Текст книги "Культура и пространство. Моделирование географических образов"

4.2. Стратегии разработки и создания географических образов в культурной географии

Изучение географических образов в культуре (культурно-географических образов) – это отдельное направление в культурной географии. Самое главное здесь – обобщение и генерализация культурных знаний и информации о территориях, местностях и ландшафтах. Данное направление имеет очень тесные и сильные связи с исследованиями культурных ландшафтов, поскольку репрезентация и интерпретация культурных ландшафтов в значительной степени опирается на выявление, структурирование и создание культурно-географических образов.

Вне всякого сомнения, продуцирование и конструирование культурно-географических образов в прикладных целях должны рассматриваться как одна из важных задач фактически для всех основных направлений культурной географии (см. 3.2.1.). В то же время изучение географических образов в культуре как таковой может и должно стать одной из прочных опор методологического и теоретического развития культурной географии в целом, мощным «двигателем» ее содержательного расширения. Это связано с самим методологическим подходом, используемым в изучении географических образов.

В процессе исследования географических образов применяются методы и способы экономного ментального опространствления и геопространственного «упаковывания» культурных событий в образно-географические фреймы[670]670
  См.: Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979.


[Закрыть]. Тем самым, обеспечивается со-бытие пространства культуры и пространства (пространств) человека и общества в целом, различных ментальных миров. Бытие отдельного человека становится Со-Бытием благодаря целенаправленным репрезентациям и интерпретациям наиболее существенных и значимых культурно-географических образов.

Вопросы формирования, функционирования и использования географических образов в культурной географии и, шире, в гуманитарных науках в методологическом отношении тесно связаны с более общим вопросом формирования информационного общества XXI в., а также с созданием в рамках этого общества гуманитарно-географических информационных технологий. Поэтому мы остановимся более подробно на данном вопросе.

Прежде всего необходимо определить, что понимается в данном случае под информационным обществом XXI века. Речь идет об основах развития и функционирования, формировании и динамике виртуальных информационных пространств. Эти пространства анаморфированы по сравнению с реальными политическими, культурными, экономическими, географическими пространствами, однако учитывают их конфигурации и законы развития. Событийная и операциональная емкость виртуальных информационных пространств огромна, поэтому именно они будут оказывать решающее воздействие на основные события, структуры действий и контуры мироустройства XXI в.

Теперь рассмотрим понятие гуманитарно-географических информационных технологий (далее – ГГИТ). Под ГГИТ понимаются операциональные действия, дающие возможность создавать, конструировать новые образы географического пространства (или гуманитарно-географические образы), максимально информационно насыщенные. Пространство географических образов в значительной степени отличается от реального земного, «физического» пространства и его конфигураций. Это новое пространство позволяет эффективно управлять и манипулировать стратегиями развития общества. ГГИТ позволяют максимально использовать в целевом отношении СМИ, концентрировать и «упаковывать» соответствующую информацию. В методологическом отношении это означает высокую экономию и рационализацию мысли, перевод ее на более «энергетически» емкий образный уровень. Данный перевод осуществляется с помощью естественных для человеческих сообществ категорий, понятий и образов земного пространства, которые трансформированы, переработаны и упакованы в определенные гуманитарные информационные оболочки.

Какова связь между ГГИТ и информационным обществом XXI века? Связь здесь самая прямая, поскольку несомненна близость между информационными виртуальными пространствами и гуманитарно-географическими образными пространствами. Эти пространства взаимодействуют между собой, само взаимодействие характеризуется когнитивной эффективностью гуманитарно-географических образов и ГГИТ. Именно оно обеспечивает в рамках естественных и рациональных операциональных действий четкое функционирование информационного общества. В известном смысле информационное общество XXI века можно рассматривать как хорошо организованную систему гуманитарно-географических образов, формируемых на основе естественной среды обитания человека и его восприятия. В целом ментально-географическая сфера человека дает главные мотивации и целевые установки, определяющие развитие информационного общества.

