Текст книги "Разбойничья злая луна"

3

– Ага!!! – раздался рядом злорадный вопль. – Попался?! Все сюда!

Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему.

– У-тю-тю-тю-тю! – дурашливо вопил Виталик. – Как сам на сцене курит – так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал!

Прижатый к голой кирпичной стене пожарный ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но был, как видим, перехвачен.

– На пять рублей! – с наслаждением рыдал Виталик. – Кровных, а? И потных!

При этом он невольно – интонациями и оборотами – подражал Андрею – не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему – цинику, анекдотчику и хохмачу.

Затравленный пожарный наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да ещё и ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало.

Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утёнка администратор Банзай.

– Миша! – аукал он. – Ми-ша! Андрей, Мишу не видел?

– Только что мимо меня по коридору прошёл, – устало соврал Андрей.

Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан:

– А ты не заметил, он сильно… того?

– По-моему, трезвый…

Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием:

– А куда шёл?

– На сцену, кажется…

Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся.

– Его тут нет, – сухо возразил он.

Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарного, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарный. Он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал:

– Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть!

К Андрею подскочил Виталик:

– Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятёрку оштрафовал! Ты понял? Сам! Себя!..

– Виталик, где Миша? – Это опять был Банзай.

– Миша? – удивился Виталик. – Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил?

– Где он? – закричал администратор.

– Вас пошёл искать, – нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. – Зачем-то вы ему понадобились.

* * *

Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо – слов нет!

На колосники вела железная винтовая лестница. Белёные стены шахты были покрыты автографами «верховых» – как местных, так и гастролёров. «Монтировщики – фанаты искусства». «Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана». Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:

 
Ты на выезды,
Грузин, декораций не грузил.
Если б ты их потаскал,
ты б художником не стал.
 

«Наверное, это в самом деле очень смешно, – думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. – Оштрафовал сам себя…»

Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он ещё не засмеялся ни разу.

Мысль эта пришла впервые – и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов.

– Андрей, ты на месте? – негромко позвали из динамика. – Выгляни.

Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу.

«Просто я смотрю теперь на всё как с другой планеты. Как будто вижу всё в первый раз. Какой уж тут смех!..»

Он пошёл вдоль этой огромной – во всю стену – канатной арфы, принёс с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу.

– Андрей, Миша не у тебя?

Он выглянул. Внизу рядом с помрежем стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место.

Долго же им придётся искать Васю-Мишу…

«О чём я думаю?! – спохватился он вдруг. – Там же Вася-Миша каждую минуту может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрётся в противоположную сторону?..»

Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки.

«Да не полезет он за щиты! – убеждал он себя. – С какой радости ему туда лезть?.. А проснётся, услышит голоса, решит спрятаться понадёжнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!..»

Третий звонок.

– Андрей, готов? Выгляни.

Чёрт бы их драл, совсем задёргали!..

– Андрей, давай! Пошёл «супер»…

Музыка.

Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с лёгким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.

* * *

Слушай, Андрей, а ведь всё, оказывается, просто. Ты искал в её лице какие-то особенные черты, а нужно было спросить себя: чего в нём нет?

Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду – на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты – безвольно или жестоко.

И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость – лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или ещё более драгоценный случай – не сумел поставить.

Красиво они там у себя живут, если так…

Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали её ещё чернее.

– Ушла третья фурка…

Автоматически взялся за канат, приподнял «город» метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу – попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да ещё на такого, как Вася-Миша… (Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два – на три, не меньше…)

Дали свет. Андрей подошёл к перилам – посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии).

Ему несказанно повезло – нарвался на выход Щабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой…

Он перестал смотреть и отошёл от поручней.

«А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?»

И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку.

«Слушай, а ты не влюбился в неё, случаем?»

…Самому себе по морде дать, что ли?

* * *

– Иди-от!.. – тихонько простонал невдалеке Виталик.

Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся. Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги.

– П-почему не работаем? – строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков.

На него уже, распушась, летел с победным клёкотом Банзай:

– Ну всё, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?..

И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он бы только хотел выпутаться из тюля, который тащился за ним из «ствола» подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея.

– Андрей! – мгновенно переключился Банзай. – Я тебя накажу! Ты зачем сказал, что Миша трезвый?

– Вася! – изумился опомнившийся Виталик. – Ты когда успел? Ведь только что был как стёклышко! – обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причём получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая.

– Чего тащить? – хрипло осведомился Вася-Миша.

– Как «чего», как «чего»? – вскинулся Виталик. – «Кабинет» – на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!..

Вася-Миша опёрся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатнувшись, понёс куда было сказано.

Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдёшь. Оно так быстро от себя не отпустит…

Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредёт кто-нибудь ещё.

Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и впрямь уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, по ком звонит колокол? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя…

И вдруг Андрей вспомнил, что всё это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил и начал ловить по новой?..

Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось Андрею, что сегодняшний разговор с Леной он уже пережил когда-то. Было – он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъярённая Лена Щабина и задавала очень похожий вопрос.

Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться…

«Хочу туда, – подумал он, словно переступил некую грань, разом отсёкшую его от остальных. – Вот в чём, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда».

4

А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ёжиков. Всё? Ах да, ещё спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: «Хочу обратно!»

Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И всё. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это «окошко», остальное меня не касается. Может быть, я и ожил бы, может, и вернулся бы на свои замкнутые круги, но теперь не могу. Потому что видел…

Всё зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь – там…

Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?..

Ну допустим. Попал ты туда. В будущее. Если это в самом деле будущее. А дальше? Пойми, дурак: твоё место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Всё равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара Божьего – ни черта!..

– «Супер» вниз! – испуганно ахнул динамик. – Андрей! Заснул? «Супер» вниз давай!

Вскочил, метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсёк от зрительного зала актёров, не решивших ещё: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с «супером».

Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим, лишающим сил смехом.

Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довёл, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает!

…И терминология дивная: «калитка», «окошко»!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.

* * *

Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтёра. Вчерашняя ночёвка в театре успела стать темой для сплетен.

Бедная Ленка! Положение у неё, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссёра – это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера, наконец! Но разбить семью рабочего сцены… Фи!

Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане лёгкого пальто ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда?

Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырёхлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьёзно сообщая, что это «золотой камушек». Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг.

Да-да, именно «золотой камушек».

Всё, что осталось у него от Дениса.

Ну что ж, жёны мудры. Жёнам надо верить. Сказала: «Не выйдет из тебя актёра» – и не вышло. Сказала: «Никакой ты отец» – значит, никакой.

– Андрей!

В дверях стояли Виталик и Серёга, оба в пальто.

– Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь!

– Да. – Андрей очнулся и спрятал камушек. – Пошли.

На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.

* * *

– Вась, ты, когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет?

– Да, Вася, премию ты проспал…

Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Всё равно мокнуть…

Андрей шёл молча, слушал.

– А говорил-то, говорил! «Банзай меня до пенсии ловить будет!» «У Банзая нюха нет!..»

– Не, Банзая не проведёшь. Банзай кого хочешь сосчитает. Верно, Вась?

– Да поддался я ему, – хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. – Что ж я, изверг – администратора до кондрашки доводить…

– Ну ладно, мужики, – сказал Андрей. – Мне налево.

Остановились, замолчали.

– Ты меня, конечно, извини, Андрей, – заявил вдруг Серёга, – но дура она у тебя. Какого чёрта ей ещё надо? Пить из-за неё человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое!

– Если домой идти не хочешь – давай к нам, в общежитие, – предложил Виталик.

– Спокойно, мужики, – сказал Андрей. – Всё в норме.

Он действительно пошёл влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стёклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка.

«В самом деле сочувствуют… – думал Андрей. – Они мне сочувствуют – а я им?.. Ладно. Как это сегодня сказала Ленка?.. „Я нехорошая. Я скверная…“ Так вот: я – нехороший, я – скверный… Но если только догадка моя правильна, – простите, ребята, я устал. От вас ли, от себя – не знаю. Надеюсь, что от вас…»

Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.

* * *

Девушки нигде видно не было. Летательный аппарат – ни на что не похожая металлическая тварь – тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблёскивая суставами, выглядывала его посадочная нога.

Значит, улетела хозяйка на день – на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет – если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…

Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в неё влюбился, отпадало на корню. Всё было куда серьёзнее… И слава богу.

На лысой, издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки – то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там ещё только собиралось идти к закату.

– Перекур с дремотой? – усмехнувшись, сказал Андрей «ёжикам». – Сачкуем без прораба?

Он медленно обошёл этот всё время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.

Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.

«Окошко»… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберётся!

…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствий опустить внутрь иголку и вытянуть её потом за нитку обратно.

Он заворожённо смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползёт самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.

Андрей опасно увлёкся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что правая его рука – сама, не дожидаясь приказа, – поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на неё с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдёт. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.

Рука опомнилась, дёрнулась вслед, но, конечно, опоздала. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей успел пережить две собственные смерти.

…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы «карман», его самого, театр, город, вселенную…

…сейчас «окошко» подёрнется рябью и начнёт медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…

Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.

«Ну и как же я его теперь достану? – Приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. – Хотя… на нём же не написано, что он отсюда…»

И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстёгивая пальто.

