Текст книги "Культура и пространство. Моделирование географических образов"

Выделяются следующие содержательные стратегии ОГИ российского федерализма.

Проектная стратегия: целенаправленное формирование специфических географических образов, концептуально связанных с российским федерализмом – например, географические образы федеральных округов. Это должно предполагать трансформацию традиционного образно-географического поля России. Так, очень мощный геокультурный образ Северного Кавказа был трансформирован в схеме федеральных округов России 2000 г.: Северо-Кавказский округ был очень быстро переименован в Южный, из-за явного накопления в последние десятилетия отрицательных коннотаций самим образом Северного Кавказа. Создание географических образов федеральных округов требует также изменений в структуре традиционных образов тех или иных территорий России. Принципиально иной характер властных отношений в классическом федерализме по сравнению с унитаристской концепцией и с историко-культурным властным «слоем» Российской империи и СССР ведет к изменениям «центров тяжести», ядер традиционных региональных образов. Данный вопрос особенно актуален в связи с принятием в 2000 г. схемы федеральных округов России и связанным с этим политическим решением процессов перераспределения властных полномочий и их очевидным территориальным переструктурированием.

Пространства России, воспринимаемые прежде всего как мощный образ (метаобраз) пространственного воления или пространственного определения во властных координатах, порождают, в свою очередь, образные (знаково-символические) поля, в которых те или иные политические, культурные, социальные и экономические интенции могут проявляться как целенаправленные образные системы, имеющие географическое выражение. В сущности, география российских пространств возможна лишь как образная география российских регионов, актуализирующих свой пространственный генезис в рамках тотального властного дискурса[817]817
  См., например: Замятин Д. Н. Геоэкономические образы регионов России // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 6. С. 15–24.


[Закрыть]. Учитывая, что власть может определяться и как стремление к постоянному переходу из внутренних (по отношению к актору) во внешние пространства, существование внутригосударственных регионов (субъектов административно-политической системы унитарного государства или федеративных отношений) зависит от меры и силы закрепления моментов такого перехода в пределах выбранного направления перехода[818]818
  Замятин Д. Н. Географические образы российского федерализма // Федерализм. 2001. № 4 (24). С. 55–67.


[Закрыть]. Сама институционализация регионов (прежде всего ментальная, когнитивная институционализация) есть следствие формирования максимально внешнего политико-географического образа (образов) российской государственности. Иными словами, ПГО российских пространств возникают как образный «эксклав» власти, наблюдающей и формирующей самое себя, выносящей себя за пределы конкретно очерченной и отграниченной государственной (политической) территории. При этом, надо заметить, что в такой интерпретации заранее присутствуют представления о становлении пространств России в культурно-географической и экономико-географической координатах. ПГО пространств России является редуцированным ментальным продуктом культурно-географических и экономико-географических образных полей, переводящим данные репрезентации в, по преимуществу, властные контексты. Поэтому в рамках проектной стратегии важна идеология российского федерализма, ориентированная на властные отношения с учетом особенностей ПГО пространств России.

Идеология российского федерализма, на наш взгляд, должна быть ориентирована на культивирование образов новых властных центров – центров федеральных округов, традиционное географическое положение которых может отличаться от географии современных центров субъектов РФ. Поэтому мы специально рассмотрим, как пример, в рамках выделенной проектной стратегии ОГИ российского федерализма, проект создания федеральных округов 1995 г.[819]819
  Описание и содержательную характеристику проекта федеральных округов РФ см.: Замятин Д. Н., Замятина Н. Ю. Пространство российского федерализма. С. 104–110; Замятина Н. Ю. Создание федеральных округов: проект 1995 г. // Регион: экономика и социология. 2001. № 1. С. 76–84.


[Закрыть]

На первом этапе реализации проектной стратегии предполагается актуализация географических образов городов, избранных центрами федеральных округов. Здесь важно связать критерии выбора, работающие в традиционном политико-, экономико-, культурно-географическом пространствах, с задачей формирования автономных географических образов федерализма, способных, в свою очередь, оказывать влияние на поле выбора непосредственных политических решений. Конкретная методика заключается в четком структурировании сравнительно простых и специализированных географических образов (историко-, экономико-, физико-географических), объединяемых в логически ясные образно-географические «цепочки». Приоритет в этих «цепочках» должен быть отдан историко-географическим образам, формирующим базис автономного образно-географического пространства российского федерализма. Такая образно-географическая «цепочка» с историко-географическим «центром тяжести» вполне просматривается на примере ряда выделенных в проекте 1995 г. черноземных и поволжских округов: бывший и настоящий аграрно-ярмарочный «профиль» предлагаемых центров ФО, их социально-экономико-географическая транзитность, геополитическая и геоисторическая фронтирность.

