозь призму, под углом зрения русско-китайских отношений в Приамурье, состоявшего из 4–5 главных структур-подобразов: географического положения России, отношений Россия/Китай и Россия/Джунгария, самого Приамурья, Россия/Приамурье, жителей Приамурья, – и имевших четкое временное измерение.
Более перспективным представляется использование различных фундаментальных геоморфологических понятий, могущее дать максимально исчерпывающие аналитические характеристики тех или иных геополитических ситуаций. Ярко выраженная рельефность развитых геополитических пространств может быть адекватно описана и исследована средствами классической геоморфологии – в частности, с помощью понятий географического цикла, базиса эрозии, денудации и размыва (degradation)[598]598
Дэвис В. М. Географические очерки. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. C. 7–8, 11, 105, 110, 122.
[Закрыть]. Применение понятия географического цикла и его основных стадий дает возможность изучения динамики геополитических пространств; понятия базиса эрозии – возможность полноценной диагностики той или иной геополитической ситуации, а понятия денудации и размыва – по существу, производные, что позволяет описывать структуры самих процессов, формирующих конкретную геополитическую ситуацию.
Геоморфологическое моделирование геополитической ситуации – так, как оно может быть проведено на конкретных примерах и полигонах – это, по сути, исследование поверхности самого объекта, представляющее практически каждую геополитическую ситуацию как феноменальную, уникальную при неизменных средствах самого анализа; здесь – потенциальное преимущество предлагаемого метода и методологического подхода в целом.
Формирование и развитие структур и систем географических образов при изучении геополитической ситуации (на примере Средней Азии во второй половине XIX в.). Геополитическая ситуация, как объект образного геополитического исследования макроуровня, представляет, с нашей точки зрения особый интерес. Как правило, геополитическая ситуация способствует формированию и развитию, с одной стороны, динамичных и неустойчивых структур и систем ГО, а, с другой стороны, она же ведет к «обнажению», быстрому выявлению метаструктурных образных компонентов, образов-архетипов. Эти образы-архетипы позволяют выводить образный геополитический анализ на метауровень, формулировать фундаментальные образно-географические закономерности. Выделенные особенности геополитической ситуации вообще благоприятствуют эффективному использованию в образно-географическом анализе геоморфологических понятий.
Ниже мы проанализируем геополитическую ситуацию, сложившуюся в Средней Азии во второй половине XIX в. во время и после ее завоевания Российской империей. С нашей точки зрения, данная ситуация особенно интересна в связи с последующими геополитическими событиями в этом регионе и во всем мира в течение XX в. и начала XXI в. (наиболее интересные события – вторжение СССР в Афганистан в 1979–1989 гг. и военная операция США в Афганистане в 2001–2002 гг., а также геокультурные и геоэкономические процессы, последовавшие за этими событиями). Эта ситуация была выбрана нами также и потому, что, по нашему мнению, вторжение России в Среднюю Азию было, в известной мере, судьбоносным (в геокультурном и геоцивилизационном планах) для последующего развития России и ее государственности. Кроме того, эпоха вторжения России в Среднюю Азию хорошо обеспечена информационной и аналитической базой (исторические и геополитические исследования), что позволяет достаточно эффективно развивать методику образного геополитического анализа на макроуровне.
Использование геоморфологических понятий при моделировании и анализе геополитической ситуации в Средней Азии во второй половине XIX в. Моделирование геополитической ситуации в Средней Азии во второй половине XIX в., и, в частности, в Туркмении 80-х гг. XIX в. будет носить, по возможности, геоморфологический характер, что требует предварительной и параллельной оценки исследуемой ситуации с традиционных политологических и культурологических точек зрения, – как для подстраховки основного, главного сюжета работы, так и для внесения, конструирования известной ментальной пограничной полосы, позволяющей разрабатывать своеобразные адаптирующие механизмы, фильтры, натурализующие и узаконивающие не только какие-либо новые научные результаты, но и целиком новые научные представления. Использование геоморфологических понятий при моделировании и анализе геополитической ситуации – это один из возможных способов, путей, методов представления геополитических знаний в культуре, которые затем могут быть использованы для построения экспертных систем в области геополитических исследований, – как региональных, так и более широкого охвата (трансрегиональных, глобальных). До настоящего времени для политологических исследований было характерно фрагментарное, нерегулярное, эпизодическое использование специальных геологических терминов и понятий, – например, понятия кливажа[599]599
См., например: Ларсен С. Моделирование Европы в логике Роккана // Политические исследования. 1995. № 1.
[Закрыть]. Геоморфологические термины и понятия в политологических и геополитических исследованиях в настоящее время пока не используются.
