Текст книги "Тайна Тонгамар. Цикл «Обмен мирами». Книга первая"

– Ты что, сдурел?! – заорал маг.

Но Андре не слышал его. Белые с синим ободком глаза пульсировали еле уловимым синеватым светом. Демон рвался наружу. Вилдьер понял, что нельзя ни в коем случае подпускать его близко, ибо противник пользуется оружием даже лучше, чем магией. Но кажется, этот момент был упущен. Андре, перепрыгивая отправляемые в него опасные заклинания, стремительно приближался. Первый удар посоха разорвал Вилдьеру левое плечо, и выскочившие из навершия желтоватые молнии, словно десятки крошечных червей, разбежались по руке и лишили ее способности двигаться. Вскоре второй удар пришелся в грудь, Вилдьер с криком выгнулся неестественной дугой и упал на землю, где его накрыла огненная паутина.

– Проси у нее прощения! – произнес сквозь зубы Андре. – Иначе я прибью тебя прямо здесь и сейчас, мне плевать, что со мной будет потом.

– Ты блефуешь! – морщась от боли, ответил Вилдьер.

– Я и сам не знаю, но как раз удачный момент проверить, насколько силен мой гнев!

В этот момент сердце учителя екнуло, но не от страха: он почувствовал, как заныла какая-то старая рана. Вилдьер подумал, что сам не знает, насколько силен он сам, и маленькая деревянная игрушка, которую давно пора уничтожить, стоящая у него на столе, – это брешь в его крепкой сияющей броне.

– Прости меня, Улис! – тихо сказал Вилдьер. – Я вел себя, как чудовище… Я и есть чудовище!

…Видение потухло, и маг отстранился. Я чувствовала, как в нем пульсирует боль, но не от того, что он был повержен на глазах у всех своим же собственным учеником и другом, не за то, что пришлось извиняться перед женщиной, которая ничего для него не значила. Его мучило что-то другое.

– ‎Позже мой драгоценный друг все же признал, что его поход в ту пещеру и способ вручить боевой посох были испытанием, давшим мощнейший толчок в развитии, но историю с Улис простить не смог.

– Потому что это не просто жестоко, это чудовищно! Как ты мог поступить так с ней?!

– ‎Пойми, я бы не позволил себе сделать что-то подобное с Андре или Дианой. Они бы загородили меня от стрелы раньше, чем успели спросить себя, зачем это делают. Улис же никогда никого ни во что не ставила! Даже свое собственное тело для нее было лишь инструментом получения выгоды, вот и я использовал его, чтобы показать кое-что. Произошедшая история могла принести больше пользы им обоим, но, к сожалению, ни обида, ни благодарность Улис не длятся слишком долго, а добряк Андре так и не смог простить себе того, что не справился с задачей. Поскольку себя обвинять очень неприятно, он винит во всем меня.

– Не перекладывай на других! Идея, может, была и неплоха, но вот с реализацией ты явно перестарался!

– ‎И где же та грань, до которой моя затея хороша, а после возмутительна и кощунственна?

– Мдаа… Ты – тот самый случай, когда сочувствие очень сильно не успевает за мудростью… – произнесла я, отбирая у него бутылку с вином, так как почувствовала, что Вилдьер начинает впадать в опасную стадию опьянения.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот попал кто-то в яму и не может выбраться, мимо идет другой. Если мудрость не успевает за сочувствием, тогда он тоже прыгает в яму, чтобы поддержать страдальца, не успев подумать, как они будут оттуда выбираться.

– ‎Очень похоже на тебя, дорогая Асура, не находишь? – прыснул Вилдьер.

– Кстати, ты в курсе, что у меня есть имя?

– Мне плевать! – отмахнулся он. – Продолжай!

– ‎Если же сочувствие не успевает за мудростью, тогда тот, второй, проносится мимо, не сказав ни слова, потому что решает, что надо срочно изобрести приспособление, которое поможет вытаскивать существ из ям, и ему все равно, что на это уйдут годы, за которые пострадавший превратится в прах.

Маг громко засмеялся.

– Очень точно ты меня описала. Но все же, где грань?

– Не знаю… Где-то посередине между тобой и Андре. Чудовище, которое пытается стать добрым, и добрый мальчик, который пытается стать чудовищем…

– Да чтоб тебя, Асура! Ты нас не помиришь!