На втором этапе создаются сетевые взаимопересекающиеся структуры актуализированных географических образов центров федеральных округов. Они должны сформировать своего рода образно-структурную «решетку» вместе с ранее выделенными «цепочками» (сочетание содержательного и структурного принципов). Здесь выделяются общие структурные компоненты образов; производится их унификация, а затем и генерализация. Итог работы – построение образно-географической карты федеральных округов с подробной типологической легендой.

На третьем этапе формируются геополитические идеологии федерализма, конструирующие поля расширения (экспансии) структурированных географических образов. К этим полям надо отнести сферу местного самоуправления, отношения с крупными компаниями, работающими в выделенных федеральных округах; отдельно – федералистский PR. Здесь должна использоваться когнитивная семантика, способствующая увеличению пределов содержательного насыщения самих образов, а также их продуктивным геополитическим трансформациям. Суть процесса – как бы «наплыв» кинокамеры при съемке эпизодов фильма, когда вновь наращиваемые «прозрачные» изображения не заслоняют старые, которые просвечивают сквозь них. Происходит концептуальное уплотнение сети географических образов страны с глобальной (внешней) точки зрения.

Вернемся теперь к краткой характеристике других стратегий ОГИ российского федерализма.

Реактивная стратегия (транзита, или переноса): восстановление, или взращивание старых образно-географических локусов, предпочтительных для развития современного российского федерализма с геокультурной точки зрения. К таковым можно отнести города, выполнявшие столичные функции в протяженной исторической ретроспективе (например, Санкт-Петербург, частично – Владимир), или рассматривавшиеся в качестве кандидатов в столицы страны (например, Нижний Новгород, Вологда, в 1990-х гг. – Новосибирск и, отчасти, Екатеринбург). Другой источник для развития подобной стратегии – это историко-географические образы регионов России в широком смысле (мезорегионы), таких, как Русский Север, Черноземье, Урал, Поволжье и т. д. В рамках реактивной стратегии рассматриваются также регионалистские концепции и движения – например, достаточно хорошо известное сибирское областничество[820]820
  См.: например: Потанин Г. Н. Областническая тенденция в Сибири // Отечество. Сибирский краеведческий выпуск. Вып. 6. М., 1995.


[Закрыть]. Современные попытки ряда российских политических деятелей инициировать перенос органов законодательной власти РФ в Санкт-Петербург вполне соответствуют этой стратегии.

Паллиативная (переходная) стратегия: рассчитана на использование и развитие частных парагеографических образных локусов. Здесь имеются в виду результаты воздействия факторов этнической мозаичности и практически сохранившегося советского административно-территориального деления на современную российскую внутригеополитическую ситуацию. В рамках этой стратегии должно осмысляться с федералистской точки зрения создание национальных районов и культурных автономий в субъектах РФ, например, немцев в Омской области; конституции республик и законодательства национальных округов должны в максимально возможной степени приближаться к идеальной федералистской модели и «выравниваться» между собой. Далее необходимо создание уже самостоятельных геокультурных и геополитических образных локусов, «выплащивающих» и уплотняющих образно-географическую карту российского федерализма. Обратимся, в связи с этим, вновь к специфике ПГО пространств России. Рассмотрим еще одну, вторую особенность развития данных ПГО.

Вторая особенность развития ПГО пространств России заключается в наращивании символического капитала и, соответственно, дальнейшем структурировании за счет этой символической капитализации, в условиях фонового когнитивного осмысления процессов политической регионализации. Образы регионов России – будь то провинции и губернии Российской империи, области и советские респуб лики в СССР, или субъекты РФ – не являясь по существу непосредственными образно-символическими ресурсами для развития ПГО российских пространств, выполняли и выполняют, как правило, роль своего рода «политико-географического декора», призванную как бы оттенить изгибы и конфигурацию ведущих, собирающих страну воедино, надрегиональных (метарегиональных) образов-ролей[821]821
  См.: Замятин Д. Н. Географические образы регионов и политическая культура общества // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России. М.: МОНФ, 1999. С. 116–125.


