Текст книги "Культура и пространство. Моделирование географических образов"

4.4. Стратегии разработки и создания политико-географических и геополитических образов современного мира

С политико-географической точки зрения быстро нарастающие разнообразие, степень фрагментарности, но в то же время и уровень глобализации современного мира несомненны[755]755
  Cм., например: Лебедева М. М., Мельвиль А. Ю. «Переходный возраст» современного мира // Международная жизнь. 1999. № 10. С. 76–84.


[Закрыть]. Эти быстрые и часто плохо прогнозируемые изменения во многих случаях являются образными, когда меняются, в первую очередь, политико-географические образы какой-либо страны или региона[756]756
  Замятин Д. Н. Политико-географические образы и геополитические картины мира (Представление географических знаний в моделях политического мышления) // Политические исследования. 1998. № 6. С. 80–92.


[Закрыть]. Данные изменения не «застывают» на страновом уровне, а за счет эффекта мультипликации распространяются на локальном и глобальном уровнях[757]757
  См.: Неклесса А. И. Конец эпохи Большого Модерна. М.: Ин-т экономических стратегий, 1999.


[Закрыть]. Определенный политико-географический образ, как линза, собирает, вбирает в себя главные особенности и закономерности политического развития на той или иной географически маркированной территории. Поэтому ясная и четкая репрезентация политико-географических явлений в современном мире – это, прежде всего, политико-географическая образная репрезентация.

Наиболее эффективные политические структуры и/или организации, как правило, заняты деятельностью по производству политических образов (имиджей) – политических деятелей, органов власти, компаний и т. д. Это могут быть как политические имиджи самих себя, «излучаемые» во внешнюю среду, так и выполненные «под заказ» образы других политических акторов. Как только в структуры подобных образов вводятся географические (геопространственные) маркеры, они начинают преобразовываться, менять конфигурацию. На первый план выходят два-три ярких элемента, утверждающие образ как политико-географический. Происходит авторепрезентация политического пространства как географического. Та или иная общественная информация, заложенная первоначально в политический образ, становится в результате – в ПГО – более эффективной, более надежной, более мотивированной.

Мир сам по себе представим как универсальный, или трансверсальный политико-географический образ. Однако в практической деятельности удобнее иметь дело с системой, или сетью ПГО, описывающих/ характеризующих мир. Современный мир рассматривается здесь как сетевое пространство, саморазвивающаяся и саморепрезентирующаяся сетевая система (сеть-система)[758]758
  Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ «Высшая школа экономики», 2000; также: Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое общество // Мир России. Социология. Этнология. Т. IX. 2000. № 1 (25). С. 23–52.


[Закрыть]. Это сетевое пространство «работает» вне/ без иерархий[759]759
  Appadurai A. Modernity at Large. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996; Аппадураи А. Ставя иерархию на место // Этнографическое обозрение. 2000. № 3. С. 8—14.


[Закрыть], хотя и обладает постоянно множащимися координатными сетками, «прикладываемыми» по мере необходимости к тем или иным событиям. Один из наиболее простых образов современного мира в данном случае – видимое плывущим под водой аквалангистом множество рыбацких сетей, расставленных автономно, но время от времени переплетающихся и как бы запутывающихся друг в друге. Современный мир может быть представлен как «плывущее» пространство политико-географических образов. Пространственность мира обретает естественную, реальную репрезентацию в постоянно множащихся специализированных сетях ПГО. Преимущество подобного представления в том, что оно не отвергает других возможных представлений (версий) современного мира, а при их появлении может их достаточно легко инкорпорировать, получая при этом новые дополнительные образно-географические конфигурации.

Рассмотрим теперь более подробно системную стратегию разработки и создания ПГО современного мира.

Исходя из ранее сказанного, система ПГО современного мира является фрактальной, фрагментарной и даже «фрагмемной». Элемент такой системы представляет собой своего рода образно-географическую «заготовку», россыпь геопространственных метафор и метонимий. Во время экстраординарных политических событий, или событий, становящихся таковыми, эти «заготовки», полуфабрикаты попадают как бы на сковородку и приобретают формы уже готовых, «упакованных» продуктов. Подобным ПГО-катализатором часто бывают катастрофы природного, техногенного или военного характера.