– Вас друг с другом – точно нет, но как насчет тебя с самим собой? С чего ты решил стать чудовищем? Почему нужно и правильно быть им? Зачем тебе эта жестокость? Ведь тот мальчик, который хотел пойти в свою комнату, не был жесток, мало того, он ненавидел жестокость, ибо сам познал ее сполна! Что случилось?

Вилдьер затих. Полумеханическое существо долго сидело, опустив голову вниз, так, что лицо полностью скрывалось за пшеничными прядями. В образе и позе полумага-полуробота было столько же парадоксального противоречия, сколько и в его сердце. Мощные металлические звериные лапы стояли, прижатые колено к колену, механическая рука, словно в нерешительном волнении, наматывала расшитый тончайшими золотыми нитями пояс мантии на палец живой руки. Я придвинулась к нему, желая коснуться плеча. Но Вилдьер резко развернулся и схватил меня так крепко, что я на секунду перестала дышать. Казалось, он закрывает глаза, разбегается и прыгает с высокого обрыва, не зная, разобьется ли о камни, ждущие внизу, или чудом попадет в небольшое пространство между ними… Я летела вместе с ним, переживая каждый удар сердца, как свой собственный. Под его грохот, увлекаемая воспоминаниями мага, я осознала открывающийся передо мной вид на дворец императора с широкого балкона в одном из кварталов знати Дамирата. Красивая высокая женщина, сухая и тонкая, как веточка, стояла, положив длинные пальцы на каменные перила. Ветер развевал голубое с белым платье и пытался растрепать высоко поднятые, заколотые изящным гребнем волосы. Вилдьер, худой нескладный подросток, сидел за столом, подобрав под себя ноги и прижав локтями бумаги и страницы книги. Он аккуратно помечал карандашом то, что пригодится на уроке завтра. Нетронутые столовые приборы лежали рядом. Мальчишка, увлеченный чтением, не желая отвлекаться, не пользовался ими, вылавливая еду из тарелки пальцами. Вышедший на балкон отец ударил по столу кулаком так, что посуда подлетела вверх и напиток из упавшего стакана залил пергамент. Я чувствовала, как искра уже давно вставшей между ними вражды кольнула сердце Вилдьера.

– Изображаешь из себя умника, а жрешь, как животное! – бросил сквозь зубы статный высокий мужчина в дорогой, сияющей на солнце броне и ярко-алом плаще, подбитом бархатом. – Опять весь в синяках, когда же кто-нибудь научит тебя постоять за себя?! Или так и будешь, как библиотекарь, таскать книжки с полки на полку?

Старший брат отца, нынешний император, был уже стар и болен, так что грядущая смена власти подбиралась все ближе, и вряд ли стоило ожидать от нее чего-то хорошего. Оттого уже давно никто не видел министра военных дел в хорошем настроении. Увлеченный наукой сын был вечным напоминанием, что императорами становятся только образованные, подкованные в экономике дипломаты, а искусные воины, такие, как сам министр, остаются лишь вторыми. Их участь – тащиться неизвестно куда по приказу брата вместо того, чтобы мирно спать в шикарной спальне дворца. Приходилось уважать интерес младшего к науке, но, как министр ни старался, он не находил в себе никакой радости за сына, мальчик только раздражал его. Со старшими было легко и понятно, они смотрели на родителя, как на бога, с горящими глазами ловили каждое слово и каждое новое показанное движение. Вилдьер же имел наглость иногда поправлять отца, закатывая глаза, или начинал рассказывать о чем-то, в чем тот не понимал ни единого слова.

– Если мой сын не может постоять за себя, значит он не мой сын… – подросток равнодушно закончил за него фразу, которую слышал уже миллион раз, и принялся рукавом вытирать воду с пергамента.

Отец схватил Вилдьера за шиворот и, хорошенько встряхивая, поднял над столом. Очки соскочили с носа мальчика, мир вокруг потерял четкость. Сквозь гневный рев родителя он слышал жалобный голос матери и звук бумаг, упорхнувших с очередным потоком ветра с балкона.

– Скоро ты узнаешь, на что я способен, клянусь тебе, отец, ты узнаешь… – ядовитым шепотом произнес Вилдьер.

В тот день осмелевшему всезнайке сильно досталось и тогда же мать тайком отдала ему драгоценности своей бабушки, чтобы младший сын, как только это будет возможно, поступил учиться в магический альянс. Но даже прошение, лично подписанное императором, не позволило ему попасть туда сразу. Лишь через два года совет согласился принять восемнадцатилетнего мальчика, долго удивляясь его подготовке и способностям.