[Закрыть]. Подобные технологии символической капитализации означают, что сами регионы, вообще говоря, даже не «изобретаются», т. е. не возникают однажды по тем или иным причинам в различных образно-географических полях, а, фактически, «воображаются», исходя из уже существующего знаково-символического материала, содержащего разные матрицы, или фреймы возможных региональных «констелляций»[822]822
  Ср., например: Бродель Ф. Изобретать Сибирь // Он же. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. Время мира. М.: Прогресс, 1992. С. 468–474; Bassin M. Inventing Siberia: Visions of the Russian East in the Early Nineteenth Century // The American Historical Review. 1991. Vol. 96. № 3. P. 763–794; Todorova M. Imagining the Balkans. N. Y., Oxford: Oxford University Press, 1997; Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003; см. также: Регионализация посткоммунистической Европы (Политическая наука. 2001. № 4). М.: ИНИОН РАН, 2001.


[Закрыть]. По сути дела, Орловская губерния, Карело-Финская ССР, или же СевероЗападный федеральный округ и т. д. представляют собой не что иное, как образные проекции пространств России, интерпретируемые в определенных географических координатах. Отсюда и такие типичные политические характеристики отдельных регионов, как, например, система управления, состав и особенности политической элиты, ее влияние на общероссийские политические процессы, политические коммуникации регионов между собой и со столицей, социальная стратификация населения, характер институционализации и ресурсная база экономики, степень этнокультурной мозаичности и т. п., выступают в форме знаково-символических локусов российских пространств в целом. Как достаточно экономичные и в то же время избыточные в когнитивном плане инварианты ПГО пространств России, региональные образы призваны углублять, улучшать, модернизировать процессы символической капитализации этих пространств, не определяя, однако, самой их сути (содержания).

Итак, необходимость ОГИ российского федерализма – в преодолении концептуальной «зацикленности» на отношениях Центр – регионы в рамках новой российской государственности. Специфическая география России требует особой адаптации федералистской доктрины в рамках российской государственности; при этом образно-географические «ресурсы» российского пространства (в тех или иных его репрезентациях) для подобных процедур даже избыточны. Российский федерализм надо «растянуть» в образно-географическом смысле, его ткань должна быть «соткана» из пространств России[823]823
  Пространства России: Хрестоматия по географии России. Образ страны / Авт. – сост. Д. Н. Замятин, А. Н. Замятин. М.: МИРОС, 1994.


[Закрыть]. Географические образы выступают здесь как рычаги, или орудия властной «пенепленизации»[824]824
  Пенепленизация // Словарь физико-географических терминов. М.: Советская энциклопедия, 1979.


[Закрыть] пространств России. Сами регионы не «изобретаются», т. е. не возникают однажды по тем или иным причинам в различных образно-географических полях, а, фактически, «воображаются», исходя из уже существующего знаково-символического материала, содержащего разные матрицы, или фреймы возможных региональных «констелляций».

4.6. Стратегии разработки и создания географических образов в региональной экономической политике современной России

Сложившаяся в течение 1990-х гг. в российском экономическом пространстве устойчивая оппозиция Центр – регионы является частным случаем более общей оппозиции центр – периферия[825]825
  Грицай О. В., Иоффе Г. В., Трейвиш А. И. Центр и периферия в региональном развитии. М.: Наука, 1991.


[Закрыть]. Отличие в том, что в российском экономическом пространстве качественные характеристики центра и периферии были вполне очевидно гипостазированы, т. е. семантика этих пространственных отношений приобрела неустойчивый «термодинамический» характер (в духе Ивана Пригожина). Вполне «зеркальная», оппозиция Центр – регионы стала также аксиологической: Центр как пространственное сосредоточение либерально-прогрессистских тенденций, регионы как устойчиво-консервативные малоподвижные топосы. Уникальность российской ситуации – в явной образно-географической асимметричности данного противопоставления; образ Центра превращен в экономико-географическую «Джомолунгму», а образы регионов «спеклись» в аморфный «солончаковый» слой экономической плоской пустыни.