В рамках образно-географических стратегий культура, как уже отмечалось ранее, понимается как геокультура (глава 1, 1.5.), а культурно-географические образы рассматриваются одновременно как часть, элемент и фактор культуры (культурного развития). Отсюда следует заведомая правильность, или верность всякой стратегической интерпретации культурно-географических образов. Исследование указанных стратегий может иметь внешние выходы, или параллели с исследованиями образов путешествий (путешествие как мощная образная культурно-географическая стратегия[671]671
  См., например: Казакевич О. А. Путешествие шамана (по материалам шаманских легенд и волшебных сказок северных селькупов) // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна: Международный университет природы, общества и человека «Дубна», 1999. С. 254–260; Никитина С. Е. Роду путешественного… (о концепте пути в русских конфессиональных культурах) // Там же. С. 297–304.


[Закрыть]) и проблем мирового развития («точки роста», «узлы» мирового развития как «вспышки» культурно-географических образов).

Дадим определение репрезентации в контексте создания КГО. Репрезентация – это процесс визуализации и вербализации образа, когда культурно-географическое пространство опосредуется, дистанцируется, или даже «огрубляется» (реальность как бы огрубляется репрезентирующим ее образом). Такое понимание репрезентации КГО вполне укладывается по аналогии в классическую психологическую схему, отработанную еще Фрейдом: психические процессы происходят на уровне бессознательного, подсознания и сознания. Роль и значение репрезентации КГО – сформировать работоспособные и эффективные образы (уровень «сознания») путем аккультурации реальности (уровень «бессознательного»). Сразу отметим, что это – аналогия, ибо речь идет не о психологических, а о культурно-географических образах.

Интерпретация КГО означает выход за пределы обыденной рациональности сознания; происходит процесс самоактуализации географического пространства. Пространство как бы обволакивает культуру и максимально ее актуализирует посредством четкой образной локализации. В образном смысле, культурная география, несомненно, гораздо более точная наука, нежели граничащие с ней области политической, экономической или социальной географии. Посредством интерпретации КГО культура глобально «переживается» через географию, происходит своего рода опространствление культуры[672]672
  См. также: Флоренский П. А. Анализ пространственности // Флоренский П. А. Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб.: Мифрил, Русская книга, 1993. С. 317–351.


[Закрыть]. В рамках подобной интерпретации можно говорить об «исчезновении» природы, все традиционное географическое пространство становится культурным; снимаются классические оппозиции «природа – общество» и «природа – культура». В то же время интерпретация КГО означает переход на метауровень по сравнению с репрезентацией, когда в определенном образном поле сосуществуют различные по генезису, структуре, сложности знаки, символы и стереотипы, формирующие по ходу интерпретации серии последовательных конфигураций, которые проецируются на «перцептивный экран»[673]673
  О понятии перцептивного экрана в связи с политической имагологией см.: Политическая реклама. М.: Центр политического консультирования «Никколо М», 1999.


[Закрыть]. Культура в данном случае становится интересной как продукт образно-географических интерпретаций.

Стратегии репрезентации и интерпретации КГО должны быть направлены на исследование прежде всего трансграничных географических образов (аналог – кросс-культурные исследования). К трансграничным КГО можно отнести межстрановые, межрегиональные, межобластные и т. д. образы, когда на пересечении и при взаимодействии двух или нескольких традиционных КГО формируется новый КГО, умножающий, с одной стороны, «зеркальные отображения» взаимодействующих образов, а, с другой – фиксирующий столкновения, борьбу образов[674]674
  См., например: Грузински С. Колонизация и война образов в колониальной и современной Мексике // Международный журнал социальных наук. 1. Май 1993. С. 65–85.


[Закрыть]. К высшим проявлениям КГО относятся также динамические географические образы, создаваемые в путешествиях, когда постоянная трансграничность восприятия ведет к своего рода «анимации» преодолеваемого географического пространства. Образы путешествий имманентно трансграничны.

Возможны две основные стратегии репрезентации и интерпретации КГО. Первая стратегия ориентирована на формирование образа «изнутри», как бы снизу, когда образ страны, местности или ландшафта формируется постепенно, на базе «отпрепарированных» мелких фрагментов реальности. Вторая стратегия направлена на создание образа «снаружи», или «сверху», с помощью условного полета, метапутешествия, поднимающего исследователя над территорией и позволяющего ему воспринимать географическое пространство как целостный протообраз, в котором траектория метапутешествия оконтуривает образный дискурс. Исследователь работает в данном случае как бы в разреженном воздухе, однако панорама исследования резко увеличивается. Возможна также и третья, дополнительная стратегия, сочетающая элементы первой и второй стратегий в различных пропорциях, в зависимости от целей исследования.