И вот, наконец, это произошло.

Я увидела, как он сидит в небольшой комнате и понимает, что ему больше не нужно возвращаться домой. Губы юноши чуть улыбаются, он абсолютно счастлив. Вилдьеру кажется, что сегодня он перешагнул горящую огнем линию, за которой осталось его полное бессилия, обид и непонимания прошлое. Теперь он сам себе хозяин. Теперь все будет хорошо! Теперь никто не посмеет причинить ему боль!

Мама, еще более худая и бледная, кладет руку на плечо сына и прикасается высохшими губами к его виску.

– Больше никто не посмеет обидеть тебя… – успевает сказать она и, не закончив фразу, хватается рукой за стену.

Вилдьер бросается и подхватывает ее у самого пола. Этой ночью мать признается любимому сыну, что давно больна, но не хотела говорить ему, чтобы тот не смел оставаться дома, чтобы неуклонно следовал за мечтой. И эта жертва разрывает сердце юноши пополам. Она просила, чтобы он выбрал себя, и он выбрал… Живя и учась в школе альянса, Вилдьер полностью погрузился в открывшийся ему новый мир, где все восхищались им, хвалили и помогали. Где можно было наконец найти достойных собеседников, которые не только понимали, о чем тот говорит, но и могли поделиться тем, чего не знал он сам. Боясь упустить хотя бы одну долгожданную минуту обучения, да и не желая возвращаться в дом отца, юный маг нечасто навещал мать, хотя много думал о ней. Когда-то давно, еще ребенком, Вилдьер начал мастерить из дерева фигурку хадау, но, будучи осмеян братьями, забросил. Теперь, забрав игрушку с собой, он по ночам старался как можно скорее закончить ее, желая поставить у кровати, как молчаливого стража, чтобы совсем ослабевшая мать каждую минуту чувствовала его присутствие.

Я видела, как он старается, как стремится исправлять каждое, даже малозначимое несовершенство, чтобы поднести ей самое лучшее. Уже зная, чем закончится эта история, я была готова закричать, чтобы тот торопился, что все эти мелочи не имеют никакого значения, когда речь идет о последних падающих крупицах внутри песочных часов жизни. Но даже самый громкий крик не исправит прошлого. Мои щеки стали мокрыми от слез.

И вот я вижу, как Вилдьер стоит с этой игрушкой в руке, растерянный, разбитый, раздавленный, чувствующий себя последним идиотом, чудовищем и предателем. Неспособный простить себя и жизнь за это ужасное опоздание. Братья злобно усмехаются, глядя, как тот застыл в дверях ее опустевшей спальни. Он не чувствует своего тела, не чувствует дыхания. Он не может поверить, что ничего уже нельзя изменить! Как глупо… Как жестоко… КАК ГЛУПО! КАК ЖЕСТОКО! Вилдьер бросается прочь, и едкие слова, брошенные ему в спину, ранят больнее любого ножа.

…Ощущение внутренней надломленности и ужаса будто проступило наружу, сводя лицо и тело уродливыми судорогами. Я начала трясти его за плечи, но, казалось, он весь стал твердым и плотным, словно камень. Вилдьер лишь мотал головой из стороны в сторону, не желая открывать глаза, не желая смотреть на меня, на кого бы то ни было, все еще переживая раздирающую его на куски боль давно ушедшего дня.

– Она уходила счастливой, Вилдьер, я знаю! Более всего она хотела, чтобы ты наконец оказался там, где тебе хорошо! И это произошло! Слышишь?

Мне удалось поймать его лицо ладонями – и с изуродованных бессильной злостью некогда прекрасных черт ядовитым чернильным пятном спустилось на меня осознание проклятия, которым он сам одарил себя в тот день. Неспособный принять мучительную ситуацию, Вилдьер навсегда запретил себе чувствовать, решив, что это единственный доступный способ жить дальше. И всем сердцем поверил в то, что он чудовище, становясь им.

– Ты не виноват! Ты не чудовище! Прости себя и оставь прошлое в прошлом! Сколько бы ты ни провел времени у ее кровати, сколько бы заботы не подарил, ее невозможно было спасти или сделать счастливее, чем она уже была! Все, чего она желала тогда, – произошло.