Предварительные установки образно-географического анализа. Геополитическая ситуация в Средней и Центральной Азии во второй половине XIX в. оценивается нами как восходящий тип развития рельефа, в терминологии выдающегося немецкого геоморфолога В. Пенка[600]600
Пенк В. Морфологический анализ. М.: Географгиз, 1961.
[Закрыть]. Внешние, социокультурные и цивилизационные характеристики этой ситуации таковы: 1) внедрение русской администрацией на присоединенных или завоеванных территориях военного – жесткого, структурного – управления; 2) наличие в административно-территориальном делении вновь присоединенных территорий различных структурных единиц – как по генезису, так и по механизмам функционирования; 3) одновременное развитие на одних и тех же территориях разнородных этносоциальных и этнокультурных структур – колонизационных или колонизаторских, и местных – не сливающихся, но сосуществующих в геополитическом, геосоциальном и геоэкономическом пространствах.
В геоэкономическом плане следует выделить различные системы податей, налогов, пошлин, и различные территориальные системы хозяйства – кочевые, земледельческие и торговые. В геосоциальном пространстве сосуществовали разные системы социальных отношений – вплоть до рабства, отмененного русскими властями, но не исчезнувшего после этого. Наиболее резко дифференцированным, контрастным, рельефным выглядит геокультурное пространство: сталкиваются, переплетаются и сосуществуют совершенно различные вероисповедания, культурные и ценностные установки, даже глубинные психологические структуры восприятия и функционирования картин мира. Например, из русских и, шире, европейских ценностных установок отчетливо выпадала так называемая продажность местного населения, в глазах которого любые клятва, обещание или преданность имели определенную материальную выраженность или денежный эквивалент. Более специфическим свидетельством и проявлением подобного столкновения цивилизаций являются известные слова генерала Скобелева, неоднократно цитируемые в различных источниках: «Азию надо бить не только по загривку, но и по воображению!»[601]601
Ср. также в контексте и духе столкновения цивилизаций слова И. Бродского о вторжении советских войск в Афганистан: «…вторжение в Афганистан… Не знаю, что еще из мировых событий произвело в моей жизни такое впечатление. И ведь никаких ужасов по телевизору не показывали. Просто я увидел танки, которые ехали по какому-то каменному плато. И меня поразила мысль о том, что это плато никаких танков, никаких тракторов, вообще никаких железных колес прежде не знало. Это было столкновение на уровне элементов, когда железо идет против камня. (…) по отношению к афганским племенам это не просто политическое, но антропологическое преступление. Это какая-то колоссальная эволюционная погрешность.» (Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М.: Независимая газета, 1997. С. 47–48).
[Закрыть]
Геополитическая ситуация в Центральной Азии в исследуемый период характеризовалась интенсивным формированием новых и, по существу, впервые здесь возникающих в европейском, западном понимании, геополитических границ. Геополитическая граница – процесс самоопределения различных взаимодействующих или пересекающихся геополитических пространств; в Центральной Азии формирование новых геополитических границ определило основные контуры, рельеф самой геополитической ситуации.
Геокультурная экспансия в Средней Азии во второй половине XIX в. Всякое геополитическое пространство формирует или основывается на определенном культурном, межкультурном, цивилизационном фундаменте, от которого зависит, в сущности, его устойчивость и долговечность. Центральноазиатская геополитическая ситуация второй половины XIX в. породила две очевидно различающиеся модели создания или строительства подобных фундаментов, при ряде внешних типологических сходств.
В сфере геополитического влияния Великобритании (Индия, Афганистан) осуществлялась интенсивная геокультурная экспансия, на уровне прежде всего достижений материальной культуры, в явном геополитическом контексте. В среднеазиатских владениях России эта модель вряд ли работала столь эффективно, как в силу большей технико-экономической отсталости России от Великобритании, так и в силу принципиально иного механизма межцивилизационных контактов. «Там, где Азии касается Россия, даже там, где она в нее проникает насильственно, в общем, не остается заметных следов. Какой-нибудь безобразный почтамт среди радостной нищеты бухарских базаров, красноармеец в старой шинели и рваных сапогах на границе между Кушкой и Чильдухтераном, – а все остальное у нас, ведь, общее. И эта лень, и насекомые, и бедность, и меланхолическое пренебрежение своим временем, своей жизнью. (…) Совсем иначе входит Англия в пределы афганской Азии. Где поля нашего Туркестана просто политы кровью безыменных солдат, Великобритания орошает и сушит, устраивает артезианские колодцы, ставит могучие фильтры, так что на пути будущих наступлений, у Хайберского прохода, сейчас даже лошади и верблюды пьют дистиллированную воду, текущую во всех придорожных канавах. Двойной ряд шоссе соединяет Индию с Афганистаном, которому она, сама раба, должна будет набить колодки и кабальный ошейник. Телеграф и телефон пододвинуты к самой границе, несмотря на почти столетнее сопротивление независимых племен, оберегающих южные, угрожаемые границы эмирата»[602]602
Рейснер Л. Указ. соч. С. 88–89.