Например, катастрофа российской подводной лодки «Курск» (август 2000 г.), ее освещение в российских и мировых СМИ, серия политических событий и действий, связанных с этой трагедией, привели к «всплытию» яркого политико-географического ретро-образа СССР. Проблемы, обсуждавшиеся в связи с возможным спасением подлодки, оживили такие структурно четкие элементы этого образа, как страна-супердержава, военно-политическая несовместимость с НАТО, различия между западно-европейской и российской культурами (упомянутая норвежским адмиралом, участвовавшим в операции по спасению подлодки), глобальность российских (= советских) геополитических интересов (характерная иллюстрация к этому – опубликование в СМИ карты мира, на которую были нанесены точки всех известных аварий и катастроф советских и российских подлодок). Дальнейшее мультиплицирование ситуации привело к «ренессансу» целой серии политико-географических образов мира, характерных для Ялтинско-Потсдамской эпохи международных отношений. Параллельно со сложившейся, хотя и до сих пор сравнительно не устойчивой, политико-географической образной картиной мира 1990-х гг., вновь появились контуры предыдущей («подлодочной» – по названию ПГО-ката-лизатора) картины мира.

События, связанные с катастрофой подлодки «Курск», актуализировали нетрадиционный способ создания образно-географических сетей-систем. Актуализация одной из возможных сетей происходит с помощью процедур «всплытий» – формируемой цепочки вспомогательных образов (протообразов), базирующихся на «сигнальных лампочках» – экстраординарных политических и/или общественных событиях. Элементами подобной сети-системы становятся даже не ПГО отдельных стран или регионов мира, а целые комплексы тех или иных событий, репрезентируемых специально составляемыми простыми (традиционными) географическими картами (например, карта аварий советских/российских подлодок после 1945 г.). Такие сети-системы ПГО могут пребывать в латентном потенциальном состоянии до тех пор, пока какое-либо событие не приведет к их активизиции, «всплытию» на образно-географическую поверхность. ПГО стран/государств выступают здесь в роли ментально-географических «маркеров», способствующих тем или иным процессам (процедурам) активизации; они создают фон, ауру, образный контекст сети-системы. В предельном случае надо говорить о системе-образе, когда структура системы становится тождественной ее текстуре – система как бы отражает сама себя, становится образом самой себя. Следовательно, образная география – это, по сути дела, образ самой географии; географическое пространство в нетрадиционном понимании – образ, пространственность которого наиболее эффективно собирает, концентрирует, атрибутирует событийность мира. Политико-географическое пространство в данном случае – предельно геометризированный образ (образы) мира, который максимально экономно (рационально) организует процедуры пространственной репрезентации.

Основная функция внутренних связей в сети-системе ПГО современного мира – это опространствление политических событий, или событий, поддающихся политической интерпретации. Именно связи создают в конечном счете систему-образ, придают ей определенный «рельеф». С помощью подобных связей конструируются образно-географические переходы от локализованных в традиционном географическом пространстве событий к картам ПГО, работающим уже по сетевому принципу.

Например, определенные политические события, связанные с подготовкой и проведением Олимпиады 2000 г. в Сиднее, в силу явной географической удаленности Австралии, должны были подвергаться достаточно мощным процедурам опространствления – с тем, чтобы создать «проолимпийскую» эффективную сеть-систему ПГО мира. Так, информация о подготовке взрыва на атомном реакторе вблизи олимпийских сооружений в Австралии в конце августа – начале сентября 2000 г. группой афганских эмигрантов в Новой Зеландии первоначально получила «оболочку» крупнейшего возможного террористического акта в мире (это давало возможную ссылку на книгу рекордов Гиннеса). Далее последовала образно-географическая «ядерная реакция».

На первом этапе этой «реакции» Австралия и Новая Зеландия были слиты в единый «олимпийский» образ; сама Австралия была идентифицирована как мощный ментально-географический «маркер». На втором этапе к «олимпийскому» образу был привязан довольно мозаичный «исламо-средневосточный» образ, включавший представления о сильной угрозе исламо-фундаменталистского терроризма, олицетворенного фигурой Бен Ладена. Таким способом была создана культурно-политическая аура, вводившая цивилизационный контекст и делавшая эту формировавшуюся сеть-систему потенциально «европейской» (в смысле широкого историко-культурного европоцентризма). Уже упоминавшаяся апелляция к возможному включению события в книгу рекордов Гиннеса, по-видимому, окончательно сформировала в главных чертах «проолимпийскую» сеть-систему ПГО современного мира. Австрало-новозеландский образ получил как бы европейские координаты, был «европеизирован», при этом образным «мостиком» стало традиционное цивилизационно-культурное противостояние Запада (Европы) и исламского мира. Сам образ Европы, использованный в процессах формирования сети, был, скорее, геоисторическим, «привязанным» примерно к середине XX в.