Взаимодействие экономико-географических образов Центра и регионов в российской ситуации второй половины 1990-х гг. происходило путем чрезмерного идеологического насыщения образа Центра. И прежде, в советскую эпоху, Москва была сакральным экономико-географическим центром, где размещался Госплан – географический топос экономической власти в СССР. В постсоветскую эпоху экономико-географический образ Центра, образ Москвы приобрел еще более мощную властную окраску, при этом само образно-географическое пространство экономической власти сильно сжалось, сосредоточившись в немногих реальных локусах московской топографии. Иначе говоря, не боясь тавтологии, образ Центра стал более центростремительным. Свидетельство этому – множество негативных «упаковок», оболочек образа Центра, сформированных как бы взглядом со стороны регионов.

Экономико-географические образы регионов стали в постсоветскую эпоху, по сути, производными от образа Центра. Прямая зависимость от финансовых потоков из Центра, разрушение прежних структур управления, потеря старых отраслей специализации привели к «рассыпанию» старых, зачастую «лубочных» региональных образов. Если ранее экономико-географический образ области, края, республики был основан на трансформации автохтонных элементов реального пространства (полезные ископаемые, природно-климатические условия, традиционное экономико-географическое положение), то к концу 1990-х гг. эти образы стали восприниматься как маленькие, «игрушечные» образы самого Центра, с теми же знаками и символами экономической и финансовой власти. Экономико-географическое образное пространство России оказалось организовано по принципу русских матрешек, «Russian dolls», когда один и тот же образ бесконечно воспроизводится, стираясь постепенно в результате монотонной трансляции.

Подобная образно-географическая ситуация имеет положительные стороны. Одна из них – возможность эффективного управления экономико-географическими образами как реальными факторами регионального экономического развития. Структурирование экономико-географического образа – конкретная технологическая задача, в рамках решения которой происходит выбор базового образа, его адекватная поставленной задаче репрезентация, и далее, в случае необходимости, разработка ряда интерпретаций. Например, структурирование экономико-географического образа Карелии может быть связано с выбором между экономико-географическими образами Москвы, Петербурга или соседних областей Финляндии; его репрезентация опираться на знаки и символы либо реальной (традиционной) экономики, либо информационной (новой) экономики; возможные интерпретации этого образа будут зависеть от его конкретной направленности в образно-географическом пространстве – вовне России, в сторону Москвы или на соседние российские регионы. Подобные операции вполне правомерны, поскольку образ, являясь, сам по себе, частью реальности, в то же время, в случае его целенаправленного структурирования, способен изменять эту реальность, меняясь при этом вместе с ней.

Здесь выделяются следующие основные процессы репрезентации и интерпретации ЭГО Центра и регионов: 1) процедуры репрезентации, 2) акты репрезентации и 3) структуры интерпретации. Характеристики данных процессов необходимы для выделения и описания базовых образных стратегий в региональной экономической политике современной России. Рассмотрим их по порядку.

Процедуры репрезентации экономико-географических образов (ЭГО) Центра и регионов. Процедуры репрезентации экономико-географических образов (ЭГО) Центра и регионов сводятся к следующим операциям: 1) выявление базовых символов, на основе которых возможна в первую очередь репрезентация ЭГО; 2) семиотизация (означивание) тех или иных реальных географических объектов Центра и/или регионов в контексте выявленных базовых символов и 3) символизация традиционного экономико-географического пространства Центра и регионов. Все эти операции должны проводиться параллельно, одновременно.

Первая из выделенных операций – выявление базовых символов – связана с формированием «брэндов» территории. Это, по сути дела, образно-географический «конвейер», на котором собираются, доводятся до полной готовности наиболее работоспособные и конкурентноспособные (с внешних позиций) экономико-географические представления о территории. Операция семиотизации переводит сформированные территориальные «брэнды» на метауровень, где они функционируют в рамках единого образно-географического метапространства. Здесь «брэнды» сосуществуют и максимально означиваются – с точек зрения соседнего региона, Центра или зарубежья. Операция символизации способствует созданию единого символического поля, как бы пронизывающего и скрепляющего своими «нитями» образно-географическое метапространство. Территориальные «брэнды» прочно закрепляются в образно-географическом метапространстве, при этом они получают целый «веер» образно-географических координат – в зависимости от характера и направленности процедур означивания. Однако, как уже отмечалось, все эти операции сосуществуют и могут вестись автономно, с различной скоростью, с использованием эффекта образной мультипликации. Следовательно, возможно одновременное сосуществование образно-географических метапространств со структурно различными конфигурациями на основе одного и того же традиционного экономико-географического пространства.