Исходя из предложенных стратегий, можно провести стратегическое позиционирование в исследованиях КГО. Первая стратегическая позиция определяет исследователя как машину по производству образов. Находясь на конкретной территории, исследователь работает преимущественно с полем собственного сознания, идентифицируемым как образно-географическое поле, в рамках которого создаются специфические знаки, символы, стереотипы, сочетания образов. Интерпретация в этом случае преобладает над репрезентацией. Вторая стратегическая позиция исследователя – образная активизация реальности путем различных социологических опросов и интервью. Здесь репрезентация выступает на первый план, роль интерпретации снижается. В целом обе позиции нацелены на «плотное» исследование реальности, конкретной местности или ландшафта; искомые КГО как бы запеленуты в реальность, их надо «распеленать».

Отдельно выделим метастратегическую позицию, когда исследователь работает с уже готовыми, так или иначе проявленными, репрезентированными и интерпретированными образно-географическими системами. В данной позиции происходит заранее продуманное столкновение этих систем, как правило, на уровне текстов – образ в образ, текст в текст.

Выделение предложенных стратегий и стратегических позиций основано на понимании невозможности создания единой и долговременной образно-географической картины мира. По сути дела, при репрезентации и интерпретации КГО происходит гипостазирование реальности, взятой в ее уникальном географическом положении. Следовательно, любая стратегия ведет к созданию частной, как бы приватной картины мира, которая может сосуществовать и/или конкурировать с другими картинами мира.

Культурные ландшафты – «лакомый кусок» для многих гуманитарных дисциплин. Воспринимаемые первоначально в определенных географических координатах, конкретные культурные ландшафты приобретают, тем не менее, ряд характеристик, не сводимых к их местоположению. Образная «иррадиация», свойственная самому понятию культурного ландшафта, способствует расширению круга возможных интерпретаций. Любая культура занимается размещением и осмыслением занятого ей буквально земного пространство; реальное пространство преобразуется посредством наращивания последовательных, иногда одновременных «слоев» культурных ландшафтов, являющих это пространство заинтересованному наблюдателю и/или участнику ландшафтных событий. Жизнь культурного ландшафта состоит из взаимодействий, столкновений, борьбы, притяжения различных образов, значительная (часто большая) часть которых может быть названа географическими образами (см. также главу 3, 3.2.).

Как возможны интерпретации определенных ГОКЛ? В первую очередь, отметим, что они возможны в рамках установления связей расширения, или связей контекста, с другими ГОКЛ. Географические образы определенного культурного ландшафта существуют и развиваются, как правило, именно в связи с другими ГОКЛ; их уединенное, замкнутое, «оторванное» состояние невозможно. Роль интерпретации в данном случае заключается в выявлении, подчеркивании и развитии уже намеченных «вчерне», существующих латентных связей между географическими образами различных культурных ландшафтов.

Интерпретации ГОКЛ возможны и даже необходимы в случае создания или разработки, конструирования таких ГОКЛ, которые не существуют или пока не существуют в реальном, традиционном пространстве, и в то же время они представляют собой продукт проективной (проектной) художественной, философской или историософской мысли. Здесь сразу стоит выделить пример знаменитого города Солнца Томмазо Кампанеллы, да и, шире, все проекты идеальных городов мыслителей-утопистов, начиная с проекта Платона и заканчивая проектами французских социалистов-утопистов XIX в. и архитекторов, градостроителей и писателей XX в.[675]675
  Иконников А. В. Город – утопии и реальное развитие // Город и искусство: субъекты социокультурного диалога. М.: Наука, 1996. С. 75–85.