Сеть-система ПГО формируется преимущественно, в первую очередь, как сеть масс-медиа образов. Эти образы функционально включают в себя и сами связи между ними. Другими словами, образы как бы подразумевают друг друга; их создание и развитие невозможно без одновременного развития образно-географического контекста. Суть процесса – в постоянном наращивании параллельных образных контекстов, создающих в определенный момент времени целостную систему-образ современного мира. При этом каждый раз это также должна быть внутренне сбалансированная в образном отношении система. В вышеприведенном примере «проолимпийская» (сиднейская) сеть-система была сбалансирована образами Новой Зеландии и Афганистана, актуализировавшими и «уплотнившими» первоначальный образ Австралии; окончательная балансировка была проведена «за счет» образа Европы, взятого в его ретро-варианте.

Структура ПГО современного мира представима прежде всего как структура-связь: не голый «остов», скелет системы, но образ динамики, движения, передачи. Такое представление должно быть «оснащено», обеспечено когнитивно – соответствующими когнитивными моделями. В первую очередь необходима разработка семантических полей[760]760
  Лакофф Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1996. С. 143–184; Рахилина Е. В. О тенденциях в развитии когнитивной семантики // Известия АН. Серия литературы и языка. Т. 59. 2000. № 3. С. 3—16 (там же обширная библиография по теме); также: Eden C. Cognitive mapping // Eur. J. of Operational Res.. 1988. Vol. 36. № 1. P. 1—13.


[Закрыть], в которых возможны эффективные траектории развития ПГО современного мира. В рамках этой когнитивной деятельности надо «нащупать» наиболее яркие знаки и символы[761]761
  Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. М.: Языки русской культуры, 1998; Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Язык и сознание. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999; Почепцов Г. Г. Имиджелогия. М.: Рефл-бук, К.: Ваклер, 2000.


[Закрыть], репрезентирующие те или иные ключевые ПГО. Подобные знаки и символы важны для представления переходов от внутриполитических образов к внешнеполитическим образам, от внутренних ПГО – к внешним. Здесь зачастую возможны инверсии ПГО по отношению к традиционному разделению внешней и внутренней политики.

Президентские выборы в США, как правило – характерный пример указанной инверсии ПГО. Шансы на победу того или иного кандидата в президенты зависят во многом прежде всего от их внешнеполитических программ, различающихся часто сильнее, нежели их внутриполитические программы. Внешнеполитические приоритеты проецируются на внутреннюю политическую (электоральную) географию. В результате ПГО некоторых стран/государств, фигурирующих в предвыборных программах, превращаются во внутренние ПГО США, как бы заглатываются более мощным и более структурированным на данный момент ПГО. Так, проблема борьбы США с наркобаронами Колумбии, экспортом наркотиков из этой страны в США, вопрос о возможном введении американских войск в Колумбию и «порочный круг» американского финансирования колумбийских военных для подавления партизанского движения, живущего за счет производства и продажи наркотиков, стали явным внутриполитическим элементом президентской гонки в США в 2000 г. Образ Колумбии, равно как и образы некоторых других латиноамериканских государств, достаточно прочно вошли в структуру ПГО США.

Хорошо диверсифицированный ПГО организован по принципу Russian dolls, русских матрешек. Внутри крупного странового образа может оказаться еще несколько «упакованных» как более мелкие матрешки страновых образов. Надо отметить, что соотношение этих страновых образов может мало зависеть от реальных (физико-географических) размеров самих государств, даже от политико-географической смежности, а иногда и от экономико-географических страновых параметров. Поэтому структурирование ПГО современного мира в значительной степени зависит от степени детализации и разработанности самих процедур авто-номизации ПГО и их «упаковки».

Динамика ПГО современного мира. Здесь делается попытка развернутого определения динамики ПГО современного мира, исходя из вышеизложенного. Динамика ПГО современного мира – это колода карт (систем-образов), которые как бы просвечивают сквозь друг друга. Происходит концептуализация традиционной политико-географической карты мира: она превращается в «слоеный пирог», в каждом слое которого возможны различные образные политико-географические конфигурации. Представление подобной динамики наиболее эффективно в виде серий ПГО-карт (см. также главу 2, 2.4.). Эти ПГО-карты должны охватывать наиболее актуализированные сети-системы ПГО современного мира. Данные карты могут противоречить друг другу, поскольку позиции, используемые при их составлении, могут быть различными. Например, ПГО-карта, составленная с точки зрения внешнеполитической элиты США, может сильно отличаться от подобной карты, выполненной в Китае (по составу узловых ПГО, их связям и в целом по общей образно-географической конфигурации). Анализ таких противоречий (образно-географических зазоров) является важнейшим элементом стратегий разработки и создания ПГО современного мира.