Акты репрезентации ЭГО Центра и регионов. Процедуры репрезентации ЭГО Центра и регионов периодически должны осмысляться как акты репрезентации, означающие их выход и усвоение в смежных полях репрезентаций. ЭГО Центра и регионов в процессах их формирования осмысляются в поле культуры (экономика есть часть культуры). Это осмысление происходит прежде всего на уровне массовой культуры, особенно рекламы. Так, телевизионная реклама производит и поставляет весьма выпуклые и рельефные «точечные» ЭГО, активизирующие акты репрезентации ЭГО на более высоком экономико-географическом уровне. Реклама пива «Балтика» с использованием образов сфинкса и Невы эффективно эксплуатирует культурно-географический образ Санкт-Петербурга, но в то же время она способствует акту репрезентации ЭГО Санкт-Петербурга и всего Северо-Запада в контексте былой имперской столичности и вторичной экономико-географической центральности. Подобные акты репрезентации могут быть закреплены также и прямой рекламой отдельных регионов. Тем не менее, акты репрезентации ЭГО Центра и регионов могут проходить латентно, в скрытых формах, опосредованно.

Структуры интерпретаций ЭГО Центра и регионов. Репрезентированные тем или иным способом ЭГО Центра и регионов могут быть также интерпретированы. Выделяются три основные структуры возможных интерпретаций.

Первая структура интерпретаций ЭГО ориентирована на «сжатие» экономического пространства[826]826
  См. в этой связи также: Пивоваров Ю. Л. Альтернатива макрорегионального развития России: сжатие интенсивно используемого пространства. М.: ИГ РАН, 1995. С. 17–24.


[Закрыть]. Центр интерпретируется как все возможные регионы; ЭГО Центра рассматривается как эталон ЭГО региона. В подобной трактовке Центр – это «настоящий» регион, или суперрегион. Остальные регионы представляют собой tabula rasa, «чистое» пространство. В этом случае формирование ЭГО регионов напрямую связано с представленностью их в Центре, с наличием образного сектора определенного региона в ЭГО Центра. Наиболее простой путь создания такого образного сектора – это его персонификация, или олицетворение ЭГО региона – например, с помощью формирования позитивного столичного имиджа губернатора региона.

Вторая структура интерпретаций ЭГО направлена на «расширение» экономического пространства. Производится своего рода централизация, или даже «центрирование» регионов. Всякий экономико-географически значимый символ воспринимается как центр; практически любой регион в этом случае является Центром. Регион автоматически интерпретируется как его собственный, неотъемлемый от него ЭГО; территория есть имманентный ей образ, в широком смысле geography is image. Само наличие экономико-географической информации о регионе дает при проведении операций «центрирования» его ЭГО. Самый легкий способ здесь – это «этнографический» показ, создание «стильных» образных упаковок для архаичных регионально-экономических структур. Условия для подобного «этнографического» показа могут приходить извне, формироваться спонтанно – например, в пределе, неожиданный интерес за рубежом к неконкурентноспособной в традиционном смысле продукции региона (случай с фотоаппаратами ЛОМО-компакт, появление в Австрии общества «ломографии» и резкое увеличение заказов на эту технологически давно устаревшую продукцию).

Третья структура интерпретации ЭГО – целенаправленная виртуализация, «возгонка» ЭГО Центра и регионов. Они фактические уравниваются в образном «осмосе», возникающем в результате развития фондового рынка и рыночных стратегий крупных компаний. Наличие гигантских инфраструктурных компаний-монополистов типа Газпрома и РАО «ЕЭС России»[827]827
  См. в связи с этим: Петров Н. Отношения «Центр – регионы» и перспективы территориально-государственного переустройства страны // Регионы России в 1998 г.: Ежегодное приложение к «Политическому альманаху России» / Под ред. Н. Петрова; Моск. Центр Карнеги. М.: Гендальф, 1999. С. 61 (рост влияния инфраструктурных компаний-монополистов в регионах после кризиса к концу 1998 г.).


[Закрыть] и формирование устойчивого кластера «голубых фишек» на фондовом рынке способствует этому процессу. Образно-экономико-географический рельеф становится автономным; символы территорий «работают» самостоятельно, как бы отрываясь от реальных экономико-географических объектов, которые они означивают и интерпретируют.