[Закрыть]. Особо выделим проект города Солнца русского архитектора Ивана Леонидова[676]676
  См.: Иван Леонидов: Начало XX – начало XXI вв.: Материалы, воспоминания, исследования / Подг. текста О. И. Адамов, Ю. П. Волчок. М.: АО «Московские учебники и Картолитография», 2002; Иван Леонидов. Эскизы из архива семьи / Текст А. Гозака. Б. м.: Издательство А-Фонд, 2002.


[Закрыть]. Этот проект был попыткой реализации синтеза достаточно обобщенных, «чистых» пространственно-архитектурных принципов (назовем их геоархитектурой) и идей всеобщего мира, конкретизированных после 1945 г. в рамках конкурса на здание ООН.

Геоархитектура И. Леонидова. Леонидов был легендой советской архитектуры: человек, сделавший несколько гениальных проектов, которые так и не воплотились в жизнь: дипломный проект Института библиотековедения им. Ленина в Москве на Воробьевых горах (Институт Ленина) (1927), конкурсный проект памятника Колумбу в Санто-Доминго (1929), конкурсный проект Дома Наркомтяжпрома в Москве на Красной площади (1934), проект планировки и застройки Южного берега Крыма (1937–1941). Леонидовский Город Солнца (1943–1959) – личный утопический проект, где пространственная фантазия, не ограниченная уже более производственно-техническими заданиями, породила впечатляющие образы другой Земли, возвращающейся к своим истокам.

Русский авангард изумительно легко обращался и общался с пространством, был с ним «на ты». Кандинский, Филонов, Матюшин, Гончарова – это в живописи, в поэзии – Хлебников и, позже, Заболоцкий; в прозе – Андрей Платонов. Пространство скручивалось, свертывалось, и при этом оно было душой произведений; собственно, эти произведения и были фактически пространственными, сделанными как бы из пространства и для обретения более совершенного пространства. Однако и в таком ряду «пространствоустроителей» случай Леонидова уникален – мы сталкиваемся здесь с геоархитектурой.

Геоархитектура, начатая, безусловно, еще Фрэнком Ллойдом Райтом, рассматривает любое пространство само по себе как начало и/или итог архитектурного творчества. Соразмерность форм, проистекающая из органики преображаемого земного ландшафта, достигается путем проецирования географических образов вовне; пространство как бы выворачивается наизнанку. Леонидов любил пространство, организующее себя пространственно; понимающее себя как сеть сквозных географических образов. При этом он мыслил, казалось, вполне стандартными геометрическими фигурами – шарами, окружностями, пирамидами и призмами. Сеть, налагаемая Леонидовым на пространство, и была самим пространством, но только уже явленным, выявленным, свершенным.

Географические (геоархитектурные) образы Леонидова в его лучших проектах как бы двигались в разные стороны. Проект Наркомтяжпрома предполагал растяжение, раздвижение Красной площади; ее явная теснота преодолевалась видением просторных перспектив, а само здание Наркомтяжпрома «работало» на Кремль, создавая ему, наконец, геоархитектурные рамки (их, кстати, Кремль не имеет до сих пор – здание гостиницы «Россия», конечно, не в счет). Институт Ленина на Воробьевых горах как бы взлетал вверх, это был ажурный, легкий корабль, воздушный корабль, приподнимающий приземленную и грузную матушку-Москву. Особенно удивителен проект застройки Южного берега Крыма – столь мощное и масштабное пространственное мышление буквально пронизало естественную живописность античной Киммерии, Крым оказался впервые образно сконцентрированным. Интересен и образ пионерского лагеря «Артек», в котором Леонидов организовал ландшафт в виде карты земных полушарий, на которой соответствующие растения размещались согласно их географическому положению[677]677
  Ср. также: Евангулова О. С. Страны и народы мира в художественной Вселенной усадьбы // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 5 (21). / Науч. ред. и сост. Л. В. Иванова. М.: Жираф, 1999. С. 18–26; Нащокина М. В. Русский усадебный парк эпохи символизма. (К постановке проблемы) // Русская усадьба. Вып. 7 (23). Сборник Общества изучения русской усадьбы / Ред. – сост. М. В. Нащокина. М.: Жираф, 2001. С. 33 (пруды в виде карты мира).


[Закрыть].