Итак, стратегии разработки и создания ПГО современного мира направлены на выявление сетей-систем наиболее актуальных политических образов, которые могут быть интерпретированы как ПГО. Актуализация одной из возможных сетей происходит с помощью процедур «всплытий» – формируемой цепочки вспомогательных образов (прото-образов), базирующихся на «сигнальных лампочках» – экстраординарных политических и/или общественных событиях. Основная функция внутренних связей в сети-системе ПГО современного мира – это опространствление политических событий, или событий, поддающихся политической интерпретации. Суть процесса – в постоянном наращивании параллельных образных контекстов, создающих в определенный момент времени целостную систему-образ современного мира.

Говоря о геополитике как общественном явлении XX в., необходимо сказать о том, чем стал сам XX в. для человеческого общества. Конечно, XX в. – это прежде всего обилие социальных и политических катастроф и катаклизмов. Впервые в истории человечества были отмечены две мировые войны; также впервые было изобретено оружие, могущее быстро уничтожить все человечество. Что все это значит для самого человечества?

Пожалуй, впервые в своей истории человечество/человеческое общество осознало Землю и земное пространство целиком, полностью, как бы без остатка. Земное пространство «пропиталось» общественными отношениями полностью, будучи при этом практически полностью охвачено сетями различных коммуникаций. Земное пространство само по себе стало предметом, объектом и субъектом общественных отношений и, что особенно важно, политических отношений.

XX в. осознал земное/географическое пространство как геополитическое. Политика, в отличие от предыдущих исторических эпох, полностью «вросла» в географическое пространство. Она стала во многом политикой по поводу и в связи с географическим пространством.

Теперь определим наше понимание понятия общественного явления. Общественное явление означает максимальную раскрытость, открытость предмета, объекта, события обществу; их показ самих себя обществу. Общественное явление прежде всего должно быть событийным. Общество проявляется и является определенным событием, оконтуривает и граничит им себя. Общественные явления, проявляясь в важных событиях, определяют, так или иначе, содержание мирового развития. Поэтому здесь необходимо, в контексте исследуемого вопроса, рассмотреть понятие глобального (мирового) развития в самом общем виде.

Глобальное (мировое) развитие есть в известном смысле фикция, или спекуляция, имеющая в своем основании онтологическое представление о неких повседневных и повсеместных социальных структурах, или образах, разворачивающихся, саморепрезентирующихся, фактически, синхронно и симультанно в пределах ими же определяемых пространственно-временных границ. Речь идет в данном случае не о произволе своего рода «мировой воли» (в гегелевском, или гегельянском контексте), проявляющей себя в действиях и действиями тех или иных политических, идеологических или экономических сил, но, скорее, об отсутствии такой «воли», или, по крайней мере, ее знаково-символического выражения. Если глобализацию в широком смысле еще можно понять как процесс тотального (или почти тотального) перехода к автоматическим процедурам социальной регуляции и артикуляции, обуславливаемым возможностью и необходимостью постоянного редуцирования вновь возникающих разнообразий (поистине в чисто географическом смысле), то мировое развитие само по себе может интерпретироваться лишь как сугубо локальные, местные, региональные усилия по выработке фундаментальной ментальной страты, объединяющей «горизонтальные» и «вертикальные» движения различного рода политик и векторы подобных движений. По сути дела, мир в своем развитии (если таковое осмысляется) предполагает широкий спектр политик, направленный на оконтуривание, ограничение самого этого мира.

Вот почему мир, взятый в своем онтологическом «срезе», мыслится предельно политично, однако эта мировая политичность (перманентная «политизированность») не обеспечивает, не гарантирует мирового (глобального) характера самих «мировых» политик. Проще говоря, мировые политики развития всякий раз, в момент своей саморепрезентации в качестве таковых, теряют, или перестают, в социальном плане, контролировать границы «заявленного» мира; мир практически сразу становится «больше», нежели претендующая на осмысление его развития очередная политика. Этот зазор между любой политикой, оперирующей понятием и образом (концептом) мира, и самим миром, понимаемым максимально широко, дает возможность проследить, исследовать истоки социальных турбулентностей, порождающих пограничную полосу асоциальных и аполитичных явлений и ментальных конструкций. Одной из таких пограничных ментальных конструкций и является геополитика.