Камушек лежал в траве.

Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей плёнки, точнее – они сразу же проткнули её, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.

Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимых паутинок сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.

И тут он почувствовал ветер. Обычный лёгкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь – там.

Андрей отдёрнул руку, ошеломлённо коснулся дрожащими пальцами лица.

– Та-ак… – внезапно охрипнув, выговорил он. – Ладно… Пусть пока полежит…

5

«Знаешь что, – сказал он себе наконец. – Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…»

Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдёт, пока не дождётся ночи, когда «окошко» затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте – с каждой минутой всё тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем, и останутся одни звёзды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей ещё не видел её ни разу… Впрочем, это не важно.

Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего – сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придётся: вместо «Ухожу из жизни» написать «Ухожу из этой жизни». Этакий нюансик…

Теперь второе. На планах «карман» не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри – и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде «Амонтильядо» навыворот. «Счастливо оставаться, Монтрезор!» И последний кирпич – в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и всё. Остальное – детали…

Андрей вознамерился было облегчённо вздохнуть, но спохватился.

Это раньше он мог позволить себе такую роскошь – повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда «золотой камушек» лежал в пяти метрах от металлических «ёжиков», а правая рука ещё хранила ощущение порыва сухого тёплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.

Так что же ему предстоит здесь оставить такое, о чём он ещё пожалеет?

Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…

Друзей? Нет их у него – остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…

Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…

Денис? Его у меня отняли. Ладно-ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Всё отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…

…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьёз начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать всё равно приедет… Да, пожалуй, инсценировка самоубийства не пройдёт. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: всё подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…

Внезапно лицо Андрея приняло удивлённое выражение. Казалось, что он сейчас оскорблённо рассмеётся.

Оказывается, его побег можно было рассматривать ещё с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…

Андрей не рассмеялся – ему стало слишком скверно.

«Чистеньким тебе туда всё равно не попасть, – угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из „ёжиков“. – Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги – не знал? Или что обкрадывал не только себя, но и других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…»

«Ёжик» покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное.

Андрей поднялся и подошёл к «окошку».

А что, если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да.

«В конце концов, должен же я убедиться… – подхлестнул он себя. – А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашёл что бросить, идиот!»

Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой плёнки.

Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое – мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле, – и готово дело: вся информация в мозгу стёрта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом…

Сердце билось всё сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придёт настоящий страх, и рывком подался вперёд и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу тёплому степному ветру.

* * *

И возник звук. Он был страшен.

– А-а-а!.. – на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик.

Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо – не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем.

В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый; он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком пустыни торчало огромное, оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру.

Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала – тянула это односложное высокое «а-а-а!..», и крик не прекращался, потому что ветер шёл со стороны пересохшего русла ровно и мощно.

Наконец Андрей почувствовал ужас: показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом всё явственней начала засасывать его, стремясь вытолкнуть туда – на серый, обструганный ветром песок.

Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо.

…А там, среди летней жёлто-серебристо-зелёной степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла.

«Вот это я грохнулся!..»

Шумно барахтаясь в обломках, встал. Держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть.

– Значит, плёночка, – медленно проговорил Андрей. – Ах ты, плёночка-плёночка…

А он-то считал её безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились вдруг в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное: выпрямись он до конца – пустыня наверняка бы исчезла, снова появились бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…

Андрей машинально провёл ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жёсткие серые песчинки.

* * *

Тяжёлое алое солнце ушло за горизонт. На тёплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но всё это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием.

И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить её теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек всё-таки лежал там, в траве.

– Ах ты, с-сволочь!.. – изумлённо и угрожающе выговорил Андрей.

Ему померещилось, что всё это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котёнком: покажет игрушку – отдёрнет, покажет – отдёрнет…

В руках откуда-то взялся тяжёлый брус. Лицо сводила медленная судорога.

Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвётся в истерику и позабавит их избиением ни в чём не повинного миражика, пока не сообразит, что бьёт воздух, что брус пролетает насквозь.

– Всё! – злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. – Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…

Он бросил брус и, дрожа, побрёл к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя (или даже тремя) эпохами, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А. Скляровым.

Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть – попадаешь в другое.

– И всё. И незачем голову ломать… – испуганно бормотал Андрей.

А ветерок? Тот лёгкий летний ветерок, который почувствовала его рука? Он был.

Но тогда получается что-то страшное: Андрей ещё здесь – и будущее существует. Он попадает туда – и будущего нет. Вернее, оно есть, но мёртвое.

«А-а-а!..» – снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин ещё не построенного здания.