В проекте Города Солнца десятки эскизов Леонидова поражают свободой раскрытого, раскрепощенного в различных сферах, пирамидах и прочих геометрических фигурах пространства; фигурах, отрывающихся от Земли, летящих над ней. По сути, он проектировал саму планету, придумывал ей антураж, размысливал ее как многообразное пространство. Хотя составными частями этого глобального проекта были вполне реальные частные и, конечно, нереализованные проекты («Остров цветов» в Киеве, монумент «Победа», резиденция ООН, Форум искусств и т. д.), главная идея – пространство, творящее самое себя и из себя – скрепляла их воедино, выступала и проявляла себя как тотально пространственная мысль.

В проектах Леонидова земное пространство «видит себя» как бы со стороны, оно есть эманация Солнца, условная проекция его топографии на Землю. Географические образы культурных ландшафтов возникают в данном случае как результат остранения от привычных, устоявшихся в культуре образов и в то же время как продукт масштабной интерпретации образов-архетипов земных стихий, получающих цивилизационную «упаковку».

Рассмотрим факторы интерпретации ГОКЛ. Первый из подобных факторов – это наличие или отсутствие целенаправленного, специфического концептуального контекста, который задает большинство или значительное количество параметров самой интерпретации. Данный фактор важен для ГОКЛ, формируемых в урбанизированных средах тоталитарного характера (слово «тоталитарный» толкуется нами расширительно, не только и не столько в политическом контексте). Хотя такие урбанизированные среды, действительно, формировались в тоталитарных обществах фашистской Германии и сталинского СССР[678]678
  См., например: Шульц Б. «Особый случай» или логика развития? Нацистская и сталинская архитектура в историческом контексте // Россия – Германия: Культурные связи, искусство, литература в первой половине двадцатого века. М.: ГМИИ им. А. С. Пушкина, 2000. С. 323–336.


[Закрыть], однако, они характерны, во многом, и для современных США. Для тоталитарных урбанизированных сред характерны постоянные повторы мощных архитектурно-средовых линий, создающие в итоге иллюзию самоповтора и самоуничтожения, исчезновения чувства аутентичности земного пространства.

Второй фактор интерпретации ГОКЛ формулируется как внутренняя энергетика рассматриваемых ГОКЛ, закладывающая фундамент и определяющая в основном пути возможной интерпретации. Таковы, на наш взгляд, географические образы русских классических дворянских или помещичьих усадеб. Эти образы задают, как правило, несколько основных направлений интерпретации, связанных с темами пассеизма русской дворянской культуры и ландшафтной организации господского парка или сада[679]679
  Дворянские гнезда России. История, культура, архитектура. Очерки / Ред. – сост. М. В. Нащокина. М.: Жираф, 2000; Нащокина М. В. Указ. соч. С. 7—41.


[Закрыть]. В последней теме важна проблематика незаметного или постепенного перехода сада в лесные массивы или обрабатываемые поля – шире – в какую-либо другую природную стихию (например, море или река) или в другой культурный ландшафт, имеющий иные принципы и формы организации[680]680
  См.: Лихачев Д. С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст. СПб.: Наука, 1991.


[Закрыть].

Выделим по порядку следующие стратегии интерпретации ГОКЛ.

Первая стратегия опирается на стремление доказать однонаправленность ГОКЛ, их предрешенность, или предрасположенность к какой-либо одной образной конфигурации. Данная стратегия ориентирована на построение, расположение образов в одну логичную образную цепочку, в которой каждый последующий образ сцеплен с предыдущим, исходя из логики его развития. Такая стратегия часто используется для трактовки, или интерпретации ГОКЛ (пост)советского пространства, пространства бывшего СССР[681]681
  Ср.: Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: Новое литературное обозрение, 2001.


[Закрыть]. В подобной стратегии, если она принимается, крайне важно продумывать связи отдельных образов культурных ландшафтов, а также процессы их взаимодействия. Например, памятник Ленину, как наиболее типичный образ практически всех городских поселений бывшего СССР, в рамках такой интерпретации должен каждый раз встраиваться, «всмысливаться» в ауру конкретного областного или районного центра.