Рассмотрим геополитику как общественное явление XX в. Геополитика очень естественно вписалась в исторический, политический и культурный ландшафт XX в.; стала одной из его самых ярких черт и характеристик. С чем это связано? Геополитика есть когнитивная реакция на потребность общества самоопределиться в земном пространстве, самоосознать себя в нем. Понятно, что этот процесс бесконечен, как бесконечны сами по себе когнитивные процессы. Отметим, однако, что развитие общества в XX в. сопровождалось сильнейшим когнитивным «взрывом», и геополитика была одной из его составляющих. Геополитику надо расценивать как когнитивное «переживание» общества XX в. по поводу и в связи с географическим пространством.

Политика и международные отношения стали явно переживаться как в известном смысле пространственный спектакль еще в XIX в., хотя это происходило спорадически – главным образом, в европейской политике и в политике крупнейших европейских держав. Подобное представление о политике стало доминировать в XX в. Общество стало репрезентировать и интерпретировать себя политически во многом посредством и через географическое пространство. Результат и промежуточный итог этого процесса – возникновение и быстрое развитие геополитики.

Вопрос о методологических основаниях геополитики связан, прежде всего, с определением самой геополитики. Несмотря на существование множества подобных определений, многие из которых стали уже классическими[762]762
  См.: Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М.: Арктогея, 1997; Тихонравов Ю. В. Геополитика. М.: ЗАО «Бизнесшкола «Интел-Синтез», 1998; Agnew J., Corbridge S. Mastering space: hegemony, territory and international political economy. London; New York: Routledge, 1995; О Tuathail G. Critical Geopolitics. The Politics of Writing Global Space. London: Routledge, 1996; Parker G. Geopolitics: past, present and future. London; Washington: Pinter, 1998 и др.


[Закрыть], необходимо вычленить их основное содержательное ядро, их общую суть.

Пожалуй, главное в этих определениях, естественно, с методологической точки зрения – это попытка «усидеть сразу на двух стульях». Геополитика, по крайней мере в ее классических вариантах, неминуемо разрывается между политикой и географией, при этом она остается во многом чуждой как политикам, так и географам. Политики и дипломаты, как правило, чураются геополитики и часто открещиваются от нее. Географы же склонны, в гораздо большей степени, говорить о политической географии, нежели о собственно геополитике. Безусловно, в подобном двойственном положении геополитики, «виновато» ее нацистское и фашистское прошлое, близость взглядов многих нацистских вождей концептуальным утверждениям лидеров немецкой геополитики 1920– 1930-х гг[763]763
  См. особенно: О Tuathail G. Op. cit. P. 111–141.


[Закрыть].

Однако, главная методологическая проблема в отношении геополитики, состоит даже не в сложности истории ее формирования и развития. Она, на наш взгляд, состоит в известной «межеумочности» самой геополитики. Геополитику нельзя отнести к науке или научно-исследовательской деятельности в прямом смысле, хотя классические труды в области геополитики часто писались и публиковались как научные (например, труды Хэлфорда Маккиндера). В то же время политики иногда используют в своей профессиональной деятельности положения и выводы геополитики в качестве отдельных аргументов в более общих системах аргументации. При этом, тем не менее, сами геополитические штудии не являются политическими текстами, заявлениями или акциями в чистом виде[764]764
  Наиболее характерный пример: Дугин А. Указ. соч.


[Закрыть]. Следовательно, необходимо определить, в первую очередь, содержательное ядро геополитики.

В классическом варианте содержательное ядро геополитики вполне понятно. В самом общем виде геополитика изучает влияние географических факторов и географического положения на внешнюю политику государств и их политическое развитие и также, если следовать концепции Фридриха Ратцеля, пространственное «поведение» какого-либо государства или политического образования. Однако это определение все же не снимает методологической проблемы, ибо его равно можно идентифицировать в первом приближении и как научное, и как политическое.

Следовательно, при определении геополитики необходимо перейти на методологический уровень, осуществить подъем на метауровень. Такая операция предполагает образное наполнение самого определения, представление предмета изучения как образа. Что получается в этом случае?