– Как бы я хотел вернуться и переписать эту историю… Но ничего уже не изменить, Асура! Как бы я хотел видеть, как она мирно закрывает глаза, зная, что я рядом… С детства она берегла меня… я хотел сделать то же самое…

– Но послушай, есть те, кто нуждается в этом прямо сейчас… Живые, готовые любить тебя так же…

– Ты ни с кем не путаешь меня, Асура?! – взмолился Вилдьер. – Меня невозможно любить! Ну, разве что Диана могла бы, и то она, как и я, предпочитает живым существам книги и блестящие винтики. С ними все куда проще…

– Тогда… Может, ты сможешь простить себя, если побудешь этой ночью рядом с тем, кто тоже добр к тебе… И кому тоже, скорее всего, осталось не так много… – Вилдьер замер, будто оцепенел. – Мне страшно… И не уйти из дома, где все решают силой и некому заступиться за меня… Возможно, мое тело и ум скоро перестанут принадлежать мне, и скорее всего, впереди будет много боли… Самой разной… Посиди у моей кровати, пока судьба не придет за мной…

Маг отпрянул, словно обжегся. Ставшие огромными, вмиг остекленевшие глаза смотрели, не отрываясь. Наконец, я не выдержала и опустила взгляд в пол. Вилдьер застонал и упал навзничь на кровать, закрывая лицо руками. Секунды текли, растягиваясь в бесконечности. И вдруг сзади что-то щелкнуло, тяжелый ошейник соскользнул мне на колени.

– Ты победила… – тихо сказал он. – Ты свободна… Я ничего не посмею сделать с тобой… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили туда, куда пожелаешь…

– Благодарю тебя, но я не уйду…

Вилдьер повернулся, его лицо и поза были одним немым вопросом. Я задула свечи и подобралась к нему, укладывая его голову к себе на колени. Пальцы осторожно гладили его по волосам, а сердце чувствовало, как что-то, давно больное и сломанное, расправляется и становится на место. Прошлое, настоящее и будущее расплывались, меняя свою форму и вкус. Ни ему, ни мне не хотелось говорить, потому что для происходящего не было ни слов, ни названий. Невозможное становилось возможным, и казалось, Химеры незримо склонили над нами свои огромные морды. И так было страшно, что реальность ворвется в эту комнату слишком рано…

Не знаю, сколько времени прошло, но в тусклом свете ночного неба, спускающемся на его лицо со скошенной крыши, я различила, как взгляд Вилдьера начинает постепенно оживать. Я осмелилась заговорить снова.

– Почему Анна пришла именно ко мне? С чего она решила, что я могу создать новый мир?

– Вероятно, она не была мастером, но ей очень хотелось им быть. Существ с различными особенностями несколько больше. Я тебе расскажу. – Его голос казался совсем другим, тихим и спокойным. – Возможно, она была видящей, как Улис, просто не знала об этом. Ты заметила что-то странное, когда увидела ее сегодня?

– Ээм… Не особо… Ну, на ней было какое-то заклинание, вроде защиты, такое еле уловимое белое сияние, как будто тончайшие световые иглы.

– Значит, она не ошиблась. Ты тоже можешь видеть других. Поскольку их мало, многие даже не обращают на это внимание.

– Я?! Вот это новость… А какие еще бывают существа? Я вот никого, видимо, не встречала раньше.

– Диана тоже особенная. Она побывала на других уровнях задолго до нашего знакомства, ничего о них не зная. Таких называют «двери». Они могут сколько угодно находиться на чужих уровнях, переходить на них в любом месте и в любое время и даже переносить с собой других. Моя девочка думала, что сходит с ума, пока я не рассказал ей, что это не проклятье, а дар.

– Это все?

– Нет. Есть еще так называемые разрушители миров. Тоже редкость. Антиподы мастерам, при помощи энергии матерей могут свернуть мир обратно, вместе со всем его содержимым. Опасные ребята.

– Судя по твоей довольной улыбке, один разрушитель миров у тебя тоже в запасе имеется.

– Совершенно верно. Моя драгоценность. Мощнейшее создание. Его пришлось дважды засовывать в колбу, чтобы тот забыл все и перестал цепляться за прошлое. Этот здоровяк наверняка не разделяет моего мнения, но то, кем он стал, – настоящий шедевр. Хотела бы посмотреть на него? – Вилдьер поднял на меня глаза и игриво нахмурился. – Ты взволнована, милая Асура! В чем дело? Только не говори, что в моей темнице томится еще какой-нибудь твой друг!

Я мысленно выругала себя за то, что не смогла скрыть страха в глазах.