[Закрыть]. Художественный очерк дал образ этих различий: вне сомнений, культурное влияние России в Средней Азии всегда было очень слабым, что было очевидно спустя почти полвека после русского завоевания Средней Азии; Англия же, безусловно, оказывала мощное культурное и цивилизационное влияние в Индии (в большей степени) и в Афганистане. Но этот же образ позволяет обратить внимание на принципиально иную структуру межцивилизационных контактов русских и народов Средней Азии.
Общая генерализованная модель столкновения цивилизаций С. Хантингтона, вполне применимая в первом приближении для описания геокультурной экспансии Великобритании в Центральной Азии, вряд ли применима при более детальном изучении ситуации России в Средней Азии, она оказывается как бы слишком крупноформатной. Здесь, скорее, не столкновение, а отказ от столкновения; культурные ценности в данном случае просто автоматически взаимоотталкиваются, не соприкасаются; и возникает известный культурно-идеологический буфер, особое межцивилизационное пространство, позволяющее все же взаимодействовать на уровне как бы неких условных, чисто ментальных эквивалентов, имеющих и геополитическое выражение. Это, видимо, случай внутреннего взаимодействия при полной автаркии и неконтактности внешних культурных ценностей.
Особенности геополитического рельефа Туркмении во второй половине XIX в. В истории присоединения Туркмении к России было два узловых момента: взятие Геок-Тепе и присоединение Мерва, – определившие и особенности вновь формировавшегося геополитического рельефа крайнего юго-запада Средней Азии. Взятие Геок-Тепе русскими обнажило сильную реактивность и хрупкость традиционного геополитического пространства, подобную известной хрупкости экосистем на Севере; однако эти же свойства способствовали его территориальной геополитической эластичности и высокой степени адаптивности, способности к быстрому восстановлению. «Взятие Геок-Тепе произвело настолько сильное впечатление на всю Среднюю Азию, что в настоящее время можно удаляться на весьма большие расстояния от крайних пунктов наших владений с самым незначительным прикрытием – сколько времени будет длиться такое положение, нельзя предвидеть, так как в степи мирное настроение иногда изменяется чуть не мгновенно, вследствие самого пустого обстоятельства, и мирная обстановка часто обманчива»[603]603
Лессар П. М. Поездка в Серакс. [СПб., 1882]. С. 2.
[Закрыть]. Овладев Геок-Тепе, русские получили возможность оценить специфику внутренней геополитической ситуации в Туркмении, не нарушая еще радикальным образом ее основных механизмов.
О формировании специфического геополитического рельефа Туркмении можно говорить, по-видимому, после присоединения Мерва и вхождения большей части ее территории в состав Российской империи. Мерв был фактически неофициальной столицей Туркмении и одновременно важнейшим стратегическим пунктом всей западной части Средней и Центральной Азии. «Вообще отрицать громадного стратегического значения Мерва в руках русских невозможно, он имеет… почти центральное положение между Ахалом, Хивой, Бухарой, Маимане, Гератом и Сараксом, и русские войска, став твердою ногою в Мерв, будут иметь возможность при первой надобности направиться к любому из названных пунктов, или другими словами, – висеть над каждым из них. В этом смысле Мерв ключ и к Герату, если и плохой, то единственный, который ранее других может быть в наших руках»[604]604
Мервский оазис и дороги ведущие к нему (Сост. поручик Алиханов). СПб., 1883. С. 56–57.
[Закрыть]. Своеобразное геостратегическое нависание Мерва в глазах российских военных и политиков – признак, индикатор формирования восходящего типа геополитического рельефа; Мерв выступает здесь наиболее выдающейся точкой геополитического рельефа Туркмении. Продвижение русских к Мерву и его присоединение к российским владениям в Средней Азии делало этот рельеф динамичным; быстрые изменения политико-географических границ определяли его формирование. Присоединение Мерва резко изменило геополитическую ситуацию в Центральной Азии – Россия оказалась у ворот Афганистана, но в то же время более глобальная геополитическая ситуация, прежде всего в Европе, определила успешность афганского разграничения и роль Мерва как крайнего геополитического мыса или, может быть, геополитического тупика России в Центральной Азии.