Геополитика прямо использует традиционную географическую карту для создания и/или реконструирования специфических географических образов[765]765
  Cм.: Peckham R. S. Map mania: nationalism and the politics of place in Greece, 1870–1922 // Political Geography. Vol. 19. Number 1. January 2000. P. 77–97.


[Закрыть]. В методологическом отношении она является четко целенаправленной деятельностью. Подобное методологическое представление геополитики создает своего рода «запас», дополнительное пространство содержания.

Теперь попытаемся использовать это дополнительное пространство содержания. Главный смысл такого определения – это сам по себе «люфт», или припуск, который допускает геополитика в своих фундаментальных построениях. Изначально, в латентном виде, предполагается, что земное и/или географическое пространство имеет некоторый потенциал собственного имманентного развития. Этот потенциал может быть раскрыт или задействован в какой-либо сфере человеческой деятельности: политической, общественной, научной. Тогда можно сказать, что всегда есть некий концептуальный (языковой, идейный, когнитивный) запас, актуализируемый по тем или иным поводам. Этот когнитивный запас в принципе бесконечен, поскольку бесконечно само земное пространство – не в прямом физическом, но в когнитивном смысле.

Перейдем к методологическим основаниям геополитики. Здесь следует выделить три главных методологических основания.

Первое методологическое основание формулируется следующим образом: географическое пространство само по себе может быть активным элементом какой-либо политической системы, или важным фактором политического развития. В базисном методологическом понимании географического пространства заложен своего рода «генетический код» возможности его продуктивной политизации/политизирования. Собственно, в этом заключается получаемая в итоге экономия политической или политологической мысли. Не может быть какой-либо определенной, конкретной политики без ее определения/самоопределения в конкретном географическом пространстве. По сути, полноценная политика невозможна без ее геопространственной самоидентификации.

Второе методологическое основание является логическим продолжением первого основания. Его формулировка такова: геополитика в своем концептуальном развитии опирается, прежде всего, на классическую географическую карту в том виде, в котором она сложилась в Европе Нового времени. Важно учесть, что используются основные картографические проекции, разработанные ко времени, во время и после Великих географических открытий. Классическая геополитическая мысль буквально «привязана» к географической карте, она мыслит ей, и сама, фактически, есть максимально упрощенная в политически-проектном смысле географическая карта[766]766
  О Tuathail G. Op. cit. P. 10–13.


[Закрыть]. По сути, геополитические тексты часто играют роль картушей и/или рисунков и надписей на старинных картах – в тех частях, где локализуются Terra Incognita, или просто белые пятна. Они являются некоторым когнитивным эквивалентом изображений фантастических людей, животных и растений, которыми уснащались многие географические карты как средневековья, так, до определенного момента, и Нового времени. Благодаря этому, геополитика способствует максимальному разрастанию и культивированию географических образов, да и сама, в методологическом отношении, представляет собой целенаправленный политически ориентированный географический/картографический образ. Можно сказать, что геополитика рационализирует неизвестное и неизведанное в политике с помощью картографической/геопространственной «релаксации».

Резюмируя вышеизложенное, отметим, что данное методологическое основание есть не что иное, как реакция европейского Нового времени на Великие географические открытия. Мы наблюдаем здесь стремление поместить образ вновь открываемого и уже открытого Нового мира в уютный, знакомый и домашний образ Европы, или своего рода «доместикацию» образа Нового мира.

Третье методологическое основание геополитики представляет собой, скорее допущение, или предположение, которое мы попытаемся развить далее. Оно формулируется так: геополитика есть проектная деятельность и моделирование простых по структуре географических образов, которые могут быть базой для научной, политической, государственной и общественной деятельности. В методологическом смысле, геополитика, конечно, когнитивный «монстр», или суррогат, который, тем не менее, оказывается необходимым, а иногда и желанным. Геополитика целенаправленно обеспечивает простейшие и общеизвестные когнитивные процедуры и операции, наполняя содержательно само понятие проекта (project). Она, по сути, осуществляет унификацию целенаправленной ментальной деятельности, выводя ее в наиболее естественные для человека/общества образы земного пространства. Отметим здесь же, что данное основание имеет значение, выходящее за рамки собственно геополитики, ибо геополитика берет на себя и частично осуществляет важнейшую функцию культуры/культур как таковой: дистанцирование от интересующего объекта, создание образа объекта и его закрепление[767]767
  Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. М.: Языки русской культуры, 1998.


[Закрыть].