Вторая возможная стратегия предполагает, как правило, постоянное расширение возможных для исследования семантических полей географических образов определенного культурного ландшафта. Данная стратегия ориентирована на поиск дополнительных знаков и символов, адекватно характеризующих изучаемые образы. Приведем пример ГОКЛ, связанных с проблемой изучения культурного и природного наследия. Так, ГОКЛ Русского Севера могут интерпретироваться и в контексте более общей проблемы семантической организации географического и/или сакрально-географического пространства, и в рамках более широкого понимания самой проблемы наследия[682]682
  См. также: Теребихин В. А. Сакральная география Русского Севера. Архангельск: Изд-во Поморского университета, 1993; Калуцков В. Н., Иванова А. А., Давыдова Ю. А. и др. Культурный ландшафт Русского Севера…; общие аспекты см.: Элиаде М. Космос и история. М.: Прогресс, 1987; Он же. Священное и мирское. М.: Изд-во МГУ, 1994; Он же. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2000.


[Закрыть]. В первом варианте переход к проблеме сакрально-географического пространства порождает встраивание ГОКЛ Русского Севера в более масштабные схемы-архетипы культурных ландшафтов космогонического происхождения. Во втором варианте наследие может осмысляться как достаточно креативный элемент социального и культурного пространства региона или страны, участвующий в формировании перспектив самого региона. Возможен также третий, синтетический вариант, когда природное и культурное наследие территории осмысляется как фундамент, основа для создания новых образных космогоний, в рамках которых привычные культурные ландшафты интерпретируются как элементы, или участники борьбы вечных стихий – суши и моря, земли и воды, земли и неба. В таком контексте процесс сакрализации ландшафта происходит естественно, путем его образного подъема на уровень наиболее масштабных космогонических архетипов (см. также главу 3, 3.2).

Третья возможная стратегия – назовем ее сетевой стратегией – направлена на включение, или подключение отдельных географических образов рассматриваемого культурного ландшафта в другие, иногда содержательно и/или концептуально далекие, образно-географические системы. Цель такой стратегии – выявление неожиданных содержательных связей между системно различными образами. Например, схема сети станций Московского метрополитена, как образный элемент культурного ландшафта Москвы, может быть включена в образно-географическую систему, или схему мира. Образы различных стран, регионов и континентов могут быть соотнесены со станциями метро; каждая станция может соответствовать какому-либо образу страны и/или региона. В данном случае может соблюдаться лишь общая ориентация по сторонам света, общая геотопология земного пространства[683]683
  Ср.: Евангулова О. С. Указ. соч.; Зиник З. Две географии // Художественный журнал. 1997. Май. № 16. Место – География – Пространство. С. 6–9.


[Закрыть]. Подобная интерпретация может выводить на вопросы и проблемы целенаправленного изменения архитектурного и средового оформления отдельных станций метро, или, в целом, городской среды отдельных районов Москвы.

На методологическом уровне можно сделать следующий вывод: ГОКЛ могут рассматриваться как база, фундамент для конструирования, или создания идеальных образцов и конструктивных элементов моделирования географических образов в целом. Культурные ландшафты по-своему «расправляются» с природой, сотворяя из нее ряд осмысленных в культуре и культурой ментальных концептов, которые, в свою очередь, служат удобными «кирпичиками» при разработке различных образно-географических схем, или систем. Иначе говоря, культура, равно цивилизация, работает как своего рода географическая «мельница», перемалывающая реальные признаки определенных территорий в сравнительно простой и понятный образный конструктор.

Итак, стратегии разработки и создания ГО в культурной географии направлены на выявление и понимание структур ментального и/ или когнитивного обживания, освоения пространства. Эти стратегии осуществляются посредством процедур варьирования (сжатия, расширения, изменения конфигураций) как отдельными КГО (включая изменения их содержательных основ), так и системами (сетями) КГО (изменения состава, связей, смыслового содержания этих связей). Специфика данных стратегий состоит в наращивании возможностей эффективных в когнитивном плане переходов от одного образа к другому. При этом происходит трансформация обоих образов (феномен трансграничных образов). Поэтому далее мы рассмотрим стратегии разработки и создания ГО, являющихся частично, или же по преимуществу трансграничными.