Геоморфологическая модель геополитической ситуации в Средней Азии и Туркмении во второй половине XIX в. Предварительный анализ геополитической ситуации в Средней Азии и, в частности, в Туркмении во второй половине XIX в. показал возможность ее прямого геоморфологического моделирования, в котором не может быть непосредственной связи между собственно геоморфологическими особенностями этого региона и конкретной геополитической ситуацией, но лишь, в крайнем случае, прямые аналогии и параллелизмы. Данная модель является образно-географической, при этом в качестве первоначальных географических образов используются геоморфологические понятия.
Структура геополитической ситуации определяется прежде всего ее рельефом. Геополитический рельеф – ее главная структурообразующая характеристика, при этом крайне динамичная: «…рельеф часто является тем ведущим звеном, на которое в первую очередь следует воздействовать, чтобы вызвать перестройку в желательном направлении всего комплекса взаимосвязанных явлений»[605]605
Щукин И. С. Общая геоморфология. М., 1960. Т. 1. С. 10.
[Закрыть]. «…развитие рельефа, протекающее в масштабах геологического времени, проходит в какой-то природной среде, которая сама не остается неизменной. …развитие рельефа никогда не идет …прямолинейно, в одном и том же направлении, но постоянно отклоняется от этого направления в ту или другую сторону. Этим объясняется тот факт, что кажущаяся на первый взгляд «цикличность» в развитии рельефа …на самом деле цикличностью не является, так как она никогда не приводит … к исходному положению: всегда обнаруживается некоторый поступательный сдвиг относительно исходного положения, и следующий «цикл» не является точным повторением предыдущего»[606]606
Там же.
[Закрыть].
Выше уже было отмечено, что для Средней и Центральной Азии в течение почти всего XIX в. был характерен восходящий тип развития геополитического рельефа. В классической геоморфологии это означает поднятие земной поверхности, увеличение абсолютных и относительных высот, глубины расчленения, крутизны склонов, энергичную эрозию водотоков, ускоренные темпы сноса, быстрое возобновление экспозиции. При этом наиболее яркая характеристика данного типа рельефа – его структурность – «отпрепарированность и морфологическая выраженность стойких структурных элементов – отдельных «твердых» пластов, интрузивных тел, обнаженные денудацией поверхности которых начинают играть роль в образовании отдельных участков топографической поверхности и граней элементов рельефа»[607]607
Там же. С. 14.
[Закрыть]. Разрушение старых государственных образований, уплотнение геополитической среды, формирование политических границ нового, европейского типа, появление стойких структурных геополитических элементов, ранее почти не выделенных или выделенных слабо – Ташкента, Мерва, Ашхабада – индикаторы явной структурности геополитической ситуации в изучаемый период в Средней и Центральной Азии.
Но наряду с признаками восходящего типа развития геополитического рельефа уже в первые десятилетия после завоевания русскими Средней Азии можно отметить те факты и события, которые свидетельствуют о почти одновременном начале развития нисходящего типа развития рельефа и формировании аструктурных поверхностей, «… которые не совпадают с поверхностями стойких структурных элементов земной коры, а, наоборот, срезают эти структуры (например, складки, жилы и пр.) и разные горные породы под одну общую плоскость. Таковы дэвисовские «пенеплены» и другие денудационные поверхности выравнивания, часто наблюдающиеся в горных складчатых областях»[608]608
Там же. С. 22.
[Закрыть]. Быстрое строительство Закаспийской железной дороги было, по существу, очевидной геополитической пенепленизацией Туркмении, выравниванием ее геополитической поверхности на фоне в целом предшествовавшего ей и сопровождавшего ее восходящего типа развития самого рельефа. Последующие события – быстрое проникновение русских административных порядков и их адаптация к местным традициям и установлениям, диковинное слияние исламских обычаев и законов с законами Российской империи говорят также о формировании соответствующих аструктурных – геополитических и геокультурных – поверхностей в Туркмении. Возможна и другая гипотеза, требующая дальнейшей проверки: если движение России в Закаспийскую область главным образом из Закавказья можно трактовать как восходящий тип развития рельефа в условиях определенного геополитического вакуума (и Мерв, его взятие русскими, – это апогей, высшая точка), то в Казахстане и собственно Средней Азии (классический Туркестан), политически довольно давно организованных, в ходе вторжения России мог наблюдаться сразу именно нисходящий тип развития рельефа, ускорение его развития, связанное со всей предыдущей историей стагнации и деградации здесь политической жизни, и образование мощной, огромной поверхности выравнивания – своеобразное движение по наклонной, в воронку.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.