– Боюсь, он уже и не вспомнит меня никогда, после того, что ты с ним сделал…

– Ну извини… – усмехнулся маг. – Ты как будто забыла, что рядом лежит все тот же мерзавец, а не кто-то другой. Я благодарен всем сердцем за то успокоение, что ты даешь мне. Эта ночь – невероятный, волнующий подарок! Но тебе придется признать, что она мало что изменит.

– Это не так… – шепотом ответила я.

– Да что с тобой не так, Асура?! Я держу в темнице твоего друга, я причиняю боль тебе и другим! Я много лет веду войну с твоим возлюбленным и уничтожаю так ревностно оберегаемый вами континент, а ты сидишь в моей спальне и нежно гладишь меня по волосам вместо того, чтобы бежать отсюда со всех ног, пока я не передумал!!!

– А что с тобой не так, великий и жестокий маг? Я разрушила твою башню, сад Юстин сгорел, лаборатория в Ласферат уничтожена. Часть твоего войска разбежалась по пустыне, а ты счастливее и спокойнее, чем раньше, просто оттого, что лежишь в тишине и кто-то гладит тебя по волосам… – Вилдьер закрыл глаза и сжал губы. – Счастье и страдание мы носим с собой и они всегда будут там, куда бы мы ни пришли. Ты, наверное, много думал над тем, какой мир создашь себе. Но неужели ты не понимаешь, что не успеешь оглянуться, как он снова превратится в то, что окружает тебя сейчас! Ночи, проведенные в Чистилище, показали мне, что ад и рай находятся между нашими собственными ушами! Твой ум родит смерть и чудовищ, Вилдьер, до тех пор, пока ты считаешь себя таковым! Глупо думать, что твой зверинец на уровне Альхана чудесным образом превратится в цветущий сад, наполненный радостным смехом. Если бы ты хотел сад, то жил бы в Тале. Асфиры жаждут красоты и покоя, и мир вокруг них цветет. Дамиры наполняются мудростью, и звон ручьев им заменяют страницы книг. Мне не нужно знать, что ждет тебя, когда ты станешь лордом. Признайся хотя бы себе, каким будет твой новый мир! Что бы там ни было, через пару столетий ты, как и Альхан, просто сойдешь с ума, потому что всю жизнь, терзаемый жаждой, ты пьешь, но не можешь никак напиться. И даже смерть не сможет прекратить эту пытку!

– А ты знаешь, как утолить эту жажду, Асура?

– Для того, чтобы получить результат, которого никогда не было, нужно совершить действие, которого никогда не совершал. Останови эту войну! Внутри самого себя…

– Прости, я не могу… Для меня дороги назад нет… – Он поднялся, опершись на руки, приблизился к моему лицу и еле-еле коснулся губами виска. – Спасибо тебе, милая Асура. Может быть, я слишком слаб, может быть, глуп, может быть – слишком цепляюсь за свою, в сущности, довольно уродливую и несчастную жизнь… Но ты отравила мое будущее… – ласково, но невесело усмехнулся он. – Твои слова будут проклятьем висеть над каждым новым прожитым мною днем, над каждым принятым решением… Но я не смогу прекратить это сам, освободи меня…

Он нажал на украшенный спиралью небольшой выступ на ноге, и из бедра выскочил красивый, тонкий трехгранный кинжал, чуть мерцающий в темноте комнаты красным огнем. Этот свет, скорее всего, означал яд, чтобы даже небольшого удара оказалось достаточно. Он бросил его на кровать с моей стороны и лег по-детски, притянув к себе длинные звероподобные механические ноги. Я опустилась напротив так, чтобы находиться с ним лицом к лицу. Внутри этой угрожающей оболочки пряталось совсем другое существо, не то, которое спрыгнуло с крыши металлической башни, но то, которое открыло мне свое сердце, и я сделала то же в ответ. Я та, кто прыгает в яму раньше, чем думает, как будет из нее выбираться. Сколько страданий принес на землю Вилдьер и сколько еще способен принести. Возможно, завтра в бою он отнимет жизнь у того, кого я люблю всем сердцем, и самым правильным решением было бы взять этот кинжал…

– Прости, но утро настанет… – прошептала я, тихонько целуя его закрытые веки. – Почти наверняка я очень скоро пожалею об этом, но я не смогу…

Он кивнул и притянул меня к себе, заключая в тяжелые крепкие объятия. И я удивительно быстро и мирно заснула в плену полумеханического чудовища… Мы оба знали – его жизнь все равно уже не будет прежней…